История Парижа

См. также: Военная история Парижа

Париж находится на перепутье торговых путей и рек, в сердце богатого сельскохозяйственного региона. Он был одним из главных городов Франции в X веке, с королевским дворцом, богатыми аббатствами и соборами. В XII веке Париж стал одним из первых центров в Европе в области образования и искусства. На протяжении всего своего существования Париж всегда был в центре событий, которыми отмечена история Франции.

Символы Парижа

Герб Парижа

Описание герба

«В червлёном поле Гальское судно, оснащённое и одетое в серебро, плывующее на серебряных волнах, движимое остроконечным парусом. Глава лазуревая, усеянная золотыми геральдическими лилиями».

Герб города Парижа официально утверждён в 1358 году королём Карлом V. На гербе изображён корабль, который символизирует, с одной стороны, лежащий в самом центре города остров Сите на реке Сене, который имеет форму корабля, а также торговлю и торговые компании, что указывает на главную составляющую городского хозяйства, а лазуревое поле с золотыми лилиями в верхней части герба — старая эмблема французской королевской династии Капетингов, под покровительством которой находился Париж.

Символом Парижа послужил кораблик, так как через Париж проходят два древних торговых пути — сухопутный, с севера на юг, и водный, по Сене, с востока на запад, к Атлантике. В старину переправой через Сену заправляла гильдия лодочников, чьи доходы были важной статьей благосостояния города. Впервые упоминание о гербе Парижа появилось в начале 1190 года, когда Филипп Август проектировал город, прежде чем выступить походом к Святой Земле. После Великой французской революции указом от 20 июня 1790 года были отменены как дворянские титулы, так и эмблемы и гербы. Муниципалитет Парижа выполнил это указание и город остался без своего герба до периода первой Французской империи, при которой французским городам было вновь позволено иметь собственные гербы. В Париже герб восстановлен распоряжением Наполеона I от 29 января 1811 года. В 1817 году Людовик XVIII утвердил герб города в его прежнем виде.

Девиз

Девиз города — «Fluctuat nec mergitur», что в переводе с латыни означает «Плавает, но не тонет». Девиз впервые появился в конце XVI века, хотя официальным он стал только после утверждения бароном Османом, а затем префектом Сены, с 24 ноября 1836 года.

Флаг

12 июля 1789 года, в воскресенье, в садах Королевского Дворца Камилл Демулен прикрепил к своей шляпе зелёный листок. Демулен убеждал людей сделать то же самое. Этот жест означал всеобщую мобилизацию. Вскоре заметили, что зелёный цвет является цветом крайне непопулярного в народе графа д’Артуа (будущего Карла X). Было решено заменить зелёную кокарду на кокарды других цветов, чаще синие и красные. После взятия Бастилии красные и синие кокарды стали самыми распространёнными, так как эти цвета были цветами муниципальной гвардии. С этого времени (Французской революции), и берёт начало флаг города.

Покровительницы города

Покровительницей города считается святая Женевьева, которая в V веке отвернула войска гуннов под предводительством Аттилы от стен города своими молитвами. Мощи св. Женевьевы сегодня находятся в парижской церкви Сент-Этьен-дю-Мон.

Топонимика названия

Само слово «Париж» произошло от латинского Civitas Parisiorium — город Паризии. Это было кельтское поселение Лютеция племени паризиев на месте современного острова Сите.

Некоторые историки, такие как Ригорд из Сен-Дени, связывают основание Парижа со временем захвата Трои, троянцы, которые затем эмигрировали, обосновались на берегах Сены, и назвали новый город именем Париж. Слово Parisia с древнегреческого переводится, как «дерзость», «смелость». Жиль Коррозе в «La Fleur des Antiquitéz de la plus que noble et triumphante ville et cité de Paris» («Цветок Античности из самых благородных и триумфных городов и городков Париж»), опубликованном в 1532 г., предполагал, что город назван в честь Изиды (Par Isis) — египетской богини, чья статуя находится в храме Сен-Жермен-де-Пре.

Доисторический период

Территория Иль-де-Франс (историческая область Франции и регион в центральной части Парижского бассейна) была населена людьми уже по меньшей мере 40 000 лет назад. Об этом времени свидетельствуют обтёсанные каменные инструменты, обнаруженные во время разных земляных работ и раскопок по берегам Сены. В то время площадь, занимаемая сегодня Парижем, была болотистой, частично по причине изменённого в то время русла Сены, и покрыта лесами.

