Авианосцы типа «Унрю»
Авианосцы типа «Унрю» (яп. 雲龍型航空母艦 Унрю:гата ко:ку:бокан) — серия японских авианосцев.
Постройка третьего японского среднего авианосца («Унрю») была включена в Экстренную программу пополнения флота 1941 года. Ещё 13 кораблей (против 15 в проекте) было запланировано по Модифицированной пятой программе завершения военных приготовлений флота 1942 года. Они должны были стать самыми массовыми японскими авианосцами, компенсировав военные потери в единицах этого типа. Фактически же с августа 1942 года по июль 1943 года на стапелях верфей «большой четвёрки» (арсеналы флота в Курэ и Йокосуке, предприятия «Мицубиси» и «Кавасаки» в Нагасаки и Кобэ) было заложено только шесть кораблей. Из них к осени 1944-го в строй были введены только три, остальные так и остались недостроенными.
Конструкция типа «Унрю» была основана на модифицированном проекте более раннего авианосца «Хирю». Основными его отличиями стали перенос надстройки на правый борт и сокращение числа самолётоподъёмников до двух. Также некоторые изменения были сделаны по итогам сражения у атолла Мидуэй, в частности — размещение воздухозаборников котельных и машинных отделений с обеих бортов. В целях удешевления постройки «Кацураги» и «Асо» получили менее мощные ТЗА с эсминцев типа «Акидзуки», «Икома» строился по изменённому проекту с модифицированными котлами и ТЗА, а также электроэнергетической системе переменного тока, а не постоянного.
Три корабля вступили в строй в самом конце Второй мировой войны, когда в Японии уже не осталось достаточного числа лётчиков палубной авиации. Поэтому для этих авианосцев никогда не формировались авиагруппы и их использовали для перевозки самолётов и других грузов. «Унрю» был потоплен в декабре 1944 года американской подводной лодкой, а «Амаги» был тяжело повреждён и лёг на грунт после налёта американской авиации на ВМБ Курэ в июле 1945 года. «Кацураги» пережил войну, затем активно использовался для перевозки японских репатриантов обратно в Японию и в 1946—1947 годах был разделан на металл.
Содержание
История создания
Конструкция
Броневая защита
По броневой защите тип «Унрю» был близок к «Хирю» и «Сорю». Она также рассчитывалась исходя из необходимости защиты энергетической установки и цистерн авиабензина от огня эсминцев, а погребов боезапаса — от попаданий 203-мм снарядов с тяжёлых крейсеров противника[3].
Тонкий главный броневой пояс из 46-мм плит CNC[прим. 1] прикрывал район котельных и машинных отделений (между 99 и 167 шпангоутами). Погреба же были защищены сильно и по той же схеме, что на крейсерах типа «Могами» — внутренним (с наклоном верхней кромкой наружу, под углом 20°) поясом из плит NVNC[прим. 2] максимальной толщиной 140 мм, сужающимся к нижней кромке до 50 мм. Нижняя его часть также выполняла роль противоторпедной переборки[4].
Сверху энергетическую установку прикрывала броневая нижняя палуба из 25-мм листов стали типа D[прим. 3]. На большей части её площади она была плоской, однако над котельными отделениями правого борта имела наклон вверх, соединяясь в итоге с средней палубой — из-за необходимости пропустить под ней дымоходы от котлов левого борта к трубам. Погреба же защищала броневая самая нижняя палуба из плит CNC толщиной 56 мм[4].
Цистерны авиабензина защищались теми же внутренним броневым поясом и броневой самой нижней палубой, что и погреба боезапаса, но с меньшей толщиной плит. Усиленную по сравнению с «Хирю» броневую защиту имели румпельные отделения и отделения рулевых машин, но точная толщина составлявших её плит неизвестна. Дымоходы котлов имели внутри тонкие броневые колосники там, где они проходили через броневую палубу. Наконец, под погребами боезапаса и цистернами авиабензина находилось бронированное двойное дно, замыкавшее защищавшие их броневые коробки из поясной и палубной брони[4].
