Западные южнославянские языки

Западная южнославянская
Таксон:	подгруппа
Ареал:	Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина, Сербия, Черногория; Италия, Австрия, Венгрия, Румыния, Македония; Германия, Франция; США, Канада; Австралия
Число носителей:	около 18 млн чел.
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Славянская ветвь Южнославянская группа
Состав
словенский, хорватский, боснийский, сербский и черногорский языки
Коды языковой группы
ISO 639-2:	—
ISO 639-5:	—
См. также: Проект:Лингвистика

За́падные южнославя́нские языки́ (также юго-западные южнославянские языки, сербохорватско-словенские языки) — одна из двух подгрупп южнославянской языковой группы, в которую входят словенский, хорватский, боснийский, сербский и черногорский языки (последние четыре языка активно формируются с 1991 года по этно-территориальному признаку, до 1991 года единым языком хорватов, босняков, сербов и черногорцев считался сербохорватский язык с двумя равноправными нормами — хорватской и сербской). Распространены на части территорий Центральной и Южной Европы — в Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговине, Сербии, Черногории. Также носители западных южнославянских языков живут в целом ряде других европейских стран (сопредельных с названными выше: в Италии, Австрии, Венгрии, Румынии, Македонии или не граничащих с ними: в Германии, Франции и других странах). Кроме того, на западных южнославянских языках говорят потомки переселенцев из Европы в Америке (США, Канада) и в Австралии.

Общее число говорящих около 18 млн человек.

Для вокализма западных южнославянских языков характерно противопоставление долгих и кратких гласных, в просодии отмечается политоническое, разноместное ударение, в грамматике в отличие от восточных южнославянских языков сохранились именное склонение и инфинитив, отсутствует артикль, исчезают формы простых прошедших времён.

Письменность современных западных южнославянских языков основана на кириллице и латинском алфавите, у хорватов вплоть до первой половины XX века функци­о­ни­ровала глаголица как региональное церковное письмо.

Литературные языки и диалекты

Западные южнославянские языки образуют единый языковой континуум, плавно переходящий в восточный южнославянский ареал. На данной языковой территории сформировались пояса смешанных и переходных говоров: словенско-кайкавский (словенско-хорватский), сербско-македонский и сербско-болгарский.

Современный диалектный ландшафт сербохорватского ареала представлен четырьмя диалектами, или наречиями: штокавским, чакавским, кайкавским и торлакским. Языковые черты сербохорватских наречий различаются настолько, что взаимопонимание носителей отдельных диалектов, не владеющих литературным языком, может быть сильно затруднено. Наиболее распространённым по числу говорящих и охвату области распространения является штокавское наречие. На нём говорят в Черногории, Боснии и Герцеговине и на большей части территорий Сербии и Хорватии.

Говоры штокавского наречия (новоштокавские восточногерцеговинские и шумадийско-воеводинские) лежат в основе современных хорватской, боснийской, сербской и черногорской литературных норм. Также на штокавской основе сформировался малый славянский литературный язык в Италии — молизско-славянский. Кроме того, в настоящее время предпринимаются попытки создания литературного языка на базе буневских говоров штокавского наречия в приграничных районах Сербии и Венгрии.

Торлакское наречие, ареал которого размещён в юго-восточной Сербии, по своей структуре сближается с языками балканского языкового союза, говоры торлакского наречия образуют пояс переходных говоров от штокавского ареала к области распространения болгарского и македонского языков.

На чакавском наречии говорят в приморских районах западной Хорватии, на кайкавском — в северной и центральной Хорватии, преимущественно в районах, смежных со Словенией, в том числе и в окрестностях Загреба. Кайкавское наречие во многом сходно с диалектами словенского языка. На основе говоров чакавского и кайкавского наречий развиваются чакавский и кайкавский региональные литературные языки, ограни­чен­ные в основном сферой художествен­ной литературы. Кроме того, региональный язык на базе говоров чакавского наречия сформировался в Австрии у градищанских хорват — градищанско-хорватский, или бургенландско-хорватский язык. В настоящее время чакавское и кайкавское наречие чаще всего рассматриваются как диалектные объединения хорватского языка.

