Доисторическая Франция

Доисторический период Франции — период человеческого заселения Франции, начиная с ранних гоминид и вплоть до железного века, когда во Франции появилась кельтская по происхождению латенская культура.

Палеолит

Нижний палеолит

Во Франции обнаружены стоянки олдувайской (аббевильской) и ашельской культур, относящихся к переходным видам гоминид — скорее всего, Homo erectus и Homo heidelbergensis. Человеческий зуб возрастом 560 тысяч лет (Араго 149) найден в пещере Кон д’Араго неподалеку от города Перпиньян. Тотавельский человек из Араго (Caune de l’Arago) в коммуне Тотавель датируется возрастом 450 тыс. лет.

Помимо пещер, жители верхнего палеолита, занимавшиеся охотой и собирательством, могли строить жилища, подобные обнаруженным в контексте ашельских орудий в Грот-дю-Лазаре (en:Grotte du Lazaret) и Терра-Амата близ Ниццы во Франции.

Средний палеолит

Предполагается, что неандертальцы прибыли в Европу около 300 тыс. лет до н. э. и вымерли ок. 40 тыс. лет до н. э., предположительно из-за неспособности конкурировать с кроманьонцами в условиях холодного климата. К этому периоду во Франции относятся многочисленные находки, связанные с мустьерской культурой, названные в честь скального жилища Ле-Мустье (fr:Le Moustier) в регионе Дордонь. Возраст останков костей неандертальца на территории Парижа учёные оценили в 200 тыс. лет. Ряд орудий изготовлены при помощи технологии Леваллуа — особой разновидности обработки камня, возникшей ещё в эпоху нижнего палеолита, но наиболее характерной для неандертальских орудий среднего палеолита. Свидетельства каннибализма среди неандертальцев обнаружены в неандертальских поселениях Мула-Жернси и Ле-Прадель. Слои шательперонской культуры с останками неандертальцев (Сен-Сезер, Оленья пещера (en:Grotte du Renne) в Арси-сюр-Кюр) датируется возрастом 42 тыс. лет назад. В шательперонский период кроманьонцы сосуществовали с остатками неандертальцев.

В Сент-Эстев-Жансоне имеются свидетельства в виде кострищ и покрасневшей земли в пещере Эскале. Этим кострищам около 200 тыс. лет. В пещере Абри ду Марас на юге Франции найдены следы очагов возрастом ок. 90 тыс. лет.

Верхний палеолит

Наиболее ранние люди современного типа — кроманьонцы — проникли в Европу, в том числе и во Францию, около 40000 лет назад в период длительного потепления с относительно мягким климатом и большим количеством съедобных растений. Вместе с собой кроманьонцы принесли в Европу искусство скульптуры, росписи, украшения тела, музыки и украшения бытовых предметов. В Южной Франции обнаружены одни из древнейших примеров искусства, в частности, настенные рисунки в пещере Ласко. В эпоху верхнего палеолита франко-кантабрийский регион был наиболее богатым на памятники культуры, наиболее густонаселённым регионом в мире.

Европейские палеолитические культуры делятся на несколько хронологических подгрупп (их названия связаны с типовыми памятниками, все из которых обнаружены во Франции, в основном в историческом регионе Дордонь):

• Ориньякская культура (около 34000 — 23000 лет назад) — начало создания палеолитических Венер, наскальные рисунки на стенах пещеры Шове (более поздние рисунки относятся к граветтской культуре). Первое свидетельство о сосуществовании человека и собаки — следы лапы волка или собаки и ноги ребёнка (en:Origin of the domestic dog) было обнаружено в пещере Шове.
• Перигорская культура (около 35000 — 20000 лет назад) — правомерность данного термина оспаривается (по крайней мере тот факт, что последующие периоды представляют собой непрерывную традицию).
• Граветтская культура (около 28000 — 22000 лет назад) — к ней относятся большинство палеолитических Венер, рисунки в пещере Коске (en:Cosquer Cave).
• Солютрейская культура (около 21000 — 17000 лет назад)
• Мадленская культура (около 18000 — 10000 лет назад) — к данной культуре, вероятно, относятся пещерные рисунки в Пеш-Мерль (департамент Лот в Лангедоке, датируется около 16000 лет до н. э.), Ласко (около деревни Монтиньяк в регионе Дордонь, датируются около 15000 — 13000 лет до н. э.) и Труа-Фрер.

