Гундарева, Наталья Георгиевна

Наталья Гундарева
Имя при рождении:	Наталья Георгиевна Гундарева
Профессия:	актриса
Годы активности:	1966—2001
Театр:	Театр имени Маяковского
Награды:

Ната́лья Гео́ргиевна Гу́ндарева (28 августа 1948, Москва — 15 мая 2005, там же) — советская и российская актриса театра и кино. Одна из самых популярных актрис советского кинематографа 1970—1990 годов.

Ведущая актриса театра имени Маяковского (1972—2001). Наиболее известные роли сыграла в таких фильмах, как Труффальдино из Бергамо, «Осенний марафон», «Одиноким предоставляется общежитие», «Хозяйка детского дома», «Сладкая женщина», «Однажды двадцать лет спустя» и других. Народная артистка РСФСР (1986). Лауреат Государственной премии СССР (1984), обладательница премии «Ника».

Биография

Начало

Родилась в Москве 28 августа 1948 года, в коммунальной квартире на Таганке. Отец, Георгий Макарович, работал инженером на заводе малолитражных автомобилей. Мать, Елена Михайловна, работала инженером-проектировщиком — руководителем группы — в проектно-конструкторском бюро ЦНИИ строительства торговых и промышленных зданий. Любовь к театру передалась Наталье от матери, но в качестве актрисы никогда себя не рассматривала — считала, что это не для неё. Восьмиклассницей Наташа пришла в театр юных москвичей во Дворце пионеров на Ленинских горах. В десятом классе школы Гундарева начинает работать чертёжницей в конструкторском бюро, готовится стать проектировщицей.

Друг Натальи, Виктор Павлов, повлиял на неё в выборе профессии и уговорил поступать в Щукинское училище. В 1971 году она окончила курс Юрия Васильевича Катина-Ярцева, где училась вместе с Константином Райкиным, Юрием Богатырёвым, Натальей Варлей.

В 1971 году многообещающую выпускницу училища приглашали в свою труппу сразу несколько ведущих московских коллективов, но Гундарева выбрала Театр им. Маяковского, в котором служила до конца жизни. Несколько лет главный режиссёр театра Андрей Гончаров предлагал молодой актрисе только эпизодические роли. В 1974 году в спектакль «Банкрот, или Свои люди — сочтёмся» по Островскому Гончарову понадобилось ввести новую актрису на роль Липочки, которую исполняла Доронина. После 10 дней репетиций Гундарева органично вошла в спектакль; её дебют в главной роли сразу был оценен театральной Москвой.

На сцене практически ни одна работа актрисы не оставалась незамеченной критикой, как и её работы на телевидении: Дуньки в телеспектакле «Любовь Яровая» (режиссёр Турбин), Софьи в «Возвращении» по Тургеневу (режиссёр П. Резников), Мирандолины в пьесе Гольдони «Трактирщица». Однако только к концу 1970-х Гундарева стала одной из ведущих актрис театра.

В кино, в эпизодических ролях, Наталья Гундарева снималась ещё с 1971 года. Первой значительной ролью, принесшей актрисе успех, стала Аня Доброхотова в картине «Сладкая женщина» Владимира Фетина. Предложения от кинорежиссёров следовали одно за другим. В 1977 году по опросу журнала «Советский экран» она была признана лучшей актрисой.

Расцвет карьеры

1979—1984 годы становятся временем расцвета театральной и кинематографической карьеры актрисы. Она ушла наконец от амплуа простых деревенских женщин, доярок-буфетчиц, раскрывая психологически сложные, многогранные образы. Одна за другой в свет выходят её программные работы, признанные классикой.

Наиболее значимой из театральных ролей Гундаревой, как считал критик Андрей Плахов, стала Катерина Измайлова в трагедии «Леди Макбет Мценского уезда». Андрей Гончаров собирался поставить Лескова ещё в конце 1950-х в Театре на Малой Бронной. Спектакль был отрепетирован, но в последний момент режиссёр передумал и отложил постановку. В 1979 году Гончаров повторил попытку и на главную роль Катерины Львовны назначил Наталью Гундареву.

Честно говоря, дело тут не только в инсценировке, тогда у меня не было Н. Гундаревой. Ни на Бронной, ни потом в ГИТИСе я не мог осуществить ни инсценировку Дикого, ни свою, над которой начал работать, из-за отсутствия актрисы, способной поднять эту роль. Сергея-то найти было возможно; Катерину Львовну — нет!

