Умершие в октябре 1941 года
Поделись знанием:
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.
На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
Это список известных людей, умерших в октябре 1941 года.
1 октября
- Адельбрехт, Йозеф[en] (31), австрийский футболист, чемпион Австрии (1931, 1933, 1938). [www.austria-archiv.at/spieler.php?Spieler_ID=378]
- Ветманьский, Леон (55), блаженный Римско-католической церкви, епископ, умер в нацистском концлагере.
- Череватенко, Михаил Иванович, начальник УНКВД Ворошиловградской области. Участник Великой Отечественной войны. Погиб в бою.
2 октября
- Еремеев, Пётр Васильевич (30) — заместитель командира эскадрильи 27-го истребительного авиационного полка 6-го истребительного авиационного корпуса Московской зоны противовоздушной обороны, старший лейтенант, Герой России (посмерно). Погиб в бою. Совершил первый ночной таран
- Колзаков, Константин Яковлевич (56), русский офицер, герой Первой мировой войны, участник Белого движения. Репрессирован. Умер в заключении.
- Судаков, Фёдор Павлович (44), советский военачальник, командир 66-го стрелкового корпуса. Погиб в бою.
- Трейбал, Карел (56), чехословацкий шахматист. Расстрелян немецкими оккупантами.
3 октября
- Вайг, Георг (57) католический епископ, член монашеского ордена вербистов, ординарий апостольского викариата Циндао (1925—1941)
- Гамильтон-Рассел, Фредерик Густавус (74), английский шахматный общественный деятель.
- Мороховец, Евгений Андреевич (61), советский историк, политический деятель. Умер в эвакуации в Казахстане.
4 октября
- Антикайнен, Тойво, финский интернационалист, один из организаторов и руководителей Коммунистической партии Финляндии, активный участник Гражданской войны в России. Погиб в авиакатастрофе.
- Маланов, Алексей Алексеевич (24), военный лётчик, командир звена 69-го истребительного авиационного полка (Отдельная Приморская армия), старший лейтенант, Герой Советского Союза (посмертно). Погиб в бою
5 октября
- Кэлверт, Элиша[en] (78) — американский актёр.
- Лепилов, Константин Михайлович (62), русский и советский художник, педагог, публицист. Погиб при бомбёжке в блокадном Ленинграде.
- Трублаини, Николай Петрович (34), украинский советский писатель, автор приключенческих и фантастических произведений для детей и юношества. Участник Великой Отеественной войны. Погиб на фронте.
6 октября
- Кабош, Дьюла[hu] — венгерский актёр
- Клыков, Виктор Павлович (24), советский лётчик 19-го истребительного авиационного полка , Герой России (1998) (посмертно). Погиб в бою.
- Костылев, Владимир Николаевич (36), советский саксофонист. Погиб в бою.
- Паич, Давид (30), югославский партизан Народно-освободительной войны, Народный герой Югославии (посмертно). Убит при аресте.
- Рихтер, Теофил Данилович — российский и советский музыкант, преподаватель, композитор немецкого происхождения. Отец Святослава Рихтера. Репрессирован. Расстрелян по постановлению суда, реабилитирован посмертно.
7 октября
- Бобров, Борис Дмитриевич (47) — советский военачальник, генерал-майор (1940). Преподаватель Военной академии им. М. В. Фрунзе, командир 139-й стрелковой дивизии. Погиб в бою.
- Мерсинли, Мехмет Джемаль, турецкий военачальник, министр обороны (1919—1920)
- Ракутин, Константин Иванович (39), советский военачальник, Герой Советского Союза (посмертно), генерал-майор. Командующий 31-й и 24-й армиями. Погиб в бою
- Флёров, Иван Андреевич (36), командир первой в ВС СССР отдельной экспериментальной батареи реактивной артиллерии, капитан. Герой Российской Федерации (1995 г.) (посмертно). Погиб в бою.
8 октября
- Гридов, Григорий Борисович (42), русский советский поэт-песенник и детский поэт.
- Кац, Григорий Михайлович,русский советский поэт, драматург, журналист.
- Лаури, Лоренцо (76), куриальный кардинал.Великий пенитенциарий
- Рогов, Алексей Георгиевич (28),советский лётчик, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- Смирнов, Андрей Кириллович (46), советский военачальник, командующий 18-й армией, генерал-лейтенант. Погиб в бою
- Соловьёв, Владимир Николаевич — советский режиссёр, театральный критик, педагог [cult.vslovar.org.ru/4866.html].
