Тонэ (бронепалубный крейсер)
«Тонэ» (яп. 利根 в честь одноимённой реки?) — японский бронепалубный крейсер.
Крейсер был заказан в рамках Программы постройки военных кораблей военного времени, принятой в самом начале Русско-японской войны весной 1904 года, но заложен уже после её окончания, в ноябре 1905 года. Его проект был подготовлен под руководством Мотоки Кондо, взявшего в качестве образца купленный ранее в Великобритании «Ёсино», но из-за сильных отличий от исходника считается тем не менее первым разработанным в Японии проектом крейсера. Постройка «Тонэ» велась Арсеналом флота в Сасэбо, и как в связи с отсутствием у верфи опыта строительства столь крупных кораблей, так и в связи с нехваткой финансирования заняла почти пять лет — флоту его передали 15 мая 1910 года.
По конструкции корпуса «Тонэ» выделялся своим клиперным форштевнем вместо традиционного таранного. Он стал последним японским крейсером, на котором всё ещё использовались поршневые машины. Броневая защита включала в себя прикрывающую энергетическую установку броневую палубу со скосами, плюс локальную защиту боевой рубки, орудий и торпедного отсека. Основное вооружение по сравнению с «Ёсино» было немного ослаблено и включало два 152-мм и десять 120-мм орудий.
Крейсер участвовал в Первой мировой войне. В 20-х годах он служил стационером в Китаем, был списан в 1931 году и потоплен к качестве мишени на учениях 30 апреля 1933 года.
Содержание
Проектирование и постройка
Сразу после принятия Программы расширения Третьего флота в июне 1903 года (по ней планировалось построить 3 эскадренных броненосца, 3 броненосных крейсера, 2 эсминца и канонерскую лодку) Японский императорский флот начал подготовку дополнительной программы. По её проекту исходно планировался заказ 2 эскадренных броненосцев, 4 броненосных и 3 бронепалубных крейсеров, 28 эсминцев, 3 миноносцев и 13 «специальных миноносцев» (подводных лодок). С изменениями (число бронепалубных крейсеров сокращено до одного, место 3 миноносцев заняли эсминцы) она была принята уже после начала Русско-японской войны на 20-й чрезвычайной сессии японского парламента (20—30 марта 1904 года) как Программа постройки боевых кораблей военного времени. Единственный бронепалубный крейсер получил по программе временное обозначение — крейсер 2-го класса «А», но до окончания боевых действий заложен так и не был[4].
Проектирование крейсера 2-го класса велось под руководством капитана 1-го ранга Мотоки Кондо из третьей секции Морского технического департамента (МТД). За основу были взяты чертежи «эльсвикского» бронепалубного крейсера «Ёсино», купленного в Великобритании и включённого в состав ЯИФ более чем за 10 лет до этого, в 1894 году (4150 тонн, 109,73×14,22×5,18 м, скорость 22,5 узла при мощности 15 750 л. с., 4 152-мм и 8 120-мм орудий). Итоговый результат, однако, достаточно далеко ушёл от «Ёсино» (в том числе по внешнему виду, ставшему изящным благодаря клиперному форштевню, трём дымовым трубам вместо двух и скошенным мачтам) и считается первым разработанным в Японии проектом крейсера[5].
30 сентября 1905 года крейсер 2-го класса «А» получил имя «Тонэ» в честь протекающей по равнине Канто реки. На стапеле Арсенала флота в Сасэбо он был заложен 27 ноября того же года. Ранее эта верфь занималась лишь постройкой миноносцев водоизмещением до 110 тонн («Тонэ» и 4 381-тонных эсминца той же программы стали вообще первыми сколько-нибудь крупными кораблями, на ней построенными), что в совокупности с финансовыми проблемами привело к затягиванию строительства, занявшего в итоге более 53 месяцев. На воду крейсер был спущен 27 ноября 1907 года, прошёл ходовые испытания 13 апреля 1910 года и 15 мая того же года был передан флоту[6].
