Чешско-словацкие языки

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чешско-словацкая
Таксон:

подгруппа

Ареал:

Чехия, Словакия, Германия, Австрия, Сербия, Румыния, Венгрия, Украина, Хорватия, США, Канада, Австралия

Число носителей:

около 18 млн

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Индоевропейская семья

Славянская ветвь
Западнославянская группа
Состав

чешский, словацкий

Коды языковой группы
ISO 639-2:

ISO 639-5:

См. также: Проект:Лингвистика

Че́шско-слова́цкие языки́ (чеш. česko-slovenské jazyky, словацк. česko-slovenské jazyky) — одна из трёх подгрупп наряду с лехитской и серболужицкой в составе группы западнославянских языков[1].

Чешско-словацкая подгруппа включает распространённые в основном на территории Чехии и Словакии два языка — чешский и словацкий. Помимо национальных литературных языков известны, созданные на базе диалектов чешского и словацкого, литературные микроязыки — ляшский и восточнословацкий[2][3], а также сложившиеся в Средние века на основе древнечешского языка еврейско-чешские говоры языка кнаанит, вымершие к XVI веку[4][5].

Общее число говорящих на чешско-словацких языках составляет около 18 млн чел.





Территориальные диалекты и микроязыки

Чешский и словацкий языки характеризуются большой дробностью диалектов и говоров, на основе некоторых из диалектов существуют литературные нормы, в настоящее время практически не употребляющиеся[6].

Чешский язык делится на собственно чешскую, центральноморавскую (ганацкую), восточноморавскую (моравско-словацкую) и силезскую (ляшскую) диалектные группы[7]. На основе среднечешских говоров чешского диалекта сформирован литературный чешский язык[8], а на основе верхнеостравского говора силезского диалекта — ляшский литературный микроязык. Созданный в первой половине XX века ляшский язык является языком поэзии Ондры Лысогорского и некоторых других поэтов Чешской Силезии[2][3][9]. Восточноморавский (моравско-словацкий) диалект связан переходными говорами с близким ему западным диалектом словацкого языка[10].

Словацкий язык включает западнословацкую, среднесловацкую и восточнословацкую группы диалектов[11], на основе среднесловацкого диалекта создан словацкий литературный язык, а на основе земплинских и шаришских говоров восточнословацкого диалекта — восточнословацкий литературный микроязык. С середины XVIII века на восточнословацком появились первые тексты — переводы религиозной литературы, к середине XX века язык почти полностью вышел из употребления. Часть говоров восточнословацкого диалекта, находящихся на границе с восточнославянским языковым ареалом (говорами русинского языка) легла в основу югославорусинского (паннонско-русинского) языка Воеводины[2][3]. На этом языке говорят потомки переселенцев середины XVIII века из Закарпатья и Восточной Словакии — русины. Югославорусинский является одним из шести официальных языков сербской Воеводины.

В Средние века на основе древнечешского языка сформировались еврейско-чешские говоры, вытесненные полностью к XVI веку языком идиш в результате миграций евреев-ашкеназов, а также чешским языком[4][5][12].

Основные языковые особенности

Для чешско-словацких языков характерны языковые черты, общие для всех языков западнославянской группы (сохранение архаичных сочетаний согласных tl, dl (чеш. pletl, mýdlo, словацк. plietol, mydlo); результаты второй (чеш. mouše, словацк. muše) и третьей палатализации для задненёбного х; сохранение сочетаний kv’, gv’ (чеш. květ, hvězda, словацк. kvet, hviezda); отсутствие l эпентетического (чеш. země, koupě, словацк. zem, kúpený); переход *tj, *dj в c, ʒ (z) (чеш. svíce, sázet, словацк. svieca, sádzať); переход *ktj, *gtj в c; наличие в родительном и дательном пад. ед. числа сложных прилагательных флексий -ego, -emu в отличие от -ogo, -omu; стяжение гласных при выпадении интервокального j и ассимиляции гласных во флексиях и в корнях (чеш. dobrý, dobrá, dobré, mého, tvému, словацк. pekný, pekná, pekné) и др.)[1]. Кроме этого языки чешско-словацкой подгруппы разделяют общие для них языковые черты, отличающие их от других западнославянских языков.

Чешско-словацкие языки выделяют среди других близкородственных западнославянских языков (лехитских и лужицких) следующие языковые особенности:

  • Наличие долгих и кратких гласных фонем[8][11].
  • Специфика изменений в группах *tort, *tolt: чеш. kráva, zlato, král, словацк. hrad, hlava, но польск. krowa, złoto, król, głowa, в.-луж. hród, hłowa, н.-луж. głowa[14].
  • Сохранение слоговости сонантов , ŕ̥ и , l̥’: чеш. tvrdé, srp, mluvit, словацк. žltá, vlk, в лехитских произошла вокализация сонантов (польск. twardy, sierp, żółty, сил. mołwić, кашубск. wolk). Вокализация сонантов распространена также в лужицких языках[15].
  • Отсутствие смычки в ʒ, ʒ’ в результатах второй и третьей палатализаций на месте *g: чеш. noha – noze, но польск. noga – nodze[16].
  • Переход праславянского согласного g в h (гортанный, фрикативный): чеш. noha, но польск. noga[1].
  • Инициальное ударение (на первом слоге), как и в лужицких языках. Для польского языка характерно парокситоническое ударение (на предпоследнем слоге), а для кашубского и полабского — разноместное[1].