9 октября
- Головин, Сергей Аркадьевич (61), советский российский актёр.
- Диена, Эмилио (81), итальянский филателист, основоположник систематического метода исследований в филателии.
- Мирошниченко, Виктор Петрович (25), участник Великой Отечественной войны, командир отделения 76-го отдельного строительногно путевого железнодорожного батальона (Западный фронт), сержант, Герой Советского Союза (1942) (посмертно). Погиб в бою.
- Савицкий, Ипполит Викторович (78), генерал-лейтенант Русской армии, участник Белого движения в России во время Гражданской войны в России. Командующий Туркестанской армией. Умер во Франции
- Танев, Васил (44), деятель болгарского и международного рабочего движения. Погиб в бою с немцами в Греции
10 октября
- Еретик, Даниил Романович (25), младший политрук, Герой Советского Союза (посмертно). Погиб в бою.
- Липпс, Ганс (51), немецкий философ, погиб на советско-германском фронте.
- Петров, Михаил Петрович (43)— советский полководец Великой Отечественной войны. Герой Советского Союза (1937), танкист, генерал-майор, командующий Брянским фронтом (октябрь 1941). Погиб в бою
- Титенков, Константин Николаевич (30), советский лётчик, командир эскадрильи 11-го истребительного авиационного полка. Герой Советского Союза (посмертно). Погиб в бою.
11 октября
- Власенко, Николай Поликарпович, Герой Советского Союза.
- Крашенинников, Николай Александрович — российский писатель.
12 октября
13 октября
- Металликова-Поскрёбышева, Бронислава Соломоновна, жена известного государственного и политического деятеля СССР, А. Н. Поскрёбышева. Расстреляна по приговору Военной коллегии Верховнуго Суда СССР. Реабилитирована посмертно.
14 октября
- Билек, Франтишек (68), чешский скульптор и график.
- Котельников, Леонид Иванович (46),советский военачальник, генерал-майор.
- Кулик, Иван Юлианович (44), советский и украинский писатель. Расстрелян органами НКВД. Реабилитирован посмертно
- Ламанова, Надежда Петровна (79), российский и советский модельер, художник театрального костюма. Скончалась от сердечного приступа.
- Орленко, Тимофей Семёнович (40), советский военачальник, участник Великой Отечественной войны, полковник, командир 23-й танковой дивизии, 28-й танковой дивизии.Погиб на фронте.
- Сёдерберг, Яльмар (72), шведский писатель и журналист.
- Холичер, Артур (72), романист, эссеист, драматург и автор путевых заметок.
15 октября
- Абрагам, Владислав[pl]* (81), польский историк. [www.catholic.ru/modules.php?name=Encyclopedia&op=content&tid=446]
- Верра, Франц фон (27) — немецкий летчик-истребитель, участник Второй мировой войны, кавалер Рыцарского креста. Погиб во время испытательного полёта в Голландии.
- Ионичев, Пётр Григорьевич, участник советско-финляндской войны 1939-40 годов.пулемётчик 300-го стрелкового полка (7-я стрелковая дивизия, 7-я армия Северо-Западного фронта), рядовой. Герой Советского Союза (1940) Погиб на фронте.
- Пырерка, Антон Петрович (35), первый ненецкий учёный-филолог, литератор. Участник Великой Отечественной войны. Погиб в бою.
- Селиверстов, Кузьма Егорович (27), участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (посмертно), командир звена 55-го истребительного авиационного полка (20-я смешанная авиационная дивизия, 9-я армия, Южный фронт), лейтенант. Погиб в бою.
16 октября
- Бах, Жанис, генерал Латвийской армии. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Реабилитирован посмертно.
- Беленький, Абрам Яковлевич (58), один из руководителей ВЧК, а позднее — ОГПУ и НКВД, майор госбезопасности (1935).Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Реабилитирован посмертно.
- Бельский, Лев Николаевич, деятель советских спецслужб. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Не реабилитирован
- Густайтис, Антанас (43), литовский авиаконструктор, инженер, бригадный генерал Войска литовского, командующий литовской военной авиации с 1935 года до её ликвидации в 1940 году, военный лётчик. Расстрелян по решению Военной коллегии Верховного Суда СССР
- Давыдов, Василий Васильевич (43), советский военачальник, бригадный комиссар, помощник начальника Разведупра РККА. Расстрелян по решению Военной коллегии Верховного Суда СССР. Реабилитирован посмертно
- Клич, Николай Александрович (45), советский военачальник, генерал-лейтенант артиллерии, командующий артиллерией Западного фронта. Расстрелян по решению Военной коллегии Верховного Суда СССР. Реабилитирован посмертно.