Словенский языковой ареал составляют семь диалектных зон — каринтийская, приморская, ровтарская, гореньская, доленьская, штирийская и паннонская. В ряде регионов Словении и в соседних с ней странах формируются областные разговорные языки, отчасти вытесняющие некоторые словенские диалекты. Данные языки представляют собой местные наддиалектные образования. Выделяются центральнословенский, южноштирийский, северноштирийский, приморский, ровтарский и каринтийский разговорные языки. На основе словенских диалектов развиваются также несколько малых литературных языков: на базе приморских диалектов в Италии — резьянский и венецианско-словенский языки, на базе паннонских диалектов в Венгрии — прекмурско-словенский.

Среди цыган, живущих в Сербии (главным образом в общине Сремска-Митровица), на основе сербского языка сформировался смешанный цыгано-сербский язык с численностью говорящих по данным на 2006 год в 172 тыс. человек.

Классификация

Западные южнославянские языки включают два основных ареала — словенский и сербохорватский (сербский / хорватский / боснийский):

• словенский язык;
• сербохорватский (хорватосербский) языковой континуум:
  • хорватский язык;
  • боснийский язык;
  • сербский язык;
    • славяносербский язык;
  • черногорский язык.

Ареал и численность

Основной ареал западных южнославянских языков — Балканский полуостров и прилегающие к нему террито­рии в Центральной и Южной Европе. Носители западных южнославянских языков составляют большинство населения в таких странах, как Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина, Сербия и Черногория. Также носители западных южнославянских языков представляют автохтонное население (как этнические меньшинства) в таких странах, как Италия (словенский, хорватский), Австрия (словенский, хорватский), Венгрия (словенский, хорватский, сербский), Румыния (сербский) и Македония (сербский, боснийский). Значительные диаспоры носителей западных южнославянских языков (в том числе сформированные из рабочих-мигрантов) представлены в Германии, Франции и других странах Западной Европы, а также в странах Америки (США, Канада, Аргентина) и в Австралии.

По данным издания Ethnologue, на западных южнославянских языках говорят около 18 млн человек. Из них на словенском в Словении — 1 910 тыс. человек (2012), всего в мире — 2 085 тыс. человек; на хорватском в Хорватии — 4 200 тыс. человек (2006), всего в мире — 5 609 тыс. человек; на боснийском в Боснии и Герцеговине — 1 120 тыс. человек (2014), всего в мире — 1 334 тыс. человек; на сербском (включая также черногорский) в Сербии и Черногории — 6 620 тыс. человек (2002), всего в мире — 8 639 тыс. человек. Согласно отдельной статистике по черногорскому языку в Черногории, число говорящих на этом языке составляет 229,3 тыс. человек (2011).

Языковые особенности

Западные южнославянские языки вместе с восточными характеризуются такими общими чертами, как:

1. Развитие сочетаний rat, lat на месте праславян­ских сочетаний *ort, *olt в начале слова при нисходящей интонации: сербско­хорв. равен «ровный», лакат «локоть», словен. raven, lakat; болг. равен, лакът, макед. рамен, лакот.
2. Изменение праславянского носового *ę > e на большей части южнославянского языкового ареала.
3. Наличие флексии -omь у существительных мужского и среднего рода твёрдого склонения (в западно­сла­вян­ских и восточно­сла­вян­ских языках сформировалось окончание -ъmь).
4. Наличие окончания -ę у существительных на -a мягкого склонения в форме роди­тель­ного падежа единственного числа и имени­тель­ного и вини­тель­ного падежей множе­ствен­но­го числа (в западно­сла­вян­ских и восточно­сла­вян­ских языках сформировалось окончание ě).
5. Широкое распространение поли­функ­ци­о­наль­ного союза да.
6. Наличие древних общеюжнославянских слов, например, глагол со значением «ступать»: сербско­хорв. газити, словен. gaziti; болг. газя, макед. гази.