В лексике чешского языка отражено влияние немецкого и латинского языков, а в лексике словацкого языка — влияние венгерского и чешского языков[1].

Часть чешско-словацких языковых особенностей характерна и для лужицких языков, занимающих переходное положение от чешско-словацкой к лехитской подгруппе[17] (отсутствие носовых гласных, инициальное ударение, наличие звука h в верхнелужицком и др.), часть языковых явлений противопоставляет чешско-словацкие и лехитские лужицким (сохранение в лужицких двойственного числа, сохранение простых прошедших времён и их отсутствие в остальных западнославянских языках и др.)[1].

См. также

Напишите отзыв о статье "Чешско-словацкие языки"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Широкова А. Г. [tapemark.narod.ru/les/164a.html Западнославянские языки] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  2. 1 2 3 Дуличенко А. В. Славянские литературные микроязыки. — Таллинн, 1981.
  3. 1 2 3 [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%93%D1%83%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B9%20%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%8C/%D0%9B%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B9%20%D0%BC%D0%B8%D0%BA%D1%80%D0%BE%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA/ Литературный микроязык] — статья из Российского гуманитарного энциклопедического словаря (Проверено 13 марта 2012)
  4. 1 2 [multitree.org/codes/czk.html MultiTree: A Digital Library of Language Relationships] (англ.). — The Knaanic Language. [www.webcitation.org/6AgySe23C Архивировано из первоисточника 15 сентября 2012]. (Проверено 13 марта 2012)
  5. 1 2 [multitree.org/codes/czk-jud MultiTree: A Digital Library of Language Relationships] (англ.). — The Judeo-Czech Dialect of Knaanic (czk). [www.webcitation.org/6AgyTNIMT Архивировано из первоисточника 15 сентября 2012]. (Проверено 13 марта 2012)
  6. [multitree.org/trees/Indo-European:%20Ethnologue%202005@569981 MultiTree: A Digital Library of Language Relationships] (англ.). — Indo-European: Ethnologue 2005. [www.webcitation.org/6AgyTxtnH Архивировано из первоисточника 15 сентября 2012]. (Проверено 13 марта 2012)
  7. [www.osu.cz/fpd/kcd/dokumenty/cestinapositi/igstema1.htm Čeština po cíti] (чешск.). — Útvary Českého Národního Jazyka. [www.webcitation.org/6AgyUUaOb Архивировано из первоисточника 15 сентября 2012]. (Проверено 13 марта 2012)
  8. 1 2 Широкова А. Г. [tapemark.narod.ru/les/581b.html Чешский язык] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  9. [slovarfilologa.ru/197/ Славянские языки] — статья из Энциклопедического словаря филолога (Проверено 13 марта 2012)
  10. [www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/lingvistika/SLOVATSKI_YAZIK.html Словацкий язык] — статья из Энциклопедии Кругосвет (Проверено 13 марта 2012)
  11. 1 2 Широкова А. Г. [tapemark.narod.ru/les/464a.html Словацкий язык] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  12. [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=czk Ethnologue: Languages of the World] (англ.). — Knaanic. [www.webcitation.org/6AgyVI5oQ Архивировано из первоисточника 15 сентября 2012]. (Проверено 13 марта 2012)
  13. [multitree.org/codes/09y MultiTree: A Digital Library of Language Relationships] (англ.). — The Old Czech Language. [www.webcitation.org/6AgyVvOg8 Архивировано из первоисточника 15 сентября 2012]. (Проверено 13 марта 2012)
  14. Ананьева, 2009, с. 20—22.
  15. Ананьева, 2009, с. 23.
  16. Ананьева, 2009, с. 20.
  17. Ананьева, 2009, с. 19—20.

Литература

  1. Широкова А. Г. Чешский язык. — М., 1961.
  2. Широкова А. Г. Чешский язык // Славянские языки / Под. ред. А. Г. Широковой и В. П. Гудкова. — М., 1977.
  3. Havránek B., Jedlička A. Česká mluvnice. — Praha, 1970.
  4. Васильева Л. И. Словацкий язык // Славянские языки / Под. ред. А. Г. Широковой и В. П. Гудкова. — М., 1977.
  5. Krajčovič R. Slovenčina a slovanské jazyky. — Bratislava, 1974.
  6. Ананьева Н. Е. История и диалектология польского языка. — 3-е изд., испр. — М.: Книжный дом «Либроком», 2009. — ISBN 978-5-397-00628-6.

Ссылки

  • [www.ethnologue.com/show_family.asp?subid=1018-16 Ethnologue: Languages of the World] (англ.). — Language Family Trees. Indo-European, Slavic, West, Czech-Slovak. [www.webcitation.org/6AgyWWPak Архивировано из первоисточника 15 сентября 2012]. (Проверено 13 марта 2012)
  • [multitree.org/codes/czsl MultiTree: A Digital Library of Language Relationships] (англ.). — The Czech-Slovak Subgroup. [www.webcitation.org/6AgyX4q5d Архивировано из первоисточника 15 сентября 2012]. (Проверено 13 марта 2012)

Отрывок, характеризующий Чешско-словацкие языки

– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.