На авианосцах «Кацураги» и «Асо» броневая защита существенно отличалась. Главный броневой пояс на них имел толщину 50 мм, внутренний клиновидный пояс в носовой части — до 100 мм (сужался до 70 мм в районе погребов и до 56 мм в районе цистерн авиабензина). Нижняя броневая палуба собиралась из 25-мм плит (кроме участка над отсеком носовых электростанций, где плиты были 56-мм), самая нижняя в носу — из 25-мм над цистернами авиабензина и из 56-мм над погребами боеприпасов. В корме броневая защита погребов и цистерн авиабензина из-за проходивших там туннелей гребных валов была устроена сложнее и разрезе имела грибовидную форму. Внутренний пояс (100—75 мм в районе погребов и 100—55 мм в районе цистерн) занимал по высоте только одно межпалубное пространство. Дальше над валами шла 25-мм платформа (низ «шляпки»), а вниз от неё 55-мм вертикальная переборка («ножка» гриба). В передней части кормовых погребов 25-мм нижняя и 42-мм самая нижняя палубы перекрывались. Над остальной часть погребов в корме толщина самой нижней палубы составляла 56 мм, а над цистернами авиабензина — 25 мм. Румпельные отделения и отделения рулевых машин прикрывались 55-мм вертикальными и 56-мм горизонтальными (только сверху) плитами. Элеваторы авиационных боеприпасов имели стенки и верхний люк толщиной 56 мм (у кормового толщина стенок уменьшалась под броневой нижней палубой), патронные элеваторы — только 25-мм комингсы. Вся броня изготавливалась из броневых сталей марок CNC1 и CNC2, кроме защищавшего погреба вертикального пояса, собиравшегося из плит NVNC[4].
Конструктивная подводная защита (КПЗ) типа «Унрю» полностью повторяла КПЗ «Хирю». В районе машинных и котельных отделений она была сравнительно лёгкой и была представлена двойным бортом и обычной продольной переборкой. Пространство между ними было поделено платформами на отсеки, использовавшиеся в качестве топливных цистерн. На трюмной палубе коридоры кабельных трасс отделялись дополнительной переборкой. В целом такая конструкция явно не рассчитывалась на сопротивление взрыву торпеды, для защиты этой части корпуса конструкторы полагались на развитое деление на отсеки. В районе же погребов боезапаса и цистерн авиабензина роль КПЗ выполняли нижняя часть броневого пояса и бронированное двойное дно[5].
Энергетическая установка
На авианосцах типа «Унрю» устанавливалась четырёхвальная паротурбинная установка. По исходному проекту она должна была иметь те же агрегаты мощностью 152 000 л. с. (111,8 МВт) и котлы, что и «Сорю» с «Хирю». Максимальная проектная скорость — 34 узла, удельная мощность — 64,35 л. с. на тонну. Но из-за нехватки производственных мощностей было решено оснастить авианосцы «Кацураги» и «Асо» комплектами механизмов от эсминцев типа «Акидзуки» мощностью 104 000 л. с. (76,49 МВт). Максимальная проектная скорость на них снизилась до 32 узлов. На всех подтипах носовые ТЗА вращали внутренние валы, а кормовые — внешние[6].
На подтипе «Унрю» устанавливались 4 турбозубчатых агрегата мощностью по 38 000 л. с. (27,95 МВт), размещавшихся в четырёх машинных отделениях, разделённых продольной и поперечной переборками. Каждый из агрегатов включал в себя активные турбины высокого (12 410 л. с. при 2613 об/мин), среднего (12 340 л. с. при 2613 об/мин) и низкого давления (13 250 л. с. при 2291 об/мин)[7][8]. ТВД и ТСД были однопоточными, ТНД — двухпоточной. Через 39,5-тонный редуктор с геликоидной передачей (одна центральная шестерня и три ведущие шестерни от турбин, передаточные числа от 6,74 до 7,68) они вращали вал гребного винта. Передняя пара ТЗА работала на внутренние валы, задняя пара — на внешние. Материал роторов турбин — закалённая сталь, лопаток — нержавеющая сталь B[9].
В корпусах турбин низкого давления (ТНД) находились турбины заднего хода общей мощностью 40 000 л. с. (по 10 000 л. с. каждая), вращая винты в направлении обратном к вращению винтов при переднем ходе[7]. Для экономичного хода имелись две крейсерские турбины (мощностью по 2770 л. с. при 4796 об/мин) — по одной в составе передних ТЗА. Через отдельный редуктор (одна ведущая шестерня, передаточное число 4,457) каждая из них соединялась с турбиной среднего давления агрегата. Отработанный пар с турбины крейсерского хода (ТКХ) поступал на вторую ступень ТВД и далее на ТСД и ТНД, вместе они выдавали на валу 3750 л. с. (7500 суммарно) при 140 об/мин штатно и 5740 л. с. (11480 суммарно) при 165 об/мин при форсировке. Во всех режимах, кроме крейсерского, пар поступал прямо на первую ступень ТВД, для перехода между ними был предусмотрен поворотный механизм с 7,5-сильным электроприводом[10]. Отработанный пар собирался в четырёх однопоточных конденсаторах типа «Унифлюкс» (по одному рядом с каждой ТНД), с общей охлаждаемой площадью в 5103,6 м²[7].
