На-На

На-На
Основная информация
Жанр	поп
Годы	с 1989
Страны	СССР СССР Россия Россия
Город	Москва
Язык песен	русский английский немецкий французский китайский монгольский казахский тайский фарси украинский болгарский
Состав	Бари Алибасов Владимир Политов Вячеслав Жеребкин Леонид Семидьянов Михаил Игонин
Бывшие участники	Владимир Лёвкин Марина Хлебникова Валерий Юрин Владимир Асимов, Павел Соколов
[www.na-nax.com/ официальный сайт группы На-На]

На-НаНа-На

НА-НА — советская и российская поп-группа из Москвы. Основана в 1989 году Бари Алибасовым. На 2016 год из канонического состава в группе по-прежнему: Владимир Политов и Вячеслав Жеребкин. С 2015 года в составе группы: Леонид Семидьянов, уже работавший в «НА-НА» с 1995 по 2005 годы, и Михаил Игонин (дебютировавший в группе в качестве барабанщика в 2008 году).

Шоу четвёрки сопровождает балет и инструментальный ансамбль. Группа «НА-НА» — двенадцатикратный обладатель национальной музыкальной премии «Овация». В мае 2001 года «НА-НА» получила премию «Овация» в номинации «Лучшая поп-группа десятилетия», а Бари Алибасов — номинации «Лучший продюсер десятилетия».

История создания группы

Основателем группы «НА-НА» является Бари Алибасов. Бойзбенд НА-НА, его второй музыкальный проект, был задуман в 1988 году, а создан весной 1989 года. По замыслу Алибасова, новая группа должна была играть в стиле диско-поп, но быть близка к другим жанрам — рок, джаз, фолк. Алибасов разработал сценические образы участников будущей группы: молодые музыканты, в возрасте 18—25 лет, поющие, пластичные, обладающие актёрским даром, обаянием. Как вспоминал Бари Алибасов, «мне нужны были в первую очередь, многосторонние артисты. Я собирался делать шоу».

В апреле 1989 года Алибасов вместе с предпринимателем Анисом Мухамедшиным через газету «Московский комсомолец» объявил отбор в новую группу. В нём приняли участие более 700 человек. Алибасов выбрал лишь одного претендента — Владимира Лёвкина. Сам Лёвкин вспоминал: «Я пришёл, воткнул гитару, начал петь свою песню, спел куплет с припевом. И какой-то человек за пультом сказал: „Через два дня приезжайте — будет первая репетиция“».

В первый состав группы вошли: Владимир Лёвкин (вокал, ритм-гитара); бывшие участники группы «Интеграл»: Валерий Юрин (вокал, соло-гитара) и Марина Хлебникова (вокал). Чуть позже в группу пришли: Андрей Ктитарев (клавишные), Александр Карпухин (бас-гитара, вокал), Валерий Бурнейко (ударные, вокал), Александр Запорожец (клавишные, вокал). Музыкальное руководство осуществлял Сергей Шмелёв.

Репетиции начались в Москве, в театре Айседоры Дункан и длились по 14-16 часов в день. Над хореографией и пластикой работали Николай Добрынин и Анна Терехова — артисты Театра Романа Виктюка. Ставил шоу ленинградский режиссёр-авангардист Сергей Гельсинфорский, сотрудничавший с группой «Интеграл». Подбором репертуара занимался сам Алибасов.

1989 год

В июне 1989 года в Москве состоялся международный фестиваль поп-музыки «Face to Face» («Лицом к лицу»), в котором участвовали европейские звёзды музыки и кино, такие как Удо Кир. 6 июня новая, ещё безымянная группа Бари Алибасова вышла на сцену фестиваля с двумя песнями — «Девчонка с Машмета» и «Пустынный пляж».

Фестиваль вёл конферансье Олег Марусев, за кулисами участники концерта «стреляли» у него сигареты, и Марусев отвечал: «на, на…», так он и объявил безымянный ансамбль: «На сцене — группа НА-НА».

Фестиваль сделал группу «НА-НА» «событием» и привёл её в десятку хит-парада газеты «Вечерняя Москва». Газета писала: «Сенсацией стало появление среди лидеров молодой группы НА-НА. Несколько дней назад она с успехом выступила в спорткомплексе „Олимпийский“ в программе международного музыкального фестиваля „Музыка-89“. И вот уже песни в исполнении молодых артистов звучат по радио и с экранов телевизоров. Безусловно, успех». По итогам 1989 года «Музыкальный марафон» газеты «Вечерняя Москва» назвал группу НА-НА «открытием года».

В сентябре 1989 года песня «Пустынный пляж» попала в хит-парад «Звуковая дорожка „МК“». Уже в ноябре 1989 года в составе делегации академических исполнителей (ансамбль «Русская песня», Симфонический оркестр театра им. Станиславского и др.) группа «НА-НА» дала три концерта в Чехословакии, в рамках международного фестиваля «Дни Москвы в Праге». Один из концертов «НА-НА» поделила со знаменитым джаз-оркестром Карела Влаха (Karel Vlach and His Orchestra). В Праге не обошлось без казусов. В Пражской опере группе «НА-НА» запретили исполнять песню «Сюзанна», автором которой был известный поэт-диссидент Иржи Сухи (Jiři Suchý). По воспоминаниям Александра Запорожца, «поездка в Чехословакию была полна ярких впечатлений и происшествий. Для фестиваля отобрали песню „Сюзанна“, которая оказалась песней поэта-диссидента, друга будущего Президента страны Вацлава Гавела, поэтому чехи нам сказали: „Нэможно!!!“. После гастролей в Чехословакии нас стали называть „звёздами“». В ноябре 1989 года в Чехословакии началась «Бархатная революция». Бари Алибасов вспоминал, что в советских и российских СМИ прошла шутка о том, что именно «НА-НА» завезла в Чехословакию советскую Перестройку.

В конце 1989, начале 1990 года «НА-НА» записала первую пластинку-миньон — «группа НА-НА», с четырьмя песнями: «Пустынный пляж», «Медовый месяц (Не женись)», «Ты и я» и «Бабушка Яга». Первая и последняя попали в хит-парад рубрики «Звуковая дорожка» газеты «Московский комсомолец». Были сняты клипы на песни «Пустынный пляж» и «Не женись». Началась работа над записью пластинки из 17 песен, которая увидела свет в начале 1991 года.

1990—1991

Летом 1990 года в составе «НА-НА» появился новый вокалист и бас-гитарист — брюнет Владимир Политов, который внешне удачно гармонировал с блондином Владимиром Лёвкиным. Этот дуэт мгновенно стал «звёздным».

Уже в ноябре 1990 года «НА-НА» стала победителем музыкального телешоу «50х50», исполнив песню «Бабушка Яга». Впервые в истории конкурса сразу три жюри — профессиональное, зрительское и спонсорское, единогласно присудили группе НА-НА первое место. В декабре 1990 года группа стала лауреатом теле-конкурса «Песня-90» с весёлой диско-песней «Эскимос и папуас», где эскимосом был В.Лёвкин, папуасом — В.Политов.

В конце 1990 года Алибасов сменил инструментальную группу.

19—21 апреля 1991 года в Государственном центральном концертном зале «Россия» группа показала своё первое шоу «История одного бенефиса». В песне «Эскимос и Папуас» артисты появились на сцене вызывающе обнажёнными. В противовес им, балет был одет в песцовые шубы. Шоу «История одного бенефиса» было показано на Центральном телевидении Гостелерадио СССР и вызвало скандал, обнажённые тела редакторы прикрыли строгими вечерними костюмами. Но «эротическая» версия попала на телеканал «2x2». Алибасов вспоминал: «Цель была достигнута. Музыканты впервые „заявили“, что секс в СССР есть. Зрители обратили внимание на группу НА-НА, одетую в костюмы, которых никогда не было на советском телеэкране». Группа стала завсегдатаем телевизионных передач.

В 1991 году вышла первая пластинка группы — «НА-НА 91» с 9 композициями («Свет в окне», «Эскимос и папуас», «Мальчик в кепочке», «От судьбы не уйти» и другие). Часть песен была записана в студии «Гала рекордс», первой частной звукозаписывающей корпорации, которой руководил Аркадий Укупник.

Летом 1991 года кинорежиссёр Заал Какабадзе снял музыкальный художественный фильм «Солнце, воздух и… НА-НА». Главные герои фильма — Владимир Политов и Владимир Лёвкин, сыгравшие сами себя. По сюжету они влюблены в Марину Хлебникову.

К концу 1991 года Алибасов принял в «НА-НА» ещё двух солистов — Вячеслава Жеребкина (бас-гитара, вокал) и Владимира Асимова (гитара, вокал). Позже этот состав пресса назвала «золотым»: Владимир Лёвкин (вокал, гитара), Владимир Политов (вокал, бас-гитара), Владимир Асимов (вокал, акустическая гитара), Вячеслав Жеребкин (вокал, бас-гитара).

В инструментальный ансамбль, сопровождающий четвёрку солистов, вошли: Андрей Ктитарев (клавиши, музыкальный руководитель), Сергей Крылов (ударные, впоследствии директор группы «Ранетки»). Была создана танцевальная группа под руководством Андрея Лебедева, в которую вошли Павел Соколов, Ольга Шатилова, Наталья Белей.

В 1991 году по опросу читателей газеты «Вечерняя Москва» «На-На» заняла первое место среди поп-групп в конкурсе «Музыкальный марафон».

1992—1993

1992 год группа начала тур по Сибири и Дальнему Востоку в «золотом» составе. «НА-НА» стала первой поп-группой, которая вышла на сцену Кремлёвского дворца съездов. В концерте принял участие солист группы «Modern Talking» Томас Андерс. По Центральному телевидению была показана телеверсия концерта. На основе этого шоу телекомпания «Россия-1» ВГТРК создала музыкальный фильм «Праздник по имени НА-НА». В фильме приняли участие ансамбль Народной артистки РФ Надежды Бабкиной «Русская песня», народный артист СССР Махмуд Эсамбаев и другие исполнители.

«Фаина»

В 1992 году звукозаписывающая компания «Орфей рекорд» выпустила вторую пластинку группы «НА-НА» с десятью песнями, получившую название «Фаина». Песня «Фаина» вышла на первое место хит-парада «Звёздная дорожка» газеты «Московский комсомолец» и более трёх лет держалась в хит-парадах страны. Осенью 1992 года на киностудии «Мосфильм» группа начала съёмку эротического клипа на песню «Фаина». В главных ролях выступали солисты группы «НА-НА» и актёр Станислав Садальский. Клип имел две версии — «цензурную» и «нецензурную». По воспоминаниям Алибасова, «„Нецензурный“ вариант несколько раз прошёл по коммерческому каналу „2x2“, после чего был запрещён к показу и выложен в интернет спустя 20 лет, только в 2012 году».

В октябре 1992 года начались зарубежные гастроли группы в Германии, Турции и США (ежедневные выступления в Нью-Йорке (клуб «Распутин») и Бостоне). Несмотря на постоянные гастроли, группа «НА-НА» создавала один хит за другим. Владимир Асимов начал 1993 год композициями «Еду к миленькой», «Где ты была»; Вячеслав Жеребкин — песней «Белый пароход», Владимир Политов — «Красивая, поехали кататься». Все песни стали хитами года.

В 1993 году появилась песня «Упала шляпа». Алла Пугачёва взяла эту песню в телешоу «Рождественские встречи», а для съёмок привезла из Германии около ста пластиковых шляп.

Вторым хитом 1993 года стала песня «Где ты была» композитора Владимира Боровикова, работавшего с группой НА-НА с 1992 по 1998 год.

В 1993 году телеканал ВГТРК показал фильм «Праздник по имени НА-НА», где музыкальные номера чередовались с сюжетами из повседневной жизни группы. В съёмках приняли участие: ансамбль Надежды Бабкиной «Русская песня»,Народный Артист СССР Махмуд Эсамбаев, советский и российский актёр театра и кино, театральный режиссёр и сценарист, Народный артист РСФСР Александр Ширвиндт, советский и российский актёр. Создатель и художественный руководитель «Шифрин-Театра» Ефим Шифрин, советский и российский артист театра и кино Александр Назаров, советский и российский эстрадный певец, Народный артист СССР Иосиф Кобзон, поэт-песенник, драматург, сценарист, автор и режиссёр музыкальных программ Михаил Шабров, телеведущий и режжисёр Иван Демидов, всемирно известный художник-модельер Вячеслав Зайцев.

В июне НА-НА получила гран-при фестиваля «Шлягер-93» в Санкт-Петербурге.

