Ирландский национализм

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Ирландский национализм (ирл. Náisiúnachas Éireannach) — совокупность политических и общественных движений, которые проповедуют любовь к ирландской культуре, языку и истории, чувство гордости за Ирландию и ирландцев. Ирландские националисты борются за независимость Северной Ирландии от Великобритании. Среди националистов есть и католики, и протестанты.

История

Корни

C конца XII века Англия пыталась завоевать Ирландию. Гэлы сопротивлялись военными и другими средствами, однако из-за отсутствия централизованного государства (Ирландия была поделена на мелкие княжества), сопротивление было неорганизованным. Конфликт усугубляется протестантской Реформацией в Англии, которая внесла еще и религиозные противоречия. В Ирландии у множества католических помещиков были отобраны земли и отданы протестантским переселенцам из Англии и Шотландии. В 1609 году в Ольстере высадилась большая группа переселенцев, которая образовала свои колонии на севере острова.

За все время противостояния было поднято множество восстаний против английского присутствия.

В 1590 году произошло восстание Хью О’Нила, известное как Девятилетняя война. Восставшие надеялись на поддержку Испании. В случае успеха восстания Ирландия должна была стать вассалом испанцев. Многие историки считают, что О’Нил преследовал личные цели: обеспечение своей власти в Ольстере.

В 1641 году произошло Ирландское восстание. Была создана Ирландская конфедерация. Восставшие требовали прекратить конфискацию земли у католиков, предоставить автономию для ирландского парламента и полные права для католиков. Конфедерация была уничтожена Оливером Кромвелем.

Во второй половине XVII века Яков II был свергнут в результате Славной революции. Ирландцы оказались на стороне Якова II. Якобиты пообещали, что ирландских католиков будет большинство в автономном ирландском парламенте и что конфискованные земли будут возвращены. После поражения якобитов исповедование католичества было объявлено преступлением.

Связь религиозной и этнической идентичности, а также осознание лишения права собственности, дискриминация католиков и поражения от Англии породили ирландский национализм.

Ранний национализм

В XVIII веке ирландский парламент, в котором огромное влияние имели протестанты, неоднократно пытался добиться большей автономии от британского правительства, в частности отмены Акта Пойнингса (англ. Poynings' Law), которая позволила бы ирландскому парламенту самостоятельно принимать решения по многим вопросам. Почин был продолжен публикацией проекта конституции независимой Ирландии Уильяма Молина. Подобные настроения позднее подхватил Джонатан Свифт.

Парламентариев, которые хотели самоуправления, называли «патриотами», например, Генри Граттан, который добился существенной законодательной независимости в 1782—1783 гг. Граттан и радикалы в 1790 году добивались равноправия католиков и протестантов, а также реформы избирательного права. В то же время он не боролся за полную независимость от Великобритании.

В наше время есть мнение, что движение Граттана не было полностью националистическим, потому что многие из его сторонников были потомками «колониального меньшинства» в Ирландии. Однако такие националисты как Самуил Нильсон, Теобальд Вольф Тон и Роберт Эммет также происходили из колониальных семей, которые прибыли на остров в 1600 году. От Грэттена в 1770 году до Парнелла в 1890 году почти все лидеры ирландского сепаратизма были протестантами.

Современный ирландский национализм с демократическими устремлениями образовался в 1790-е годы, когда Теобальд Вольф Тон основал Ирландскую Парламентскую партию. Он хотел покончить с дискриминацией в отношении католиков, а затем добиться независимости Ирландской Республики. Лидеров партии вдохновила Великая французская революция: ирландцы подняли восстание против британцев, которое потерпело неудачу. Участники были жестоко репрессированы. В результате ирландский парламент проголосовал за отмену себя в Акта о Союзе в 1800—1801 гг. В дальнейшем ирландские депутаты сидели в Лондоне.

Две доминирующие формы ирландского национализма возникли после тех событий. Радикальная форма была известна как Ирландский республиканизм. Последователи данной позиции выступали за национально-освободительную войну, а после победы планировалось создать Ирландскую Республику. Одной из групп радикалов являлись Молодые ирландцы, некоторые из которых начали восстание в 1848 году.