Па́ром турбозубчатые агрегаты питали восемь водотрубных котлов типа «Кампон Ро Го» с нефтяным отоплением, с пароперегревателями и предварительным подогревом воздуха. Рабочее давление перегретого пара — 22,0 кгс/см² при температуре 300 °C. Котлы были установлены в восьми котельных отделениях, продукты сгорания от них выводились по дымоходам в две изогнутые наружу и вниз дымовые трубы, находившиеся по правому борту за надстройкой. Трубы оснащались стандартной японских авианосцев с их бортовым размещением системой охлаждения дыма душем из забортной воды. На «Касаги» для упрощения постройки трубы имели не эллиптическое, а шестиугольное сечение. Также были предусмотрены съёмные крышки труб на случай сильного крена на правый борт при боевых или аварийных повреждениях, впервые появившиеся на «Рюдзё». В нормальном положении они были задраены, при крене же их следовало поднять для выпуска продуктов сгорания. Нормальный запас мазута составлял 2500 тонн, полный — 3750 тонн, проектная дальность во втором случае— 8000 морских миль 18-узловым ходом[11].
Авианосец № 5007 («Икома») по проекту должен был оснащаться четырьмя турбозубчатыми агрегатами тип № 1 хэй модель 30, имевшими ту же конструкцию и мощность, что и ТЗА «Кампон» подтипа «Унрю». Паром с давлением 20,0 кгс/см² при температуре 300 °C их должны были питать котлы тип № 1 модель 2300 Ро Го. Удельная мощность — 63,04 л. с. на тонн[12].
На подтипе «Кацураги» устанавливались 4 турбозубчатых агрегата мощностью по 26 000 л. с. (19,12 МВт) с эсминцев типа «Акидзуки». Каждый из них включал турбины высокого, среднего и низкого давления, работающих на вал через редуктор. Турбина заднего хода была установлена в корпусе ТНД. Передние ТЗА имели по две крейсерские турбины (высокого и низкого давления), соединённые через редуктор с ТСД. Паром с давлением 30,0 кгс/см² при температуре 350 °C их снабжали восемь водотрубных котлов «Кампон Ро Го». На ходовых испытаниях «Кацураги» развил максимальную скорость в 32,709 узла[6].
В электроэнергетическую систему кораблей входили три турбогенератора по 400 КВт и два дизель-генератора по 200 КВт, вырабатывавших постоянный ток с напряжением 225 В. Также имелись вспомогательные генераторы для питания радиооборудования и других корабельных устройств. Роль резервных источников питания выполняли аккумуляторные батареи № 3 модель 1, включавшие: две группы по 112 элементов на 320 А·ч общекорабельного назначения, одна группа из 112 элементов на 160 А·ч для рулевых машин, три группы по 11 элементов для телефонной сети. На авианосце № 5007 («Икома») планировалось использовать электроэнергетическую систему из трёх турбогенераторов по 650 КВт и двух дизель-генераторов по 450 КВт, вырабатывавшую переменный ток с напряжением 450 В. Резервное питание на нём должно было быть представлено аккумуляторными батареями тип № модель 1: четыре группы по 53 элемента общекорабельного назначения, семь групп по 53 элемента для рулевых машин, семь групп по 11 элементов для телефонной сети. Также на кораблях устанавливались три (пять на «Икоме») рефрижераторные машины и одна установка по изготовлению сухого льда холодильной производительностью 5040 и 6300 ККал соответственно[12].
Авианосцы имел четыре трёхлопастных гребных винта диаметром 3,8 м (3,9 м на «Икоме»). За ними находились два параллельных балансирных руля площадью по 26,8 квадратных метра, практически идентичных по конструкции установленным на «Сорю» (только форма пера руля была незначительно изменена). Рулевое устройство позволяло произвести полную перекладку пера руля с борта на борт за 30 секунд. Диаметр циркуляции при полной перекладке руля на полном ходу составлял 4,3, а выдвиг — 3,66 длин корабля по ватерлинии, максимальный крен при этом — 8°. Предусматривался и аварийный руль, представляющий собой деревянный щит с буксирным и двумя рулевыми тросами, который предполагалось использовать при потере пера руля[13].