С апреля 1993 года группа гастролировала по странам СНГ (в Белоруссии и России прошли концерты с солистом «Modern Talking» Томасом Андерсом), и за рубежом — на Аляске, в городах Фэрбанкс и Анкоридж. В июле состоялись гастроли «На-На» в Израиле. В августе группа стала лауреатом международного фестиваля «Гардемарины эстрады» в Сочи.

1994—1995

В 1994 году группа НА-НА впервые стала лауреатом национальной российской музыкальной премии в области зрелищ и популярной музыки «Овация». 14 января группа получила две премии «Овация» — «Лучшая поп-группа года» и «Шлягер года» (за хит «Фаина»). В январе 1994 года НА-НА участвует в фестивале «Дискавери — 94» в городе Варна (Болгария). Группа дала несколько концертов в Болгарии, которые прошли с большим успехом у зрителей. Болгарские музыковеды назвали это «вторым нашествием русских». В феврале группа выступила на Международной выставке-ярмарке музыкальной продукции «Мидем — 94» в Канне. Группа вступила в организацию «FIDOF» (Международная федерация фестивальных организаций) при ЮНЕСКО и подписала контракт о представлении этой организации в США, Португалии и Македонии. В 1993 и 1994 годах группа участвовала в международном фестивале «Славянский базар» в Витебске. В августе 1994 года по случаю вывода советских войск из Германии «На-На» дала два концерта и Берлине, на центральной площади и в зале «Фридрихштадтпалас». 27 сентября НА-НА выступила в культовом Hard Rock Cafe в Нью-Йорке в честь юбилея этого легендарного места. В октябре группа НА-НА приглашена в качестве почётных гостей на фестиваль «Макфест-94» в Македонии. В ноябре группа снова выступила в Нью-Йорке. В конце 1994 года НА-НА приняла участие в ежегодном концерте-фестивале «Рождественские встречи» Аллы Пугачёвой. По воспоминаниям Алибасова, Пугачёва поставила условие: группа «НА-НА» примет участие в концерте, если сам Алибасов споёт песню. Тот согласился и исполнил песню «Пьянству бой» из репертуара группы «Интеграл».

Владимир Политов вспоминал: «В 1994 году мы дали 865 концертов». По словам другого солиста, Вячеслава Жеребкина, «в среднем мы давали по три концерта в день. Первый начинался в 13 часов и зал был битком».

Деятельность группы активно освещалась в СМИ. В октябре 1994 года в газете «Аргументы и факты» вышла статья «Такие разные кумиры. Обыкновенный „нанизм“», где такое массовое увлечение россиян группой НА-НА было названо «нананизацией страны». В 2014 году в передаче Первого канала «Всё перемелется, родная», посвящённой группе НА-НА, Владимир Лёвкин вспоминал о внимании фанаток: «Спишь себе тихо, ­мирно, вдруг подъезжает лестница от пожарной машины, и там стоит девушка с цветами: „Володя!!!“».

Вячеслав Жеребкин так комментировал популярность группы: «Нашу сверхъестественную популярность я почувствовал в Актарске Саратовской области. Когда поездом возвращались из Саратова в Москву, на минуту хотели выйти на перрон в Актарске. Но сделать это было невозможно, на перроне нас ждала бескрайняя толпа людей, они даже влезли на крышу вагона —передавали нам коробки с водкой, хлебом, овощами, копчёностями. Наших почитателей были тысячи! Они облепили вагон со всех сторон! 20 минут поезд не мог тронуться дальше, пока состав не взяла под охрану милиция… Любовь народа была очень впечатляющей! Но звездной болезни у меня так и не было, только появилась ответственность. При Бари не „зазвездишь“, он мгновенно опускает на землю».

В апреле 1995 года группа НА-НА участвовала в организации детского фестиваля в городе Славутич, где живут работники Чернобыльской АЭС. Вячеслав Жеребкин вспоминал: «В Славутич мы приземлились на вертолёте. Нас встречала многотысячная толпа. Там было очень много детей.». Группа дала концерт на главной площади города. Вырученные деньги были перечислены в помощь семьям, пострадавшим от аварии на Чернобыльской АЭС. НА-НА посетила Чернобыльскую АЭС, где произошла катастрофа, встретилась с директором и сотрудниками электростанции. Владимир Политов вспоминал: «Мы были непосредственно на самой атомной станции, подходили к взорвавшемуся четвёртому реактору. Конечно, были приняты все меры безопасности: жилеты, халаты, даже свинцовые трусы против радиации».

В 1995 году завершилась работа над альбомом «На-Настальгия». Премьера шоу «На-Настальгия» состоялась в ГЦКЗ «Россия» в Москве. В шоу участвовали больше двухсот артистов, среди которых были этнические барабанщики из Кении, афро-американские танцовщицы из Лас-Вегаса, индейские музыканты из Боливии, джаз-оркестр советского и российского джазмена, композитора Олега Лундстрема, симфонический оркестр Народной артистки СССР Вероники Дударевой, чукотский ансамбль «Эргырон». Музыкальными руководителями шоу были: композитор Владимир Доленко и Нина Савицкая. Шоу «На-Настальгия» продолжилось в концертном зале «Юбилейный» Санкт-Петербурга, а затем по России и за рубежом. В декабре 1995 года группу НА-НА пригласили в Таиланд члены семьи короля Рамы IX на празднование 50-летия его коронации. При поддержке королевской семьи в Таиланде в 1995 году вышел альбом «Цветы», в котором НА-НА исполнили песни на тайском языке. Королевская типография выпустила фотоальбом группы. По мотивам этого шоу было снято 4 документальных фильма.

1996—1997

В начале 1996 года группа гастролировала с программой «На-Настальгия». Журналисты телеканала ТВ-6 Москва создали цикл сюжетов о гастрольной жизни группы НА-НА, которые выходили несколько раз в неделю.. Был также создан двухсерийный телефильм «Страна НА-НА». В 1996 году группа НА-НА совершила международный тур по случаю переноса столицы Казахстана из Алма-Аты в Астану. Тур начался в городах Казахстана, завершился на стадионе Лужники в Москве, а затем в Париже, Берлине, Тель-Авиве.

В 1996 году вышел альбом «Ночь без сна» из 12 композиций. Часть песен — уже «раскрученные» хиты группы («Еду к миленькой», «Если б не было ночей», «Пустынный пляж»), часть — новые композиции («Ощущение», «Свечи зажги», «Вот и всё», «Бабочка»). В этом же году были выпущены альбомы «Вся жизнь — игра» и «17 лучших песен». В ноябре 1996 года группа НА-НА вместе с Народной артисткой РФ Лидией Федосеевой-Шукшиной посетили Чечню с миротворческой миссией, встретились с президентом Чеченской Республики Ичкерия Масхадовым. «Я решил хотя бы на день остановить эту войну.» — рассказывал Бари Алибасов. НА-НА дала концерт в разрушенном здании аэропорта Грозный, и в гарнизонах. Владимир Политов: «нам было дано задание закончить концерт до наступления темноты, потому что была светомаскировка. Концерт затянулся. Продолжаем петь, солнце ушло, и нас освещали прожекторами с БТР. Солдаты подняли автоматы и этим частоколом нас прикрыли». В 2004 году за участие в благотворительных концертах для раненых и военных в госпиталях и горячих точках группе НА-НА были вручены медали МВД. Весной 1997 года началась работа над очередным концертным шоу «Прикинь, да?!». В каждой песне НА-НА представала в необычных образах: моряки, ковбои, шпионы, космонавты. На сцене использовалась настоящая военная техника, мотоциклы, автомобили. Всемирно известные модельеры Вячеслав Зайцев, Наталья Нафталиеваи Юрий Арссоздали более 300 костюмов. Декорации создал художник-сценограф, дизайнер, продюсер Борис Краснов. Иллюзионные трюки для шоу поставил фокусник-иллюзионист Анатолий Неметов. С этой программой группа гастролировала в России, Израиле, Канаде, США, Таиланде и Шри-Ланке. В шоу «Прикинь, да?!» в качестве солиста дебютировал Павел Соколов — артист балета группы. В июне 1997 года группа выступила с этим шоу на фестивале «Кинотавр» в Сочи. Студией Red Records был издан одноимённый альбом. По словам Алибасова, «за этот альбом мы получили 400 тысяч долларов. В России начала налаживаться музыкальная индустрия. Но в 1998 году всё рухнуло, когда в стране был объявлен дефолт».

В сентябре НА-НА заключила контракт с крупной звукозаписывающей компанией Sony Music на запись альбома «Those were the days» на французском и английском языках для французского рынка. В альбоме была только одна песня — «Дорогой длинною» («Those were the days»), представленная в разных аранжировках. Менеджером проекта была Линн Стамбули, продюсером — Микаэль, работавшая с французской певицей Далидой. В группу был принят молодой артист из США Эван Фармер(Evan Farmer).

В течение года НА-НА принимала участие в музыкальных телевизионных программах Франции, «Facile a chanter» на канале «France 3» . Альбом «Those were the days» не удалось выпустить, оказалось что международные права на песню «Дорогой длинною» принадлежат Полу Маккартни, который запретил продажу альбома. Sony Music приостановила контракт с группой НА-НА.

В 1997 году НА-НА гастролировала в Израиле и Германии. В 1997 году в Санкт-Петербурге клипмейкером Олегом Гусевым был снят клип на песню «Прикинь, да?!».

1998 год

26 апреля 1998 года на «Аллее звёзд» ГЦКЗ «Россия» произошла торжественная закладка именной звезды группы НА-НА. В этот же день на «Аллее звёзд» состоялся первый международный форум поклонников группы «Я люблю НА-НА». В форуме приняли участие советский и российский писатель, сценарист и драматург Аркадий Вайнер, советский и российский шахматист, двенадцатый чемпион мира по шахматам Анатолий Карпов, целительница и поэт Евгения Давиташвили (Джуна), Народный артист РФ Алексей Булдаков, а также зарубежные гости. В декабре 1998 года в г. Аткарске на Площади звёзд была заложена звезда группы «На-На» . Российское дворянское собрание присвоило солистам группы НА-НА звание «граф» и выделило по участку земли в Саратовской области. Бари Алибасову присвоен титул «князь». В 1998 году группа получила девятую по счёту премию «Овация».

В 1998 году в группу пришёл бас-гитарист Леонид Семидьянов. 10 июня 1998 года группа приняла участие в международной презентации Астаны — новой столицы Казахстана. Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев наградил Бари Алибасова памятной медалью «Астана». Написанная по этому случаю песня «Боз Жорга», на казахском языке, стала популярной в Казахстане.

В городе Чарске был создан музей Бари Алибасова. Улица Мира была переименована в улицу Бари Алибасова. В празднике, по случаю переименования улицы, приняла участие группа НА-НА.

В конце августа 1998 года вышел альбом «Вся жизнь игра». В него вошли композиции: «Дождик», «Любимая», «Панама», «Боз Жорга», «В первый раз», а также несколько ремейков на песни Аллы Пугачёвой «Панама», «Миллион алых роз», «Папа купил автомобиль».

В 1998 году под брендом «НА-НА» выпускались продовольственные и непродовольственные товары (мужские одеколоны, жвачка, колбаса и другие). Госстандарт России выдал группе НА-НА паспорт качества на продукцию.

Международная Академия независимых экспертов наградила Бари Алибасова почётным званием академика.

1999 год

В феврале 1998 года группу покинул Владимир Лёвкин, создав панк-группу «Кеды». В группе НА-НА снова остались четыре солиста: Владимир Политов, Владимир Асимов, Вячеслав Жеребкин, Павел Соколов. В 1999 году, по приглашению президента Эмомали Рахмона, группа НА-НА дала серию концертов в Таджикистане. В подарок от президента для группы НА-НА были сотканы ковры с изображением солистов.

В июне 1999 года на площади КЗ «Юбилейный» в Ялте состоялась торжественная закладка именной звезды группы НА-НА. В церемонии принял участие народный артист СССР Махмуд Эсамбаев.

Весной 1999 года группа начала репетиции нового шоу [[:| «НА-НА над землёй» ]]. Премьера программы состоялась в декабре 1999 года.

В шоу приняли участие клоуны театра «Лицедеи», каскадёры, выполнявшие опасные трюки. Клипмейкер Олег Гусев снял клип на песню «НА-НА над землёй». В октябре 1999 года вышел альбом «НА-НА над землёй». В альбом вошли композиции: «Бестия», «Будь со мной», «Маруся», «Люблю тебя», «Мой мотоцикл» и другие.

В конце 1999 года Бари Алибасов и НА-НА на два с половиной года уехали в США.

2000—2001 год

В январе 2000 года группа НА-НА прибыла в округ Вудленд-Хилз штата Калифорния. Менеджмент группы осуществлял Тристан Шон Делл. Солисты брали уроки английского языка у преподавателей Калифорнийского университета, а уроки вокала им давали известные педагоги — Стеффани Спрулл, Нейтон Лэмм, Роджеа Лав.

19 марта 2000 года, в день подводника, НА-НА прилетела в Россию, чтобы дать концерт на атомной подводной лодке «Курск». В сентябре НА-НА полетела в Белград, чтобы дать концерт в знак протеста против бомбёжек Югославии. Мост, по которому ехала группа, был разбомблен прямо у них на глазах. Но концерт на площади Белграда всё-таки состоялся. В октябре 2000 года на Красной площади в Москве группа НА-НА организовала благотворительный концерт в поддержку Югославии, хотя в это время постоянно проживала в Лос-Анджелесе.

Продвижением НА-НА на американский рынок занимался известный телевизионный деятель Дик Кларк, стоявший у истоков американской музиндустрии. Дик Кларк открыл путь к вершинам музиндустрии многим звёздам, таким как Майкл Джексон, Мадонна и многим другим.. Помощником Дика Кларка в продвижении НА-НА на американский музыкальный рынок был музыкальный продюсер Лэри Клайн, из компании «Dick Clark Productions», которая учредила всемирно известные премии в области телевидения, кино, музидустрии: American Music Awards, American Country Countdown Awards, Golden Globes, Hollywood Film Awards, Billboard Music Awards, AMERICAN BANDSTAND, Dick Clark’s New Year’s Rockin' Eve.

В 2001 году Дик Кларк пригласил солистов группы НА-НА в качестве почётных гостей на церемонию вручения музыкальной премии American Music Awards, в этом же году состоялось знакомство НА-НА с американским эстрадным певцом и пианистом, который награждён 17 премиями «Грэмми», чьё имя внесено в залы славы рок-н-ролла, джаза, кантри и блюза, Рэем Чарльзом. Владимир Асимов сказал: «мы встретились с Реем, спели acapella „Боже, царя храни“, он чутко слушал, потом подпрыгнул и захлопал в ладоши: „I love it!“».

2001 год стал для группы НА-НА трагическим. В марте этого года студентами Шоном Фэннингом, Шоном Паркером и Джорданом Риттером в интернете был создан сервис Napster — первый бесплатный файлообменник. С его появлением обрушилась мировая музыкальная индустрия. Многие компании уже к концу 2001 года объявили о банкротстве. В 2002 году из-за кризиса в мировой музиндустрии группа НА-НА была вынуждена вернуться в Москву.

Бари Алибасов вспоминал: «Мы вынуждены были просто убитыми насмерть вернуться домой». После возвращения из США у Алибасова было подавленное состояние: «Я лечился у психиатров, пытался выйти из этого депрессивного состояния, потому что постоянно думал о том, как покончить с собой».

21 декабря 2001 года Указом Президента России солистам группы НА-НА были присвоены звания «Заслуженный артист Российской Федерации». Министр культуры Михаил Швыдкой в торжественной обстановке вручил артистам удостоверения и медали.

Несостоявшийся полёт группы в космос

По словам Бари Алибасова, председатель правления компании «Warner Brothers» Лесс Байдер предложил ему идею — записать первый гимн планеты на космической орбите, отправив туда одного из солистов «На-На». Суть проекта заключалась в следующем: один из солистов группы НА-НА должен был полететь в космос со звукозаписывающей аппаратурой и во время пребывания на орбите Земли записать гимн планеты — песню, которую должен спеть «звёздный» исполнитель с каждого континента. Запись должна была транслироваться на весь мир. По словам Алибасова, идея полёта группы НА-НА в космос возникла ещё в 1999 году, после премьеры шоу «НА-НА над Землёй». Было это задолго до появления первого космического туриста — Денниса Тито в 2001 году.

Группа начала подготовку к полёту в космос. Солисты прошли обследование в Институте медико-биологических проблем РАН. В июне 2001 года группа НА-НА прошла серию тестов в Центре подготовки космонавтов (ЦПК) им. Гагарина. В результате выяснилось, что у артисты пригодны для полёта. Спонсором проекта была голландская компания Heineken Holding Фредди Хайнекена. С российской стороны проект поддержал министр культуры Михаил Швыдкой и глава Росавиакосмоса Юрий Коптев. Лэсс Байдер, председатель правления «Warner Chappel Music, inc», сообщил Министерству культуры России о том, что «по подсчётам компании „Warner Brothers“, прибыль от записи гимна планеты могла принести не менее четырёх миллиардов долларов. Вырученные средства предполагалось направить в ЮНИСЕФ — организацию при ООН, занимающуюся защитой детей во всём мире».

Песню для исполнения в космосе отбирали продюсеры, среди которых был Роберт Фитцпатрик, работавший с группой «The Beatles». 19 июня 2001 года в газете «Известия» была опубликована статья «Страна мечтателей осталась без героев», посвящённая подготовке группы НА-НА к полёту в космос. После выхода этой статьи группа НА-НА была вынуждена раскрыть свои замыслы. В частности, об этом они рассказали в программе «С добрым утром, Америка» канала ABC. 3 января 2002 года умер спонсор проекта Фредди Хайнекен и группа НА-НА вышла из космического проекта.

2002—2006

В 2002—2006 годах группа НА-НА активно гастролировала в России и за рубежом. В 2003 году Бари Алибасов начал работу над музыкальным проектом «Big Bang» с участием солистов группы НА-НА. В группу вернулся Леонид Семидьяно, стал участником и нового проекта «Big Bang», в котором солисты группы предстали в необычных образах: людей, стихий и животных. По словам Бари Алибасова, «Big Bang» делался для американского рынка. В этом проекте были заинтересован Дик Кларк и председатель правления «Warner Brothers» Лэсс Байдер. Когда работа над «Big Bang» была почти завершена, инвестор неожиданно отошёл от проекта.

В августе 2005 года группа НА-НА дала в Татарстане серию грандиозных концертов в честь тысячелетия Казани. Когда тур по Татарстану стану завершился, Владимир Политов, Вячеслав Жеребкин, Павел Соколов и Леонид Семидьянов получили звание «Почётный гражданин Казани». Алибасову было присвоено звание «Заслуженный артист Татарстана». Из-за закрытия проекта «Big Bang» Леонид Семидьянов вынужден был покинуть НА-НА. Но в 2015 году он вновь вернулся в группу.

2007—2008

В 2006 году Алибасов приступил к работе над «Шок-шоу». в 2007 году для «Шок-Шоу» был создан балет «Расиськи». Алибасов вспоминал: «По замыслу в шоу заложена идея конфликта между мужчиной и женщиной, шоу демонстрирует борьбу живого с неживым».

Весной 2007 года группа НА-НА стала участниками фестиваля «Дни славянской культуры и письменности» в Болгарии. Представителем российской поп-сцены была группа НА-НА. С новым шоу группа НА-НА дала тур «Бари 60, нам — 18».

Премьера «Шок-шоу» состоялась в 2008 году в Московском театре «Золотое кольцо». Концерт длился более трёх часов. Группа НА-НА гастролировала с «Шок-шоу» по Дальнему Востоку, Сибири и Поволжью. «Шок-шоу» стало продолжением идеи проекта «Big Bang». Как вспоминал Алибасов, «эта концертная программа не только самая дорогая, но и самая необычная. Наше шоу погружается в новые пласты сознания. Нами подняты темы смерти, непростых отношений между мужчиной и женщиной». С «Шок-шоу» НА-НА гастролировала на Кипре, в Германии, Польше, Болгарии, Турции, на Олимпиаде в Пекине, на открытии «Года России» в Болгарии, где присутствовали президенты Болгарии — Пырванов и России — Путин, во время исполнения группой НА-НА песни «Моя Болгария» зал встал.

За три недели до Олимпиады в Пекине пропал солист Павел Соколов. Алибасов принял в группу новых солистов: Олега Коршунова и Сергея Григорьева. Через два месяца группа вновь прибыла в Китай на международный фестиваль искусств в городе Хух-Хото.

В 2008 году был выпущен музыкальный альбом «Шок-Шоу» с песнями: «Down», «Feeling Down», «Every little thing», «Посвящение женщине», «Ты же Бесценна», «Оглох», «Marie», «Верь верь», «Я знал», «Тишина», «Всё вокруг любовь», «Подари», «P.S. project», «Упала шляпа», «Не знаю».

2009—2010

В 2009 году «Шок-Шоу» снова было показано в Москве, в концертном зале «Космос». Шоу снимали несколько телеканалов. В сентябре 2009 года в Новороссийске, на «Аллее звёзд» была заложена четвёртая звезда группы НА-НА. В октябре 2009 года был создан официальный сайт группы «На-На». Осенью 2009 года на Кипре, в преддверии детского «Евровидения», группа дала концерт в зале «Монте Капуто».

6 марта 2010 года в ГЦКЗ «Лужники» состоялся юбилейный концерт группы НА-НА — «Нам 20 лет». В нём приняли участие Народный Артист СССР Иосиф Кобзон, группа «Челси», группа «Премьер-министр», певец Александр Панайотов, Оксана Почепа, балет Аллы Духовой «Тодес». Во время концерта группе НА-НА и Бари Алибасову была вручена одиннадцатая премия «Овация». Алибасов также был награждён орденом «Служение искусству» за выдающиеся заслуги в области культуры.

В мае 2010 года группа НА-НА вышла в финал теле-шоу Первого канала «ДОстояние PEспублики». По итогам зрительского голосования песня «Фаина» вошла в десятку лучших песен столетия!. Летом 2010 года состоялся тур по Казахстану, группа прибыла на родину Бари Алибасова, а затем приняла участие в кинофестивале «Земля отцов» в Усть-Лабинске. В 2010 году канадско-французский телеканал ТV5 снял документальный фильм о группе НА-НА для канала Discovery. В съёмках приняли участие художник Андрей Бартенев и политик Константин Боровой.

2011—2013

1 января 2011 года НА-НА, балет, музыканты и техники группы попали в авиакатастрофу в аэропорту Сургута. Самолёт сгорел за несколько минут, но группа успела покинуть салон, прежде чем самолёт взорвался.

Осенью 2011 года телеканал НТВ снял фильм-бенефис группы НА-НА под названием «Уй, На-На!» . Песни чередовались с сюжетами об истории группы. В концерте приняли участие поэтесса и писатель Лариса Рубальская, экс-солистка группы «Мираж» Наталья Гулькина, солистка группы «Комбинация» Татьяна Иванова, певица Марина Хлебникова, певец Сергей Челобанов, создатель группы «Ласковый май» Андрей Разин. В 2012 году по мотивам телевизионного шоу «Уй, НА-НА» была создана концертная программа «НА-НА, эй!». Специально для программы были написаны новые песни, а также сделаны ремиксы на хиты группы — «Фаина», «Алёна», «Баба яга», «Где ты была», «Упала Шляпа». 18 апреля 2012 года в Государственном Кремлёвском Дворце прошёл юбилейный концерт группы с программой «НА-НА эй!». Шоу было посвящено 65-летию Бари Алибасова. Костюмы для шоу создал всемирно известный модельер Вячеслав Зайцев.

В январе 2013 года в Киеве был снят клип на новую песню Бари Алибасова «Дышу я тобой». НА-НА предстали в образе космонавтов, вернувшихся на Землю. Клип «Дышу я тобой» набрал в «Youtube» около пяти миллионов просмотров. В этом же месяце в Ледовом Дворце Спорта Санкт-Петербурга состоялся концерт группы НА-НА, артистам была вручена премия «Звуковая дорожка» газеты «Московский комсомолец». В июне 2013 года НА-НА получила премию «Звезда дорожного радио» от радиостанции «Дорожное радио». За три последних месяца 2013 года группа дала около 80 концертов в России и за рубежом.

2014 год

Зимой 2014 года Бари Алибасов в сопровождении группы НА-НА пронёс в Кронштадте Олимпийский факел зимней Олимпиады в Сочи. В рамках Олимпиады-2014 группа дала шесть концертов для участников зимних Олимпийских игр. В июне 2014 года, в рамках «Проекта 5775» студии «SIRECORDS» группа НА-НА приняла участие в записи песни самой долгоиграющей песни «Аллилуйя». По словам одного из организаторов этого музыкального марафона, продюсера Игоря Сандлера, «песня будет длиться два дня. Её споют 5775 людей со всего мира. Каждый будет петь от 3-х до 23-х секунд. Композицию уже исполнили многие артисты — от Иосифа Кобзона до „Бурановских бабушек“. Несколько фраз спели Бари Алибасов и группа НА-НА».

14 июня 2014 года к 25-летию группы «НА-НА» на Первом канале телевидения вышел часовой документальный фильм о группе НА-НА — «Всё перемелется, родная…». В июле 2014 года группа НА-НА дала сольный концерт в рамках легендарного международного джазового фестиваля «Montreux Jazz Festival» в городе Монтрё в Швейцарии. Летом 2014 года группа НА-НА гастролировала в Турции и на Кипре.

Осенью 2014 года группа НА-НА дала концерт в женской колонии в Калужской области. По словам Владимира Политова, «на территории колонии под открытым небом поставили стулья, сделали импровизированную сцену и мы стали петь свои самые известные песни». Вячеслав Жеребкин вспоминал: «На сцене устроили привычную вакханалию, вытащили всех танцевать. Уже при выходе нам шептали: „Что вы натворили? Девчонки же теперь уснуть не смогут!“».

В 2014 году в честь 25-летия группы НА-НА были даны два концерта в Государственном театре киноактёра. В концерте принимал участие первый солист группы — Владимир Лёвкин.

2015 год

В конце 2015 года у группы состоялись гастроли по Европе в составе: Владимир Политов — Заслуженый артист РФ — гитара, вокал, Вячеслав Жеребкин — Заслуженный артист РФ,бас-гитара, вокал, Леонид Семидьянов — бас-гитара, скрипка, вокал, композитор, Михаил Игонин — вокал, ударные, Павел Воробьёв — клавишные, аранжировщик.

Группа НА-НА дала 22 концерта в Германии. Тур завершился в Лондоне. После каждого концерта зрители ждали артистов, чтобы получить автографы и сфотографироваться.

Участники группы

На ноябрь 2015 года в состав группы входят четыре солиста: Владимир Политов, Вячеслав Жеребкин, Михаил Игонин, Леонид Семидьянов.

Текущий состав

Владимир Политов

Родился 6 декабря 1970 года в якутском посёлке Батагай. Владимир занимался в музыкальной школе, где последовательно учился игре на двух инструментах — кларнете и классической гитаре. После школы Владимир Политов поступил в Рижский институт инженеров гражданской авиации. Вокальным дебютом Владимира Политова стала песня «Если б не было ночей», но визитной карточкой певца является песня «Фаина». Заслуженный артист Российской Федерации.

Вячеслав Жеребкин

Родился 30 августа 1968 года в посёлке Мещерино (Московская область). С детства занимался футболом, боевыми искусствами и музыкой. После окончания школы работал на заводе, а по вечерам играл в ансамбле. Овладел игрой на бас-гитаре. Служил в танковой части. До прихода в группу НА-НА работал с Владимиром Асимовым в коллективе Льва Лещенко. С 1991 года Вячеслав Жеребкин стал бас-гитаристом в группе НА-НА. Исполнил хит «Белый пароход» и многие другие. Заслуженный артист Российской Федерации.

Михаил Игонин

Михаил Игонин родился 20 июля 1990 года в городе Волжском. Учился в музыкальной школе по классу фортепиано. Освоил сольфеджио, актёрское мастерство, пел в хоре. Закончил две школы ударных инструментов — джазовое направление и тяжёлый рок. Создал рок-группу нетрадиционного состава — клавишные, гитары и духовые инструменты. Выступал с разными коллективами, играл на барабанах. Впервые встретился с группой НА-НА в 2009 году на их гастролях в Волгограде. Постоянного ударника на тот момент у группы не было. Дебют Михаила Игонина понравился Алибасову и он предложил дальнейшее сотрудничество. В 2014 году тот переехал в Москву и присоединился к группе: сначала в качестве ударника, затем — солиста.

Леонид Семидьянов

Родился 8 сентября. Его родители — музыканты. Учился в Москве в Государственном музыкально-педагогическом институте им. Ипполитова-Иванова и в Государственной классической академии им. Маймонида, где получил высшее музыкальное образование. До прихода в НА-НА служил в театре музыки и драмы Стаса Намина, пел в рок-операх, мюзиклах и драматических спектаклях. Играл как артист-вокалист в американском мюзикле «Волосы», в рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда!» (пел в оригинальной версии на английском языке). В группу НА-НА пришёл в 1998 году как бас-гитарист. Пишет музыку, стихи. Записал три альбома собственных песен. Написал роман в стихах, по которому продюсер Яна Шевченко поставила мюзикл «Сколько стоит любовь» — первый эротический мюзикл в Москве. В 2015 году вернулся в группу НА-НА. Семидьянов работал в группе с 1998 года по 2005 год. В 2015 году, после 10-летнего перерыва, вернулся в коллектив.

Бывшие участники, повлиявшие на репертуар группы

Владимир Лёвкин

Родился 6 июня 1967 года в Москве. Служил на Северном флоте, в судоремонтном батальоне. Играл в батальонном ансамбле «Горизонт» на гитаре, и в духовом оркестре. В НА-НА прошёл по конкурсу, объявленному Алибасовым в 1989 году. Как основной солист группы стал девятикратным лауреатом национальной музыкальной премии «Овация». В 1999 году Лёвкин ушёл из группы и занялся сольной карьерой.

Владимир Асимов

Родился 16 апреля 1967 года в городе Мытищи (Московская область). Окончил Таллиннское мореходное училище. В 1992 году стал солистом группы НА-НА. Песни «Еду к миленькой» и «Где ты была» в его исполнении стали хитами. Покинул группу НА-НА в марте 2003 года и начал сольную карьеру.

Павел Соколов

Родился 19 апреля 1974 года в городе Коряжма. С 14-летнего возраста и по 1995 г. работал артистом балета в группе НА-НА. С 1997 года стал солистом. В июне 2008 года Соколов покинул группу и занялся сольной карьерой.

Драматичные события, конфликты

• В 1991 году Валерий Юрин объявил об уходе из группы НА-НА. Алибасов разрешил ему использовать имя и частично репертуар НА-НА до создания собственной программы, но не более одного года. Однако Юрин продолжал петь песню «Фаина» под фонограмму Владимира Политова и после истечения этого срока. 17 декабря 2013 года Алибасов подал заявление в УЭБиПК ГУ МВД по городу Москве о нарушении авторских прав.
• В сентябре 1992 года во время войны в Абхазии на аэродроме города Тбилиси группа НА-НА, находившаяся на борту взлетающего самолёта, попала под обстрел. Благодаря профессиональным действиям лётчиков трагедии удалось избежать. На границе с Цхинвалом автобус с артистами был захвачен боевиками. Когда выяснилось, что это исполнители песни «Фаина», их отпустили.
• В 1993 году во время конфликта между Борисом Ельциным и председателем Верховного совета России Русланом Хасбулатовым,НА-НА выступила на Васильевском спуске в поддержку Ельцина. После провала импичмента Борис Ельцин появился на Красной площади и спел вместе с группой НА-НА с грузовика песню «Крошка моя».
• В начале 1997 года группа НА-НА выиграла судебный иск против газеты «Мегаполис-экспресс». Суд вынес решение о выплате газетой группе НА-НА штрафа в размере 130 миллионов рублей.
• 1 января 2011 года авиалайнер Ту-154Б-2 RA-85588, в котором должна была лететь группа НА-НА, сгорел в Сургуте на взлётной полосе. Группа успела покинуть самолёт до того, как пожар охватил весь самолёт. Но в огне сгорели все личные вещи и документы солистов.
• В 2012 году трагедией для группы НА-НА стала смерть поклонницы Маргариты Гилёвой. Её из ревности убила другая поклонница группы.

Благотворительная деятельность

• 1993 год. Группа НА-НА вместе с солистом группы «Modern Taking» Томасом Андерсом провела в Кремле акцию «Помоги!», средства от которой были перечислены на лечение российских детей в Германии.
• 2000 год. Группа НА-НА организовала благотворительный концерт на Красной площади в Москве в поддержку Югославии, собрав более 100 тысяч зрителей.
• Группа НА-НА участвовала в благотворительной акции госпиталю Военно-воздушных войск и госпиталю Военных Внутренних Сил 2014 год. В 2014 году в рамках благотворительной акции группа выступила в женской колонии в Калужской области.
• 19 сентября 2014 года группа НА-НА приняла участие в музыкальном благотворительном марафоне в поддержку детей — подопечных фонда «Будь человеком!». В акции участвовало около 500 гостей — меценаты, бизнесмены, артисты. На благотворительном аукционе были предоставлены лоты от известных спортсменов, художников, модельеров, музыкантов. Все собранные средства были перечислены на лечение детей.

В декабре 2014 года группа НА-НА участвовала в благотворительной акции в помощь пациентам Комплексного реабилитационно-образовательного центра для детей с ДЦП (Москва).

Награды и достижения группы «На-На»

• Группа НА-НА 12 раз получала национальную премию в области музыки «Овация».
• Заложены именные «звёзды» на «Аллеях звёзд»: Москва (26 апреля, 1998), Аткарск (1998), Ялта (1999), Новороссийск (2009).
• Три гран-при на конкурсе «Шлягер-93» в Санкт-Петербурге.
• В 1997 году все солисты группы награждены орденом Александра Невского.
• В 1998 году Российское Дворянское собрание присвоило каждому солисту НА-НА графский титул.
• 21 декабря 2001 года солистам группы НА-НА присвоено звание «Заслуженный Артист Российской Федерации».
• В 2005 году в Татарстане каждому солисту группы НА-НА присвоено звание «Почётный гражданин Казани».
• В 2013 году в Чечне группе НА-НА вручили медали «За отличие в службе».
• В 2013 году «Дорожное радио» вручило группе НА-НА премию «Звезда дорожного радио».
• В 2014 году солисты НА-НА за участие в благотворительных концертах в горячих точках и для раненых в госпиталях, получили от руководства МВД благодарственные грамоты и подарки.

«На-На» в кино

• 1992 — «Солнце, воздух и… „На-На“»
• 1993 — «Праздник по имени „На-На“»
• 1995 — «Старые песни о главном»
• 1995 — «На-Настальгия»
• 1997 — «Старые песни о главном-3»
• 1997 — «Ералаш» (Выпуск № 123)
• 1999 — Цикл музыкальных фильмов к 10-летию группы
• 2001 — «Пролетая NA-NA!-над Калифорнией»
• 2011 — Бенефис «Уй, На-На» (НТВ)
• 2014 — «Всё перемелется, родная…» (телеканал «Первый канал»)

Дискография

Студийные альбомы

• 1989 — «Не женись»
• 1991 — «На-На-91»
• 1992 — «Фаина»
• 1993 — «Красивая»
• 1995 — «На-Настальгия»
• 1995 — «Цветы» (на тайском языке)
• 1996 — «Ночь без сна»
• 1997 — «Прикинь, да?»
• 1998 — «Whose were the days» (на французском языке)
• 1998 — «Вся жизнь — игра»
• 1999 — «На-На над землёй»
• 2003 — «Особая энергетика» part 1
• 2007 — «Особая энергетика» part 2
• 2011 — «Возрождение»
• 2013 — «Legendary vol. 1» (англоязычный)

Концертные альбомы

• 1997 — «На-На Live»
• 2000 — «На-На-2000»
• 2002 — «Мы вернулись»
• 2009 — «На-На 1989—2009»

Сборники

• 1996 — «Лучшие песни „На-На“»
• 2000 — «На-На Hits»
• 2012 — «На-На Hits II»
• 2013 — «Водоросли и Каучук»

Переиздания

• 2001 — «Фаина»
• 2006 — «Ночь без сна»
• 2007 — «Прикинь, да?»
• 2008 — «Whose were the days»
• 2008 — «На-На» (Demo-альбом 1989 года)
• 2009 — «На-На над землёй»

Ссылки

• [www.na-nax.com/ Официальный сайт группы «На-На»]

в социальных сетях  

• [na-nax.com/ru/na-nax/70-2010-02-09-17-02-01/794-2011-03-23-08-17-18.html Официальные страницы группы «На-На» в социальных сетях]
• Официальный аккаунт группы «На-На» в «Твиттере»
• [group_nana.livejournal.com/ group_nana] — сообщество «группы «На-На»» в «Живом Журнале»
• [vk.com/nana_official Официальная страница группы «На-На»] в социальной сети «ВКонтакте»

Сайты солистов группы (бывших и настоящих)

• [www.asimov.ru/ Официальный сайт Владимира Асимова]
• [www.politov.com/ Официальный сайт Владимира Политова]
• [vlevkin.com/ Официальный сайт Владимира Лёвкина]

Отрывок, характеризующий На-На

Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.