Марушевский, Владимир Владимирович

Владимир Владимирович Марушевский
Дата рождения	12 июля 1874(1874-07-12)
Место рождения	Петергоф
Дата смерти	24 ноября 1951(1951-11-24) (77 лет)
Место смерти	Загреб
Принадлежность	Российская империя Российская империя Белое движение
Годы службы	1896—1919
Звание	подпоручик (1896) поручик (1898) штабс-капитан (1902) капитан (1904) подполковник (1908) полковник (1911) генерал-майор (1915) генерал-лейтенант (1919)
Сражения/войны	Русско-японская война Первая мировая война Гражданская война в России
Награды и премии	Иностранные награды:

Влади́мир Влади́мирович Маруше́вский (12 июля 1874—1952, Загреб) — генерал-лейтенант (1919). Участник белого движения.

Из дворян Петербургской губернии.

Образование

Окончил 6-ю Санкт-Петербургскую гимназию, Николаевское инженерное училище (1896), Николаевскую академию Генерального штаба (1902).

Офицер Генерального штаба

С 1896 — подпоручик 1-го сапёрного батальона, затем служил в 18-м сапёрном батальоне. С 1898 — поручик, с 1902 — штабс-капитан. В октябре 1902 — феврале 1904 проходил цензовое командование ротой в 145-м пехотном Новочеркасском полку. С 1904 — капитан.

Участник русско-японской войны. С февраля 1904 — обер-офицер для особых поручений при штабе IV Сибирского армейского корпуса, с 31 декабря 1904 — помощник старшего адъютанта, с 25 августа 1905 — и. д. старшего адъютанта управления генерал-квартирмейстера 1-й Маньчжурской армии.

С декабря 1905 — помощник старшего адъютанта, с января 1908 — штаб-офицер для поручений, с января 1910 — старший адъютант штаба войск гвардии и Петербургского военного округа. В мае — сентябре 1913 проходил цензовое командование батальоном в 7-м Финляндском стрелковом полку. С 6 декабря 1913 — начальник штаба 2-й Финляндской стрелковой бригады. С 1908 — подполковник, с 1911 — полковник.

Участие в Первой мировой войне

Участник Первой мировой войны. Отличился в боях 14-16 сентября 1914 под Августовом и 17-19 сентября 1914 под Ольшанской и был награждён орденом св. Георгия 4-й степени. С 23 июня 1915  — командир 7-го Финляндского стрелкового полка. С 6 декабря 1915 — генерал-майор.

24 мая 1916 назначен начальником 3-й бригады особого назначения. С 3 июля 1916 — командир 3-й Особой пехотной бригады, направленной во Францию. Весной 1917 участвовал в боях на севере Франции. В приказе по V французской армии № 174 от 1 мая 1917 говорилось:

3-я русская Особая бригада в составе 5-го и 6-го Особых пехотных полков, тщательно подготовленная своим командиром генералом Марушевским, показала блестящую выдержку в бою. Получив приказание овладеть укреплённым пунктом, вышла в атаку с большой доблестью, преодолев смертоносный огонь противника.

В мае 1917 около недели командовал вновь созданной 1-й Особой пехотной дивизией, но из-за конфликтов с подчинёнными был вынужден сдать командование и был отозван в Россию. 3 июля 1917 был зачислен в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа.

С 26 сентября 1917 — начальник Генерального штаба, последний руководитель этого органа в истории «старой» русской армии. После прихода к власти большевиков был арестован 20 ноября 1917 по постановлению Совета народных комиссаров по обвинению в переговорах, направленных против советской власти (такое же обвинение было выдвинуто в отношении Н. Н. Духонина, убитого солдатами в Ставке), и саботаже перемирия с Германией. Вместе с Марушевским был арестован и генерал А. А. Маниковский, осуществлявший техническое руководство военным ведомством. Находился в тюрьме «Кресты», 1 декабря 1917 был освобождён под честное слово и вскоре бежал в Финляндию. В августе 1918 переехал в Стокгольм.

Деятель белого движения

19 ноября 1918 по приглашению английской и французской военных миссий прибыл в Архангельск, где был назначен командующим войсками Северной области. Одновременно был членом Временного правительства Северной области, генерал-губернатором, заведующим отделами внутренних дел, путей сообщения, почт и телеграфов. Руководил формированием «белой» Северной армии (около 20 тысяч человек), опирался в своей деятельности на британский военный контингент, который принимал участие в иностранной военной интервенции на севере России и вел боевые действия против частей Красной армии. 13 января 1919 передал обязанности генерал-губернатора генералу Е. К. Миллеру, оставшись командующим армией (но фактически исполнял обязанности помощника Миллера).

С мая 1919 — генерал-лейтенант. Летом 1919 вёл переговоры с К. Г. Маннергеймом о военном сотрудничестве Финляндии и российской Северной области. 19 августа 1919 ушёл в отставку с поста командующего армией, 5 сентября 1919 выехал в Швецию. В эмиграции жил в Югославии, умер в Загребе.

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=496 Марушевский, Владимир Владимирович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• [www.hrono.ru/biograf/bio_m/marushevsky.html Биография]

Отрывок, характеризующий Марушевский, Владимир Владимирович

Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.