Вооружение
Артиллерийское
Авианосцы имели двенадцать 127-мм зенитных орудий тип 89 в шести спаренных установках модели A1. Все установки были размещены в спонсонах на уровне палубы зенитных орудий и автоматов. Для увеличения углов обстрела были сделаны небольшие вырезы в лётной палубе над орудиями, для защиты надстроек от собственной стрельбы имелись ограничители в виде трубчатых рам, которые должны были удерживать орудийные стволы от поворота в опасную зону. Размещались установки точно также, как и на «Хирю»: четыре из них находились в носовой части корабля и две — в кормовой, симметрично по бортам. По правому борту они имели нечётные номера (1, 3, 5), по левому — чётные (2, 4, 6). По проекту предусматривалось, что кормовая установка правого борта должна быть оборудована дымозащитным щитом (как на «Хирю»), но фактически в целях упрощения строительства он не устанавливался[14].
Нормальный боекомплект 127-мм унитарных выстрелов составлял 250 штук на орудие, максимальный — 262. Подача их из погребов (расположенных под броневой самой нижней палубой в носу и в корме, между погребами бомб и цистернами авиабензина) производилась семью элеваторами до перегрузочных постов (на которых размещались кранцы первых выстрелов, также они играли роль укрытий для расчётов), оттуда вручную подавались до расположенных рядом орудий подносчиками боеприпасов. Гильзы после выстрела сбрасывались в специальные выгородки под орудийными платформами, чтобы не мешать действиям расчётов. На шлюпочной палубе в корме для тренировки заряжающих находился зарядный станок. Управление огнём 127-мм орудий осуществлялось с двух отдельных командных постов, каждый из которых был оснащён СУАЗО тип 94 с 4,5-метровым дальномером. Пост управления орудиями левого борта находился в командном пункте ПВО с правого борта островной надстройки (изначально планировалось разместить его на верхнем ярусе, перенос был вызван размещением там антенного поста РЛС ОВЦ), аналогичный пост с правого борта — на башенке, установленной на палубе зенитных орудий и автоматов, и по сравнению с «Хирю» сильно смещённой к корме. Также на авианосцах имелось три 110-см боевых прожектора тип 96 модель 1 (два — на убирающихся под лётную палубу станках, место ещё одного по проекту было занято антенным постом РЛС № 21, четвёртый — на отдельном спонсоне справа от островной надстройки), два 60-см и два 20-см сигнальных прожектора, два 2-КВт сигнальные лампы модель 1 2-й модификации[15].
Малокалиберная зенитная артиллерия была представлена по проекту двумя спаренными и девятью строенными автоматами тип 96 (всего 31 ствол), также находившихся в спонсонах, как и орудия. В ходе строительства их количество последовательно усиливалось первоначально до двадцати четырёх одиночных и тринадцати строенных автоматов (53 ствола), потом до двадцати пяти одноствольных и двадцати одного строенного (88 стволов). «Унрю» вступил в строй с 21-м строенным автоматом, но практически сразу же после этого был добавлен 22-й (по левому борту от аварийного барьера № 3). Строенные автоматы размещались следующим образом:
- Три автомата находились под носовым срезом лётной палубы;
- Девять автоматов по левому борту в трёх группах — слева от носового самолётоподъёмника и аварийного барьера № 2, перед и за 127-мм установкой № 6;
- Семь автоматов по правому борту в трёх группах — перед и за 127-мм установкой № 5 и один за островной надстройкой;
- Три автомата размещались под кормовым срезом лётной палубы[16].
Одиночные автоматы (точное их число неизвестно, но больше, чем по проекту — 30 на «Унрю» на момент вступления в строй, 23 на «Кацураги» в конце войны) были расставлены по всему кораблю — на баке, на переходных мостиках, на надстройке, на площадках технического состава, на юте. Для обоих типов автоматов нормальный боекомплект составлял 2600 патронов на ствол, максимальный — 2700. Размещён он был в погребах в носовой и кормовой части корабля (под погребами 127-мм орудий). С помощью четырёх элеваторов боеприпасы поднимались до нижней палубы, оттуда вручную переносились до пяти элеваторов, доставляющих их непосредственно к батареям. Кранцы первых выстрелов располагались рядом с самими автоматами, плюс ещё имелись небольшие выгородки для размещения боекомплекта рядом с платформами. Управление огнём 25-мм зенитных автоматов осуществлялось с шести (пять по исходному проекту) постов управления, оснащённых визирными колонками тип 95. Пост № 1 был расположен в самом носу, рядом с носовой группой автоматов, № 2 — слева от носового подъёмника, № 3 — на спонсоне справа от сигнальной мачты, № 4 — слева от седьмого троса аэрофинишера, № 5 — справа от восьмого троса аэрофинишера и № 6 (отсутствовавший по исходному проекту) — под кормовым обрезом лётной палубы. Два поста размещались в закрытых башенках: № 1 для защиты от забрызгивания, № 3 для защиты от задымления[15].
