Чёрная книга (Холокост)

Чёрная книга
Чёрная книга: о злодейском повсеместном убийстве евреев немецко-фашистскими захватчиками во временно оккупированных районах Советского Союза и в лагерях Польши во время войны 1941-45 гг.
Обложка уничтоженной верстки 1947 года
Автор:	Составлена под редакцией Василия Гроссмана, Ильи Эренбурга
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1943-45
Издательство:	«Тарбут»
[jhist.org/shoa/grossman000.htm Электронная версия]

«Чёрная книга» — сборник документов и свидетельств очевидцев о преступлениях против еврейского народа на территории СССР и Польши в годы Холокоста, а также об участии евреев в сопротивлении против нацистов во время Второй мировой войны, составленный и литературно обработанный коллективом советских журналистов под руководством Ильи Эренбурга и Василия Гроссмана (в рамках их деятельности в составе Еврейского антифашистского комитета) в 1940-х годах. При жизни авторов не была опубликована.

Начало составления

Во время войны видные советские писатели и журналисты Илья Эренбург и Василий Гроссман были военными репортерами Красной Армии. Документальные сообщения Гроссмана из лагерей смерти Треблинка и Майданек — одни из первых свидетельств (1943) Холокоста. Его статья «Треблинский ад» (1944) была представлена во время Нюрнбергского процесса как документ для судебного преследования.

Дочь Эренбурга Ирина в своем предисловии к изданию 1993 года рассказывает:

…во время войны фронтовики присылали Илье Эренбургу огромное количество документов, найденных на освобожденных от оккупантов территориях, рассказывали в своих письмах то, что увидели или услышали. Эренбург решил собрать присланные дневники, предсмертные письма, свидетельские показания, относящиеся к истреблению гитлеровцами евреев и издать „Черную книгу“. Вместе с писателем В. Гроссманом они взялись за эту работу: нужно было отобрать самый яркий материал, сократить его, объяснить непонятные места. Гроссман и Эренбург привлекли к этой работе ряд писателей и журналистов. Образовалась Литературная комиссия при Еврейском антифашистском комитете».

27 июля 1943 года в газете «Эйникайт» был опубликован призыв присылать в комитет свидетельства об уничтожении гитлеровцами евреев.

Илья Альтман в другом предисловии к тому же изданию пишет, что идея «Черной книги» принадлежала Альберту Эйнштейну и Американскому комитету еврейских писателей, учёных и артистов. Именно Эйнштейн (по словам одного из руководителей ЕАК — поэта И. Фефера) обратился вместе с писателями Ш. Ашем и Б. Ц. Гольдбергом в конце 1942 года в ЕАК с предложением начать сбор материалов об уничтожении гитлеровцами еврейского населения СССР. Но ЕАК не знали, надо ли создавать книгу, посвященную исключительно еврейскому населению, и дело не двигалось до визита Фефера и Михоэлса в США летом 1943 года. Эйнштейн и американские коллеги продолжали настаивать на совместной работе, но только после «длительных телеграфных переговоров с Москвой» Фефер и Михоэлс получили санкции партийного руководства. Планировалось издание книги на английском языке в США и Великобритании, причём материалы СССР должны были стать лишь частью этой книги, по плану американцев. ЕАК достиг договоренности с Всемирным еврейским конгрессом (ВЕК), что каждая из сторон организует сбор и обмен материалами, которые затем предполагалось опубликовать на разных языках. В 1944 году в США был создан исполнительный комитет по изданию «Черной книги» под председательством Б. Ц. Гольдберга и Нахума Гольдмана, а затем организована международная редколлегия, куда вошли члены Комитета еврейских писателей, ЕАК, ВЕК и Еврейского национального Совета Палестины. 552 страницы документального материала было послано в США, причём в обход Эренбурга, который, узнав об этом, вступил в конфликт с руководством ЕАК, в результате чего была создана специальная комиссия под руководством С. Л. Брегмана.

Письмо Эренбурга одному из его читателей свидетельствует, что уже в 1943 году он использовал название «Черная книга» для именования своей работы: в 1944 году несколько отрывков будущей книги было опубликовано в журнале «Знамя»; в том же году 2 октября на заседании Литературной комиссии, судя по стенограмме Эренбург сказал, что ему было сказано: «сделайте книгу, и, если она будет хорошей, она будет напечатана. Так я не понимаю, что значит „будет хорошей“ — это не тот роман, содержание которого неизвестно». Кроме «Черной книги» Эренбург планировал также издание сборников о евреях-участниках войны и о евреях-партизанах, но ничего не было осуществлено.

Содержание

Книга состоит из материалов трёх категорий:

• Письма, дневники, застенографированные рассказы и показания свидетелей и очевидцев, спасшихся от фашистов. Некоторые письма — предсмертные, написанные казнёнными.
• Очерки советских писателей, написанные на основе показаний, писем, дневников, стенограмм, бесед со свидетелями, осмотре мест массовых казней, территорий гетто и лагерей, вскрытии братских могил, официальных актов.
• Документы, представленные Государственной Чрезвычайной Комиссией по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов — показания исполнителей и организаторов убийств, показания свидетелей.

Разделы книги названы по республикам: «Украина», «Белоруссия», «РСФСР», «Литва», «Латвия», а также «Советские люди едины», «Лагеря уничтожения» и «Палачи».

Окончательно сформированный текст книги включает 118 материалов. Из них авторы и «подготовившие к печати»:

• Илья Эренбург — подготовил 31 текст
• Василий Гроссман — 10
• А. Суцкевер (пер. М. А. Шамбадал и Б. Черняк) — 23 (раздел «Виленское гетто»)
• Р. Ковнатор — 7; Р. Ковнатор и Р. Фраерман — 2; Р. Ковнатор и В. Гроссман — 1
• Ефим Гехман — 9
• О. Савич — 9
• Меер Елин — 4 (раздел «Форты смерти возле Каунаса»)
• По 3 текста: Г. Мунблит, Лев Квитко, А. Дерман
• По 2 текста: Л. Гольдберг, Валерия Герасимова
• По 1 тексту: Лев Озеров, Владимир Лидин, Вера Инбер, Мария Шкапская, Л. Базаров, Г. Смоляр, Маргарита Алигер, Всеволод Иванов, Виктор Шкловский, Я. Йосаде, В. Ильенков, Л. Сейфуллина, Гирш Ошерович (пер. М. А. Шамбадал), В. Апресьян, П. Антокольский и В. Каверин, Осип Чёрный, Б. Марк, академик И. П. Трайнин.

Доктор исторических наук Эммануил Иоффе утверждает, что в основе «Истории Минского гетто», вошедшей в «Чёрную книгу» лежат записи, сделанные узницей гетто, подпольщицей и партизанкой Анной Мачиз.

Пример содержания

«В Пеняцких лесах (письмо разведчика)»
Львовская область

(...) Я был первым представителем Красной Армии, которого они увидели после почти трёхлетней жизни под страхом ежедневной смерти, и все они старались поближе протиснуться ко мне, пожать руку, сказать теплое слово. Эти люди прожили в лесных норах шестнадцать месяцев, скрываясь от преследования. Их было больше, но осталось восемьдесят. Из сорока тысяч евреев Бродского и Золочевского районов, по их словам, осталось в живых не больше двухсот человек. Как они выжили? Их поддерживали жители окружающих сел, но никто не знал, где именно они скрываются. Уходя из «своего» леса или приходя «домой», они засыпали свои следы снегом, просеиваемым через специально сделанное сито. У них было оружие — несколько винтовок и пистолетов. И они не пропускали случай уменьшить число фашистских зверей.
Все три года они говорили только шепотом. Громко разговаривать не разрешалось даже в землянке. Лишь с моим приходом они запели, засмеялись, заговорили во весь голос.
Меня особенно взволновало то страстное нетерпение, та твёрдость веры, с которым эти люди ждали нас — Красную Армию. Этим были проникнуты их песни и стихи, их разговоры и даже сны. Трёхлетняя Зоя не знает, что такое дом, а лошадь она впервые увидела, когда я приехал к ним. Но когда её спрашивают, кто должен прийти, она отвечает: «Должен прийти к нам батько Сталин, и тогда мы пойдем домой».

Подготовил к печати Илья Эренбург

Судьба Чёрной книги в СССР

В 1945 году Литературная комиссия прекращает своё существование и издание «Черной книги» поручается непосредственно Еврейскому комитету, тогда возглавляемому С. Лозовским. 5 апреля 1945 года Лозовский пишет Эренбургу, что по его мнению, надо издать 2 книги: одна с аутентичными документами, другая — с литературно обработанными Гроссманом и Эренбургом свидетельствами.

26 февраля 1946 года комиссия при ЕАК под председательством Брегмана вынесла заключение: «Оба переданные на рассмотрение варианта „Черной книги“ не представляют окончательно отредактированных материалов. Комиссия считает, что в представленных очерках излишне много рассказывается о гнусной деятельности предателей родины». Это ставилось в упрек книге, так как рассказ о предателях смягчал силу главного обвинения, предъявленного немцам.

Совинформбюро разослало рукопись книги в США, Англию, Францию, Палестину и др. страны. В 1946 г. книга была издана в США.

По словам Василия Гроссмана, именно из-за конфликта с передачей материалов в США Эренбург отказался от руководства Литературной комиссией (25 апреля 1946) и расценил работу над параллельным изданием как прекращение работы Литературной комиссии, отправив идентичные письма всем соавторам «Книги», предлагая им распорядиться материалами по своему усмотрению. Приказом по Совинформбюро 28 мая 1945 года была создана новая редколлегия «Черной книги», куда Эренбург не вошёл. Они внесли существенные дополнения и изменения в первоначальный текст, созданный под руководством Эренбурга. Гроссман продолжил организационную работу по подготовке рукописи к издании и сбору новых материалов. Текст был отправлен на новую рецензию (15 июня 1945), в которой повторилось пожелание убрать истории о предателях. Рецензия вызвала новое активное редактирование текста и отбор новых материалов. Именно тогда было принято решение расположить тексты «по республикам», а внутри разделов — по усмотрению авторов; а также отказались от идеи издания двух вариантов, остановившись на решении дать к очеркам писателей краткие пояснения о происхождении материалов и их «документальности».

Подготовленный этим составом вариант был разослан в различные страны (см. раздел ниже). Также решался вопрос об издании американского текста «Черной книги»: из США прислали свою рукопись, но советская сторона была недовольна предисловием Эйнштейна, введением и т. п. 25 апреля 1945 года, судя по обсуждению участников подготовки на заседании ЕАК, рукопись была близка к опубликованию: уже была верстка 27 печатных листов из 43, подведены итоги, рекомендовалось продолжить сбор материалов для следующих томов и поставлен вопрос об издании на идиш.

Однако Г. Ф. Александров, заведующий Управлением пропаганды ЦК ВКП(б) написал в докладной записке А. А. Жданову от 3 февраля 1947 г., категорично констатировав «нецелесообразность» издания:

«… чтение этой книги, особенно её первого раздела, касающегося Украины, создает ложное представление об истинном характере фашизма и его организаций. Красной нитью по всей книге проводится мысль, что немцы грабили и уничтожали только евреев. У читателя невольно создается впечатление, что немцы воевали против СССР только с целью уничтожения евреев. По отношению же к русским, украинцам, белорусам, литовцам, латышам и другим национальностям Советского Союза немцы якобы относились снисходительно. Во многих рассказах подчеркивается, что для того, чтобы спастись, достаточно было приобрести „русский паспорт“, не походить на еврея и т. п…

…В предисловии, написанном В. Гроссманом, указывается, что в уничтожении евреев была своеобразная провокационная политика, что у немцев была установлена некоторая очерёдность в истреблении народов Советского Союза. Однако содержание книги не подтверждает этого. Да и мысль о какой-то несуществовавшей очерёдности сама по себе неправильна. В документах Государственной Чрезвычайной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков убедительно показано беспощадное истребление гитлеровцами в одно и то же время и русских, и евреев, и белорусов, и украинцев, и латышей, и литовцев, и других народов Советского Союза. Однако эти документы использованы авторами совершенно недостаточно.

Исходя из этих соображений, Управление пропаганды считает издание „Черной Книги“ в СССР нецелесообразным».

Александров осуждал рассылку рукописи по зарубежным странам. Также книгу компрометировало её создание в сотрудничестве с США, так как уже начиналась холодная война. Несмотря на недовольство Александрова, ЕАК изыскали возможность продолжить печать, разместив заказ в июле 1947 в типографии Высшей Партийной Школы (42 печатных листа тиражом 30 тыс. экз.). Официального запрета Жданова не последовало, и на верстке появилась виза «В печать» датированная 14 июля 1947 года.

В письме С. М. Михоэлса Жданову от 18 сентября 1947 г. говорилось, что «20 августа с. г., когда книга в основном (33 листа из 38) была набрана и напечатана, со стороны Главлита последовало распоряжение о прекращении печатания книги».

«Справка» 7 октября 1947 г. в ответ на повторное письмо С. М. Михоэлса за подписью заведующего отделом издательств Управления пропаганды ЦК ВКП(б) М. А. Морозова была направлена справка в секретариат А. А. Жданова, в которой говорилось «„Черная книга“ была внимательно рассмотрена в Управлении пропаганды. Книга содержит серьёзные политические ошибки. Издание книги на 1947 год Управлением пропаганды не утверждено. Исходя из этого, „Черная книга“ не может быть издана».