Мезолит

Мезолит во Франции начался с концом последнего оледенения и был связан с переходом многих культур от охоты и собирательства к примитивному сельскому хозяйству.

Мадленская культура возникла в период позднего палеолита и продолжала существовать в мезолите. На юго-западе Франции азильская культура сосуществовала с подобными мезолитическими культурами, как тёнгерская культура на севере Европы и свидерская культура на северо-востоке Европы. За азильской культурой последовала совтерская культура на юге Франции и в Швейцарии, тарденуазская культура на севере Франции и Маглемозе в Северной Европе.

В позднем мезолите на территории Прованса возникает кастельновская культура, вскоре поглощённая пришлыми носителями кардиальной культуры, однако оказавшая большое влияние на последующие гибридные культуры.

Среди археологов существуют дискуссии по поводу того, являются ли баски потомками мезолитического населения Франции. Генетический профиль басков по мужской линии (гаплогруппы Y-хромосомы) не имеет существенных отличий от соседних народов, но имеет некоторые индивидуальные особенности по женской (митохондриальные гаплогруппы). В области проживания басков в эпоху раннего неолита существовала рукадурская культура (Roucadourien), испытавшая некоторое влияние неолитической культуры кардиальной керамики, однако долго сохранявшая пережитки мезолита; у рукадурцев даже засвидетельствованы признаки каннибализма. Тем не менее, язык басков может быть наследием не рукадурской культуры, а влияния одной из более развитых соседних неиндоевропейских культур — например, той же культуры кардиальной керамики.

Неолит

В эпоху неолита, который в Северной Европе продолжался около 3 тыс. лет (около 4500 — 1700 гг. до н. э.) и характеризовался укоренением земледелия (т.наз. неолитическая революция), развитием керамики и более сложными и крупными поселениями, в Европу проникают группы народов с Балкан (культура линейно-ленточной керамики) и с Ближнего востока (культура кардиальной керамики). Это проникновение новых культур на территорию Европы, от Эгеиды до Британских островов, охватило период длительностью около 2500 лет (6500 — 4000 гг. до н. э.). По мнению таких археологов, как К. Ренфрю, эта экспансия, которая привела к закату мезолитических культур, совпала с появлением в Европе индоевропейских языков, тогда как согласно точке зрения М. Гимбутас, индоевропейские языки проникли в Европу намного позднее, в эпоху бронзового века, в то время как неолитическое население Европы считается доиндоевропейским и обозначается как «старая Европа».

Многие европейские неолитические группы имеют ряд общих характеристик, в том числе проживание в небольших общинах семейно-родового типа, живущих натуральным хозяйством на основе культивации растений и скотоводства, хотя они продолжали собирать дикорастущие растения и охотиться на дичь, а также изготовление керамики без использования гончарного круга. В археологических памятниках эпохи неолита во Франции обнаружены артефакты таких культур, как культура линейно-ленточной керамики (около 5500-4500 гг. до н. э.), рёссенская культура (около 4500—4000 гг. до н. э.) и шассейская культура (4500 — 2500 гг. до н. э.).

Неолитические обитатели Арморики (Бретань) и северной Франции были носителями либо культуры линейно-ленточной керамики, либо «лимбургской керамики», относящейся к культуре Ла-Огетт.

По-видимому, именно к эпохе неолита относятся многочисленные мегалиты Франции — дольмены, менгиры, кромлехи и каирны. Наибольшая концентрация мегалитов наблюдается в таких областях, как Бретань и Овернь. Наиболее известными мегалитами Франции являются Карнакские камни и камни у Сен-Сюльпис-де-Фалейран.

Энеолит (медный век)

В эпоху энеолита («медного века»), переходного от неолита к бронзовому, во Франции большую роль играли культура Сены-Уазы-Марны и надкультурная традиция колоколовидных кубков. Ряд западноевропейских авторов не выделяют энеолит как отдельный этап, а рассматривают его как финальный неолит. Именно для энеолита характерно широкое распространение мегалитов.