Дополнительно к орудиями и автоматам авианосцы имели по шесть пусковых установок 12-см неуправляемых зенитных ракет, установленных в носовой части по обеим бортам лётной палубы. На вошедших в строй «Унрю», «Амаги» и «Кацураги» ПУ были двадцативосьмиствольными, на последующих кораблях планировалось использовать тридцатиствольные ПУ. Боекомплект составлял 140 ракет на установку, или по 5 полных залпов[17].
Экипаж и условия обитаемости
По проекту экипаж на авианосцах «Унрю» включал 53 строевых офицера, 29 младших офицеров специальной службы, 43 мичмана и 976 старшин и матросов — всего 1 101 человек, как и на «Хирю». В случае, если авианосец был флагманом соединения кораблей, к этой цифре добавлялось 19 офицеров штаба и 8 вольнонаёмных[18].
Фактически же к моменту вступления «Унрю», «Амаги» и «Кацураги» в строй в 1944 году их экипажи состояли уже из 1571 человека — 61 строевого офицера, 37 младших офицеров специальной службы, 56 мичманов, 375 старшин и 1042 матросов. Такой его рост не был компенсирован увеличением размеров корабля и привёл к ухудшению условий обитаемости. Строевые офицеры в результате размещались в основном в двух- и четырёхместных каютах, младшие офицеры специальной службы — в восьмиместных[19].
Строительство
Финансирование постройки заказанного по Экстренной программе пополнения флота авианосца № 302 в размере 87,024 млн иен было выделено весной 1942 года. На стапеле Арсенала флота в Йокосуке он был заложен 1 августа 1942 года под названием «Унрю» — «Дракон, летящий по небу верхом на облаке». Ещё 5 кораблей, заказанных по Модифицированной Пятой программе, заложили с октября 1942 по июль 1943 года — два в Арсенале флота в Курэ, два на частной верфи «Мицубиси» в Нагасаки и один на верфи «Кавасаки» в Кобэ. Они получили имена в честь горных вершин, ранее присваивавшихся только линейным крейсерам и крейсерам 1-го класса. Авианосец № 5001 был назван «Амаги» (в честь вулкана высотой 1406 м в префектуре Сидзуока), № 5003 — «Кацураги» (в честь горы на границы префектур Осака и Нара), № 5004 — «Касаги» (в честь священной горы в префектуре Киото), № 5006 — «Асо» (в честь вулкана высотой 1592 м в префектуре Кумамото), № 5007 — «Икома» (в честь горы на границы префектур Осака и Нара)[20].
Уже в 1943 году от закладок новых крупных кораблей было решено отказаться, и последние 8 авианосцев типа «Унрю» (№ 5008—5015) так и остались на бумаге, названия им тоже официально не присваивались (по некоторым данным, № 5008 должен был получить имя «Курама»). Из уже заложенных шести корпусов закончены было только три — «Унрю», «Амаги» и «Кацураги», вошедшие в строй в августе-октябре 1944 года. Постройка «Асо» и «Икомы» была остановлена 9 ноября того же года на 60 % готовности (последний был спущен на воду уже после этого для освобождения стапеля), в случае же «Касаги» она продолжалась до 1 апреля 1945 года и замерла на 84 % готовности[21].
| Название | Место постройки | Заложен | Спущен на воду | Введён в эксплуатацию | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|
| Унрю (яп. 雲龍?) | Арсенал флота, Йокосука | 1 августа 1942[22] | 25 сентября 1943[22] | 6 августа 1944[22] | Потоплен американской подводной лодкой «Редфиш» на переходе из Курэ в Манилу 19 декабря 1944 года |
| Амаги (яп. 天城?) | Верфь «Мицубиси», Нагасаки | 1 октября 1942[22] | 15 октября 1943[22] | 10 августа 1944[22] | Тяжело повреждён американской авиацией в Курэ 24 июля 1945 и 28 июля лёг на грунт. Поднят и разделан на металл в 1946—1947 годах. |
| Кацураги (яп. 葛城?) | Арсенал флота, Курэ | 8 декабря 1942[22] | 19 января 1944[22] | 15 октября 1944[22] | После войны использовался в службе репатриации. Разделан на металл в 1946—1947 годах. |
| Касаги (яп. 笠置?) | Верфь «Мицубиси», Нагасаки | 14 апреля 1943[22] | 19 октября 1944[22] | — | Постройка прекращена 1 апреля 1945 года при готовности 84 %. Разделан на металл в 1946—1947 годах. |
| Асо (яп. 阿蘇?) | Арсенал флота, Курэ | 8 июня 1943[22] | 1 ноября 1944[22] | — | Постройка остановлена 9 ноября 1944 года при готовности 60 %. Потоплен в июле 1945 года в качестве цели. Поднят и разделан на металл в 1946—1947 годах. |
| Икома (яп. 生駒?) | Верфь «Кавасаки», Кобэ | 5 июля 1943[22] | 17 ноября 1944[22] | — | Постройка остановлена 9 ноября 1944 года при готовности 60 %. Разделан на металл в 1946—1947 годах. |
Оценка проекта
Напишите отзыв о статье "Авианосцы типа «Унрю»"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Хромоникелевомедная броневая сталь, содержащая 0,38-0,46 % углерода, 2,5-3,0 % никеля, 0,8-1,3 % хрома и 0,9-1,3 % меди. Аналог более ранней хромоникелевой броневой стали NVNC, использовался с 1932 года для плит толщиной 75 мм и менее.
- ↑ Хромоникелевая броневая сталь, содержащая 0,43-0,53 % углерода, 3,7-4,2 % никеля и 1,8-2,2 % хрома. Аналог более ранней британской типа VH, выпускалась в Японии с начала 20-х годов.
- ↑ Конструкционная сталь повышенной прочности, содержащая 0,25-0,30 % углерода и 1,2-1,6 % марганца. Разработана британской компанией «Дэвид Колвилл энд Сонс» (отсюда обозначение Dücol или просто D) в 1925 году, была несколько прочнее HT.
- Сноски
- ↑ 1 2 3 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 146.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 63.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 112.
- ↑ 1 2 3 4 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 113.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 70, 113.
- ↑ 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 120-121.
- ↑ 1 2 3 Лакруа и Уэллс, 1997, p. 475.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 120.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 473, 476.
- ↑ Лакруа и Уэллс, 1997, p. 473-475.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 78, 120-121.
- ↑ 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 121.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 122.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 70-71, 114.
- ↑ 1 2 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 114-115.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 114.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 115.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 123.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 124.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 96-97.
- ↑ Сидоренко и Пинак, 2010, с. 97, 147.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Сидоренко и Пинак, 2010, с. 97.
Литература
- на японском языке
- 雑誌「丸」編集部編. 日本の軍艦. 第3巻, 空母. 1 («Нихон но гункан»/«Японские боевые корабли», том 3—авианосцы, часть I: «Хосё», «Рюдзё», «Акаги», «Кага», «Сёкаку», «Дзуйкаку», «Сорю», «Хирю», тип «Унрю», «Тайхо»). — 光人社, 1989. — 260 с. — ISBN 4-7698-0453-9.
- 雑誌「丸」編集部. 空母 翔鶴・瑞鶴・蒼龍・飛龍・雲龍型・大鳳 (ハンディ判 日本海軍艦艇写真集) (Альбом иллюстраций японских военных кораблей издательства «Кодзинся», том 6: авианосцы «Сёкаку», «Дзуйкаку», «Сорю», «Хирю», тип «Унрю», «Тайхо»). — 光人社, 1996. — 134 с. — ISBN 4769807767.
- на английском языке
- René J. Francillon. Japanese Aircraft of the Pacific War. — London: Putnam, 1970. — 566 с. — ISBN 370-00033-1.
- Eric Lacroix, Linton Wells II. Japanese cruisers of the Pacific war. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1997. — 882 с. — ISBN 1-86176-058-2.
- на русском языке
- В. В. Сидоренко, Е. Р. Пинак. Японские авианосцы Второй Мировой. «Драконы» Перл-Харбора и Мидуэя. — Москва: Коллекция, Яуза, Эксмо, 2010. — 160 с. — ISBN 978-5-669-40231-1.
| |||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Авианосцы типа «Унрю»
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.
В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
