Эко, Умберто

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Умберто Эко»)
Перейти к: навигация, поиск
Умберто Эко
Umberto Eco
Дата рождения:

5 января 1932(1932-01-05)

Место рождения:

Алессандрия, Пьемонт, Италия

Дата смерти:

19 февраля 2016(2016-02-19) (84 года)

Страна:

Италия Италия

Научная сфера:

философия, семиотика, медиевистика

Место работы:

Болонский университет

Альма-матер:

Туринский университет

Известен как:

писатель и профессор нескольких университетов, автор исследований в различных отраслях филологической науки

Награды и премии:
Сайт:

[umbertoeco.it/ Официальный сайт (итал.)]

Подпись:

Умбе́рто Э́ко (итал. Umberto Eco; 5 января 1932, Алессандрия, Пьемонт, Италия — 19 февраля 2016[1][2][3], Милан, Ломбардия, Италия) — итальянский учёный, философ, специалист по семиотике и средневековой эстетике, теоретик культуры, литературный критик, писатель, публицист.





Биография

Умберто Эко родился в Алессандрии (небольшом городке в Пьемонте, неподалёку от Турина). Его отец, Джулио Эко, работал бухгалтером, а впоследствии был участником трёх войн. Во время Второй мировой войны Умберто и его мать, Джованна, переехали в небольшую деревню в горах Пьемонта. Дед Эко был подкидышем, по принятой в то время в Италии практике ему была присвоена фамилия-аббревиатура от Ех Caelis Oblatus, то есть «дарованный небесами»[4][5]

Джулио Эко был одним из тринадцати детей в семье и хотел, чтобы его сын получил юридическое образование, но Умберто поступил в Туринский университет, чтобы изучать средневековую философию и литературу, и в 1954 году его окончил (бакалавр философии). Во время обучения Умберто стал атеистом и покинул Католическую Церковь[6][7].

Умберто Эко работал на телевидении, обозревателем крупнейшей газеты «Эспрессо» (итал. L’Espresso), преподавал эстетику и теорию культуры в университетах Милана, Флоренции и Турина. Приват-доцент эстетики (1961). Профессор семиотики Болонского университета (с 1975 года). Почётный доктор множества иностранных университетов (в частности, Париж III (1989), Афинского (1995), МГУ (1998), Иерусалимского (2002), др.)[8]. Кавалер французского Ордена Почётного легиона (2003).

С сентября 1962 года был женат на немецкой преподавательнице искусств Ренате Рамге. У пары родились сын и дочь.

Эко скончался в своём доме в Милане вечером 19 февраля 2016 года[9] от рака поджелудочной железы, с которым боролся два года[10]. 23 февраля 2016 года в замке Сфорца в Милане прошла церемония прощания[11].

Научные работы

Умберто Эко затрагивал широкий спектр вопросов на протяжении плодотворной научной карьеры. Он занимался исследованиями средневековой и современной эстетики, массовой культуры, разработал собственную теорию семиотики. Одной из центральных для него была проблема интерпретации: взаимоотношения читателя и автора, «роль читателя»[12][13].

Ранние работы

«Эволюция средневековой эстетики» (Sviluppo dell’estetica medievale, 1959) посвящена проблеме развития идеи Прекрасного в средневековой философии. В оказавшей значительное влияние на дальнейшее развитие наук о культуре второй половины XX века работе «Открытое произведение» (Opera Aperta, 1962) Эко выдвигает идею незавершенности произведений культуры, их открытости для разнообразных интерпретаций[14]. В центре внимания автора — феномен «открытого произведения», то есть такого, в котором резко возрастает творческая роль «исполнителя», не просто предлагающего ту или иную трактовку, но становящегося реальным соавтором. Эко не замыкается в искусствоведческой проблематике, он оперирует аналогиями и понятиями из современной математики, физики, теории информации; не упускает из виду социальные аспекты искусства. Отдельная глава посвящена влиянию дзэн-буддизма на западную культуру. В «Поэтики Джойса» (Le poetiche di Joyce, 1965) Эко максимально подробно исследует универсум Джойса, в особенности двух его монументальных произведений: «Улисс» и «Поминки по Финнегану».

