Шиллинг, Николай Николаевич
Поделись знанием:
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
| Николай Николаевич Шиллинг | |||
 | |||
| Дата рождения | |||
|---|---|---|---|
| Дата смерти | |||
| Место смерти | |||
| Принадлежность | |||
| Род войск | |||
| Годы службы | |||
| Звание |
полковник (1909) | ||
| Командовал |
Финляндский 5-й стрелковый полк Бригада 2-й Финляндской стрелковой дивизии Измайловский лейб-гвардии полк 17-й армейский корпус 5-й пехотная дивизия Крымско-Азовской армии 3-й армейский корпус ВСЮР | ||
| Сражения/войны |
Восточный фронт Первой мировой войны | ||
| Награды и премии |
| ||
| В отставке |
с 1920; белоэмигрант | ||
Николай Николаевич Шиллинг (18 декабря 1870 — начало 1946) — русский военачальник, генерал-лейтенант. Участник Белого движения.
Содержание
Биография
- 1888 — Окончил Николаевский кадетский корпус.
- 1890 — Окончил 1-е Павловское военное училище. Выпущен в Лейб-гвардии Измайловский полк.
- 1909 — Произведён в полковники «за отличие по службе» и назначен помощником командира Измайловского полка.
- 13 февраля 1913 — Командир Финляндского 5-го стрелкового полка, с которым выступил на фронт в составе XX армейского корпуса.
- 13 сентября 1914 — В бою у деревни Олшкноки повел в атаку свой полк, находившийся в авангарде бригады, за что был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени.
- 25 января 1915 — Награждён Георгиевским оружием — за оборону позиции у деревни Сенегув.
- 19 мая 1915 — Генерал-майор.
- 16 марта 1916 — Командир бригады во 2-й Финляндской стрелковой дивизии.
- Июль 1916 — Командир Лейб-гвардии Измайловского полка.
- Май 1917 - февраль 1918 — Командир XVII армейского корпуса.
- После освобождения от должности находился в Киеве. В ноябре 1918 г., после ухода германских войск с Украины, находился в распоряжении Главнокомандующего генерала Долгорукова. Добился освобождения из-под ареста представителя Добровольческой армии в Киеве генерала Ломновского и в декабре 1918 года был зачислен в Добровольческую армию.
- 1 января — Зачислен в резерв Главнокомандующего ВСЮР в Екатеринодаре.
- Февраль 1919 — Начальник 5-й пехотной дивизии в составе сводного Крымско-Азовского корпуса генерала Боровского.
- 15-16 апреля 1919 — Отличился в боях на Ак-Монайских позициях, спустя несколько дней был ранен.
- Июнь 1919 — Произведён в генерал-лейтенанты с назначением командующим III армейским корпусом (бывший сводный Крымско-Азовский корпус). Участвовал в освобождении Крыма и выходе в Новороссию.
- Август 1919 — Занял Херсон, Николаев и Одессу.
- Сентябрь 1919 — Главноначальствующий Новороссийской области. Разбил войска Петлюры на правом берегу Днепра.
- Октябрь 1919 — Занял Жмеринку, Могилёв-Подольский и Проскуров.
- Ноябрь 1919 — Выделил 13-ю и 34-ю дивизии под командование генерала Слащёва для борьбы с Махно и обороны Крыма.
- 4 декабря 1919 — Оставаясь командующим войсками Новороссии, принял под своё командование войска, отступившие из-под Киева, «имея задачей прикрытие Новороссии и, главным образом, Крыма»[1].
- Январь 1920 — Из-за нехватки угля для пароходов не смог организовать вывоз морем из Одессы 2-го армейского корпуса генерала М.Н. Промтова и Киевской группы генерала Бредова. Поскольку румыны отказались пропустить эти соединения в Бессарабию, объединённые под командованием Бредова части вынуждены были подняться вверх по Днестру на соединение с польской армией (т.н. Бредовский поход).
- Март 1920 — После избрания генерала Врангеля Главнокомандующим ВСЮР был отчислен в распоряжение Главнокомандующего.
- В мае 1920 по распоряжению Врангеля — предан суду по обвинению в том, что сдал большевикам Одессу, не приняв достаточных мер к обороне города, и не установил должной дисциплины во вверенных ему войсках, чем вызвал окончательное их разложение. 4 июня 1920 года приговором военного суда в Севастополе был приговорен к расстрелу, но этот приговор был отменен.
- Ноябрь 1920 — Эмигрировал в Чехословакию.
- Май 1945 — После освобождения Праги советскими войсками был арестован СМЕРШем, но освобождён по состоянию здоровья и старости.
- Начало 1946 — Скончался в Праге. Похоронен в крипте Успенской церкви на Ольшанском кладбище.
Вопрос о производстве в генералы от инфантерии
Генерал Шиллинг сотрудничал в эмигрантской прессе, в частности, в журнале «Часовой» (см., например, № 121 от 15 февраля 1934 г.). Свои статьи генерал Шиллинг подписывал как генерал от инфантерии. При отчислении от должности в марте 1920 г. генералом Врангелем генерал Шиллинг оставался генерал-лейтенантом. Нам не удалось установить дату производства генерала Шиллинга в генералы от инфантерии. По всей вероятности, об этом был отдан приказ по корпусу «Императорской Армии и Флота» Великим Князем Кириллом Владимировичем уже в эмиграции. Подобные производства не признавались в РОВСе.
Семья
Состоял в браке с Софьей Ивановной Тимашевой (1884-1941), солисткой императорского петебургского оперного театра. Больная раком, она осталась, после тяжёлой операции, в Киеве в 1918 году и, впоследствии, отказалась уехать с мужем в эмиграцию. Помогала большевикам. В 1921 году была арестована ЧК, затем освобождена по ходатайству.[2] В 1925 году, по всей видимости, оказалась в Чехословакии. Где и умерла в Праге в 1941 году (захоронена на Ольшанском кладбище).
Напишите отзыв о статье "Шиллинг, Николай Николаевич"
Примечания
- ↑ [militera.lib.ru/memo/russian/denikin_ai2/index.html Очерки русской смуты]. В 5-ти тт. — Париж, 1921—1923. — Переиздание: М.: «Вагриус», 2002. — ISBN 5-264-00809-4
- ↑ Серебрякова Г. Странствия по минувшим годам, 1963
Ссылки
- [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=687 Шиллинг, Николай Николаевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
- [www.hrono.ru/biograf/bio_sh/shilling_n.html Хронос]
- [www.swolkov.narod.ru/foto1/103.htm Фото]
Отрывок, характеризующий Шиллинг, Николай Николаевич
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
Категории:
- Родившиеся 18 декабря
- Родившиеся в 1870 году
- Умершие в 1946 году
- Персоналии по алфавиту
- Умершие в Праге
- Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса
- Генерал-майоры (Российская империя)
- Выпускники Николаевского кадетского корпуса
- Выпускники Павловского военного училища
- Участники Первой мировой войны
- Генерал-лейтенанты России (Белое движение)
- Главноначальствующие Белого движения
- Русские эмигранты первой волны в Чехословакии
- Персоналии:Таврическая губерния
- Кавалеры золотого оружия «За храбрость»
- Мемуаристы русского зарубежья
- Похороненные на Ольшанском кладбище