- Клявиньш, Роберт Юрьевич (55), российский, латвийский и советский военный деятель, командующий народной армии в 1940 году, генерал в латвийской армии и генерал-лейтенант в РККА. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Реабилитирован посмертно.
- Коплиньский, Аницет Адальберт(66), блаженный Римско-Католической Церкви, монах из францисканского ордена капуцинов, священник, мученик. Погиб в Освенциме
- Кронфельд, Артур (55), немецкий психиатр еврейского происхождения. Умер в Москве. покончил жизнь самоубийством.
- Крустиньш, Андрей (57), офицер русской, латвийской и советской армии, генерал-майор РККА (1940). Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Реабилитирован посмертно.
- Магер, Максим Петрович, советский военный деятель, комкор. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.Реабилитирован посмертно
- Мищенко, Сила Моисеевич (44), советский военачальник, участник Первой мировой и Гражданской войн, преподаватель Военной академии имени М. В. Фрунзе. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.Реабилитирован посмертно.
- Оборин, Степан Ильич (59), советский военачальник, генерал-майор. Командир 14-го механизированного корпуса (11.03.1941 — 30.06.1941).Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.Реабилитирован посмертно
- Черных, Сергей Александрович (29), советский лётчик-истребитель, генерал-майор авиации, Герой Советского Союза (1936), в начале Великой Отечественной войны командир 9-й смешанной авиационной дивизии ВВС Западного фронта. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Реабилитирован посмертно.
- Шабани, Байрам (19) — македонский албанский партизан, участник Народно-освободительной войны Югославии, Народный герой Югославии (посмертно). Погиб в бою.
- Эберлейн, Гуго (54), немецкий политический деятель, коммунист, деятель Коминтерна. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Реабилитирован посмертно.
- Эфрон, Сергей Яковлевич (48), российский публицист, литератор, офицер Белой армии, марковец, первопоходник, агент НКВД. Муж Марины Цветаевой. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР
- Янковский, Иосиф, блаженный Римско-Католической Церкви, священник, монах из конгрегации паллотинцев, мученик. Умер в Освенциме.
17 октября
- Агибалов, Михаил Павлович (29), советский офицер, танкист, участник боёв на реке Халхин-Гол и Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1939). погиб в бою.
- Бабич, Никола (23), югославский студент, партизан, участник Народно-освободительной войны. Народный герой Югославии (посмертно). Убит усташами.
- Драгар, Резека (27) — югославская словенская партизанка, участница Народно-освободительной войны Югославии, народный герой Югославии (посмертно). Расстреляна немецкими оккупантами.
- Лукин, Михаил Алексеевич (33), советский офицер, танкист, участник боёв на реке Халхин-Гол и Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1939). погиб в бою.
- Пласкетт, Джон Стэнли (75) — канадский астроном.
- Решетняк, Лука Игнатьевич (38), советский государственный и партийный деятель, 1-й секретарь Таганрогского горкома КПСС (1941). Погиб при эвакуации из Таганрога
18 октября
- Свидзинский, Владимир Ефимович (56) — украинский поэт, переводчик.
- Тейшейра Гомиш, Мануэл (81) — португальский писатель и политический деятель, президент Португалии (1923—1925)
- Хитрин, Василий Алексеевич (29) — Герой Советского Союза.
19 октября
- Кинцль, Вильгельм (84), австрийский композитор, дирижёр и музыковед.
20 октября
- Кемп, Йохан (60), финский гимнаст, бронзовый призёр летних Олимпийских игр 1908 г. в Лондоне в командном первенстве.
- Лободин, Иван Иванович (41), участник Великой Отечественной войны, командир 179-го кавалерийского полка 66-й кавалерийской Армавирской дивизии, подполковник. Герой Советского Союза (1942) (посмертно). Погиб в бою.
- Олкинуора, Эйно (25), финский лыжник, чемпион мира (1939). Погиб на советско-финском фронте Второй мировой войны.
21 октября
- Наумович, Нада (19), югославская студентка, партизанка Народно-освободительной войны Югославии. Народный герой Югославии (посмертно). Расстреляна немецкими оккупантами.
