Полуимя

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Полуимя — форма личного имени, обычно с уменьшительным суффиксом (например, Петрушка от Пётр, Илейка от Илья, Анница от Анна; см. Уменьшительное имя), употреблявшаяся в России в XVI—XVIII вв. в качестве именования представителей низших классов, а также представителями всех сословий при обращении с теми или иными официальными заявлениями к вышестоящим лицам (с целью самоуничижения). Особый класс употребления полуимени государственными инстанциями — для обозначения лиц, обвиняемых в тяжких преступлениях. Так, правительство официально именовало государственных преступников Григория Отрепьева, Тимофея Анкудинова, Степана Разина — Гришкой, Тимошкой, Стенькой. Этот обычай сохранялся даже во второй половине XVIII в. (во многих правительственных документах встречается Емелька Пугачёв).

Употребление полуимени было обязательным при обращениях к вышестоящим инстанциям. Так, боярин по имени Иван, обращаясь письменно к царю, должен был называть себя его холопом, Ивашкой или Иванцом; между прочим, Иван IV Грозный, разыгрывая в 1575 году политический маскарад и объявив Симеона Бекбулатовича «великим князем всея Руси», обращался к нему как боярин «Иванец Васильев». Священнослужители имели особую форму полуимени на -ище (поп Иванище).

Требование «писаться полуименем» было отменено указом Петра Великого от 30 декабря 1701 года. Вскоре (с 1 марта 1702) вместо именования челобитчика «холопом» была введена этикетная формула «раб» (не означающая рабства в прямом смысле слова, скорее соответствовала более позднему «покорный слуга»; раб было в это время более литературным и менее унизительным словом, чем холоп).

Отрывок, характеризующий Полуимя

– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.