— Андрей Гончаров «Режиссёрские тетради»

Спектакль «Леди Макбет Мценского уезда» стал одной из наиболее значительных постановок в истории Театра им. Маяковского и с успехом шёл в течение 13 лет.

Другой её значимой ролью стала Нина Бузыкина в фильме «Осенний марафон». Ещё одно серьёзное достижение периода — Валерия в телефильме «Отпуск в сентябре» по пьесе Вампилова «Утиная охота» (1981 год, режиссёр В. В. Мельников). К сожалению, фильм был признан упадническим и дошёл до зрителя только в 1987 году.

Фильмы «Одиноким предоставляется общежитие» (режиссёр С. Самсонов) и «Хозяйка детского дома» (режиссёр В. Кремнев), вышедшие в 1984 году, затрагивают социально важные темы одиноких женщин и брошенных детей. Аркадий Инин писал сценарий фильма «Одиноким предоставляется общежитие» и образ Веры Голубевой именно «под Гундареву». Темы, поднятые в картинах, и мастерство актрисы вызвали большой отклик у аудитории — спустя много лет она продолжала получать письма от зрителей. Сама лишённая счастья материнства, Наталья Гундарева нередко воплощала на экране образ матери и в том числе многодетной матери — эти работы стали одними из лучших в её карьере.

Последние годы

С начала 1990-х актриса меньше снималась и репетировала, сетовала на то, что всё меньше ей предлагают подходящих ролей. Заметными работами стали роли леди Гамильтон в спектакле «Виктория?..» и княгини Шадурской в сериале «Петербургские тайны».

Гундарева уделяла внимание общественной и политической деятельности. В 1993—1995 работала в Госдуме во фракции «Женщины России».

Ещё с начала 1980-х годов друзья и знакомые стали замечать, что у актрисы появились проблемы со здоровьем. Она много курила, хотя неоднократно пыталась бросить. Несколько раз из-за приступов гипертонической болезни переносились её спектакли. В 1986 году Гундарева, которая с удовольствием водила машину, попала в тяжёлую аварию и почти год приходила в себя.

Последней работой в театре стала роль Леттис в «Любовном напитке» (1997). В 1999 году актриса серьёзно сбросила вес и перенесла пластическую операцию. Последнюю роль — Василису Саввичну в сериале «Саломея» — актриса сыграла в начале 2001 года; зрители обратили внимание на сильно изменившийся облик Гундаревой.

Гундарева, появившаяся на обложках глянцевых журналов после пластической операции, выглядела сногсшибательно, но это была всего лишь фотогеничная маска. На телеэкране — в движении всё обстояло не столь радужно. Застывшее лицо отказывалось слушаться, и, судя по всему, это стало потрясением для чрезвычайно требовательной к себе актрисы… После радикального изменения внешности организм испытывает стресс, потому что сам себя не узнаёт.

— врач-невролог Нина Андриенко

Гундарева, преданная одному театру и привыкшая к определённой традиции и манере, редко играла в антрепризных спектаклях и постановках других творческих коллективов. В 2001 году Гундарева получила предложение от Олега Табакова в МХТ им. Чехова на роль Мадлены Бежар в «Кабале святош» Булгакова. Интересный персонаж и возможность сыграть в прославленной труппе очень привлекали артистку, и она начала репетиции. Однако в новом коллективе были свои порядки, и ей сложно было с ними свыкнуться. Как вспоминал Игорь Костолевский: «Я помню, как она мне жаловалась, когда репетировала во МХАТе и не могла понять, почему меняется время репетиций, почему всё происходит не вовремя». В итоге незадолго до премьеры Гундарева отказалась от роли.

Июль 2001 года запомнился москвичам аномальной жарой. Лето Наталья Гундарева проводила на даче в Подмосковье в районе станции Дедовск, в санатории Управления делами президента "Снегири". В ночь с 18 на 19 июля она почувствовала себя плохо и была доставлена в больницу с диагнозом «нарушение мозгового кровообращения». Актрису экстренно перевезли в Институт Склифосовского, по дороге состояние её резко ухудшилось. 21 июля она впала в кому, и врачи констатировали обширный ишемический инсульт. 27 июля пациентку перевели в НИИ нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко, ситуация начала меняться к лучшему. 1 августа Гундарева полностью пришла в себя.

Постепенно больная пошла на поправку, к ней вернулись речь и ограниченное движение. Врачи осторожно начали давать позитивные прогнозы на исход лечения. К лету 2002 года Гундарева выписалась из больницы и переехала домой. Дала несколько интервью прессе, принимала друзей. В 2002 году в рамках акции «Во имя здоровья» она занималась благотворительностью и помогала многим актёрам пройти курс лечения.