- Павлович, Милойе (53) — — югославский преподаватель, директор Женской школы преподавателей в Крагуеваце, партизан Народно-освободительной войны. Народный герой Югославии (посмертно). Расстрелян немецкими окуупантами
- Шорин, Александр Фёдорович (50), советский изобретатель в области техники связи, звуковой кинематографии и телемеханики. Умер в эвакуации в Ульяновске.
22 октября
- Маркусси, Луи (62), французский художник и график — кубист.
- Самохвалов, Фёдор Николаевич (25), участник Великой Отечественной войны, комиссар танковой роты 1-й танковой бригады 21-й армии Юго-Западного фронта, заместитель политрука. Герой Советского Союза (посмертно). Погиб в бою.
- Штейн, Николай Владимирович, советский боксёр, двукратный чемпион СССР. Участник Великой Отечественной войны. Погиб в бою
23 октября
- Горелик, Соломон Аронович (28) — участник Великой Отечественной войны, помощник командира танковой роты по технической части 1-го танкового полка 1-й танковой бригады 21-й армии Юго-Западного фронта, Герой Советского Союза (посмертно). Погиб в бою.
- Петров, Пётр Поликарпович (49), активный участник гражданской войны в Сибири, русский советский писатель, литератор. Репрессирован. Реабилитирован посмертно.
24 октября
- Гречишников, Василий Алексеевич (28) — участник Великой Отечественной войны, командир эскадрильи 1-го минно-торпедного авиационного полка 8-й авиационной бригады военно-воздушных сил Краснознамённого Балтийского флота, капитан, Герой Советского Союза. Погиб в бою.
- Семёновский, Фёдор Алексеевич — советский военный деятель, корпусной комиссар (1939), участник Гражданской и Великой Отечественной войн, член военного совета 20-й армии, расстрелян немецкими захватчиками как комиссар.
25 октября
- Делоне, Робер (56), французский художник, один из основоположников нового арт-стиля — «орфизма». Умер от рака.
26 октября
- Гайдар, Аркадий Петрович (37), советский детский писатель, участник Гражданской и Великой Отечественной войн; погиб в партизанском отряде.
- Брускина, Мария Борисовна (17), участница Минского подполья в годы Великой Отечественной войны. казнена нацистами.
27 октября
- Леблан, Жоржетта (72), французская оперная певица, актриса и писательница.
- Талалихин, Виктор Васильевич (23), военный лётчик, одним из первых применивший ночной таран; Герой Советского Союза, пал в воздушном бою.
28 октября
- Арженухин, Фёдор Константинович (39), советский деятель военно-воздушных сил, начальник штаба ВВС РККА (1938—1940), генерал-лейтенант авиации. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Белахов, Илья Львович, директор Института косметики и гигиены Главпарфюмера. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Булатов, Дмитрий Александрович, первый секретарь Омского обкома ВКП(б). Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Вайнштейн, Самуил Герцович, заместитель наркома рыбной промышленности СССР. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Володин, Павел Семёнович — советский военный деятель, лётчик, генерал-майор авиации (1940). В начале великой Отечественной войны начальник штаба ВВС РККА. Расстрелян без суда органами НКВД
- Воробьёв, Пётр Петрович (21), советский офицер, участник Великой Отечественной войны, командир 2-го танкового батальона 4-й танковой бригады . Мастер танкового боя. Погиб в бою.
- Голощёкин, Филипп Исаевич (65), российский революционер и советский государственный и партийный деятель, председатель Самарского губисполкома, секретарь Казахского крайкома РКП(б). Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Дунаевский, Евгений Викторович, литературный работник, переводчик с персидского языка. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Дыренкова, Надежда Петровна (42), этнограф, лингвист, фольклорист. Умерла в блокадном Ленинграде.
- Засосов, Иван Иванович, полковник, временно исполняющий должность председателя артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления РККА. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Каюков, Матвей Максимович, советский военный деятель, начальник материальной части ГА РККА, генерал-майор технических войск. Расстнелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Кедров, Михаил Сергеевич (62), советский партийный деятель, чекист. расстрелян после оправдания судом органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Локтионов, Александр Дмитриевич (48), советский военачальник, генерал-полковник (1940), начальник ВВС РККА (1937—1939), первый командующий войсками Прибалтийского Особого военного округа (1940), расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно
- Луговой, Григорий Михайлович, участник Великой Отечественной войны, танкист, командир танкового взвода. Погиб в бою.
