Народный комиссариат связи СССР
Народный комиссариат связи СССР † | |
Эмблема связи (на люке коммуникаций с надписью «Телефон. НКС (Народный комиссариат связи)») | |
Общая информация | |
---|---|
Дата создания | |
Предшествующие ведомства |
Народный комиссариат почт и телеграфов СССР (1923—1932), |
Дата упразднения | |
Заменено на |
Министерство связи СССР (1946—1991) |
Руководство деятельностью осуществляет | |
Вышестоящее ведомство |
Совет народных комиссаров СССР |
Штаб-квартира |
СССР, Москва, ул. Горького, 7 |
Народный комиссар связи СССР |
Константин Яковлевич Сергейчук (1944—1946); см. список предшественников |
Подведомственный орган |
местные органы связи |
Ключевой документ | |
Карта Союз Советских Социалистических Республик |
Народный комиссариат связи СССР (НКС СССР, Наркомсвязь СССР) — центральный орган государственного управления СССР, в 1932—1946 годах ведавший вопросами организации и деятельности различных видов связи, в том числе почт и телеграфов.[1]
Содержание
Краткая история
17 января 1932 года Народный комиссариат почт и телеграфов СССР (НКПТ СССР) постановлением ЦИК и СНК был переименован в Народный комиссариат связи СССР. Сохранил структуру центрального аппарата и местных органов связи НКПТ СССР.
В годы Великой Отечественной войны работники и учреждения Наркомсвязи СССР сделали большой вклад в оборону страны и победу над гитлеровской Германией. Так, газета «Известия» от 6 октября 1944 года сообщала:
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Связисты предприятий и учреждений Народного Комиссариата Связи СССР, воодушевлённые достигнутыми под Вашим гениальным Верховным Главнокомандованием историческими победами доблестной Красной Армии и преисполненные огромным желанием помочь ей в быстрейшем и окончательном разгроме ненавистного врага, дополнительно к ранее переданным на строительство танков 10 миллионам рублей, собрали из своих личных сбережений 1 миллион рублей на постройку эскадрильи связных самолётов.
Просим Вас присвоить построенным на собранные связистами средства самолётам названия «Советский связист» и передать их от имени советских связистов Красной Армии.
От всего сердца желаем Вам, Иосиф Виссарионович, долгих лет жизни и доброго здоровья на благо нашей прекрасной Родины.
Народный комиссар связи СССР К. СЕРГЕЙЧУК
Председатель ЦК профсоюза работников связи Н. БАХГОРСКИЙ
Прошу передать связистам предприятий и учреждений Народного Комиссариата СССР, собравшим дополнительно 1 миллион рублей на постройку эскадрильи связных самолётов «Советский связист», — мой братский привет и благодарность Красной Армии.
И. СТАЛИН
15 марта 1946 года Наркомат был преобразован в Министерство связи СССР.[1]
- Lyuk tel.N.K.S.1933 Revolyucii10.JPG
Вариант люка коммуникаций с надписью «Телефон. Н. К. С. (Народный комиссариат связи)»
- Postcar.jpg
- 1946 Харьковский почтамт уш.jpg
Народные комиссары связи СССР
В разные годы эту должность занимали:
- 17 января 1932 — 26 сентября 1936 — Алексей Иванович Рыков;
- 26 сентября 1936 — 3 апреля 1937 — Генрих Григорьевич Ягода;
- 5 апреля 1937 — 16 августа 1937 — Иннокентий Андреевич Халепский;
- 16 августа 1937 — 24 декабря 1938 — Матвей Давыдович Берман;
- 10 мая 1939 — 20 июля 1944 — Иван Терентьевич Пересыпкин;
- 20 июля 1944 — 15 марта 1946 — Константин Яковлевич Сергейчук.
Государственные коллекции марок
В декабре 1932 — апреле 1933 года государственные коллекции почтовых марок, тогда находившиеся в введении Народного комиссариата связи СССР, экспонировались на Всесоюзной филателистической выставке в Москве и Ленинграде. На выставочных стендах экспозиции были представлены и тематические коллекции: «Владимир Ильич Ленин», «Великая Октябрьская социалистическая революция», «Труд», «Техника» и др.[2]
- 1944TelegramNKSKharkov.jpg
Телеграмма НКС 1944 года из эвакуации (Желгана) в освобождённый Харьков
- USSR stamp 1945 CPA 978.jpg
50 лет со дня изобретения радио А. С. Поповым (1945): одна из почтовых марок СССР, за выпуск которых также отвечал Наркомат связи
См. также
- Народный комиссариат почт и телеграфов РСФСР
- Народный комиссариат почт и телеграфов СССР
- Министерство связи СССР
- Список министров связи России
Напишите отзыв о статье "Народный комиссариат связи СССР"
Примечания
- ↑ 1 2 Народный комиссариат связи СССР // [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_philately/1852/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2. (Проверено 18 марта 2010)
- ↑ Выставки марок // [www.fmus.ru/article02/FS/V.html Филателистический словарь] / Сост. О. Я. Басин. — М.: Связь, 1968. — 164 с. (Проверено 6 января 2011)
Ссылки
Портал «СССР» | |
Портал «Филателия» |
- Филиппов Е. А.; руководители проекта: Самойлова И. П., Своеступова И. В. [com-network.narod.ru/history11_Rukovod.htm Руководители отрасли эпохи электросвязи]. История развития связи. Системы связи и коммуникации; Факультет приборостроения, биомедицинской и экологической инженерии; Яндекс.Народ. Проверено 18 марта 2010. [www.webcitation.org/66CMCawiX Архивировано из первоисточника 16 марта 2012].
- Давыдов Г. Б. [enc-dic.com/print/enc_sovet/Sssr-svjaz-78370.html СССР. Связь] // Большая советская энциклопедия. (Проверено 18 марта 2010)
|
Отрывок, характеризующий Народный комиссариат связи СССРКутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер. Он подозвал к себе старших генералов. – Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи. В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо. Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться. |