Больше Наталья Гундарева на сцену уже не выходила и не появлялась на публике. Несмотря на усилия родственников и врачей, полное выздоровление не наступало. В 2002 году во время прогулки она поскользнулась и ударилась затылком.

15 мая 2005 года, на 57-м году жизни, Наталья Гундарева скончалась в больнице Св. Алексия (бывшая 5-я градская) из-за повторного геморрагического инсульта. Актриса была похоронена 18 мая на Троекуровском кладбище Москвы. Автором памятника на могиле выступили отец и сын Согоян.

Очерк творчества

Первые роли Натальи Гундаревой эксплуатировали характерную внешность. Образ типичной русской женщины, кустодиевской красавицы привлекал публику. Однако даже в дебютных ролях ощущались, что актриса способна на гораздо большее. Она воплощала на сцене русский национальный тип, но делала это с оглядкой на европейскую театральность.

За без малого 30 лет своей творческой карьеры Гундаревой удалось создать галерею разноплановых образов. Первая же роль — Липочки в «Банкроте» — показала, что актриса способна передавать тонкие нюансы психологии героини. Способность раскрыть и донести режиссёрскую мысль в персонажах с самых разных полюсов — ещё одна грань таланта актрисы ученицы вахтанговской школы. Драматург Александр Володин упоминал даже о том, что с Гундаревой стало отождествляться представление о том, что её героини — пошлые и приземлённые создания, своего рода хозяйки современной жизни. Но и в таких образах можно было увидеть тонкие штрихи, которые актриса создала своим дарованием в неприглядных героях. Карен Шахназаров считал, что Гундаревой, как никому другому в советском театре и кино, свойственны страстность, темперамент и точность в деталях. Её работа в фильме «Зимний вечер в Гаграх», по словам Шахназарова, спасла плоскую и маловыразительную по сценарию роль певицы Мельниковой.

Гундарева всегда считала себя прежде всего театральной актрисой. Андрей Гончаров стал для неё больше чем режиссёром и наставником. В статье, посвящённой его памяти, актриса писала: Я слепо однажды приняла на веру его веру. Я была только глиной в руках Мастера…. Партнёры по сцене считали, что Наталья Гундарева и Армен Джигарханян — идеальные актёры для Гончарова. Гундаревой всегда был больше по душе академический театр, традиции чеховской и горьковской драматургической школы. В 1990-е годы ей было очень сложно свыкнуться с новыми веяниями и авангардистскими изысками. Как вспоминал Виктор Мережко, создавший в своих сценариях несколько интересных героинь для актрисы, с конца 1980-х началась эксплуатация её профессиональных возможностей.

Мне кажется, что театр из Храма превращается в балаган. Из носителя духовности и нравственности — в царство натурализма, цинизма и примитивизма… Все традиции, которые складывались десятилетиями, попираются и осмеиваются новыми дельцами от искусства. Этот вирус проникает даже и в традиционные реалистические классические постановки, которых становится всё меньше, — их просто уже стыдятся ставить.

— из интервью актрисы

Гундаревой удалось успешно поработать и в таком сложном жанре, как художественное чтение. Она всегда любила русскую классику, особенно Достоевского и Лескова. Ещё во время учёбы в Щукинском училище педагог Дина Андреева привила будущей актрисе вкус к слову, способность передать слушателю его музыку и колорит. В 1981 году Наталья Гундарева записала для ЦТ СССР моноспектакль «Тупейный художник», в котором она читала прозу Лескова.

Теперь очевидно, что, ограничивая актрису, режиссёры словно насильно совершили выдающееся открытие. Таких «простых» женщин, как женщины Гундаревой, в советском кино ещё не было. «И простые бывают роковыми, а роковые — простыми»…

— Михаил Трофименков

Семья и личная жизнь

Наталья Гундарева трижды была замужем. В 1973 году во время съёмок телевизионного спектакля «Обрыв» она познакомилась с Леонидом Ефимовичем Хейфецем. Известный режиссёр был на 14 лет старше молодой актрисы. Сразу после съёмок они поженились. Леонид Ефимович — который до того, как обзавёлся семьёй, не имел своего жилья и обитал прямо в театре — получил квартиру. Через шесть лет супруги развелись. Гундарева жаловалась, что разрывается между семейными заботами и навалившейся тогда высокой профессиональной востребованностью.

В 1979 году во время работы над звёздным спектаклем «Леди Макбет Мценского уезда» Гундарева сблизилась со сценическим партнёром по роли Виктором Корешковым. После короткого и бурного романа они поженились, но брак вскоре распался.

