Протестантизм в Анголе

Протестантизм

Реформация Quinque sola Дореформационные движения Вальденсы · Гуситы · Катары · Лолларды Церкви Реформации Англиканство · Анабаптизм · Кальвинизм · Лютеранство · Цвинглианство Постреформационные движения Адвентисты седьмого дня · Армия спасения · Баптизм · Движение святости · Квакеры · Конгрегационализм · Меннонитство · Методизм · Пиетизм · Плимутские братья · Пуритане · Пятидесятники · Унитарианство · Харизматическое движение «Великое пробуждение» Евангельские христиане · Ривайвелизм Протестантизм по странам Протестантский фундаментализм

Протестантизм в Анголе — одно из направлений христианства в стране. По данным исследовательского центра Pew Research Center в 2010 году в Анголе проживало 5,84 млн протестантов, которые составляли 30,6 % населения этой страны. По данным Национального института статистических оценок доля протестантов в 2013 году достигла 33 % от всего населения. Протестанты являются самой быстрорастущей религиозной группой в стране; в 1970 году в Анголе проживало лишь 422 тыс. протестантов (7 % населения).

Протестантами являются свыше половины таких ангольских народов, как чокве, лучази, яка и лунда; до 40 % баконго и куаньяма. Протестантами также являются подавляющее большинство живущих в Анголе африканеров. Среди других ангольских народов, протестанты составляют менее трети от общей численности.

Исторический обзор

Первыми протестантскими миссионерами в стране были британские баптисты, начавшие в 1878 году миссию среди баконго. В дальнейшем, их служение привело к созданию Евангельской баптистской церкви. Португальские баптисты, начавшие служение в 1929 году, сформировали Свободную баптистскую церковь. Наконец, миссионерская деятельность канадских (с 1954) и американских (с 1968) баптистов привела к созданию Баптистской конвенции Анголы.

В 1880 году на территории Анголы высадились американские конгрегационалисты, начавшие служение среди овимбунду. Миссия последних в 1886 году была усилена канадскими пресвитерианами. Служение конгрегационалистов и пресвитериан привело в дальнейшем к созданию Евангелической конгрегациональной церкви Анголы. Служение Арчибальда Петтерсона, начатое в Анголе в 1922 году, привело к созданию Евангелической реформаторской церкви Анголы.

В 1885 году в Анголу прибыли 45 американских миссионеров из Методистской епископальной церкви, начав служение среди амбунду. Плимутские братья начали свою миссию в Анголе в 1889 году. С 1891 года лютеранские миссионеры под руководством А. Вольфхурст устанавливают церкви на юге Анголы. В дальнейшем, деятельность лютеран вылилась в создание Евангелической лютеранской церкви Анголы.

Служение миссионеров из межденоминационной Общей южноафриканской миссии, начатое в 1914 году, привело к созданию независимой Евангелической церкви Южной Анголы.

Англикане начали своё служение в Анголе в 1924 году. Длительное время их присутствие было малозаметным, англиканская церковь страны подчинялась провинции Южной Африки. Отдельная англиканская епархия для Анголы была создана в середине 1990-х годов.

В 1924 году группа адвентистов, под руководством Уильяма Андерсона открывает в Мбонго (провинция Уамбо) первую адвентистскую миссию. В дальнейшем, деятельность адвентистов привела к открытию ряда школ и одной больницы; в 1953 году адвентисты начали собственное радиовещание.

Первыми пятидесятническими миссионерами в Анголе были супруги Э. и П. Старк из Церкви Бога, прибывшие в Анголу в мае 1938 года. Со смертью Эдмонда от малярии в 1939 году служение Старков было прервано безрезультатно. В 1951 году в Анголе начинает служение миссионер Ассамблей Бога из Португалии Иоаким Антонио Карташо Мартинш, который создаёт Евангелическую миссию Виста-Алегре, переросшую в Пятидесятнические ассамблеи Бога в Анголе. Чуть позже от Ассамблей Бога откололись Евангелическая пятидесятническая церковь Анголы и Евангелическая пятидесятническая миссия Анголы. Ок. 1949 года от движения кимбангистов в Анголе откололась группа во главе с бывшим баптистом Симау Току, сформировав т. н. «Токоистскую церковь» (официально — Церковь Господа нашего Иисуса Христа на земле). Со временем церковь отказалась от ряда радикальных учений, в ней возобладали евангельские тенденции; в настоящее время церковь относят к независимым африканским неохаризматическим движениям.

Церковь Христа присутствует в Анголе с 1970 года, меннониты — с 1983 года, Армия Спасения — с 1985.

Протестантские миссионеры внесли заметный вклад в развитие страны, выполняя роль не только проповедников, но и являясь врачами, учителями и консультантами. Стремясь перевести Библию на африканские языки, протестанты предпринимали значительные усилия по изучению языков местных племён.

Современное положение

Крупнейшую протестантскую конфессию в Анголе представляют пятидесятники (2,574 млн в 2010 году). Пятидесятнические ассамблеи Бога в Анголе сообщают о 2 млн прихожанах в 2008 году (при этом в 2000 году церковь насчитывала лишь 600 тыс. верующих). Церковь не поспевает за ростом прихожан — из 10 тыс. пасторов этой деноминации в Анголе, лишь 500 имеют пасторское образование. В стране представлены и другие пятидесятнические группы — это Всемирная церковь «Царство Божие» (400 тыс.), Церковь Бога (80 тыс.), Евангелическая пятидесятническая миссия Анголы (75 тыс. верующих), Евангелическая пятидесятническая церковь Анголы (20 тыс. в 2000 году), Искупленная христианская церковь Бога и др. Неохаризматическая Церковь Господа нашего Иисуса Христа на земле заявляет о 800 тыс. прихожанах. В 2013 году церковь открыла в Луанде кафедральный собор, вмещающий 20 тыс. человек.

Две самые крупные церкви реформаторско-пресвитерианской традиции — это Евангелическая конгрегациональная церковь в Анголе (950 тыс.) и Евангелическая реформаторская церковь Анголы (200 тыс.). Помимо них в стране действуют весьма малочисленные Пресвитерианская церковь Анголы, Независимая пресвитерианская церковь Анголы и Объединённая евангелическая церковь Анголы.

Баптисты Анголы (436 тыс.) объединены в Баптистскую конвенцию Анголы (39 тыс. членов), Евангельскую баптистскую церковь в Анголе (90 тыс. членов) и Свободную баптистскую церковь в Анголе (3 тыс. членов).

Заметную группу в стране составляют адвентисты седьмого дня (340 тыс. взрослых, крещённых членов).

Лютеране (48 тыс.) объединены в Евангелическую лютеранскую церковь Анголы; верующие данной конфессии значительно представлены в провинции Кунене. Среди других конфессий следует назвать плимутских братьев (350 тыс., 1200 церквей), Новоапостольскую церковь (233 тыс.), Объединённую методистскую церковь (150 тыс.), Евангелическую церковь южной Анголы (50 тыс., 194 церкви), англикан (37 тыс.), меннонитов (19 тыс.), Церковь Христа в Анголе (15 тыс.) и назарян (11 тыс.).

Межконфессиональный диалог

Экуменические усилия ангольских протестантов привели к созданию в 1922 году Евангелического альянса Анголы. Однако в 1961 году власти Анголы расформировали альянс. В 1974 году несколько консервативных евангельских церквей страны сформировали Ассоциацию евангеликов в Анголе, в настоящее время связанную со Всемирным евангельским альянсом. В 1977 году традиционные протестанты стали у истоков ангольского Совета евангельских церквей (с 1992 года — Совет христианских церквей в Анголе). Четыре ангольские церкви входят во Всемирный совет церквей.

См. также

• Религия в Анголе
• Христианство в Анголе
• Евангелическая пятидесятническая миссия Анголы

Литература

• J. Gordon Melton. Angola // Encyclopedia of Protestantism. — Facts On File, Inc., 2005. — С. 549-552. — 628 с. — (Encyclopedia of World Religion). — ISBN 0-8160-5456-8.

Отрывок, характеризующий Протестантизм в Анголе

Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.