Для западных южнославянских языков характерен ряд специфических черт, противопоставленный чертам восточных южнославянских языков:

1. Оппозиция долгих и кратких гласных. В сербохорватском отмечается пять пар долгих и кратких гласных: /ā/, /ē/, /ī/, /ō/, /ū/ — /a/, /e/, /i/, /o/, /u/. В словенском литературном языке представлены варианты семи из восьми фонем словенской фонетической системы ([iː], [eː], [ɛː], [аː], [ɔː], [oː], [uː]), которые могут быть долгими в ударной позиции. В торлакском наречии, как и в восточных южнославянских языках, оппозиция долгих и кратких гласных утрачена.
2. Наличие в сербско­хор­ват­ском языке гласной полного образования а на месте редуцированных: сȁн «сон», дȃн «день»; в словенском редуцированные перешли в a (в долгих слогах) и e [ə] (в кратких слогах): mȃh «мох», dȃn «день», pes [pəs] «пёс». В болгарском языке на месте редуцированных представлены гласные ъ, е: сън «сон», мъх «мох», ден «день», пес «пёс»; в македонском языке — гласные о, е: сон «сон», ден «день».
3. Сохранение l эпентетического после губных согласных p, b, m, v на стыке морфем на месте праславянских сочетаний губного с j: сербохорв. земља, словен. zemlja. В болгарском и македонском l отсутствует: болг. земя «земля», макед. земjа. Данное явление сближает западные южнославянские языки с восточнославянскими и противопоставляет их восточным южнославянским и западнославянским языкам.
4. После­до­ва­тель­ное отвердение полумягких согласных.
5. Сохранение праславянского политонического ударения. Тонические характеристики и распре­де­ле­ние ударе­ния в словоформах при этом варьируют по диалектам. В восточном южнославянском ареале тональность не сохранилась. В болгарском языке, как и в торлакском наречии, сформировалось разноместное ударение, в македонском — фиксированное на третьем слоге от конца слова.
6. Устойчивое сохранение именного склонения, исключая часть говоров сербохорватского ареала (аналитическая именная система сложилась в говорах торлакского наречия). В восточных южнославянских языках падежные флексии утрачены.
7. Сохранение инфинитива. В восточных южнославянских языках инфинитив заменяется сочетанием союза да с глаголом в форме настоящего време­ни. Такая же тенденция замены инфинитива характерна для сербохорватского ареала.
8. Сохранение форм степеней сравнения. В болгарском и македонском языках на их месте выступают приставочные образования.
9. Отсутствие артикля. Постпозитивные артикли широко употребляются в торлакском наречии и в восточных южнославянских языках.
10. Утрата форм простых прошедших времён. В восточных южнославянских языках сохраняется сложная система форм прошед­ше­го времени.

Между словенским и сербохорватским языковыми ареалами отмечается ряд различий, связанных как с сохранением архаизмов, так и с развитием инноваций в языках соответствующих ареалов. Так, архаичные черты, сохранившиеся в словенском языке (двойственное число в имени и глаголе, некоторое различие в формах кратких и полных прилага­тель­ных, супин), утрачены в сербохорватском. Инновации, развившиеся в словенском (сильная редукция гласных, частичная утрата среднего рода по диалектам, исчезновение простых прошедших времён, упрощение или утрата тонического ударения по диалектам), неизвестны в сербохорватском ареале. Кроме того, в словенском и сербохорватском языках отмечаются различия в развитии праславянских рефлексов, так, например, на месте носового *ǫ в сербско­хорватском представлена гласная у (рука «рука»), а в словенском — o (roka); в группах *tъlt, *tьlt в сербско­хорватском произошла вокализация l (дуг «долг», вук «волк»), а в словенском редуцированный развился в гласную полного образования — (dolg, volk). Для торлакского наречия характерны значительные отличия от остального западного южнославянского ареала, во многом эти отличия связаны с влиянием на торлакские говоры языков балканского языкового союза, в первую очередь, македонского и болгарского.

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

1. Дуличенко А. Д. Словенский язык // Языки мира. Славянские языки. — М.: Academia, 2005. — 198—233 с. — ISBN 5-87444-216-2.
2. Дуличенко А. Д. Введение в славянскую филологию. — 2-е изд., стер. — М.: «Флинта», 2014. — 720 с. — ISBN 978-5-9765-0321-2.
3. Кречмер А. Г., Невекловский Г. [www.slavcenteur.ru/Proba/ucheba/kursy/KretschNewekl_SerbohorvJazyk.pdf Сербохорватский язык (сербский, хорватский, боснийский языки)] // Языки мира. Славянские языки. — М.: Academia, 2005. — 62 с. — ISBN 5-87444-216-2.

Отрывок, характеризующий Западные южнославянские языки

– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.