Набор книги был уничтожен в 1948 году, в январе того же года был убит Михоэлс. В книге «Люди, годы, жизнь» Эренбург пишет: «20 ноября 1948 года, когда закрыли Еврейский антифашистский комитет, рассыпали набор „Черной книги“, забрали гранки и рукопись». В конце 1948 г. начались аресты активных членов ЕАК. При подготовке к судебному процессу 1952 года, где обвинения были предъявлены руководству ЕАК, по свидетельству Эренбурга, участие в создании «Черной книги» занимало весьма важное место.

Рукописи и публикации

Часть материалов Эренбурга, впоследствии вошедших в «Чёрную книгу», были опубликована на русском языке под заголовком «Народоубийцы» в журнале «Знамя» (№ 1-2, 1944, стр. 183—196); а также на идише в сборнике «Мердер фун фелкер» («Народоубийцы», кн. 1-2, М., 1944) в издательстве «Дер Эмес».

В 1944—1945 Эренбург и Гроссман составили два тома «Убийство народа» на идише и вверили рукопись ЕАК. Рукопись варианта лета 1945 года была передана представителю советского обвинения на Нюрнбергском процессе и сохранилась в архивах ЧГК. В начале 1946 года дополненная и отредактированная в соответствии с пожеланиями рецензентов и постановлениями комиссии рукопись была послана в 10 стран мира (США, Израиль (тогда британская Палестина), Австралия, Англия, Болгария, Италия, Мексика, Франция и Румыния). В Румынии в том же году были изданы выдержки.

После разгона ЕАК все подготовительные материалы к «Черной книге», занявшие 27 томов, были сохранены в архиве МГБ, затем переданы на секретное хранение в ЦГАОР (совр. Государственный архив Российской Федерации), и стали открытыми для исследования только в 1989 году.

В 1947 году Эренбург передал в Еврейский музей Вильнюса на временное хранение и для использования 2 альбома, состоящие из 413 страниц, с материалами «Черной книги»; ему их вернули в 1948 г. после закрытия ЕАК. В 1960 году Исторический музей Вильнюса попросил у Эренбурга эти материалы, писатель удовлетворил их просьбу, но через год забрал их обратно, говоря, что они нужны ему для работы. В 1965 году в своих письмах Эренбург сообщал, что «ведутся переговоры с АПН об издании», но из этого также ничего не вышло.

В 1970 году, разбирая архив отца, Ирина Эренбург обнаружила папки «Черной книги» и, зная, что ими интересовался КГБ, отдала его на хранение разным людям, а затем в начале 80-х годов переправила в Иерусалим. Эта рукописная «Чёрная книга» хранится в Национальном мемориале катастрофы и героизма (Яд ва-Шем) в Израиле.

Впервые на русском языке «Чёрная книга» вышла в Иерусалиме в 1980 году издательством «Тарбут», но, как отмечалось в предисловии, некоторых материалов в Израиле не оказалось. (Это издание осуществлено на основе рукописи, разосланной в 1946 году в 10 стран). Затем её издали в Киеве в 1991 и в том же году на Украине ещё раз.

В январе 1993 года знакомый Ирины Эренбург передал ей чудом сохранившуюся верстку «Черной книги», сохранившейся с разгона ЕАК в 1948 году. На нём чьей-то рукой написано «По исправлении в печать. 14. VI. 47». В 1993 году в Вильнюсе издательством «Йад» было осуществлено издание, включающее этот корректурный оттиск уничтоженного 1947 года набора (опубликован впервые), фрагменты из материалов Государственного архива Российской Федерации (машинописные страницы 1945 года с купюрами, вычеркнутыми рецензентами при подготовке к варианту 1946 года) с дополнениями из «Черной книги» иерусалимского издания 1980 года.

В России этот сборник впервые был издан в 2015 году с помощью кампании по сбору средств в сети Интернет.

Ссылки

• Альтман И. А. [www.lechaim.ru/ARHIV/124/poznansk.htm БЕЛЫЕ ПЯТНА «ЧЕРНОЙ КНИГИ»]. Лехаим (Август 2002). Проверено 11 июля 2013. [www.webcitation.org/6IETUsBKa Архивировано из первоисточника 19 июля 2013].

Отрывок, характеризующий Чёрная книга (Холокост)

Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.