Михаил Филиппов, актёр театра Маяковского с 1973 года, и Гундарева были давними знакомыми. В 1986 году они поженились, и в этом браке актриса обрела счастье, не расставшись с Михаилом до самой смерти. До брака с Гундаревой Филиппов был женат на дочери Андропова — Ирине. Как вспоминала сама актриса

Миша пришёл в наш театр и подружился с моим бывшим сокурсником по театральному училищу, — Таким образом мы оказались в одной компании. Приятельствовали, устраивали розыгрыши, хохмы… Потом в театре мы так сработались, что поняли: нам нужно жить вместе. Я за него вышла замуж не потому, что он талантливый, а потому, что это он…

—

Последние годы актриса провела в своей квартире в Москве на 1-й Тверской-Ямской.

О первом и особенно о втором браке актриса не любила вспоминать. Детей у Натальи Гундаревой не было. Сама она говорила, что детей ей заменил театр. Однако у Натальи Гундаревой в 40 лет появилась так называемая «приёмная дочь» Ирина Дегтева. О ней писал муж Гундаревой Михаил Филиппов в книге воспоминаний «Наташа»: «Жили-были старик со старухой. И не было у них детей. И послал им Бог дочку…» Вот и нам послал Господь дочку. Не Снегурочку, не Дюймовочку, а как Маугли — Человеческого детеныша — Ирку! Мы оба привязались к ней, а она к нам. Когда мы обрели этого Подкидыша, ребёнку было лет тридцать, так что многие заботы от нас отпадали — она умела читать, плавать, и в школу нас никто не вызывал за неуспеваемость и проказы.

Награды и премии

• Лучшая актриса года по результатам опросов журнала «Советский экран» (1977, 1981, 1985)
• Премия Ленинского комсомола (1978) — за создание образов современников и высокое исполнительское мастерство.
• Государственная премия РСФСР имени братьев Васильевых (1980) — за исполнение роли Нины Бузыкиной (фильм «Осенний марафон»).
• Приз IX Международного кинофестиваля в Болгарии (1981).
• Государственная премия СССР (1984) — за исполнение ролей Садофьевой в спектакле «Молва» А. Д. Салынского и Катерины Львовны Измайловой в спектакле «Леди Макбет Мценского уезда» Н. С. Лескова.
• Народная артистка РСФСР (1986).
• Премия Союза кинематографистов России «Ника» в номинации «Актриса года» (1990).
• Приз «Алмазный венец» Всероссийского фестиваля «Созвездие» (1990).
• Приз на Международном кинофестивале в Монреале в номинации «Лучшая женская роль» (1990).
• Премия Москвы (1994).
• Премия «Хрустальная Турандот» (1996).
• Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (3 февраля 1998) — за большие заслуги в развитии театрального искусства.
• Независимая премия «Кумир» (1999).
• Премия МКФ «Восток-Запад» в Баку — за лучший женский образ (2000).
• Международная театральная премия имени К. С. Станиславского (2001).
• Премия Президента Российской Федерации в области литературы и искусства (2002).
• Приз Российской академии кино «Золотой орёл» в номинации «Лучшая актриса года» за фильм «Ростов-папа» (2003).