Весьма впечатляющим археологическим открытием стали при проводимых в 12-м округе Парижа в сентябре 1991 года раскопках, остатки древних стоянок людей. Раскопки позволили обнаружить следы стоянок людей периода неолита (4000 — 3800 гг. до нашей эры), устроенных на левом берегу бывшего рукава Сены. При археологических раскопках были найдены исключительно ценные предметы: три больших пироги (которые оказались самыми древними лодками найденными в Европе), деревянный лук, стрелы, керамические изделия, многочисленные инструменты из кости и камня.

Основание города

Город был основан ещё в III веке до н. э. племенем кельтских галлов — паризии, как поселение Лютеция (от галльского «болото»)

В 53 году до н. э. Гай Юлий Цезарь построил римское укрепление рядом с Лютецией. Городок первоначально располагался на островах, образуемых рукавами Сены, на месте современного острова Сите, занимая стратегическое положение на перекрестке русла водной артерии и маршрута пересечения этой водной преграды вброд. Первое письменное упоминание о Лютеции встречается в 6-й книге Юлия Цезаря о войне с Галлией в 53 г до н. э. Когда в 52 году до н. э. римляне после первой неудачной попытки во второй раз попытались подойти к городу, паризии подожгли Лютецию и разрушили мосты. Римляне оставили им остров и построили на левом берегу Сены новый город. Там они возвели термы, форум и амфитеатр. В этом же, 52 году до н. э. закончились военные столкновения между галлами и римлянами, и легионы Юлия Цезаря установили контроль над этой территорией. Вплоть до раннего средневековья город был региональным центром под римским началом.

Во II веке н. э. на территории Франции появилось христианство, а в V веке н. э., после вторжения племени франков, закончилось владычество римлян. В 508 году н. э. франкский король Хлодвиг I присоединил Галлию к своему королевству и сделал Париж своей столицей.

Средневековье

Париж, уже будучи городом франков, некоторое время был лишь скромной резиденцией вначале Меровингских, а затем Каролингских королей. В подлинную столицу он превратился в 987 году, когда Гуго Капет основал новую династию и придал городу статус, который он сохранял в течение всей истории Франции. С этого момента город стал развиваться ускоренными темпами, и не только в плане градостроительства, но и как культурный центр. Правление Филиппа II Августа, который правил с 1180 по 1223 гг., стало как бы исходной точкой одного из самых прекрасных периодов в истории Парижа: были замощены улицы, построено множество зданий, была усилена оборона города — в 1190 году была построена городская стена на правом берегу Сены, на западной окраине Парижа началось строительство Лувра, и в 1215 году был основан Университет. С образованием университета на левом берегу образовался академический квартал, на правом же — торговый и ремесленный.

В то время средневековый Париж ещё не отличался особым блеском. Так, вышедшая замуж за французского короля Генриха I дочь Ярослава Мудрого Анна Ярославна, приехав из Киева, была разочарована Парижем.

Новый расцвет города пришёлся на времена правления короля Людовика IX, прозванного Святым, которое длилось с 1226 по 1270 гг. В это время была построена Сент-Шапель и значительно продвинулись работы по строительству Собора Парижской Богоматери.

Начиная с XI века Париж становится одним из центров европейского образования, в первую очередь религиозного. В XIII веке, в результате разногласий среди преподавателей, на левом берегу (современный Латинский квартал) открывается ряд «независимых» коллежей, прародителей современной Сорбонны.

Развитие города значительно замедлилось в результате эпидемии чумы («черная смерть») в 1348-49 и потрясений Столетней войны (1337-1453), многочисленных восстаний.

При следующей правящей династии, династии Валуа, Париж перетерпел один из самых тяжёлых периодов своей истории: в 1358 году произошло восстание под предводительством главы гильдии парижских купцов Этьена Марселя. Воодушевлённые и неспокойные, как часто характеризовали парижан, впервые объявили себя независимой коммуной под его предводительством. Карл V восстановил порядок в стране. Он же построил Бастилию.

В XIV веке город обносится ещё одной стеной на правом берегу, на месте сегодняшних Больших Бульваров.

С правления Людовика XII и, особенно, Франциска I, начался культурный подъём. Строятся прекрасные ренессансные дворцы и парки, роскошные отели. Со всей Европы во Францию стекаются художники, музыканты и лучшие ремесленники. В 1548 году открылся первый частный театр — Бургундский Отель.

В конце средних веков город насчитывал около 200 тысяч жителей. Начиная с царствования Франциска I, при котором были построены первые павильоны Лувра, и до самой французской революции город рос сравнительно медленно.