Исследования культуры

Эко долгое время занимался изучением различных форм культуры — от «высокой литературы» западной традиции до массовой культуры. C одной стороны, его исследования отражали происходившие эпистемологические изменения в статусе элитарной и массовой культуры, приведшие к постмодернистскому размыванию границ между двумя областями. С другой стороны, Эко рассматривал культурное поле в холистском ключе, как область символического производства, где обе формы культуры не просто сосуществуют, а являются взаимозаменяемыми и взаимодополнительными [15]. В 1960—1970-е годы Эко придерживался модернистского подхода в анализе культуре; в сфере его интересов были популярные романы XIX—XX веков и различные формы массовой коммуникации (телевидение, мультфильмы, песни, кинофильмы)[16]. В монографии «Апокалиптические и интегрированные интеллектуалы: массовые коммуникации и теории массовой культуры» (1964) учёный обсуждает широкий спектр тем: комиксы, музыку, радио, различные литературные жанры (научная фантастика, готика, нуар). В «Деле Бонда» (1965) анализируются генезис и структура романов о Джеймсе Бонде, их социальные и идеологические модели, воздействие книг и фильмов на читателя и зрителя. В сборнике «Супермен для масс» (1976) учёный рассматривает романы-бестселлеры XVIII—XX веков — от Уильяма Бекфорда и Александра Дюма до Яна Флеминга[17]. Наиболее ярким образцом критики современных «мифологий» является очерк «Миф о супермене», включенный затем в книгу «Роль читателя. Исследования по семиотике текста» (1979). Анализируя мифологическую структуру сюжетов о Супермене, Эко показывает абсурдность, парадоксальное несоответствие между виртуальным всесилием героя и малым масштабом его реальных дел. Согласно Эко, такой парадокс неизбежен: миф заключает в себе идеологическое послание. Супермен должен вершить добро с помощью малых дел, поскольку он есть «совершенный образец гражданского сознания, полностью отделенного от сознания политического», не способного к целостному осознанию мира[18].

Структурализм и теория семиотики

Отталкиваясь от ранних работ по средневековой эстетике и литературоведению в 1970—1980-е годы учёный разработал теорию семиотики. В работе «Отсутствующая структура: введение в исследование по семиологии» (La struttura assente, 1968) Эко критикует положения структурализма, неосознанно претендующего, по мнению Эко, на статус новой религии с божеством-структурой в центре. Учёный отвергает онтологический подход к структуре (в природе и культуре не существует никаких «пра-структур») и рассматривает её в методологическом плане, как действенную модель, а не объект исследования[14]. Автор привлекает множество примеров из разнообразных областей человеческой деятельности, среди которых — архитектура, живопись, музыка, киноискусство, реклама, карточные игры. Работа «Форма содержания» (1971) рассматривает вопросы семантики[14].

Семиотическую концепцию Эко развил в главных трудах по семиотике — «Трактате по общей семиотике» (1975) и «Семиотике и философии языка» (1984). В «Трактате по общей семиотике» (1975) учёный систематизирует современную семиотику и обращается когнитивно-интерпретативной семиотике Чарльза С. Пирса, пытаясь совместить её со структуралистским подходом Луи Ельмслева[19] [14] . Обращение к Пирсу позволяет переосмыслить положения ранних работ и выйти за рамки структурализма: Эко постепенно переводит структуралистские коды в теорию интерпретации, такую версию семиотики, в которой конструирование значений является динамическим процессом[20]. Эко отталкивается от идеи Пирса о «неограниченном семиозисе», однако стремится избежать бесконечного количества значений и, одновременно, унивокальности; неограниченный семиозис становится чем-то вроде средней позиции по отношению к позиции читателя и больше соответствует «интерпретанту» Пирса (узнавание чего-то нового о «значении» при понимании знаков)[21][22].

В «Трактате…» Эко так определяет семиотику[23]:

Семиотика занимается всем, что может считаться знаком.

