Чжу Юсун

Чжу Юсун кит. 朱由崧
император Китая из династии Южная Мин
19 июня 1644 — 15 июня 1645
Предшественник:	Чжу Юцзянь
Преемник:	Чжу Чанфан
Рождение:	5 сентября 1607(1607-09-05) Лоян
Смерть:	23 мая 1646(1646-05-23) (38 лет) Пекин
Род:	Южная Мин
Отец:	Чжу Чансюнь
Мать:	леди Чжэн
Супруга:	3 жены
Дети:	2 сына и 1 дочь

Чжу Юсун (Фу-ван) (кит. 朱由崧, 5 сентября 1607 — 23 мая 1646) — первый император так называемой династии Южная Мин. 2-й великий князь Фу (Фу-ван) (1643—1644), первый китайский император так называемой династии Южная Мин (1644—1645). Старший сын великого князя Фу (Фу-вана) Чжу Чансюня (1586—1641) и двоюродный брат последнего китайского императора династии Мин Чунчжэнема (Чжу Юцзяня). Правил в Нанкине в 1644—1645 годах.

Биография

Отец Чжу Юсуна, Чжу Чансюнь (朱常洵) был любимым сыном императора Ваньли. Родители Чжу Чансюня — император и его любимая супруга (второго класса) по фамилии Чжэн (郑贵妃) наверняка хотели сделать его наследником престола; но из-за давления мандаринов (впоследствии сформировавших так называемое Дунлиньское движение (en)) императору пришлось назначить своим наследником своего первородного сына Чжу Чанло, матерью которого была его главная жена (по фамилии Ван). Хотя Ваньли не смог передать Чжу Чансюню свой престол, он хорошо материально обеспечил любимого сына, дав ему в надел 40 тысяч «цин» (266 тысяч гектаров) земель в провинции Хэнань и соседних Шаньдуне и Хубэе (тогда, часть Хугуана), главным образом конфискованных у местного населения. Сам же Чжу Чансюнь был титулован Великий князь Фу (福王, Фу-ван) и жил в Лояне. Он слыл пьяницей и развратником; управляющие его поместий отличались своей жестокостью. Когда повстанцы Ли Цзычэна взяли Лоян в 1640 году, дворец князя горел 3 дня; самого князя зажарили и мясо раздали повстанцам, причем Ли Цзычан самолично напился кровью феодала. Однако жена князя и его сын, Чжу Юсун, смогли бежать, и в 1643 году Чжу Юсун также был пожалован императором Чунчжэнем (своим двоюродным братом) в Великие князья Фу.

По свидетельству современников, сын пошёл в отца; поэтому когда после смерти императора Чунчжэня и взятия Пекина маньчжурами нанкинские мандарины в мае 1644 г. стали решать, кого звать на царство, кандидатура Чжу Юсуна вызывала у многих сомнения. Тем не менее, он несомненно был следующим по порядку престолонаследия после сыновей покойного императора, и сторонники князя Фу, предводительствуемые Ма Шиином (马士英), смогли быстро организовать доставку его с реки Хуай на севере Цзянсу в Нанкин, где он был торжественно встречен собравшимися чиновниками 5 июня 1644 г. 7 июня он был, по примеру Чжу Циюя (правившего в 1449—1457, пока его брат был в плену у монголов) объявлен регентом (кит. трад. 监国, упр. 監國, пиньинь: jiānguó, буквально: «управляющим государством») и переехал в нанкинский императорский дворец. Уже 19 июня он был провозглашён императором, и было объявлено, что следующий (1645) год будет первым годом эры Хунгуан (弘光).

Первый год эры Хунгуан оказался, однако, и её последним годом. Ни в финансовом, ни в организационном, ни в военном отношении нанкинский режим не представлял из себя значительной силы. Его реальный контроль не простирался за пределы нескольких провинций, прилегающих к Нанкину, и даже там сбор налогов был часто затруднен тем, что местное население было разорено бандформированиями. Режим раздирался фракционной борьбой между кликами Ши Кэфа и Ма Шиина, а войско кое-где состояло из местных разбойников, поставленных на казённое довольствие. Многие в правительстве считали, что главной опасностью для государства являются не маньчжуры а повстанцы Ли Цзычэна и прочие незаконные бандформирования, и до какой-то степени приветствовали антиповстанческую деятельность маньчжуров на севере страны.

Весной 1645 года в Нанкине объявился и был посажен в тюрьму Ма Шиином самозванец Ван Чжимин, выдававший себя за сына повесившегося императора Чжу Юцзяня.

После разгрома минских сил в Янчжоу и выхода маньчжуров к Янцзы император Хунгуан бежал из столицы 3 июня 1645 года. Традиционные китайские источники расходятся в том, что сталось с ним после. Ни один из городов в округе не хотел приютить его. По одним рассказам он утопился, по другим — его утопил один из его генералов, чтобы он не достался врагам. Историки, впрочем полагают, что на самом деле он на короткое время нашёл прибежище у генерала Хуан Дэгуна в Тунлине (пров. Аньхой), но когда 15 июня за ним явились цинские войска, офицеры Хуан Дэгуна убили своего генерала, сдали императора силам Цин и перешли на сторону завоевателей. 18 июня маньчжуры привезли его в Нанкин. После осмеяния местными жителями и «очной ставки» с самозванцем Ван Чжимином бывший император был увезен в Пекин, где как он, так и Ван Чжимин были казнены в 1646 году.

Оценка современниками и потомками

Хотя проблемы режима Хунгуан имели до значительной степени те же фундаментальные причины что вызвали и крах минского режима в Пекине в 1644 г, то есть недостаточность доходов правительства по сравнению с его расходами, китайские историки и общества традиционно возлагают значительную долю вины за падение минского правления в центральном Китае лично на императора Хунгуана и его главного министра Ма Шиина. Император традиционно представляется как человек, более заинтересованный в женщинах, вине, и театре, чем в управлении государством, а Ма Шиина — как алчного самолюбивого руководителя. Такая характеристика этих двух первых лиц истории отлично подошла к традиционному стереотипу китайской истории: падении династии из-за личных пороков правителей. Неудивительно поэтому что со времен императора Цяньлуна (XVIII в) именно Хунгуан (а не его предшественник, погибший в Пекине император Чунчжэнь) считался цинской историографией последним императором династии Мин.

С другой стороны, Ши Кэфа, погибший в Янчжоу, стал одним из самых почитаемых народных героев Китая.

См. также

• Маньчжурское завоевание Китая

Ссылки

• Struve, Lynn A. (translator and editor) (1993), Voices from the Ming-Qing Cataclysm: China in Tigers' Jaws, Yale University Press, ISBN 0300075537 

• Wakeman, Frederic E. (1985), [books.google.com/books?id=8nXLwSG2O8AC The great enterprise: the Manchu reconstruction of imperial order in seventeenth-century China], vol. 1, University of California Press, ISBN 0520048040, <books.google.com/books?id=8nXLwSG2O8AC> 

• Struve, Lynn A. (1988), [books.google.com/books?id=tyhT9SZRLS8C&pg=PA641 "Southern Ming"], in Mote, Frederick W. & Twitchett, Denis, The Cambridge history of China: The Ming dynasty, 1368-1644, Part 1, Volume 7 of The Cambridge History of China, Cambridge University Press, сс. 641 sq., ISBN 0521243327, <books.google.com/books?id=tyhT9SZRLS8C&pg=PA641> 

Отрывок, характеризующий Чжу Юсун

«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.