Культура Сены-Уазы-Марны или СУМ (около 3100 — 2400 гг. до н. э.) существовала на севере Франции в окрестностях рек Уаза и Марна. Наиболее примечательной особенностью данной культуры являются мегалитические гробницы галерейного типа, снабжённые плитой с отверстием, отделяющей вход от главной погребальной камеры (аналогичная особенность как совершенно независимое явление свойственна дольменам Северного Кавказа). Подобную же конструкцию имели гробницы, вырубленные в известняковых скалах долины Марны.

Около 2600 г. до н. э. на территории Дордони возникла артенакская культура, входившая в европейскую традицию строительства мегалитов. Данная культура враждовала с дунайскими (в частности, СУМ) на западе Франции. Вооружённые типичными для данной культуры стрелами, артенакцы захватили атлантическое побережье Франции и Бельгии около 2400 г. до н. э., в результате чего вдоль Рейна почти на тысячелетие возникает устойчивая граница между ними и индоевропейской культурой шнуровой керамики.

На юго-востоке Франции из шассейской культуры возникло несколько культурных групп, также строивших мегалитические гробницы.

Традиция колоколовидных кубков (около 2800—1900 лет до н. э.) представляла собой феномен, распространившийся далеко за пределы Франции, но не приведший к существенным изменениям в культурах на территории своего распространения.

Бронзовый век

Среди культур раннего бронзового века во Франции выделяются переходная традиция колоколовидных кубков (около 2800—1900 гг. до н. э.), курганная культура (около 1600—1200 гг. до н. э.) и культура полей погребальных урн (около 1300—800 гг. до н. э.). Считается, что культура (культуры) памятников бронзового века в Бретани развились из носителей традиции колоколовидных кубков, с некоторым влиянием уэссекской и унетицкой культур. По мнению ряда исследователей, культура полей погребальных урн является прото-кельтской. Эта культура преобладала в центральной Европе в позднем бронзовом веке, когда в этом регионе наблюдался резкий рост населения, возможно, благодаря инновациям в технологии и сельскохозяйственной практике.

Некоторые археологи относят к этому же периоду прибытие ряда неиндоевропейских народов — в том числе иберов на юге Франции и юго-востоке Испании, лигуров на средиземноморском побережье между Францией и Италией, и васконов (предков басков) на юго-западе Франции и северо-западе Испании. По мнению других исследователей, указанные народы развились из более ранних местных культур неолита.

Железный век

Распространение железных изделий совпало с развитием гальштатской культуры (около 700—500 гг. до н. э.) — предполагаемого потомка культуры полей погребальных урн и предка современных кельтских народов.

Потомком гальштатской культуры без заметного культурного разрыва, в свою очередь, стала латенская культура, возникшая в результате значительного влияния из Средиземноморья — сначала со стороны греков, затем этрусков. Латенская культура возникла и существовала в конце железного века (с 450 г. до н. э. и до римского завоевания в 1 в. до н. э.) в восточной Европе, Швейцарии, Австрии, на юго-западе Германии, в Чехии и Венгрии. К северу от неё находились протогерманские культуры.

Кроме того, в указанный период (около 600 г. до н. э.) греки и финикийцы основали во Франции свои колонии, например, на месте нынешнего Марселя.

Ко 2 в. до н. э. кельтская часть Франции стала известна среди римлян под названием Галлия, а население к северу от галлов было известно как белги (это племя могло иметь смешанное кельто-германское происхождение). Юго-запад Франции населяли аквитаны — предки современных басков.

Ссылки

• [www.musee-antiquitesnationales.fr/ French National Museum of Antiquities in the Château of Saint-Germain-en-Laye] (на французском языке)
• [www.culture.fr/culture/arcnat/lascaux/en/ Lascaux Cave] Официальный раздел пещеры Ласко на сайте Министерства культуры Франции (на английском языке).
• [www.jqjacobs.net/rock_art/dawn.html The Dawn of Rock Art]. Обзор древнейших памятников наскального искусства (на английском языке).
• [www.edunet.ch/classes/marin/la_tene.htm La Tène site]: brief text, illustrations (in French)
• [pagesperso-orange.fr/atil/atil/index.htm Неолитические культуры Европы (очень подробный, хорошо иллюстрированный обзор на французском языке)]

Отрывок, характеризующий Доисторическая Франция

– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.