Бархатная революция

«Ба́рхатная револю́ция» чеш. Sametová revoluce / «Нежная революция» словацк. Nežná revolúcia
Трибуна демонстрантов у памятника Святому Вацлаву в Праге
Страна	Чехословакия Чехословакия
Дата	ноябрь—декабрь 1989 года
Причина	Отвержение обществом режима КПЧ
Основная цель	Отстранение КПЧ от власти
Итог	Ликвидация коммунистического режима
Движущие силы	Гражданский форум, Общественность против насилия
Число участников	от 10 тысяч (17 ноября 1989, Прага) до 300 тысяч (26 ноября 1989, Прага)
Противники	Народная милиция, Корпус национальной безопасности (17 ноября 1989)
Ранено	более 500 (17 ноября 1989)

«Ба́рхатная револю́ция» (чеш. Sametová revoluce, словацк. Nežná revolúcia — «Нежная революция») — мирное гражданское восстание в Чехословакии в ноябре — декабре 1989 года. Привела к сравнительно быстрому отстранению от власти коммунистической партии и организованному демонтажу социалистического режима ЧССР. Несмотря на первоначальные столкновения демонстрантов с силовыми структурами КПЧ, в целом революция осуществилась бескровно, в связи с чем и получила своё название.

Хронология событий

• 17 ноября — массовая студенческая демонстрация
• 18 ноября — к акциям студентов присоединилась творческая интеллигенция из театров.
• 21 ноября — оппозицию поддержал примас Чехии, архиепископ Пражский кардинал Франтишек Томашек.
• 23 ноября — многотысячная рабочая демонстрация в поддержку студентов на Вацлавской площади.
• 27 ноября — общенациональная забастовка с требованием отказа компартии от однопартийного правления.
• 28 ноября — переговоры лидеров Гражданского форума с представителями правительства ЧССР; рабочий лидер кузнец Петр Миллер требует от премьера Ладислава Адамеца отставки кабинета.
• 29 ноября — Парламент отменил статью конституции о ведущей роли КПЧ.
• 10 декабря — Густав Гусак сформировал первое с 1948 года некоммунистическое правительство.
• 21 декабря — экстренно созванный съезд КПЧ избрал новое руководство (Ладислав Адамец, Василь Могорита), заявил о признании партией принципов демократии, отмежевался от идеологии сталинизма, распустил партийные вооружённые формирования.
• 29 декабря — Парламент избрал Вацлава Гавела на пост президента.

Развитие событий

В 1988 году начались первые открытые проявления оппозиционных настроений в обществе, в виде манифестаций по юбилейным датам истории страны (1918, 1938, 1968), разогнанных полицией. Первым выступлением стала демонстрация со свечами в Братиславе 25 марта 1988 года, организованная католическими активистами. В январе 1989 года, с 15 по 24 января, при поддержке церкви была организована серия массовых манифестаций, посвященных формально 20-летнему юбилею самосожжения студента Яна Палаха; полиция ответила разгонами, репрессиями и арестами. Примерно с осени 1989 года начался процесс демонтажа социалистической системы, сопровождаемый массированными демонстрациями.

Вечером 16 ноября в Братиславе состоялось протестное шествие студентов, в котором приняло участие около 300 человек. Местом встречи была площадь Мира (ныне Годжова площадь), откуда колонна прошла на площадь СНП, где тогда находилось Министерство образования. Демонстрация постепенно переросла в общественную дискуссию на площади Гвездослава, после чего толпа студентов постепенно разошлась. Официальной целью шествия был протест против проекта закона о высшем образовании, и за академические свободы. Однако, протестующие требовали и освобождения из заключения политика Яна Чарногурского, настоящую демократию, свободу перемещений и т. д.

Начало революции положила студенческая демонстрация 17 ноября, в годовщину похорон Яна Оплетала (чешского студента, погибшего в 1939 году во время протестов против нацистской оккупации Чехословакии), сперва проходившая под сугубо студенческими лозунгами, потом приобретшая политическое звучание, жестоко разогнанная полицией.

Детонатором антиправительственных выступлений стали слухи, распространившиеся днем позже, об убийстве одного из студентов. «Жертвой» стал студент Мартин Шмид, который якобы погиб в результате применения силы полицией при разгоне демонстрации. Это ключевое событие «Бархатной революции» оказалось спектаклем, устроенным спецслужбами самого правящего режима ЧССР. В действительности убитого студента изображал лейтенант госбезопасности Людвик Зифчак, который утверждает, что получил приказ сделать это лично от генерал-лейтенанта Алоиза Лоренца. В научной литературе до сих пор интенсивно обсуждается версия о роли чехословацких спецслужб и реформистского крыла компартии (предположительно во главе этих сил стоял Любомир Штроугал) в организации демонстраций.

20 ноября студенты столицы объявили о забастовке, которую сразу же в течение первого дня, поддержали практически все высшие учебные заведения страны. Одновременно в центре Праги и в других городах начались массовые демонстрации (в столице ежедневное количество их участников достигало четверти миллиона человек). К акциям студентов присоединились представители интеллигенции, а впоследствии и коллективы многих предприятий страны.

Лидеры неофициальных группировок, которые образовали в Чехии и Моравии политическое движение «Гражданский форум» (в Словакии аналогичное движение получило название «Общественность против насилия» (ОПН)), возглавили народное недовольство, сумели придать ему организованный характер и в течение нескольких недель добиться коренных изменений в общественно — политической жизни Чехословакии.

21 ноября оппозицию поддержал примас Чехии, архиепископ Пражский кардинал Франтишек Томашек.

23 ноября к студентам присоединились рабочие, явившиеся многотысячной демонстрацией на Вацлавскую площадь.

Под давлением оппозиции и массовых демонстраций 24 ноября руководство Коммунистической партии Чехословакии во главе с Милошем Якешем ушло в отставку. Новым генеральным секретарем партии был избран Карел Урбанек.

На пятый день демонстраций протеста ушло в отставку политбюро ЦК КПЧ. Оппозиции предложили четвертую часть мест в новом правительстве, но это предложение не было принято. Поскольку новое правительство отказалось безоговорочно передать власть оппозиции, она перешла к следующему акту революции. 26 ноября в центре Праги состоялся грандиозный митинг, на следующий день началась всеобщая забастовка. Стала очевидной невозможность силового подавления протестов, которого в предыдущие дни добивалось консервативное крыло КПЧ во главе с секретарём пражского горкома Мирославом Штепаном, также ушедшим в отставку.

Новое руководство КПЧ попыталось войти в контакт с лидерами протестного движения. Посреднические услуги ещё с весны предлагала группа «Инициатива Мост», созданная поэтом Михаилом Горачеком и рокером Михаилом Коцабом. Генеральный секретарь Карел Урбанек и премьер-министр Ладислав Адамец (считавшийся единомышленником Штроугала) рассчитывали договориться о разделе власти с сохранением ключевых позиций за «обновлённой» КПЧ. Однако эти расчёты не оправдались.

28 ноября состоялась встреча делегации правительства Чехословакии и правящего Народного Фронта с представителями оппозиционного Гражданского форума. Правительственную делегацию возглавлял Ладислав Адамец, оппозиционную — Вацлав Гавел. Лидер рабочего движения Петр Миллер потребовал отставки правительства ЧССР. По итогам встречи было принято решение об отмене закреплённого в конституции положения о руководящей роли коммунистической партии. 29 ноября парламент отменил эту статью.

10 декабря президент Чехословакии Густав Гусак ушёл в отставку и было сформировано новое коалиционное правительство национального согласия, в котором коммунисты и оппозиция получили одинаковое количество мест.

Была осуществлена «реконструкция» парламента, где КПЧ утратила большинство. Прекратили свою деятельность и органы и организации КПЧ в армии, пограничных войсках, войсках МВД, корпусе национальной безопасности, органах прокуратуры, юстиции и др.

На своём внеочередном съезде (20-21 декабря) КПЧ отмежевалась от сектантско-догматической модели партии и общества. Была принята программа действий КПЧ «За демократическое социалистическое общество». Отменен партийный устав, вместо этого принят демократичный временный регламент. Радикально сокращён аппарат партии, распущены партийные вооружённые формирования. Пересмотрена оценка событий 1968—1969 годов, объявлено о намерении выработать новый взгляд на историю партии, начиная с момента её образования. Ряд бывших руководителей КПЧ исключён из партии; Мирослав Штепан арестован и осуждён за злоупотребление властью.

Изменение политической системы повлекло за собой стремительное вхождение новых лиц в состав государственной элиты. Ядро этой новой политической элиты составили чехословацкие диссиденты 1970—1980-х годов (прежде всего Вацлав Гавел), а также представители статусной интеллигенции и консультативного аппарата прежних партийно-государственных структур (знаковая фигура — Вацлав Клаус).

29 декабря 1989 года реорганизованный парламент избрал своим председателем Александра Дубчека, главного инициатора курса реформ 1968—1969 годов, известных как «Пражская весна», а президентом ЧССР — писателя, правозащитника, главу «Гражданского форума» Вацлава Гавела.
Новое руководство Чехословакии приняло курс на утверждение политического плюрализма, рыночной экономики.

Результаты Бархатной революции

Успех Бархатной революции был обеспечен благоприятной международной обстановкой (падение Берлинской стены и «перестройка» в СССР).

Победа новых политических сил привела к восстановлению законодательной и исполнительной власти на федеральном уровне и местных органов власти. В июне 1990 года были проведены выборы в Федеральное собрание, в ноябре 1990 года — в местные советы.

В предвыборный период «Гражданский форум» и ОПН трансформировались в движение, объединившее беспартийных граждан и мелкие партии. Возрождённые партии, а также те, которые играли второстепенную роль при коммунистах, развернули с «Гражданским форумом» и ОПН борьбу на конкурентной основе. В 1990 году в Чехословакии насчитывалось уже около 40 партий.

29 марта 1990 года Федеральное собрание отменило старое название страны — Чехословацкая Социалистическая Республика; в апреле оно было заменено новым названием — Чешская и Словацкая Федеративная Республика. С 1 января 1993 года существуют два независимых государства — Чешская и Словацкая республики.

В Чехии и Словакии день 17 ноября объявлен Днём борьбы за свободу и демократию.

Происхождение названия

Откуда произошло название «Бархатная революция», досконально неизвестно. Петр Питгарт утверждает, что название было придумано иностранными журналистами. По другой информации, автором термина стала пресс-секретарь Гражданского форума Рита Климова (первая супруга Зденека Млынаржа, в 1990—1991 посол Чехословакии в США).

В Словакии этот термин не употреблялся: от начала событий использовалось название «Нежная революция». Это выражение в контексте «Та ваша революция — такая другая, такая нежная» впервые публично употребил Владимир Минач в телевизионной беседе со студентами в ноябре 1989.

Другие значения

Термин «Бархатная революция» применяется и в других восточноевропейских странах, где в конце 1980-х — начале 1990-х произошёл бескровный (исключение — Румыния) переход от социалистической системы к либеральной (см. Революции 1989 года). Впоследствии термин «Бархатная революция» стал применяться для обозначения ненасильственной революции вообще. СегодняК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) на сменуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) этому термину приходит похожийК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) — «Цветная революция».

В кино

• Коля (фильм)

См. также

• Дефисная война

Литература

• Garton Ash T. The Magic Lantern: The Revolution of '89 Witnessed in Warsaw, Budapest, Berlin and Prague : [англ.]. — Random House, 1990. — 156 p. — ISBN 978-0-394-58884-1.</span>
• Mücke P., Vanek M. Velvet Revolutions: An Oral History of Czech Society : [англ.]. — Oxford University Press, 2016. — 264 p. — ISBN 978-0-19-934272-3.</span>

Ссылки

• [charter97.org/ru/news/2009/11/17/23740/ Как рушатся диктатуры: 20 лет «бархатной» революции в Чехии и Словакии]

Отрывок, характеризующий Бархатная революция

Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.