«Трактат по общей семиотике» представляет теорию кодов и производства знаков. Эко выделяет два вида кодов. Во-первых, однозначные коды (например, азбука Морзе), в которых определённый ряд сигналов (точки и тире) соответствует знаковому ряду (например, буквам алфавита). Этот вид кодов широко распространён; так, связь между ДНК и РНК в биологии можно рассматривать как однозначный код. Другой тип кода соответствует структуре языка и его специфической организации, соссюровскому разделению между речью (языковой акт) и языком (грамматика, синтаксис, система); или, в терминах Л. Ельмслева, разделению языка на планы выражения и содержания. Этот вид кода Эко называет «S-код» (семиотический код), который может быть «денотацией» (когда высказывание понимается буквально) или «коннотацией» (когда возникает код в коде). Несмотря на сходство с лингвистикой де Соссюра, у Эко S-код имеет более динамический характер. Во-первых, смысл знаконосителя (sign-vehicle Пирса; например, слово или образ), не зависит от предполагаемого реального объекта. Иными словами, необходимо избегать «референциального заблуждения»: знаконоситель «собака» не является эквивалентом какой-либо конкретной собаки (то есть реального объекта), а относится ко всем собакам. Ярким примером может служить «тем не менее» — код в чистом виде, не имеющий референта. Во-вторых, коды существуют в контексте социальной и культурной жизни. Как пишет Эко[24], «культурные единицы» суть

…знаки, которые социальная жизнь предоставила в наше распоряжение: образы, интерпретирующие книги; соответствующие ответы, интерпретирующие двусмысленные вопросы; слова, интерпретирующие дефиниции и наоборот.

В отличие от теорий Фреге или Гуссерля, для Эко социальный аспект знаков важнее их отношения к реальным объектам: развитие общества зависит не от материальных объектов, а от культурных единиц, которые «универсум коммуникации пустил в обращение вместо вещей»[22]. Знаконоситель даёт нам информацию о той или иной культурной единице. Согласно Эко, поскольку теория кодов учитывает статус знака как культурной единицы, то она может объяснить множество смыслов знаков, связь смыслов с компетентностью носителя языка, процесс создания смыслов. Язык как код соответствует компетентности его носителя; даже если код используется «некомпетентно» (например, «снег — это арахисовая паста»), то язык способен ответить смехом. Таким образом, смех, ложь, трагедия и другие элементы фундаментальны для семиотического понимания кода, хотя они и исключаются из понятия языка в семантическом подходе[24]. Семантическое поле вовлечено во «множественные смещения», которые делают невозможным бинарное понятие кода. Для Эко основные лингвистические коды составляют «сложную сеть субкодов». Предложенная им так называемая «модель Q» есть модель языкового творчества, в которой новая информация может быть выведена из неполных данных. Код изменяется в зависимости от компетентности носителей языка[24].

Другим аспектом теории кодов является концепция производства знаков. Эко рассматривает легко ассимилируемые кодом элементы (символы у Пирса) и те, чья ассимиляция затруднена (знаки-иконы Пирса). Эко называет их, соответственно, ratio facilis и ratio difficilis. Близость к ratio difficilis повышает «мотивацию» знака объекта, что хорошо видно в знаках-иконах. Однако даже сильно «мотивированные» знаки (например, образ девственницы) имеют конвенциональные элементы. Даже если кажется, что объект или поведение существуют вне кодов, они быстро становятся конвенциональными. Эко ссылается, в частности, на примеры Эрнста Гомбриха о том, что считалось реализмом в истории искусства (например, картины Дюрера). Даже фотография имеет конвенциональные аспекты; оцифровка является по сути формой кодификации и заключает в себе новые возможности воспроизводства[24].

Можно выделить следующие ключевые элементы в типологии производства знаков Эко: физический труд — усилие для производства знака; признание — объект или событие должно быть признано как выражение знакового содержания через следы, симптомы или подсказки; остенсивное определение — объект или акт должны быть образцом класса объектов или актов; реплика: близко к ratio difficilis, однако приобретает свойства кодификации через стилизацию (например эмблемы, музыкальные построения, математические символы); изобретение — наиболее чистый вариант ratio difficilis, который нельзя вывести из существующего кода, основа нового материального континуума[К 1]. Как полагает Эко, в модели Q язык способен изменяться и обновляться, его система открыта и динамична[26].

«Семиотика и философия языка» представляет детальный разбор таких семиотических понятий, как знак, символ, код, значение, метафора, которые анализируются в диахронии. Эко рассматривает, прежде всего, различие между структурой словаря и энциклопедии. Для Эко словарь есть своего рода иерархическое «древо Порфирия», модель определения через роды, виды и свойства. Такой подход соответствует рассмотрению языка как статичной и закрытой системы в конвенциональной лингвистике, что не устраивает Эко, поскольку эта модель не дает удовлетворительного объяснения неограниченному семиозису[27]. Модель энциклопедии, напротив, соответствует сети без центра, лабиринту без выхода. Cловарь ограничен либо по объёму либо в значении; энциклопедия-ризома же имеет структуру карты, а не иерархического древа. Для Эко именно энциклопедия является общей моделью языка, бесконечно открытой для новых элементов[27][22].