Творчество

Фильмография

• 1966 — Хмырь — здоровячка
• 1972 — Здравствуй и прощай — Надежда Сергеевна (Надёжка), буфетчица в кафе «Улыбка»
• 1972 — В Москве проездом… — продавщица биноклей в ГУМе
• 1973 — Назначение — Майя Золоткова
• 1973 — Ищу человека — Клава
• 1974 — Смешные люди! — Машуня, жена следователя
• 1974 — Осень — Дуся
• 1974 — Самый жаркий месяц — Таня
• 1974 — Сергеев ищет Сергеева — председатель месткома
• 1976 — Сладкая женщина — Анна Александровна Доброхотова
• 1976 — Труффальдино из Бергамо — Смеральдина, служанка в доме Панталоне (вокал — Елена Дриацкая)
• 1977 — Подранки — Тася
• 1977 — Обратная связь — Медведева
• 1978 — Гарантирую жизнь — Ольга
• 1978 — Уходя — уходи — Марина
• 1978 — Вас ожидает гражданка Никанорова — Катя Никанорова
• 1978 — След на земле — Клава
• 1979 — Отпуск в сентябре — Валерия
• 1979 — Осенний марафон — Нина Евлампиевна Бузыкина
• 1980 — Мнимый больной — Белина
• 1980 — Следствие ведут ЗнаТоКи. Ушёл и не вернулся — Алёна Миловидова
• 1980 — Белый снег России — Надежда, русская жена Алёхина
• 1980 — Однажды двадцать лет спустя — Надя Круглова
• 1980 — О бедном гусаре замолвите слово — Жужу, модистка
• 1980 — Дульсинея Тобосская — Альдонса-Дульсинея
• 1980 — Незваный друг — Анна Глушенкова, бывшая жена Виктора
• 1981 — Проданный смех — фрау Бебер
• 1982 — Детский мир — Людмила Яковлевна
• 1981 - Отпуск за свой счет - Ада петровна
• 1983 — Одиноким предоставляется общежитие — Вера Николаевна Голубева
• 1983 — Подросток — Татьяна Павловна
• 1983 — Срок давности — Наталья
• 1983 — Хозяйка детского дома — Александра Ивановна Ванеева
• 1983 — И жизнь, и слёзы, и любовь — повариха
• 1985 — Подвиг Одессы — тётя Груня
• 1985 — Зимний вечер в Гаграх — Мельникова, певица
• 1985 — Личное дело судьи Ивановой — Любовь Григорьевна Иванова, судья
• 1985 — Прощание славянки — Женя
• 1985 — Дети солнца — Меланья Николаевна, сестра Бориса Чепурного
• 1987 — Избранник судьбы — трактирщица
• 1988 — Жизнь Клима Самгина — Марина Петровна Зотова (Премирова)
• 1988 — Аэлита, не приставай к мужчинам — Аэлита
• 1989 — Оно — Клемантинка де Бурбон
• 1989 — Две стрелы. Детектив каменного века — Вдова
• 1989 — Сердце не камень — Аполлинария Халымова
• 1990 — Паспорт — Инга
• 1990 — Собачий пир — Жанна
• 1990 — Искушение Б. — Наталья Петровна, она же Маркиза
• 1991 — Виват, гардемарины! — императрица Елизавета
• 1991 — Чокнутые — княгиня Отрешкова
• 1991 — Затерянный в Сибири — Фаина
• 1991 — Тысяча долларов в одну сторону — Анфиса
• 1991 — Курица — Алла
• 1991 — Небеса обетованные — Люська, сожительница Васьки, посудомойка
• 1992 — Гардемарины 3 — императрица Елизавета
• 1992 — Осколок «Челленджера» — Зинаида
• 1993 — Альфонс — Света
• 1993 — Личная жизнь королевы — Рапа, генсек КПЗ
• 1993 — Заложники «Дьявола» — Елена Сергеева
• 1994 — Петербургские тайны — Татьяна Львовна Шадурская, княгиня
• 1995 — Московские каникулы — Дуся
• 1998 — Райское яблочко — Римма Петровна Крутилина, директор
• 1998 — Хочу в тюрьму — Маша
• 1999 — Криминальное танго — генеральша
• 2000 — Любовь.ru — Марина
• 2001 — Ростов-папа — Анна Гусарова
• 2001 — Саломея — Василиса Саввична, сваха

Телеспектакли

• 1973 — Обрыв — Марфинька
• 1975 — Возвращение — Софья
• 1975 — Трактирщица — Мирандолина
• 1978 — Капитанская дочка (Страницы романа) — Екатерина Вторая
• 1986 — Переход на летнее время — Венцова

Озвучивание мультфильмов

• 1984 — То ли птица, то ли зверь
• 1986 — Сказка о глупом муже
• 1993 — Шут Балакирев — Екатерина I

Литература

• Старосельская Н. Наталья Гундарева. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 304 с. — (серия «Жизнь замечательных людей»). — 5000 экз. — ISBN 978-5-235-03112-8.
• Мережко В. [www.kulichki.com/akter/new/gundareva_n.htm Вчера, сегодня, завтра…] [: Наталья Гундарева ] // Мой любимый актёр: Писатели, режиссёры, публицисты об актёрах кино [: сб.] / Сост. Л. И. Касьянова. М.: Искусство, 1988. С.371—382.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20080204183112/www.geocities.com/rusatg/catalog/g/gundareva.htm Наталья Гундарева: интервью и статьи, фильмография и фотографии]
• Наталья Гундарева (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [findagrave.ru/obj.php?i=21 Могила Натальи Гундаревой на Троекуровском кладбище г. Москвы]
• [n-gyndareva.ru Неофициальный сайт актрисы. Биография, работы в театре и кино, отзывы прессы]

Отрывок, характеризующий Гундарева, Наталья Георгиевна

«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому: