История Родоса

Родос — один из центров эгейской культуры. В VII—VIII веках до н. э. выходцы с острова Родос участвовали в колонизации Сицилии, Северной Африки и других территорий. Во время греко-персидских войн Родос захватила Персия. В 44 году н. э. Родос был завоеван Римом. В IV—XIII веках принадлежал Византии, в XIV века островом овладели рыцари-госпитальеры, выстроившие здесь свою главную цитадель — Родосскую крепость.

В 1523 году Родос вошёл в состав Османской империи. Родосцы принимали участие в освободительной войне Греции (1821—1829), но военных действий на острове не велось из-за многочисленности турецкого населения и базирования объединённого турецко-египетско-алжирского флота.

В 1912 году после поражения турок в ходе итало-турецкой войны остров отошёл к Италии, которая контролировала остров до 1943 года. После выхода Италии из войны в 1943 году остров оккупировали германские войска. В 1948 году Родос был воссоединён с Грецией.

Доисторическая эпоха

Согласно археологическим данным, население на Родосе, как и на большинстве островов Эгейского моря, появилось ещё до 3000 года до н. э., то есть во времена неолита. Такой вывод делается на основании отдельных находок (черепки и каменные сосуды), сделанных в пещере на горе Кумело и в Калифиес. Кроме того такие топонимы, как Атабирий или Атабирис, Камир, Линд, Ялис, свидетельствуют о проживании на Родосе догреческих племен.

Около 1550 года до н. э., то есть во времена микенского преобладания в Эгейском море, на острове утвердились переселенцы с Крита, которые основали торговое поселение на северо-западном побережье у селения Трианда. Когда минойская цивилизация стала клониться к упадку, место господствовавших в бассейне Средиземного моря минойцев заняли микенцы, которые, заимствовав многие элементы минойской культуры, основали свои торговые поселения на Сицилии, Крите, Кипре, в Малой Азии и на островах Эгейского моря. К числу последних принадлежит и Родос (1450 года до н. э.), где перво-наперво был основан Ялис, поглотивший затем минойское поселение в Трианде. Впоследствии были созданы и другие небольшие поселения, и в течение непродолжительного времени ахейцы, как иначе называли микенцев, заняли весь остров. В этот период Родос достиг значительного расцвета. Свидетельством тому служат стихи Пиндара о том, что Зевс весьма полюбил родосцев и поэтому пролил на них золотой дождь.

Сведения о микенской эпохе на Родосе дают археологические исследования в доисторических некрополях Ялиса (в местностях Моску-Вунара и Макрия-Вунара в предгорьях Филерима) и Камира (у селения Калаварда).

Классическая древность

Ахейцев сменили около 1100 года до н. э. дорийцы, которые, отправившись из Арголиды, утвердились на Родосе, причем в тех районах, которые достигли процветания ещё в микенскую эпоху. Дорийские поселенцы в юго-восточной части Эгейского моря, поначалу были разделены на шесть самостоятельных государств, два из которых находились на побережье Малой Азии со столицами в Книде и Галикарнассе, одно — на Косе и три — на Родосе. Таким образом Родос оказался разделён на три области — Камириду в западной, Линдию и Ялисию соответственно в южной и восточной частях острова. Эти области составляли три независимых города-государства — Камир, Линд и Ялис. В 700 году до н. э. шесть дорийских государств образовали амфиктионию (религиозно-политическую федерацию) — Дорийское шестиградье, центром которого стало святилище Аполлона Триопия, которое находилось в районе Книда (совр. Каво Криос напротив города Кос). После образования союза три города-государства Родоса мирно сосуществовали друг с другом в качестве федерации, понимая, что, будучи отдаленными от остального греческого мира, они смогут существовать и достичь могущества только благодаря единству.

В VIII веке до н. э. родосцам удалось выйти в экономическом отношении за пределы острова, развивая торговые отношения с некоторыми районами Малой Азии (Милет) и Крита и основав колонии в городах Тарсе (800 до н. э.) и Аль-Мина (725 до н. э.) на побережье Малой Азии, а во второй половине VIII века до н. э. они заимствовали финикийский алфавит. Однако, несмотря на совместные действия в рамках федерации, три города Родоса продолжали развиваться каждый собственным путём. Так, основу экономики расположенных на плодородном западном побережье острова Камира и Ялиса составляло земледелие, тогда как экономика Линда, лежащего на восточном побережье в почти бесплодной, но стратегически важной местности, которая позволяла осуществлять контроль за судами, плывущими на восток, была связана с мореходным делом. Линд обладал мощным флотом и в VIII—VI веках до н. э. превратился в морскую державу и крупный торговый центр. С появлением в бассейне Эгейского моря в начале V века до н. э. Линд начал клониться к упадку.

В VII веке до н. э. родосцы установили интенсивные торговые контакты с Кипром, портами Восточного Средиземноморья, Коринфом, Самосом и Кикладами. В 688 году до н. э. они основали колонию Фаселу на побережье Памфилии для обслуживания родосских кораблей, плававших вдоль берегов Малой Азии. Одновременно с Фаселой они основали совместно с критянами Гелу на Сицилии, а в конце VII века до н. э. — колонии на Балеардских островах и в Испании.

В VI веке до н. э. в Камире и Ялисе преобладало аристократическое государственное устройство, а в Линде была установлена тирания Клеобула, который являлся одним из семи мудрецов Древней Греции. В том же веке Камир и Линд выпускали собственную монету. На монетах Камира был изображен лист смоквы, а на монетах Линда — голова льва. Ялис стал чеканить монету в V веке до н. э. с изображением головы орла.

Кроме подъема торговли, в эту эпоху наблюдается значительное развитие искусства. Родосская керамика была единственной керамикой, способной конкурировать с коринфской. В VII веке до н. э. на острове получило значительное развитие ювелирное искусство, которому, несмотря на различного рода критские и восточные влияния, удалось приобрести самобытный характер.

В 491/90 году до н. э. персидский полководец Датис осадил Линд Жители города оказали мужественное сопротивление, несмотря па отсутствие воды. В конце концов Датис отступил, так и не добившись успеха. После второго похода персов Родос подчинился захватчикам и в 480 году до н. э. выступил на стороне последних в морской битве при Саламине, послав туда 40 кораблей. После событий греко-персидских войн Линд утратил своё значение и на первый план выдвинулся Ялис, который, будучи полисом с хозяйством аграрного характера в значительно меньшей степени пострадал от агрессивной политики персов. В эпоху после греко-персидских войн в Ялисе была установлена власть знатного рода Эратидов. Один из его представителей Диагор отличился, одержав победу и Олимпийских играх 464 года до н. э., принеся Родосу всегреческую славу. С образованием Первого Афинского морского союза (478/77 до н.э) три города Родоса стали членами последнего, платя установленный для них налог. В годы Пелопоннесской войны родосцы, будучи членами Афинского морского союза, воевали на стороне афинян.

В 412 году до н. э. после поражения афинян в Сицилии сын Диагора Дорией, который, будучи приговорен к смерти афинянами, бежал в южно-италийский город Фурии, возвратился на родной остров и склонил сограждан к выходу из Афинского морского союза и переходу на сторону Спарты. Год спустя, родосцы по соглашению между тремя городами решили объединиться. Они составили учредительный договор, в соответствии с которым Камир, Ялис и Линд основали новый город с единым управлением, единым Народным Собранием, единым Советом и пятью пританами. Демы (административные городские общины) трех городов сохранялись, однако с того времени они обладали компетенцией решения вопросов только местного значения. Новый город затмил своим блеском старые. Он был основан на северо-восточной окраине острова по Гипподамовой градостроительной системе. Город получил официальное название «город родосцев» и находился под покровительством бога Гелиоса, жрец которого становился на один год архонтом.

В 396 году до н. э. родосцы, ободренные противоборством между Спартой и персами, решили отложиться от Спарты. Поэтому во время похода в Малую Азию они выступили на стороне персов. Город Родос стал местом встречи представителей греческих городов, в которых преобладали антилаконские настроения, и представителей персидских сатрапов, которые были уполномочены вести войну против спартанцев. В том же году Дорией прибыл на Пелопоннес с целью поднять восстание против спартанцев, однако вскоре был схвачен и казнен. В 395 году до н. э. на Родосе началось социальное движение, которое привело к падению аристократического правительства. Ко власти пришли демократы, поддержанные Кононом и другими афинянами из командования персидским флотом на Родосе. Попытка Спарты установить в 391 году до н. э. олигархическое правление потерпела провал. В 377 году до н. э. родосцы вступили в новооснованный Второй Афинский морской союз.

В 364 году до н. э. во время пребывали в Эгейском море беотийского флота во главе с Эпаминондом Родос в течение непродолжительного времени являлся союзником последнего. В 357 году до н. э. поддерживаемый сатрапом Карин Мавсолом Родос вступил в союз с Византием, проводившим враждебную политику по отношению к афинянам. Вместе с Родосом восстали также жители Хиоса, Коса и других городов. Война между афинянами и восставшими союзниками окончилась поражением Афин при Эмбатах в 355 году до н. э. В то же время Мавсолу удалось расширить свои владения и за пределы Карии, установив косвенным образом контроль также и над Родосом. В 351 году до н. э. преемница Мавсола Артемисия подвергла город осаде и разгромила флот родосцев. Тщетно надеясь родосцы на помощь афинян. Только после смерти Артемисии в 340 году до н. э. удалось окончательно изгнать карийцев.

В 332 году до н. э., когда на политическую и военную авансцену истории вышла Македония родосцы выступили на стороне Александра Великого. Они согласились размещение у себя македонского гарнизона и оказали македонянам помощь при осаде Тира. После смерти Александра родосцы изгнали македонский гарнизон и установили союз с египетскими Птолемеями. Один из диадохов (преемников) Александра Антигин обратился к ним за помощью в войне против Птолемеев. Отказ родосцев принимать участие в соперничестве между двумя противниками привел к тому, что сын Антигона Деметрий выступил в 305 году до н. э. против Родоса. Осада города длилась целый год. Силы Деметрия были невиданными для своего времени: 40.000 воинов и 30.000 мужей, специально обученных вести осаду с помощью созданных по последнему слову тогдашней техники осадных машин. Впоследствии родосцы продали эти машины и на приобретенные средства соорудили статую, посвященную своему богу — покровителю Гелиосу — знаменитый «Колосс Родосский». При посредничестве Антигона и Птолемея был подписан договор, условия которого гарантировали родосцам независимость.

Следующие 150 лет стали для Родоса периодом значительного экономического подъема. Остров стал центром транзитной торговли, предоставляя свой порт всем судам, плававшим по Средиземному морю, главным образом из материковой Греции, Понта Эвксинского (Чёрного моря), Малой Азии, Финикии и Палестины. На кораблях своего мощного флота родосцы экспортировали собственную продукцию во все страны Средиземноморья, вплоть до Карфагена на западе и Сирии на Востоке. В III веке до н. э. торговля уже находилась под их контролем. В этот период благоденствия столицу острова украшало 3000 статуй, а численность её населения достигла 300 000 человек. В 220 году до н. э. после военных действий родосцам удалось воспрепятствовать городу Византию облагать пошлиной торговлю зерном через Геллеспонт.

В 227 году до н. э. на Родос обрушилось страшное землетрясение, разрушившее часть города и его укрепления и повергшее наземь Колосс. Почти все греческие города прислали тогда материальную помощь. Воспользовавшись этой помощью, родосцы восстановили свой город. Однако они не стали восстанавливать Колосс, предупрежденные неким прорицанием, согласно которому восстановление статуи явилось бы причиной несчастья для острова.

В конце III века до н. э. на авансцене истории появляется ещё один македонский царь — Филипп V. Его агрессивная политика в бассейне Эгейского моря угрожала родосцам, которые вступили в союз с Византием, Пергамом, Косом и Римом. В 197 году до н. э. союзники одержали победу над Филиппом при Киноскефалах. В 190 году до н. э. родосцы под предводительством Эвдама приняли участие в битве при Сиде против Ганнибала, который возглавлял тогда морские силы царя Сирии и врага римлян Антиоха Великого. За участие в этой войне римляне отдали родосцам в 188 году до н. э. часть Карии и Ликии. Могущество Родоса продолжалось. Родос вступил в союз с городами Малой Азии и взял под своё покровительство «союз островитян», центром которого был священный остров Делос.

Римский период

Между тем Филиппа V сменил на македонском престоле Персей — последний царь Македонии до её завоевания римлянами. По отношению к Персею родосцы заняли дружественную позицию, отказав римлянам в помощи во время войны с ним. После поражения Персея при Пидне в 167 году до н. э. римляне, желая наказать родосцев, признали независимость Ликии и части Карии. В 166 году до н. э. с целью подрыва родосской торговли они объявили Делос портом, свободным от пошлин. Удар, нанесенный экономике Родоса, был весьма ощутимым. Пошлина, которой облагались ранее транзитные корабли, достигала 1 000 000 драхм, а после этой меры уменьшилась до 150 000 драхм.

В 164 году до н. э. родосцы вступили в союз с римлянами, приняв на себя обязательство участвовать в военных предприятиях последних. Таким образом они приняли участие в III Пунической войне и в войне с понтийским царём Митридатом, несмотря на то, что поддерживали с последним дружеские отношения. Во время гражданских войн в Риме Родос был вынужден примкнуть к той или иной из противоборствующих сторон. В 44 году до н. э. Кассий и Брут обратились к Родосу за помощью против своих врагов Малой Азии. Родосцы ответили, что прежде, чем дать ответ, должны получить соответствующее решение Сената. Такая позиция вызвала гнев Кассия, который взял после осады город, захватил часть его флота, уничтожив прочие корабли, предал смерти многих граждан, главным образом философов и деятелей искусства и, наконец, захватил здесь и отправил в Рим сокровища Родоса и украшавшие Родос произведения искусства. В следующие годы Родос пребывал уже в безвестности, а в 155 году н. э. опять пострадал от разрушительного землетрясения.

Византийская эпоха

Между тем на острове уже получило распространение христианство, чему способствовал приезд сюда апостола Павла в 57 году н. э. Во времена Диоклетиана Родос принял участие в Первом Вселенском Соборе (325) послав туда своего представителя Евфрония. После распада Римской империи Родос оказался в составе Восточной Римской империи и со времени Диолектиана (297) до конца VI века являлся столицей епархии островов. Тогда же были сооружены крепостные стены города, и в течение относительно непродолжительного времени Родос жил мирной жизнью. В 515 году город Родос был разрушен новым сильным землетрясением. Затем для острова наступили трудные годы. В 620 году Родос был захвачен персидским царем Хосроем после поражения последнего, нанесенного византийским императором Ираклием. В 653 году Родос захватили арабы Моавия, которые увезли остатки Колосса и продали его какому-то еврейскому купцу. В 717/18 году Родос оказался во власти сарацин, а в 807 году был разграблен турками-сельджуками багдадского халифа Харуна ар-Рашида.

В 1082 году венецианцы с позволения византийского императора основали здесь торговую факторию. В 1191 году французский король Филипп II и английский король Ричард Львиное Сердце сделали на Родосе остановку по пути к Святым Местам с целью приобрести здесь продовольствие и набрать наёмников. Родосский флот принимал участие в крестовых походах. В 1204 году после захвата Константинополя франками (западноевропейскими рыцарями) во время IV крестового похода правитель острова Лев Гавала с согласия франков провозгласил себя деспотом (кесарем) Родоса и стал чеканить собственную монету. В 1224 году никейский император Иоанн Дука захватил остров и заставил деспота заявить о своем подчинении. В 1240 году преемником Гавалы стал его брат Иоанн, который помогал никейскому императору в борьбе с латинянами. В 1248 году Родос захватили генуэзцы. В 1261 году после отвоевания Константинополя византийцами император Михаил Палеолог, желая сохранить дружественные отношения с генуэзцами, уступил им владения на некоторых территориях Византийской империи. В числе последних оказался и Родос (1278). В 1275 году византийцы укрепили стены города.

Владычество рыцарей

В 1306 году генуэзский адмирал и правитель Родоса Виньоли продал Родос вместе с Косом и Леросом Ордену рыцарей святого Иоанна. Жители города и византийский гарнизон оказывали упорное сопротивление в течение трех лет. Однако в конце концов они были вынуждены покориться, и таким образом 15 мая 1309 года Родос перешёл во власть рыцарей-иоаннитов.

С этого дня и до 1522 года, то есть за всё время владычества рыцарей-иоаннитов на Родосе и других островах Додеканеса (кроме Карпафоса, Касоса и Астипалеи), обязанности Великого Магистра исполняли девятнадцать рыцарей, первым из которых был Ф. де Вилларе (F. de Villaret), а последним — Ф. Виллье де л’Иль Адам. Четырнадцать из них были французами. Официальным языком документов Ордена был латинский, а для общения между собой члены различных «языков» пользовались французским. Духовным главой Ордена был Папа Римский. Орден назначал латинского (католического) архиепископа, в зависимости от которого находился «греческий», как его называли, митрополит.

Родосцы были известны как «колоссяне» (от слова «Колосс»). Во время господства Рыцарей Родос, хотя и находился под властью чужеземцев, всё же сумел избежать упадка и даже переживал расцвет. Торговля и контакты по морю со странами Востока и Запада значительно возросли, на острове обосновались крупные торговые и банковские компании из Италии, Франции и Испании.

При создавшихся условиях имела место значительная строительная деятельность, отмеченная явными влияниями Запада.

Памятники архитектуры того времени сохранились до сих пор.

Дворец великих магистров

Турецкое владычество

В 1480 году Родос безуспешно осаждали войска султана Мехмеда II. 28 июля 1522 года Сулейман I Великолепный приступил к осаде с армией в 100 000 человек. Рыцари и жители острова оказали стойкое сопротивление. При этом осаждённые чинили разрушаемые стены. Возможно, что город всё же выстоял бы, но некий недовольный рыцарь д’Амарал указал туркам наиболее уязвимую часть крепости. Сам предатель и два его соучастника были преданы смерти, однако туркам всё же удалось захватить город.

После заключения соглашения с Сулейманом рыцари покинули Родос, взяв с собой всё своё имущество, тогда как родосцы остались, чтобы терпеть ужасные бедствия. За вступлением турок в город последовала страшная резня жителей, которую, как гласит традиция, остановил только сам султан, увидав текущую рекой кровь греков. Турецкая неволя продолжалась 390 лет.

Восстававших греков поработители подвергали пыткам, лишали имущества и вообще изгнали за пределы городских стен, внутри которых проживали только турки и евреи.

Несмотря на преследования, родосцы принимали участие в освободительной борьбе, многие из них стали членами «Филики Этерии». Однако, в отличие от других Додеканесских островов, Родос так и не смог поднять восстание из-за постоянного присутствия здесь турецких войск.

В 1912 году во время войны с турками итальянская армия высадилась на Родосе и оккупировала остров. Итальянцы оставались до 1943 года, когда их сменили немцы. После поражения Германии борьба родосцев за независимость увенчалась успехом, и 7 марта 1948 года Додеканесские острова воссоединились с Грецией.

Ссылки

• [www.junior.ru/students/vasilenko/history.htm История Греции]
• [www.nevski.ru/osn.php?page=polezn.php&razdel=1000037 История иоаннитов с акцентом на родосский период]

Отрывок, характеризующий История Родоса

Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.