- Нестеренко, Мария Петровна, советская лётчица, заместитель командира авиаполка особого назначения, майор. Жена П. В. Рычагова. Расстреляна без суда органами НКВД. Реабилитирована посмертно.
- Проскуров, Иван Иосифович (34), советский военный деятель, Герой Советского Союза, лётчик, начальник ГРУ, генерал-лейтенант авиации. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно
- Розов, Давид Аронович, заместитель наркома торговли СССР. Расстрелян без суда органами НКВД одновременно с женой, Розовой-Егоровой, Зинаидой Петровной. Реабилитирован посмертно.
- Рычагов, Павел Васильевич (30), советский лётчик-ас и военачальник, генерал-лейтенант авиации (1940), начальник ВВС РККА (1940—1941) Герой Советского Союза (1936). Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Савченко, Георгий Косьмич — советский военный деятель и политработник, генерал-майор артиллерии, начальником Артиллерийского управления РККА (1939—1940). Расстрелян без суда органами НКВД одновременно с женой, Фибих-Савченко, Александрой Ивановной. Реабилитирован посмертно.
- Сакриер, Иван Филимонович, дивизионный инженер, заместитель начальника вооружения и снабжения Главного управления ВВС РККА. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Склизков, Степан Осипович, бригадный инженер, начальник Управления стрелового вооружения Главного артиллерийского управления РККА. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Смушкевич, Яков Владимирович (39), советский военачальник, генерал-лейтенанит авиации, начальник ВВС РККА (1939—1940) дважды Герой Советского Союза. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Слезберг, Анна Яковлевна, начальник «Главпищеароматмасло» Наркомпищепрома СССР. Расстреляна без суда органами НКВД. Реабилитирована посмертно.
- Соборнов, Михаил Николаевич, военинженер 1-го ранга, начальник опытного отдела Технического совета Наркомата вооружения СССР. Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
- Таубин, Яков Григорьевич (41), советский конструктор артиллерийского вооружения, создатель автоматического гранатомета, расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно
- Штерн, Григорий Михайлович (41), советский военачальник, участник боевых столкновений около озера Хасан, на реке Халхин-Гол и гражданской войны в Испании, Герой Советского Союза. (1939). Расстрелян без суда органами НКВД. Реабилитирован посмертно.
29 октября
- Акимов, Степан Дмитриевич (45), советский военачальник, генерал-лейтенант (1940). Погиб в авиакатастрофе.
- Афиногенов, Александр Николаевич (37), советский драматург; погиб во время бомбёжки.
- Гарькавый, Алексей Дмитриевич (39) — советский пограничник, участник Великой Отечественной войны. погиб в бою.
- Греков, Леонид Игнатьевич (27) — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- Майцен, Милан (26) — словенский югославский партизан, Народный герой Югославии (посмертно). Погиб в бою с немецкими оккупантами.
- Таиров, Всеволод Константинович — советский авиаконструктор. Погиб в авиакатастрофе.
- Фегервари, Николай Берталонович (38), венгерский революционер и политзаключённый, ставший советским лётчиком-испытателем, подполковником (1940), командующим ВВС Забайкальского военного округа (до 1938 года). Погиб в авиакатастрофе.
- Хусар, Карой (59), венгерский консервативный политик, журналист, премьер-министр Венгрии (1919—1920)
30 октября
- Агеев, Григорий Антонович (39), один из создателей народного ополчения Тулы в годы Великой Отечественной войны, комиссар Тульского рабочего полка, Герой Советского Союза (посмертно) (1965). Погиб в бою.
- Волнянский, Григорий Матвеевич (20) — советский офицер, артиллерист, участник Великой Отечественной войны. Погиб в бою под Тулой.
- Кударь, Пётр Сергеевич (28) — лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- Йоже Херманко (40) — югославский словенский коммунист.
- Шинц, Ханс (82), швейцарский ботаник
31 октября
- Вальден, Герварт (63) — немецкий писатель, музыкант, художественный критик, меценат и композитор еврейского происхождения. Умер в саратовской тюрьме.
- Гончаров, Леонид Антонович (38) — подполковник Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (посмертно). Погиб в бою.
Напишите отзыв о статье "Умершие в октябре 1941 года"
Отрывок, характеризующий Умершие в октябре 1941 года
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.
На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».