Музей Гиме

Национальный музей восточных искусств — музей Гиме Musée national des Arts asiatiques-Guimet
Дата основания	1889
Местонахождение	6, place d’Iéna, 75116 Paris
Сайт	[www.guimet.fr/ Официальный сайт музея]

К:Музеи, основанные в 1889 году

Национальный музей восточных искусств — музей Гиме (фр. Musée national des Arts asiatiques-Guimet), ранее носивший название Музей Гиме (фр. Musée Guimet) — музей в Париже.

История музея

Лионский промышленник Эмиль Гиме (1836—1918) изначально задумывал создать музей, посвящённый религиям Египта, Азии, а также античным религиям. В основу будущего музея предполагалось положить коллекцию, собранную Эмилем Гиме во время его путешествий: он посетил Грецию, Египет, а затем совершил и кругосветное путешествие (1876) с остановками в Японии, Китае и Индии. Впервые эта коллекция была выставлена в Лионе в 1879 году, а уже в 1889 году коллекция Гиме переезжает в Париж.

Ещё при жизни Эмиля Гиме музей приобретает азиатскую специализацию. Раздел античных религий постепенно отходит на второй план, его помещения отдают под корейскую коллекцию Шарля Вара (фр. Charles Varat), иконографические залы в 1912 году освобождаются под тибетскую коллекцию Жака Бако (фр. Jacques Bacot). Дольше всех не азиатских разделов продержится Египетский отдел.

В 1882 году в Париже открывается музей Индокитая на Трокадеро (фр. Musée Indochinois du Trocadéro), соединивший коллекции экспедиций Луи Делапорта (фр. Louis Delaporte) в Камбоджу и Сиам. В 1927 году коллекция музея Индокитая включена в коллекцию музея Гиме.

В 1920—1930 годы музей получает богатейшие дары от Французского Археологического Представительства в Афганистане (фр. Délégation Archéologique Française en Afghanistan).

В конце XIX века Лувр выделяет в департаменте предметов искусств раздел Китая и Японии, который впоследствии превращается в независимый департамент. Департамент этот просуществовал до 1945 года, когда — в ходе всеобщей реорганизации французских музеев — его коллекция была отдана музею Гиме в обмен на его Египетскую коллекцию. Этот обмен сделал парижский музей одним из крупнейших и богатейших в мире музеев азиатского искусства.

Постоянная коллекция

Музей содержит несколько коллекций предметов восточного искусства:

• Искусство Афганистана и Пакистана
• Искусство Гималаев
• Искусство Юго-Восточной Азии
• Искусство Центральной Азии
• Искусство Китая
• Искусство Кореи
• Искусство Индии
• Искусство Японии

Искусство Афганистана и Пакистана

В 1900 году в Лувре были выставлены сотни объектов, вывезенных из района Пешавара (ныне Пакистан) индо-афганистанской экспедицией Альфреда Фуше (фр. Alfred Foucher). В том числе — яркий пример Гандхарского искусства — знаменитая статуя бодхисаттвы (на илл. справа), унаследованная музеем Гиме вместе со всем департаментом восточных искусств Лувра.

Гандхарское искусство — искусство раскола в индуизме. Именно в нём впервые появляется изображение Будды, именно гандхарская иконография становится канонической. Расцвет гандхарского искусства приходится на I—III века — период Кушанского царства, занимавшего территорию от севера Индии до Памира. Смешение культур трёх цивилизаций — индийской, греко-римской и китайской — было с достоверностью установлено обнаружением сокровища Баграма, включавшего в себя типично Матхурские произведения из слоновой кости, греко-римскую посуду и лакированные деревянные предметы времён династии Хань. Сокровища Баграма также хранятся в музее Гиме.

В 1922 году французское и афганское правительства подписывают соглашение, в ходе которого создаётся Французское Археологическое Представительство в Афганистане. Под руководством Жозефа Акан (фр. Joseph Hackin) делегация производит раскопки в районе Кабула, в ходе которых, в частности, была обнаружена стела «Великое чудо Будды» (название стелы отсылает к легенде из жизни Будды, в которой рассказывается о поединке чудес между буддистами и «еретиками»).

Искусство Гималаев

Ещё в 1879 году Эмиль Гиме выставлял в Лионе несколько предметов обихода тибетских лам, составивших начало коллекции искусства Гималаев. Сегодня раздел содержит около 1 600 предметов искусства.

В 1912 году восточно-тибетская экспедиция Жака Бако привозит в музей Гиме значительное количество картин и бронзовых изделий XVIII—XIX веков. Тибетское искусство этой эпохи находилось под сильным влиянием Китая, и до недавнего времени в музее было представлено только это, сильно китаизированное представление Тибета. Лишь недавние приобретения позволили расширить панораму искусства Гималаев, включив, в частности, в экспозицию множество предметов непальского искусства.

Маска Бхайравы (на илл. справа) — один из предметов непальского искусства, выставленных в музее Гиме. Такого рода маски возлагаются у подножия храмов во время праздников Бхайравы и Индры, проходящих в Катманду в конце сентября. Техника, в которой выполнена маска, является продолжением индийской скульптурной традиции, распространившей своё влияние по всем Гималаям, подтверждая тем самым тесную связь культуры жителей Катманду с соседней Индией.

Искусство Юго-Восточной Азии

Отдел искусств Юго-Восточной Азии был создан в конце 1920-х годов слиянием двух коллекций кхмерского искусства: коллекции Эмиля Гиме (в том числе плоды экспедиции в Камбоджу Этьена Эймонье (фр. Etienne Aymonier)) и коллекции музея Индокитая на Трокадеро.

Вплоть до 1936 года коллекция пополнялась дарами Французской Школы Дальнего Востока (фр. Ecole française d’Extrême-Orient), в их числе — фронтон храма в Бантеай Срей (на илл. слева). Горельеф фронтона представляет эпизод Махабхараты, в ходе которого два демона-асура Сунда и Упасунда дерутся за обладание нимфой-апсарой Тилоттамой, созданной богами специально чтобы поссорить двух братьев и восстановить мир на земле. Стиль Бантеай Срей сильно отличается от традиционного кхмерского искусства, очень кодифицированного и обезличенного.

Богатейшая коллекция кхмерских скульптур, равной которой нет в западном мире, иллюстрирует историю кхмерского искусства от его зарождения до наших дней. Помимо кхмерской коллекции (Камбоджа и индийская часть Вьетнама) отдел Юго-Восточной Азии представляет произведения искусства из Таиланда, Индонезии, китайской части Вьетнама, Бирмы и Лаоса.

Искусство Центральной Азии

Сухой климат Центральной Азии обеспечил сохранность уникальных манускриптов и картин буддистской культуры этого региона. Французские археологи — Дютрей де Ран (фр. Dutreuil de Rhins), Поль Пеллио и Жозеф Акан — много работали на раскопках городов Шёлкового Пути — культурных центров эпохи.

В музее представлены глиняные статуи монастырей Кучи (на илл. справа — частично обожжённая пожаром маска маскарона), две с половиной сотни манускриптов из Пещер Могао и множество других произведений, дающих полное представление о буддистском искусстве Центральной Азии.

Искусство Китая

Китайская коллекция музея Гиме состоит из более чем 20 000 предметов. Нефритовые и керамические изделия неолита, бронза династий Шан и Чжоу, статуэтки, предметы упряжи, бронзовые зеркала и заколки, монеты и лакированные декоративных шкатулки — экспонаты музея Гиме покрывают 7 тысячелетий китайского искусства: от его зарождения до XVIII века.

Более 10 000 предметов насчитывает коллекция китайской керамики. Представлены практически все знаменитые китайские производители фарфора и фаянса. По коллекции музея можно проследить развитие технологии производства керамики, изменения господствующего в империи вкуса в каждую из эпох.

В музее также представлены изделия из ценных пород дерева и тысячи картин и иллюстраций от династии Тан до династии Цин.

См. также [www.guimet-grandidier.fr/html/4/index/index.htm сайт коллекции Грандидье] (фр. Grandidier) — коллекции китайской керамики музея Гиме.

Искусство Кореи

Корейская коллекция музея берёт начало с экспедиции Шарля Вара 1888 года. Долгое время Корея была закрыта для иностранцев, и привезённая экспедицией коллекция впервые позволила европейцам ознакомиться с корейским искусством. В 20-30-е годы XX века корейская коллекция временно убирается из выставочных залов музея, уступая место постоянно расширяющейся японской коллекции. Но уже после Второй мировой войны коллекция возвращается в залы, обогащённая коллекцией золота Силлы, подаренной музею Артюром Саш (фр. Arthur Sachs).

В последующие годы коллекция корейского искусства постоянно пополнялась, в 1980-х годах площадь, отведённая под корейскую коллекцию увеличивается до 69 м², а ещё через 20 лет — до 360 м². Коллекция содержит сегодня около 1 000 предметов, покрывающих практически всю историю Кореи.

Одно из недавних приобретений музея — коллекция бронзы эпохи Корё, в числе которых «тысячерукий Авалокитешвара» (на илл. справа). Держа в руках 43 различных атрибута ламы, Авалокитешвара изображён слегка склонившимся перед буддой Амитабха, которого Авалокитешвара держит у себя над головой.

Искусство Индии

Музей Гиме владеет большой коллекцией индийских скульптур (глина, камень, бронза, дерево), датируемых от III тысячелетия до н. э. до XVIII—XIX веков нашей эры; а также коллекцией индийских картин и миниатюр XV—XIX веков.

Среди скульптур индийской коллекции можно выделить торс Будды (на илл. слева) — типичный представитель Матхурской школы периода династии Гупта. Будда изображён анфас, тело абсолютно симметрично. Вокруг не сохранившейся головы некогда красовался нимб, остатки которого можно видеть над левым плечом Будды. Правая рука — также не дошедшая до наших дней — скорее всего выражала жест абхая-мудра, символизирующий отсутствие страха.

Традиционно стены храмов украшались множеством подобных статуй второстепенных божеств: девата (фр. devatâ), ублажающих богов своим присутствием, и шалабханижка (фр. shâlabhanjikâ) (на илл. справа), символизирующих плодородие. Серьги и бусы скульптуры достоверно свидетельствуют о вечном пристрастии индийских женщин к украшениям и бижутерии.

Среди картин коллекции выделяется гуашь индийского художника из Лакхнау II половины XVIII века Неваши Лала «Придворные дамы, играющие в шахматы», вдохновлявшегося творчеством английского художника Тилли Кеттла и некоторое время работавшего под его руководством. В этой работе переплетаются традиции местной и европейской живописи.

Коллекция текстиля

Музей Гиме располагает также уникальной коллекцией индийского текстиля. Большая часть этой коллекции была собрана Кришной Рибу (фр. Krishnâ Riboud), основавшим в 1979 году на её базе Ассоциацию Изучения Азиатского Текстиля (фр. Association pour l’Etude et la Documentation des Textiles d’Asie). В 1990 году Рибу дарит часть своей коллекции музея Гиме, а в 2003 году вся коллекция (около 4 000 объектов текстиля, рисунков, документов и других свидетельств производства текстиля в Индии) была передана музею Гиме.

В коллекции представлены предметы, покрывающие период от периода Сражающихся Царств (V век до н. э.) до наших дней. Представлены все регионы Азии и практически все когда-либо существовавшие здесь техники текстильного производства.

Искусство Японии

Насчитывающая около 11 000 объектов японская коллекция музея Гиме представляет богатейшую панораму японского искусства от его зарождения в III—II тысячелетиях до н. э. до начала эры Мэйдзи.

Многочисленные глиняные скульптуры и вазы свидетельствуют о развитии буддистского искусства в Японии. В их числе — Догу «в лыжных очках» (на илл. справа), имя которого отсылает к форме его горизонтально приплюснутых глаз — их форма напоминает традиционную эскимосскую защиту глаз от солнца.

Полые глиняные фигуры догу обжигались при довольно низкой температуре — 800 °C. В настоящее время точно неизвестно использование догу. Большинство их найдено в захоронениях недалеко от деревень. Обычно догу разбивались перед закапыванием, что позволяет предположить некую защитную функцию. Женская фигура догу делает также возможной гипотезу использования их в культах плодородия.

Пик изготовления догу приходится на конец периода Дзёмон на севере Хонсю. Начиная с периода Яёй культура догу сходит на нет.

В музее представлены также картины по шёлку VIII—XV веков. Объекты XIX—XX веков — каллиграфия (kakemono, makimono), веера, а также около 3 000 эстампов — показывают светскую сторону японского искусства. В коллекции находятся также лакированные и керамические предметы, в том числе сервизы для чайной церемонии, изделия из слоновой кости (нэцкэ), сабли и ножны, а также множество других предметов прикладного искусства Японии.

Буддийский Пантеон

Часть экспозиции музея располагается в так называемом «Буддийском Пантеоне» (фр. Panthéon Bouddhique) — особняке Альфреда Гейдельбаха (Alfred Heidelbach), приобретённом государством в 1955 году, отреставрированном и переданном музею в 1991 году. В Пантеоне выставлена часть первоначальной японской коллекции Эмиля Гиме.

Адрес Пантеона: 19 avenue d’Iéna, 75116 Paris.

Музей Эннри

Музей Эннри (фр. Musée d’Ennery) хранит восточную коллекцию мадам Клеманс Эннри. Большинство коллекции относится к XVII—XIX векам. Торжественная инаугурация музея произошла 27 мая 1908 года, с 2004 года музей является частью Музея Гиме.

Адрес музея: 59 avenue Foch, 75116 Paris. В настоящее время (2008 год) музей Энри закрыт на реконструкцию на неопределённый период.

Практическая информация

Музей расположен в XVI округе Парижа, ближайшие станции метро — Iéna, Trocadéro и Boissière.

Музей открыт каждый день кроме вторников и праздничных дней.

Часы работы: с 10:00 до 18:00.

См. также

• Мара испытывает Будду
• Музей Чернуски — второй музей восточных искусств Франции

Отрывок, характеризующий Музей Гиме

«Si vous n'avez rien de mieux a faire, M. le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soiree chez une pauvre malade ne vous effraye pas trop, je serai charmee de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer».
[Если y вас, граф (или князь), нет в виду ничего лучшего и если перспектива вечера у бедной больной не слишком вас пугает, то я буду очень рада видеть вас нынче у себя между семью и десятью часами. Анна Шерер.]
– Dieu, quelle virulente sortie [О! какое жестокое нападение!] – отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в чулках, башмаках, при звездах, с светлым выражением плоского лица. Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями, которые свойственны состаревшемуся в свете и при дворе значительному человеку. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.
– Avant tout dites moi, comment vous allez, chere amie? [Прежде всего скажите, как ваше здоровье?] Успокойте друга, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40.000 в год, – сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
– Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage d'etre pere. [Вот выгода быть отцом.] Она богата, ваша княжна?
– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.
– Ecoutez, chere Annette, [Послушайте, милая Аннет,] – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему то книзу. – Arrangez moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда ваш] вернейший раб a tout jamais pan , comme mon староста m'ecrit des [как пишет мне мой староста] донесенья: покой ер п!. Она хорошей фамилии и богата. Всё, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]


Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.