Другие националистические движения были более умеренными, призывая ненасильственными средствами добиваться уступок со стороны британского правительства. Последователи данной позиции осуждали радикалов за насильственные методы, в то время как либеральные националисты хотели добиться независимости путём реформ и законов.

Дэниел О’Коннелл был лидером умеренной тенденции. Он был главой Католической Ассоциации и Ассоциацией Отмены в первой половине XIX века и боролся за полные политические права для католиков в рамках «Союза Отмены». Свобода исповедания католической веры была достигнута, но заполучить автономию так и не удалось. Движение О’Коннелла имело более чёткую позицию по сравнению с националистами XVIII века. Они пользовались поддержкой католического духовенства, которое отвергло Союз Объединённых Ирландцев, тем самым укрепив связь между ирландской самобытностью и католицизмом. Молодые ирландцы устраивали митинги в традиционных ирландских одеждах в Таре и Клонтарфе.

Ирландский национализм во второй половине XIX века

В конце XIX века национализм стал доминирующей идеологией в Ирландии. Партии националистического толка получили большое влияние в Парламенте Соединенного Королевства, что позволило начать серьёзную кампанию по борьбе за автономию и отмену Закона о Союзе. В этот период возникло Ирландское Республиканское Братство (IRB). В США участники движения Молодые ирландцы, которые были вынуждены покинуть страну, создали организацию Клан на Гаэл.

Голод в 1845—1849 гг. вызвал бурю недовольства в адрес британского правительства, которое, по мнению ирландцев, не смогло предотвратить гибель миллиона человек. Клан на Гаэл, возглавляемый Джоном Девоем и составленный из ирландских ветеранов Гражданской войны в США, атаковал Канаду с требованием вывода британских войск из Ирландии.

В Ирландии IRB подняло восстание в 1867 году, но планы о мятеже были быстро раскрыты полицией, поэтому восстание не получило большого размаха и было подавлено.

Лига самоуправления

Во второй половине XIX века в ирландском национализме образуется два течения: юнионисты во главе с Айзеком Баттом и радикалы во главе с Чарльзом Стюартом Парнеллом. Юнионисты в основном были протестантами, но в их число также входили и католики. Радикалы придерживались католичества.

Первые два законопроекта о самоуправлении Ирландии в 1886 и 1893 гг. вызвали недовольство со стороны либеральных юнионистов и британских консерваторов.

После смерти Парнелла в 1891 году радикалы раскололись на две партии: Ирландская национальная лига и Ирландская национальная федерация. После этого радикалы стали действовать менее эффективней.

В 1898 году были издан Закон о местном самоуправлении.

В 1900 году состоялись Всеобщие выборы Соединённого Королевства. После выборов большое влияние получил Джон Редмонд.

Культурный национализм

Важной особенностью ирландского национализма в конце XIX века была приверженность гэлов ирландской культуре. Появились новые стили культуры — кельтское возрождение и гэльское возрождение. Для защиты чистоты и самобытности ирландского языка была создана Гэльская лига. Гэльская атлетическая ассоциация была образована для поддержки гэльского футбола. Ассоциация запрещала своим членам играть в крикет, футбол, гандбол, регби.

Большинство культурных националистов говорили на английском языке и не имели значительного влияния в Гэлтахте, где использование английского отрицалось. Однако эти организации привлекли большое число членов и явились отправной точкой для многих радикальных ирландских националистов в начале XX века. Основной целью было подчеркнуть разницу между Ирландией и Англией, но большинство населения продолжило говорить по-английски.

Гэльские культурные аспекты не распространялись на политику, в то время как националисты были заинтересованы в воссоздании гэльской государственности.

Ссылки

• [au.encarta.msn.com/encyclopedia_781528273/irish_nationalism.html Ирландский национализм]
• [www.webcitation.org/5kwrWXvT6 Архив]

Отрывок, характеризующий Ирландский национализм

– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил: