Лю Пэнцзы

Лю Сюань
-й Император эпохи Хань
Дата рождения:	10(0010)
Дата смерти:	неизвестно
Время царствования:	25—27
Предшественник:	Гэнши-ди
Преемник:	Гуан У-ди
Варианты имени
Традиционное написание:	劉盆子
Упрощённое написание:	刘盆子
Семья
Отец:	Лю Мэн

Лю Пэнцзы (кит. трад. 劉盆子, упр. 刘盆子, 10-?) — марионеточный император восстановленной китайской династии Хань, возведённый на трон повстанцами-«краснобровыми».

Лю Пэнцзы принадлежал к числу потомков князя Лю Чжана, участвовавшего в возведении на престол императора Сяовэнь-ди. Дед Лю Пэнцзы — Лю Сянь — получил от императора Юань-ди дворянский титул, перешедший после смерти Лю Сяня к сыну Лю Мэну (отцу Лю Пэнцзы), но когда Ван Ман узурпировал трон, то род Лю был лишён владений. Когда «краснобровые» подняли восстание против Ван Мана, то Лю Пэнцзы вместе со старшими братьями Лю Гуном и Лю Мао оказались в их войсках. Когда генерал Фан Чун временно принял сторону Гэнши-ди, свергнувшего Ван Мана, то Лю Гун отправился вместе с ним в его столицу Лоян и получил от нового императора титул, позволивший ему вернуть наследство отца. Когда Фан Чун бежал из Лояна обратно к «краснобровым» в Пуян, то Лю Гун последовал за ним, но остался сторонником Гэнши-ди; Лю Мао и Лю Пэнцзы оставались при войсках «краснобровых» в качестве пастухов.

В 25 году «краснобровые» решили, что Гэнши-ди их не устраивает, и им нужен свой император. Взяв трёх потомков Лю Чжана, они заставили их тянуть жребий, после чего 14-летний Лю Пэнцзы был объявлен императором, однако никакой реальной власти не получил, и продолжал оставаться пастухом, пока «краснобровые» не вошли в столицу Чанъань.

«Краснобровые», однако, оказались плохими управителями, их грабежи озлобили горожан, и в 26 году, после сожжения многих дворцов и разграбления продовольственных запасов, они двинулись на запад в направлении современной провинции Ганьсу. Однако местный военачальник Вэй Сяо отбил их наступление, и им пришлось отступить на восток. Император Гуан У-ди начал против них войну на истощение, и весной 27 года они сдались на милость победителя. Лю Пэнцзы отказался от своего титула, и император Гуан У-ди, видя, что тот не имел реальной власти, простил его.

Император сделал Лю Пэнцзы помощником своего дяди Лю Ляна, чжаоского князя. Позднее Лю Пэнцзы ослеп в результате болезни, и получил от императора земельные угодья, позволившие ему жить на ренту. Год его смерти неизвестен.

Отрывок, характеризующий Лю Пэнцзы

– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.