Только с XVI века столица Франции вновь постоянно растёт и развивается. Фронда заставила королей перенести резиденцию за пределы города, но Париж продолжает расширяться и застраиваться.

XVIII—XX век

Во времена Людовика XIV королевская резиденция переехала в Версаль. Но Париж по-прежнему так же оставался политическим центром Франции, благодаря растущему населению и ведущей роли Парижа в экономике страны. Сюринтендант строений Кольбер решил сделать Париж вторым Римом, монументальным символом величия абсолютной монархии короля-Солнца, изобилующим шедеврами высокого барокко. Город разделяется на 20 кварталов. На левом берегу Сены, посреди равнины Гренель, в 1670—1674 годах выстраивается величественный Дом Инвалидов, предназначенный для лечения раненых солдат. Церковь Дома Инвалидов (впоследствии собор) была открыта в 1706 году. В Париже сооружаются две новых площади: Площадь Побед (1689 год) с конной статуей Людовика XIV посередине и Вандомская площадь, названная в честь герцога Луи Жозефа де Вандома, прославившегося победами в Войне за Испанское наследство, и обрамленная архитектурным ансамблем в стиле барокко. По королевскому ордонансу 1670 года крепостная стена Желтых Рвов разрушается, а на её месте прокладываются широкие, обсаженные деревьями дороги. В 1672 году на дороге, ведущей от Сен-Дени к острову Сите, в честь побед короля на Рейне строятся ворота Сен-Дени в форме триумфальной арки. В 1676 году в честь взятия Безансона возводится триумфальная арка Сен-Мартен, украшенная обнаженной фигурой Людовика XIV в образе Геркулеса.

В XVIII веке Париж становится признанным законодателем мод, центром развлечений.

Взятие Бастилии в июле 1789 года стало одним из основных действий парижан в период Первой Французской Революции, также парижане сыграли далеко не последние роли в последующих Второй и Третьей Революциях.

В эпоху Великой французской революции архитектура города практически не менялась. В связи с эмиграцией их владельцев многие особняки были заброшены, церкви закрыты.

Быстро Париж стал развиваться в эпоху Наполеона I. При нём начались строительство квартала от улицы Риволи до площади Пирамид и возведение Триумфальной арки на площади Этуаль. Для нужд коронации Наполеон приказал снести церкви на острове Сите и перевести в другое место часть больницы Отель-Дье, чтобы таким образом расширить площадь перед Собором Парижской Богоматери. На Вандомской площади была возведена колонна, отлитая из 1200 австрийских и русских пушек, захваченных Наполеоном после победы под Аустерлицем, и увенчанная фигурой императора в тоге римских цезарей. На землях, отобранных у иезуитов, было открыто кладбище Пер-Лашез. Началось строительство набережных вдоль Сены. В 1802 году была снесена старая крепость Гран-Шатле, давно утратившая своё оборонительное значение и превращенная в здание суда. Это позволило решить проблему переправы с одного берега Сены на другой. На месте крепости была разбита Площадь Шатле, в центре которой в 1806—1808 годах возвели Фонтан Побед («Пальмовый Фонтан») в стиле ампир. Фонтан был посвящён военным победам Наполеона в Италии, Египте и Германии. Важнейшей задачей, поставленной Наполеоном перед городским управлением, становится обеспечение города водой. Было завершено строительство канала Урк, началось строительство канала Сен-Мартен (завершено в 1822 году). Помимо Фонтана Побед, на разных площадях французской столицы возводится множество других фонтанов (фонтан Египтянки на улице Севр, фонтан Львов на площади Шато-д’О, фонтан Ижи на улице Сен-Доминик). С 1 марта 1812 года в Париже отменяется плата за воду. При Наполеоне вводится нумерация домов с делением на четную и нечетную стороны, увеличивается число масляных фонарей для освещения улиц, 18 сентября 1811 г. создается пожарный батальон Парижа.

Ещё больший след оставило царствование Наполеона III и градостроительные преобразования префекта Османа, значительно модернизировавшего Париж того времени. По приказу императора Наполеона III префект департамента Сены барон Ж.-Э. Осман осуществил коренную перепланировку Парижа, прорезав город магистралями и проложив бульвары на месте беспорядочных трущоб. Было построено множество зданий, ставших украшением столицы. Некоторые архитектурные памятники были перестроены, отреставрированы либо передвинуты. Тогда же началось строительство современного водопровода и канализации. Османна по праву считают создателем современного Парижа.

При Османе были проложены парижские Большие бульвары, которые и сегодня составляют основу городского плана, разбиты 3 больших парка и 20 скверов. Но правление префекта Наполеона III запомнилось не только украшением города: прямые, широкие бульвары, проложенные вместо кривых, узких улочек, но и подавление армией и полицией революционных выступлений жителей Парижа. В 1844 году вокруг города строится третья крепостная стена, на месте сегодняшней кольцевой дороги вокруг города. В ближайших окрестностях города были возведены укрепления длиной 39 км с 16-ю фортами, в то время это было самым большим защитным сооружением в мире.

Во второй половине XIX века в Париже проходит 5 из 21 Всемирных выставок (1855, 1867, 1878, 1889, 1900), что хорошо отражает культурное и политическое влияние города. Для выставки 1889 инженер Г. Эйфель построил башню, вызвавшую бурные споры, но быстро ставшую символом города, а к выставке 1900 года был открыт мост Александра III.

Во время Франко-Прусской войны город держал осаду 4 месяца (130 дней), во время которой подвергался бомбардировкам, пока Франция не сдалась. После отхода немецких войск, парижские радикалы, учредили Парижскую Коммуну, состоящую из рабочих, ремесленников и мелких буржуа. Парижская коммуна выступила против временного консервативного правительства республики.

В 90-е годы XIX столетия и первое десятилетие XX века, известные также как «Прекрасная эпоха», Франция переживала небывалый подъём и экономическое развитие. В январе—феврале 1910 года в городе произошло крупное наводнение, погибших не было но экономический ущерб составил около 400 миллионов франков, что по нынешнему курсу составляет примерно 1,5 миллиарда долларов.

После Октябрьской революции Париж — столица русской эмиграции.

Во время Первой мировой войны немцы до Парижа не дошли.

После вступления Франции во Вторую мировую войну объявлен «открытым городом», с 14 июня 1940 оккупирован немецкими войсками. В годы Второй мировой войны город был занят немецким вермахтом, оккупация продлилась до конца августа 1944 года. Париж был освобождён силами Движения Сопротивления, подготовившими восстание 19-25 августа 1944 года. Город пострадал незначительно, так как союзникам удалось сорвать подготовленные планы взрывов и поджогов.

Город ещё раз стал свидетелем насилия во время студенческих восстаний — Париж был главным центром Студенческой революции 1968. В Париже же начались массовые беспорядки мая 68-го года, приведшие, в конечном счёте, не столько к смене правительства, сколько к коренному переделу общества, смене менталитета французов.

В конце 1960-х — нач. 1970-х гг. расширяются работы по переустройству города. Новые здания с современными архитектурными формами меняют традиционный облик Парижа. В городе становится все больше небоскребов (арх. Зерфюсс и др.), например — высотный деловой центр Мен-Монпарнас (1964-73) в 56 этажей и высотой в 250 м. Основная часть заводов и жилых кварталов Большого Парижа расположена в пригородах. Крупнейшие пригороды — Булонь-Бийанкур, Сен-Дени, Монтрёй, Версаль. Первые два известны своими заводами, тогда как Версаль знаменит своими дворцами и парками.

В наши дни

И сегодня Париж сохраняет всю свою важность, триумфальное величие и шарм, несмотря на то, что его облик меняется такими стройками, как Бобур и амбициозной строительной программой «Большие Проекты» (Grands Projets), осуществлявшейся во время президентства Франсуа Миттерана. Кроме Большой арки Дефанс и Оперы Бастилия, проекты Миттерана включали реновацию Лувра архитектором Пе (Pei), комплекс Ля Вилетт на северо-восточной окраине города, а на юго-востоке — Библиотеку Франции, которую оснастили компьютерами по последнему слову техники.

Ежедневно в Париж приезжают на работу или учёбу более 850 тысяч человек, а около 200 тысяч парижан работают в пригородах. Рост Большого Парижа происходит по двум осям, вытянутым вдоль Сены, за счёт строительства пяти новых пригородов на 300—500 тысяч каждый. Эти города связаны с Парижем линиями скоростных железных и автомобильных дорог, но значительная часть их жителей работает на месте. Столица опоясана скоростной автомобильной кольцевой дорогой — бульваром Периферик — соединённой с радиальными автострадами и всей сетью автомобильных дорог Франции, ядром которой она является.

См. также

• Военная история Парижа

Источники

• Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия/Париж/Исторический очерк

Отрывок, характеризующий История Парижа

Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.