Проблема интерпретации и поздние работы

Со второй половины 1970-х годов Эко много занимается проблемой интерпретации[28]. Монография «Роль читателя» (1979) вводит понятие «идеального читателя» — читателя, осознающего существование множества возможностей интерпретации текста. Эко пересматривает свой ранний тезис о бесконечном числе интерпретаций: их количество многочисленно, но не бесконечно. Текст предоставляет возможности для реальных интерпретаций, которые адекватны заложенной в тексте структуре. Из этого, однако, не следует, что конкретный автор может судить о тех или иных интерпретациях его замыслов: скорее, речь о движении в сторону адекватной интерпретации, хотя «идеальный читатель» вовсе не является «совершенным»[21][14].

«Границы интерпретации» (1990) уточняют подход Эко к свободе интерпретации, отвечая на критику со стороны последователей деконструкции Деррида. Монография «Кант и утконос» (1997) завершает теоретические исследования учёного, рассматривая связи между языком, познанием и реальностью. В центре внимания Эко оставались способы означивания внешнего мира: учёный настаивал, что язык не просто опосредует реальность, а участвует в её конструировании; критики считали данный подход идеализмом[23].

В поздних работах Эко постепенно отказывается от общих классификаций и глобальных интерпретаций в пользу «коротких историй», описывающих конкретные формы опыта. Фрагментированность и дифференциация знания существенно сужают возможности общетеоретических построений. В «Канте и утконосе» Эко отмечал[14]:

Если в 1970-е годы казалось возможным соединить разрозненные фрагменты многих семиотических исследований и суммировать их, то сегодня границы этих исследований настолько расширились (захватив область различных эпистемологических наук), что всякую новую систематизацию следовало бы признать опрометчивой.

Сочинения

Романы

«Имя розы» (Il nome della rosa, 1980). Философско-детективный роман, действие которого разворачивается в средневековом монастыре. В 1983 году Умберто Эко пишет небольшую книгу «Заметки на полях „Имени Розы“» (Postille al nome della rosa), в которой открывает некоторые секреты написания своего первого романа и рассуждает о взаимоотношениях Автора, Читателя и Произведения в литературе. В день своего 80-летнего юбилея Эко решил выпустить новую версию своей книги «Имя розы»[29].

«Маятник Фуко» (Il pendolo di Foucault, 1988). Пародийный анализ историко-культурной сумятицы современного интеллигентского сознания, предупреждение об опасности умственной неаккуратности, порождающей чудовищ, от которых лишь шаг к фашистоидному «сперва — сознанию, а затем — и действию», делают книгу не только интеллектуально занимательной, но и актуальной. В одном из своих интервью Эко говорил: «Многие думают, что я написал фантастический роман. Они глубоко ошибаются, роман абсолютно реалистический».

«Остров накануне» (L’isola del giorno prima, 1994). В обманчиво простом повествовании о драматической судьбе молодого человека XVII столетия, о его скитаниях в Италии, Франции и Южных морях, внимательный читатель обнаружит и традиционную для Эко бесконечную гирлянду цитат, и новое обращение автора к вопросам, которые никогда не перестанут волновать человечество, — что есть Жизнь, что есть Смерть, что есть Любовь.

«Баудолино» (Baudolino, 2000). Историко-философский роман о приключениях приёмного сына Фридриха Барбароссы, о его путешествии от городка Алессандрия (где родился сам Умберто) до страны легендарного пресвитера Иоанна.

«Таинственное пламя царицы Лоаны» (La misteriosa fiamma della regina Loana, 2004). В 2005 году роман опубликован на английском языке под названием «The Mysterious Flame of Queen Loana». Роман рассказывает о человеке, потерявшем память в результате несчастного случая. Замечательно при этом то, что главный герой утрачивает память о себе и своих близких, но полностью сохраняет всё прочитанное. Своеобразная читательская биография.

