Кашмирият

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Кашмирият (кашм. कश्मीरीयत, کشمیریّت) — этно-национальное и социальное сознание культурных ценностей кашмирцев. Примерно в XVI веке сложилась общность отождествляющих себя с Кашмиром и называющих Кашмир своей родиной. Кашмирский конфликт, а также столкновения мусульман и индуистов, сделало вопрос национальной идентичности очень острым. Однако по опросу 2007, проведенного Центром по изучению развивающихся обществ в Нью-Дели, 84 % людей в Сринагаре хотят видеть возвращение кашмирских пандитов.[1] И 92 % процента опрошенных выступают против этнического и религиозного разделения Кашмира.[2]





Происхождение

Кашмир очень разнообразен этнически, культурно и конфессионально. Регион исторически является важным центром индуизма и буддизма. Ислам попал в Кашмир в Средние века, и сикхизм распространился в регионе при существовании сикхского государства в XVIII и XIX веках. В мифах и преданиях этих четырёх религий, Кашмир занимает важное место. Регион получил своё имя от легендарного индуистского риши Кашьяпы, а его прежним населением были Наги.[3] Множество культовых построек и учреждений индуизма и буддизма сохранилось в регионе. В святилище Хазратбал хранится волос, который по воззрениям кашмирцев — есть волос с головы пророка Мухаммеда. Путешествуя в поисках религиозного просветления, Гуру Нанак попал в Кашмир. Кашмирият начал складываться при губернаторе-мусульманине Зайн уль Абедин и монгольском императоре Акбаре, они оба покровительствовали, и защищали Кашмир в его религиозном разнообразии.[3]

Философия

Кашмирская психология связана с замкнутым миром Гималаев, суровые зимы и обособленность от экономических и политических процессов остальной Индии. Но на регион сильно влияла политическая нестабильность, связанная с вторжениями завоевателей. Кашмирият выражался в солидарности, стойкости и патриотизме кашмирцев.[3] Выживание людей и культурного наследия зависило от того смогут ли кашмирцы жить в согласии друг с другом. Для многих кашмирцев, Кашмирият требует от них жизни в социальной и религиозной гармонии, «братстве» кашмирцев. У жителей сложилось представление, что шиваизм, буддизм, сикхизм и суфизм, сосуществуют и ведут человека к божественной цели разными путями.[3]

На Кашмир также повлияла философия распространившаяся при шахе Акбаре — дин-и иллахи, которая подчёркивала единство идеалов и ценностей мусульман и индуистов. Работы, написанные на кашмирском языке, искусство, культура и литература развивали и упрочняли кашмирият как стиль жизни.[4] Тем не мение, основное влияние Кашмирият оказал на Кашмирскую долину и Джамму. Дальние регионы Гилгита, Балтистана и Ладакха получили гораздо меньшее представление о кашмирияте.

Современные изменения

Кашмирский конфликт нанёс громадный ущерб кашмирияту, тогда регион был разделён Пакистаном и Индией во время Первой кашмирской войны. Во время политических дебатов многие сочли Кашмирият национализмом выраженном в желании независимости от Пакистана и Индии. В нападениях 1989 года погибло 150 000 кашмирских мусульман[5] и привило к выселению большинства индуистов и сикхов, из-за чего Кашмирият пострадал ещё больше.[3] AВо время зимнего конфликта Пакистана и Индии, высказывались требования отделить Джамму и Ладакх от Кашмирской Долины. Несмотря на все трудности, общины мусульман и индуистов продолжают попытки возродить кашмирият.[6] Они продвигают кашмирият через культурную активность, социальные программы и литературу в Джамму и Кашмире, а также среди общин выходцев из Кашмира.

См. также

Напишите отзыв о статье "Кашмирият"

Примечания

  1. [www.reuters.com/article/latestCrisis/idUSDEL291796 Reuters]
  2. [www.milligazette.com/Archives/15062002/1506200229.htm Full text of Mori survey on Kashmir]
  3. 1 2 3 4 5 Nayak, Meena Arora [www.worldviewmagazine.com/issues/article.cfm?id=106&issue=25 Kashmiriyat](недоступная ссылка — история) (22 сентября 2006). Проверено 22 сентября 2006. [web.archive.org/20041118140208/www.worldviewmagazine.com/issues/article.cfm?id=106&issue=25 Архивировано из первоисточника 18 ноября 2004].
  4. Razdan, P. N. [www.koausa.org/KashmiriGems/index.html Kashmiriyat and literature] (22 сентября 2006). Проверено 22 сентября 2006. [www.webcitation.org/67OhPVyaz Архивировано из первоисточника 4 мая 2012].
  5. [www.jammu-kashmir.com/archives/archives2003/kashmir20031121c.html Till 2003]
  6. [www.deccanherald.com/deccanherald/jul212005/editpage1623242005720.asp Spirit of Kashmiriyat](недоступная ссылка — история) (21 июля 2005). Проверено 22 сентября 2006. [web.archive.org/20070312212729/www.deccanherald.com/deccanherald/jul212005/editpage1623242005720.asp Архивировано из первоисточника 12 марта 2007].

Ссылки

  • [www.worldviewmagazine.com/issues/article.cfm?id=106&issue=25 Kashmiriyat]
  • [64.233.161.104/search?q=cache:FPSajJIZG5YJ:www.sociology.ed.ac.uk/sas/papers/panel1_ellis.rtf+Kashmiriyat&hl=en&gl=us&ct=clnk&cd=8 Kashmiriyat and the Refugee crisis]
  • [www.koausa.org/KashmiriGems/index.html Kashmiri literature and Kashmiriyat]
  • [www.countercurrents.org/kashmir-raman7403.htm Nandimarg and Kashmiriyat]
  • [www.deccanherald.com/deccanherald/jul212005/editpage1623242005720.asp Spirit of Kashmiriyat]
  • [www.hindu.com/2009/03/24/stories/2009032459041000.htm Farooq Abdullah defines ‘Kashmiriyat’; Mar 24, 2009; The Hindu, India’s National Newspaper]

Отрывок, характеризующий Кашмирият

– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.