Конструкция
Корпус и компоновка
Как и «Ёсино», «Тонэ» имел корпус с относительно умеренным соотношение длины к ширине в 8,0, рассчитанный на максимальную скорость 22-23 узла. Основным конструкционным материалом была мягкая сталь. Форштевень вместо таранного (как на «Ёсино») стал клиперным — он постепенно поднимался в подводной части длиной 12,2 м и резко в надводной длиной 4,88 м, с изгибом на самом верху. Подобная же форма была и ахтерштевня — в подводной части длиной 15,86 м он тоже постепенно поднимался, неся ближе к концу её балансирный руль (площадью 13,47 квадратных метров), и резче поднимался в надводной длиной 8,235 м. На верхней палубе в центральной части корпуса размещалось 9 шлюпок, в том числе 6 больших и 3 малых[7].
Метацентрическая высота крейсера составляла при нормальном водоизмещении 0,78 м, возвышение центра тяжести над ватерлинией — 2,15 м. Для уменьшения бортовой качки на корпус были установлены скуловые кили длиной 47,7 м и максимальной шириной 0,5 м[8].
Распределение веса элементов крейсера выглядело следующим образом:
| Масса, т | В процентах | |
|---|---|---|
| Корпус и снаряжение | 1778,0 | 43,31 % |
| Броневая защита | 458,0 | 11,16 % |
| Вооружение | 261,0 | 6,36 % |
| Энергетическая установка | 1059,0 | 25,80 % |
| Топливо (уголь) | 300 | 7,31 % |
| Оборудование | 249,0 | 6,06 % |
| Водоизмещение нормальное | 4105,0 | 100 %[2] |
Броневая защита
Основой защиты крейсера была броневая палуба, при длине 66,75 м прикрывавшая энергетическую установку. Она собиралась из двух слоёв 19-мм плит мягкой стали, бортовые скосы (под углом 30°, ширина — 2,59 м) дополнительно усиливались 38-мм плитами никелевой стали — суммарная их толщина составляла 76 мм. Пространство между броневой палубой и расположенной над ней средней палубой было занято угольными бункерами, как и между бортом и отсеками энергетической установки[9].
Расположенный на средней палубе в корме торпедный отсек имел стенки из 25,4-мм крупповской брони и потолок из 12,7-мм мягкой стали. Боевая рубка же защищалась 102-мм плитами крупповской брони[10].
Энергетическая установка
На крейсер были установлены две паровые машины суммарной мощностью 15000 л. с. (11,032 МВт) при 160 об/мин, обеспечивавшие максимальную проектную скорость в 23 узла. Обе они были вертикальными, тройного расширения, четырёхцилиндровыми (диаметры цилиндров — 0,89, 1,32, 1,50 и 1,50 м, их ход — 0,84 м), работающими напрямую на гребные валы. «Тонэ» стал последним строившимся для ЯИФ крейсером, оснащённым паровыми машинами[10].
Пар для машин производили шестнадцать водотрубных котлов с трубками большого диаметра конструкции Миябара. Котлы были расположены в трёх котельных отделениях (четыре — в первом и по шесть — во втором и третьем) общей длиной 37,82 м, продукты сгорания от них выводились в три дымовые трубы (одна на каждое котельное отделение). Рабочее давление насыщенного пара — 15,9 кгс/см². Все котлы имели смешанное отопление, нормальный запас топлива составлял по проекту 124 тонны мазута и 903 тонны угля[10].
На ходовых испытаниях 13 апреля 1910 года в районе Миэ «Тонэ» достиг скорости в 23,368 узла при водоизмещении 4103 тонны, мощности машин 15 215 л. с. и дифференте на корму 0,585 м[2].
Вооружение
Основное вооружение крейсера состояло из двух 152-мм орудий тип 41 с длиной ствола 45 калибров (по одному на полубаке и юте) и десяти 120-мм орудий тип 41 с длиной ствола 40 калибров (два в задней части полубака, восемь на верхней палубе в центральной части корпуса, симметрично по бортам). Все орудия располагались на тумбовых установках и были оснащены броневыми щитами. По числу и размещению основных орудий «Тонэ» повторял прототип — «Ёсино», с тем отличием, что для уменьшения верхнего веса два 152-мм орудия были заменены на 120-мм. Погреба боекомплекта были сосредоточены в оконечностях под средней палубой — носовые перед первым котельным отделением, меньшие по размерам кормовые за машинными отделениями[11].
Дополнительно имелись два 76-мм тип 41 с длиной ствола 23 калибра (по бортам от первой дымовой трубы), два 6,5-мм пулемёта Максима (на переднем мостике) и четыре 90-см прожектора Сименса-Шуккерта (по два на переднем и заднем мостиках). Торпедное вооружение включало в себя три 450-мм неподвижных однотрубных торпедных аппарата на средней палубе (один в ахтертевне, два по бортам под кормовым мостиком) с общим боекомплектом в 6 торпед. Торпеды хранились рядом с аппаратами в пеналах, для их перемещения на средней палубе в корме имелась система рельсов, загружались они через специальную дверь в левом борту[11].
Экипаж и условия обитаемости
Экипаж крейсера составлял 370 человек. Жилые помещения находились на средней палубе, в полубаке и юте и были скомпонованы традиционно: кубрики матросов находились в носовой части (до котельного отделения № 1), каюты офицеров — далее в сторону кормы[12].
История службы
После вступления в строй «Тонэ» 15 июля 1910 года был зачислен в состав Первого флота. С 1 декабря того же года он вместе с броненосным крейсером «Курама» был передан во Второй флот. Оба этих корабля под флагом командующего флотом вице-адмирала Хаяо Симамура 1 апреля 1911 года покинули Йокосуку, направляясь в Европу. 24 июня они участвовали в морском смотре в Спитхэде по случаю коронации Георга V, на обратном пути прошли через Средиземное море и вернулись в Японию 12 ноября 1911 года[10].
С началом Первой мировой войны крейсер «Тонэ» в качестве флагмана 2-й флотилии эсминцев 2-й эскадры Соединенного флота принял участие в осаде Циндао.[13]
С февраля 1916 года вошёл в состав 3-й эскадры Соединенного флота, и базируясь в Сингапуре занимался патрулированием в Индийском океане.
С 1 апреля 1924 по 31 января 1925 и с 1 декабря 1925 по 30 ноября 1929 «Тонэ» нёс службу стационара на реке Янцзы в районе Шанхая. С 30 ноября 1929 года крейсер был выведен в резерв четвёртой категории и стал на прикол в Сасэбо[2].
1 апреля 1931 года «Тонэ» был вычеркнут из списков флота, получив обозначение «Исключённое судно № 2» («Хай Кан № 2»)[2]. В ходе учений в апреле 1933 года бывший крейсер использовался в качестве мишени для тяжёлых крейсеров «Аоба», «Кинугаса» и «Како», отрабатывавших применение 200-мм полубронебойных снарядов с новыми взрывателями. Окончательно он был потоплен 30-кг бомбами истребителей морской авиации 30 апреля[14].
Напишите отзыв о статье "Тонэ (бронепалубный крейсер)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Лакруа и Уэллс, 1997, p. 786.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Лакруа и Уэллс, 1997, p. 787.
- ↑ 1 2 Лакруа и Уэллс, 1997, p. 788.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 1-2.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 4-6.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 2-4.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 5-6, 787.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 786-787.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 6-7.
- ↑ 1 2 3 4 Лакруа и Уэллс, 1997, p. 7.
- ↑ 1 2 Лакруа и Уэллс, 1997, p. 5, 7.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 5, 787.
- ↑ Исаков И. С. Операция японцев против Циндао в 1914 г. СПб.: издатель Леонов М. А., 2002—176 с.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 79.
Литература
- Eric Lacroix, Linton Wells II. Japanese cruisers of the Pacific war. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1997. — 882 с. — ISBN 1-86176-058-2.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Тонэ (бронепалубный крейсер)
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