В октябре 2010 года в Италии вышел новый роман Эко «Пражское кладбище» (Il cimitero di Praga)[30]. В декабре 2011 года вышло русское издание романа в переводе Елены Костюкович. После выхода книги в интервью журналу «The Paris Review» Умберто Эко сказал, что, вероятно, не будет больше писать романов[31][32].

В январе 2015 года издательство Bompiani выпустило новый роман Умберто Эко — «Нулевой номер».

Научные, научно-популярные труды, эссе и публицистика

На русском языке издавались также:

«Как написать дипломную работу» (Come si fa una tesi di laurea, 1977).

«Роль читателя. Исследования по семиотике текста» (Lector in fabula. La cooperazione interpretativa nei testi narrativi, 1979). Книга состоит из очерков 1959—1971 годов (Поэтика открытого произведения; Семантика метафоры; О возможности создания эстетических сообщений на языке Эдема; Миф о Супермене; Риторика и идеология в «Парижских тайнах» Эжена Сю; Чарльз Пирс и семиотические основы открытости: знаки как тексты и тексты как знаки; Lector in fabula: прагматическая стратегия в метанарративном тексте), посвящённых различным вопросам и объединённых центральной темой: любой текст (в широком смысле, в том числе картина или фильм) моделирует определенного читателя.

«Искусство и красота в средневековой эстетике» (Arte e bellezza nell’estetica medievale, 1987). Краткий очерк эстетических учений средневековья. Рассматриваются эстетические теории видных средневековых богословов: Альберта Великого, Фомы Аквинского, Бонавентуры, Дунса Скотта, Уильяма Оккама, а также философско-богословских школ: Шартрской, Сен-Викторской.

«Поиски совершенного языка в европейской культуре» (La ricerca della lingua perfetta nella cultura europea, 1993)

«Шесть прогулок в литературных лесах» (Six Walks in the Fictional Woods, 1994). Шесть лекций, прочитанных Умберто Эко в 1994 году в Гарвардском университете, посвящены проблеме взаимоотношений литературы и реальности, автора и текста.

«Пять эссе на темы этики» (Cinque scritti morali, 1997).

Другие работы

Умберто Эко — признанный эксперт в области бондологии, то есть всего того, что связано с Джеймсом Бондом. Изданы следующие работы: итал. Il Caso Bond (англ. The Bond Affair), (1966) — сборник эссе под редакцией Умберто Эко; англ. The Narrative Structure in Fleming, (1982).

Им написано несколько сказок:

Впоследствии эти книги выходили под одной обложкой и получили в русском издании название «Три сказки».

Экранизации произведений

Публикации трудов на русском языке

  • Три сказки. Пер. с итал. М. Визеля. С иллюстр. Эудженио Карми. — М.: ОГИ, 2013. — 112 с. — ISBN 978-5-94282-701-4.

Научные работы

  • Искусство и красота в средневековой эстетике / Пер. с итал. А. Шурбелева (Серия «Библиотека Средних веков»). — М.: Алетейя, 2003. — 256 с. — ISBN 5-89329-640-0.
  • Откровения молодого романиста = Confessions of a Young Novelist / Переводчик: Александр Климин. — Corpus, 2013. — 320 с. — 7000 экз. — ISBN 978-5-17-077819-5..
  • Пять эссе на темы этики / Пер. с итал. Е. Костюкович. — СПб.: Симпозиум, 2005. — 160 с. — ISBN 5-89091-210-0.
    Перв. изд.: СПб.: Симпозиум, Bompiani, 2000. — 160 с. — ISBN 5-89091-125-2.
  • Шесть прогулок в литературных лесах / Пер. с итал. А. Глебовской. — СПб.: Симпозиум, 2002. — 288 с. — ISBN 5-89091-211-9. (Литературная премия имени Александра Беляева 2003 года за перевод).
  • Открытое произведение / Пер. с итал. А. Шурбелева. — М.: Академический проект, 2004. — 384 с. — ISBN 5-7331-0019-2.
  • Эволюция средневековой эстетики / Пер. с итал. Ю. Ильина и А. Струковой (Серия «Художник и знаток»). — СПб.: Азбука-классика, 2004. — 288 с. — ISBN 5-352-00601-8.
  • Поэтики Джойса / Пер. с итал. А. Коваля. — СПб.: Симпозиум, 2006. — 496 с. — ISBN 5-89091-251-8.
  • Отсутствующая структура. Введение в семиологию / Пер. с итал. В. Резник и А. Погоняйло. — СПб.: Симпозиум, 2006. — 544 с. — ISBN 5-89091-252-6.
  • Сказать почти то же самое. Опыты о переводе / Пер. с итал. А. Коваля. — СПб.: Симпозиум, 2006. — 576 с. — ISBN 5-89091-316-6.
  • Поиски совершенного языка в европейской культуре / Пер.с итал. А. Миролюбовой (Серия «Становление Европы»). — М.: Александрия, 2007. — 430 с. — ISBN 978-5-903445-05-9, ISBN 978-5-903445-03-5.
  • Роль читателя. Исследования по семиотике текста / Пер. с англ. и итал. С. Серебряного. — СПб.: Симпозиум, 2007. — 502 с. — ISBN 978-5-8-9091-336-4.
  • Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю / пер. Я. Арьковой, М. Визеля, Е. Степанцовой. — М.: АСТ: Corpus, 2014. — 352 с. — ISBN 978-5-17-083136-4
  • О литературе / пер. С. Сидневой. — М.: АСТ: Corpus, 2016. — 416 с. — ISBN 978-5-17-086204-7

Романы

Заметки и газетные статьи

  • Заметки на полях «Имени розы» / Пер. с итал. Е. Костюкович. — СПб.: Симпозиум, 2005. — 96 с. — ISBN 5-89091-209-7.
  • Картонки Минервы. Заметки на спичечных коробках / Пер. с итал. М. Визеля и А. Миролюбовой. — СПб.: Симпозиум, 2008. — 412 с. — ISBN 5-89091-384-0.
  • Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ / Пер. с итал. Е. Костюкович. — М.: Эксмо, 2007. — 592 с. — ISBN 978-5-699-21165-4.

Учебно-методические работы

  • Как написать дипломную работу. Гуманитарные науки / Пер. с итал. Е. Костюкович. — СПб.: Симпозиум, 2004. — 304 с. — ISBN 5-89091-257-7.
    Др. изд.: Как написать дипломную работу. Гуманитарные науки: Учебно-методическое пособие / Пер. с итал. Е. Костюкович. — 3 изд. — М.: КДУ, 2004. — 240 с. — ISBN 5-98227-043-1.

Книги под редакцией У. Эко

  • История красоты / Под ред. У. Эко. — М.: Слово/Slovo, 2005. — 440 с. — ISBN 978-5-85050-915-6, ISBN 5-85050-850-3.
  • История уродства / Под ред. У. Эко. — М.: Слово/Slovo, 2007. — 456 с. — ISBN 978-5-85050-913-2.
    Др. изд.: История уродства / Под ред. У. Эко. М.: Слово/Slovo, 2013. — 456 с. — ISBN 978-5-387-00571-8.
  • Vertigo. Круговорот образов, понятий, предметов / Под ред. У. Эко. — М.: Слово/Slovo, 2009. — 408 c. — ISBN 978-5-387-00106-2.
  • История иллюзий. Легендарные места, земли и страны / У. Эко. — М.: Слово/Slovo, 2013. — 480 c. — ISBN 978-5-387-00619-7.
  • История Средневековья: энциклопедия под редакцией Умберто Эко. — М. Олма Медиа Групп, 2015. — 447 с. — ISBN 978-5-373-07215-1 .

Совместные работы

Напишите отзыв о статье "Эко, Умберто"

Примечания

  1. [tass.ru/kultura/2684641 Скончался итальянский писатель Умберто Эко], tass.ru  (Проверено 20 февраля 2016)
  2. Troiano, Antonio. [www.corriere.it/cultura/16_febbraio_20/morto-umberto-eco-6a6c8fac-d760-11e5-a4d1-c8704a1e2204.shtml È morto lo scrittore Umberto Eco Ha modernizzato la cultura italiana] (итал.). «Corriere della Sera» (20 febbraio 2016).
  3. Gerino, Claudio. [www.repubblica.it/cultura/2016/02/20/news/morto_lo_scrittore_umberto_eco-133816061/ Morto lo scrittore Umberto Eco. Ci mancherà il suo sguardo sul mondo] (итал.). «La Repubblica» (20 febbraio 2016).
  4. [www.themodernword.com/eco/eco_biography.html A Short Biography of Umberto Eco] 22 March 2004
  5. Umberto Eco le Pavarotti de I’ecriture // L’evenement du jeudi, 1996. Du 22 au 28 fevrier. Цит. по Усманова А. Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. — Мн.: «Пропилеи», 2000. С. 39*
  6. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,1069054-2,00.html A Resounding Eco] in Time, June 13, 2005 quote: "His new book touches on politics, but also on faith. Raised Catholic, Eco has long since left the church. "Even though I’m still in love with that world, I stopped believing in God in my 20s after my doctoral studies on St. Thomas Aquinas. You could say he miraculously cured me of my faith, "
  7. Liukkonen, Petri (2003) [www.kirjasto.sci.fi/ueco.htm Umberto Eco (1932-) — Pseudonym: Dedalus]
  8. [www.umbertoeco.com/en/academic-degrees.html Academic Degrees]
  9. [www.lastampa.it/2016/02/20/edizioni/alessandria/alessandria-piange-umberto-eco-qDRE0ayAkI5ea72bOrPMtL/pagina.html Alessandria piange Umberto Eco].
  10. [www.lastampa.it/2016/02/20/edizioni/alessandria/la-morte-di-eco-il-ricordo-di-gianni-coscia-allapparenza-spavaldo-ma-era-umile-e-timido-IXTU1yCIRBMpNxv7dFGgPJ/pagina.html La morte di Eco, il ricordo di Gianni Coscia].
  11. [ria.ru/world/20160223/1379258161.html Италия простилась с писателем и философом Умберто Эко | РИА Новости]
  12. Bianchi, Gieri, 2009, p. 18.
  13. Lechte, 1998, p. 127.
  14. 1 2 3 4 5 6 Ребеккини, 2006.
  15. Bouchard, 2009, p. 1.
  16. Bouchard, 2009, p. 4.
  17. Bouchard, 2009, p. 2—3.
  18. Dolezel, 1997, p. 112.
  19. Chandler, 2007.
  20. Bianchi, Gieri, 2009, p. 17.
  21. 1 2 Lechte, 1998, p. 128.
  22. 1 2 3 Квиткин, 2001.
  23. 1 2 Chandler D. Eco, Umberto // John Protevi (ed.) The Edinburgh Dictionary of Continental Philosophy. — Edinburgh: Edinburgh University Press, 2005. — P. 162—163. — ISBN 0-7486-1715-9.
  24. 1 2 3 4 Lechte, 1998, p. 129.
  25. O’Neill, 2008, p. 146.
  26. Lechte, 1998, p. 129—130.
  27. 1 2 Lechte, 1998, p. 130.
  28. Bianchi, Gieri, 2009, p. 17—18.
  29. [infox.ru/afisha/book/2012/01/05/Umbyerto_Eko_ispolni.phtml Умберто Эко исполнилось 80 лет]
  30. [www.bigbook.ru/litnews/detail.php?ID=9850 Новый роман Умберто Эко «Пражское кладбище» выйдет в октябре.]
  31. [www.theparisreview.org/blog/2011/11/15/umberto-eco-on-%E2%80%98the-prague-cemetery%E2%80%99/ Umberto Eco on «The Prague Cemetery»] — интерью на сайте The Paris Review (англ.)
  32. [kbanda.ru/index.php/literature-and-publishing/695-umberto-eko-ne-uveren-chto-prodolzhit-literaturnuyu-kareru.html Умберто Эко не уверен, что продолжит литературную карьеру]

Комментарии

  1. Термин «континуум» у Эко отсылает к «досемиотическому опыту», то есть к недифференцированному чувственному опыту, в котором отсутствует означаемое; в поздней работе о Канте Эко соотнес «континуум» с кантовским многообразием ощущений[25].

Литература

  • Dolezel, Lubomir. The Themata of Eco's Semiotics of Literature // Rocco Capozzi (ed.) Reading Eco: An Anthology. — L., N.Y.: Indiana University Press, 1997. — P. 111—120. — ISBN 978-0-585-23526-4.
  • Lechte, John. Eco, Umberto // John Lechte. Fifty Key Contemporary Thinkers. From Structuralism to Postmodernity. — L., N.Y.: Routledge, 1998. — P. 127—131. — ISBN 0-415-05727-2.
  • O’Neill, Shaleph. Interactive Media. The Semiotics of Embodied Interaction. — L.: Springer, 2008. — ISBN 978-1-84800-036-0.
  • Chandler, Daniel. Semiotics: the basics. — L., N.Y.: Routledge, 2007. — ISBN 0–203–01493–6.
  • Bouchard, Norma. Eco and popular culture // Peter Bondanella (ed.) New essays on Umberto Eco. — N.Y.: Cambridge University Press, 2009. — P. 1—16. — ISBN 978-0-521-85209-8.
  • Bianchi, Cinzia; Gieri, Manuela. Eco’s semiotic theory // Peter Bondanella (ed.) New essays on Umberto Eco. — N.Y.: Cambridge University Press, 2009. — P. 17—33. — ISBN 978-0-521-85209-8.

Литература о творчестве У. Эко на русском языке

  • Квиткин С.Б. [anthropology.ru/ru/text/kvitkin-sb/interpretativnyy-aspekt-semioticheskoy-koncepcii-ueko Интерпретативный аспект семиотической концепции У.Эко] // Современная философия как феномен культуры: исследовательские традиции и новации. Серия «Symposium» (Материалы научной конференции). — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. — № 7.
  • Кнабе Г. С. [ec-dejavu.net/f-2/Foucault_s_Pendulum.html Роман Умберто Эко «Маятник Фуко» и обязанность предупреждать] // Кнабе Г. С. Избранные труды. Теория и история культуры. — М.-СПб., 2006, — 1200 с. — ISBN 5-89740-041-5, ISBN 5-8243-0564-1. — С. 952—961.
  • Ребеккини, Дамиано. [magazines.russ.ru/nlo/2006/80/re26.html Умберто Эко на рубеже веков: от теории к практике] // НЛО. — 2006. — № 80.
  • Петров В. О. Умберто Эко как музыковед (осмысливая труд «Открытое произведение») // Композиторская техника как знак: Сборник статей к 90-летию со дня рождения Юзефа Геймановича Кона / ПГК им А. М. Глазунова. — Петрозаводск, 2010. С. 123—130.
  • Усманова А. Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. — Минск: «Пропилеи», 2000. — 200 с. — ISBN 985-6329-29-9.
  • Ичин Корнелия, Йованович Миливое. Заметки к диалогу Умберто Эко с Достоевским («Остров накануне» и «Двойник») // Ичин Корнелия, Йованович Миливое. Элегические раскопки. — Белград: Издательство филологического факультета в Белграде, 2005. — С. 105—115. — ISBN 86-80267-84-8.

Ссылки

На русском языке

В Викицитатнике есть страница по теме
Эко, Умберто
  • [www.zip.org.ua/2007/09/15/magic Наука, технология и магия] на zip.org.ua
  • [inosmi.ru/trend/Umberto_Eco/ Собрание сочинений Умберто Эко] на inosmi.ru
  • [anthropology.ru/ru/texts/eco/index.html Несколько публицистических работ] Умберто Эко
  • [www.livejournal.com/users/labazov/111580.html Умберто Эко в Рунете]
  • [lib.ru/UMBEKO/ Эко, Умберто] в библиотеке Максима Мошкова
  • [www.read.in.ua/book235225/?r=24&p=1&s=%D3 От Интернета к Гутенбергу: текст и гипертекст (архив)] (недоступная ссылка с 26-05-2013 (3950 дней) — историякопия)

На иностранных языках

  • Англоязычные цитаты из Умберто Эко.
  • [www2.dsc.unibo.it/dipartimento/people/eco/Curriculumeco_05.htm Curriculum vitae] (недоступная ссылка с 26-05-2013 (3950 дней) — историякопия) — краткое жизнеописание Умберто Эко.
  • [www.themodernword.com/eco/ Umberto Eco:Porta Ludovica] — author homepage.
  • [www.levity.com/corduroy/eco.htm Umberto Eco] — homepages, biographies, bibliographies, texts online, interviews, essays, reviews, summaries.
  • [www.perevod.it/elkost/umberto_eco/index.html Umberto Eco — Literary Agency — Elena Kostioukovitch] — homepage, bio, photogallery, critical reports, books

Отрывок, характеризующий Эко, Умберто

Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.