Пи-и-Маргаль, Франсиско

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пи, Франциско»)
Перейти к: навигация, поиск
Франсиско Пи-и-Маргаль<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Пи-и-Маргаль. Художник: Хосе Санчес Пескадор</td></tr>

Председатель правительства
Испанской Республики
11 июня 1873 — 18 июля 1873
Предшественник: Эстанислао Фигерас
Преемник: Николас Сальмерон
Министр внутренних дел Испании
12 февраля 1873 — 18 июля 1873
Предшественник: Мануэль Руис Соррилья
Преемник: Элеутерио Майсоннаве
Депутат Генеральных Кортесов
17 июня 1886 — 29 ноября 1901
Депутат Генеральных Кортесов
19 февраля 1869 — 8 января 1874
 
Рождение: 20 апреля 1824(1824-04-20)
Барселона, Испания
Смерть: 29 ноября 1901(1901-11-29) (77 лет)
Мадрид
Супруга: Петра Арсуага
Дети: Франсиско, Хоакин и Долорес
Партия: Демократическая партия
Федеративная партия
Образование: Университет Барселоны
Профессия: адвокат, журналист, историк, философ и писатель
Деятельность: Политик
 
Автограф:

Франсиско Пи-и-Маргаль (кат. Francesc Pi i Margall, исп. Francisco Pi y Margall, 20 апреля 1824, Барселона 29 ноября 1901, Мадрид) — испанский политический деятель, философ, юрист, историк и писатель, глава исполнительной власти и правительства во времена Первой испанской республики. Его сыновья Франсиско Пи-и-Арсуага и Хоакин Пи-и-Арсуага так же стали выдающимися политическими деятелями.

В политике был сторонником федеративного устройства и республики, находился под влиянием Прудона и был близок к демократическому и либертарному социализму.[2][3] Будучи противником испанской монархии был за это подвергнут цензуре, сидел в тюрьме и затем оказался в изгнании. После Славной революции былл депутатом Генеральных кортесов, в которых возглавлял фракцию Федеративной партии и министром внутренних дел при Эстанислао Фигерасе. После отставки Фигераса, Кортесы избрали Пи-и-Маргаля Президентом, пост на котором ему пришлось отстаивать проект федеральной конституции 1873 года в условиях Третьей карлистской войны и Кантональной революции. После восстания кантона Картахены подал в отставку, ввиду невозможности дальнейшего выполнения своих обязанностей.

Его интеллектуальная деятельность была посвящена в основном вопросам истории, философии и искусства. Пи-и-Маргаль считается одним из наиболее представительных и продвинутых мыслителей второй половины XIX века. Автор большого количества трудов; также выполнял обязанности редактора и директора в разных газетах. Находился в контакте с крупнейшими интеллектуалами своего времени и пользовался высокой репутацией как в Испании, так и за её границами. Благодаря своей незапятнанной биографии, порядочности и преданности политическим идеалам, стал одной из ключевых фигур испанской демократической традиции.[4]





Первые годы

Детство и образование

Франсиско Пи-и-Маргаль родился 19 апреля 1824 года в Барселоне, в семье наёмного ткача. Рано проявил выдающиеся способности и жажду знаний. В те времена один из немногих шансов получить образование детям простолюдинов давала семинария, в которую он поступил в семь лет для изучения богословия и латыни. В те же годы родился его брат — гравер и рисовальщик Хоакин Пи-и-Маргаль.[5] После семинарии, в семнадцать лет, Франсиско поступил в Университет Барселоны, где окончил философский факультет и поступил на юридический. Своё обучение молодой Пи-и-Маргаль оплачивал сам, зарабатывая частными уроками.

С раннего возраста испытывал тягу к литературе. Это влечение возросло в контакте с группой каталанских писателей-романтиков, в частности, Мануэлем Милой-и-Фонтаналсом и Пабло Пиферрером.

В 1842 году он опубликовал Cataluña («Каталония»), первый и единственный увидевший свет том издания España pintoresca («Живописная Испания»), амбициозного иллюстрированного труда, в который предполагалось включить все регионы Испании. Это происходило то время, когда Барселона восстала против политики регента Эспартеро, за чем последовал её артиллерийский обстрел из Монжуикской крепости.

Литератор в Мадриде

Позже, в 1847 году, Пи-и-Маргаль переехал в Мадрид и в 24-летнем возрасте получил докторскую степень в области права. Деньги на обучение он зарабатывал, давая частные уроки, публикуя статьи и театральные рецензии в газете El Correo, а также работая специалистом по рекламе в каталонском банке. Вскоре он оставил работу в газете, которая закрылась после выхода в свет его полемических статей о католицизме, истории и политической экономии во время правления Рамона Нарваэса.

Уже в 1849 году Пи-и-Маргаль определил свою будущую политическую позицию, подвергнув критике партийную систему Испании, сложившуюся при Изабелле II. По его мнению, все три системные партии — Либеральный союз, Модерадос и Прогрессивная партия —, предотвращали учреждение настоящей демократии в Испании. После смерти его друга Пабло Пиферрера, Пи-и-Маргаль занялся работой над Recuerdos y bellezas de España («Память и краса Испании»), трудом, который по задумке должен были включить литографии пейзажей со всей Испании. Закончив том, посвящённый Каталонии, он взялся за Андалусию, для чего неоднократно посещал эту область. В 1851 году Пи-и-Маргаль взялся писать Historia de la pintura («История живописи»), работу над которой ему пришлось прекратить из-за обвинений в антихристианстве. Католическая церковь подвергла правительство Браво Мурильо такому давлению, что ему пришлось распорядиться об изъятии трудов. Как Пи-и-Маргаль, так и его издатель, избежали суда только потому что жалоба на них не поспела в установленный законом срок. Франсиско также пришлось отказаться от работы над Recuerdos y Bellezas de España и публикации всех собранных материалов. С этого момента он публиковался в прессе под псевдонимом. Вскоре Пи-и-Маргаль представил Estudios sobre la Edad Media («Исследование Средневековья»). Эта работа также была запрещена церковью и не увидела свет до 1873 года.[6]

Семья

В 1854 году, после Викальварады, Пи-и-Маргаль спрятался от полицейского преследования в Вергаре (Гипускоа), которая в то время ещё сохраняла некоторые из своих древних территориальных привилегий. Там он посвятил себя изучению Страны Басков. Результаты были опубликованы в барселонском журнале El Museo Universal под названием Historias y costumbres del pueblo vasco («Истории и обычаи баскского народа»). В Вергаре он познакомился с Петрой Арсуагой Гойкоэчеа, на которой женился 22 июня 1854 года вскоре после помолвки. Из детей супругов выжили только трое: сыновья Франсиско (ставший депутатом Кортесов после смерти отца) и Хоакин (закончил и опубликовал некоторые из трудов Пи-и-Маргаля), а также дочь Долорес.[7]

Политический деятель

В 1848 году Пи-и-Маргаль вступил в Демократическую партию, а в 1854 оставил литературную работу для того, чтобы заняться политикой. Через несколько лет он стал заметным деятелем в партии и среди других политиков левого крыла.

Принял непосредственное участие в Революции 1854 года. Опубликовал радикальную прокламацию, которая была отвергнута революционной хунтой, и брошюру El eco de la revolución («Эхо революции»), в которой требовал полного вооружения народа и проведения всеобщих выборов в Учредительное собрание, которое, среди прочего, должно было ввести свободу печати, совести, образования, собрания и объединения. Власти сочли его требования слишком продвинутыми для того времени и ему пришлось провести некоторое время в тюрьме. В том же году Пи-и-Маргаль изложил свою политическую доктрину в книге La reacción y la revolución («Реакция и революция»), в которой подверг критике монархию, всеобъемлющее право собственности и христианизм[8] и предлагал решение в виде народной демократической революции. В ней чётко описаны радикально-демократические позиции, опережающие либерализм и служащие отправной точкой для дальнейших небуржуазных социалистических позиций. В этом труде уже намечается федеративная доктрина, которую Пи-и-Маргаль позже будет отстаивать, находясь на президентском посту. Основная идея, которую он развивает в данном случае заключается в понятии свободы и индивидуального суверенитета, который он ставит выше народного суверенитета, что сделало его важной фигурой для анархистского мышления.

В 1854 году, во время Прогрессистского двухлетия, Пи-и-Маргаль выдвигался в парламент от Барселоны, но не был избран. Во втором туре его всего на несколько голосов обошёл генерал Жоан Прим, один из лидеров Прогрессивной партии. Разногласия с прогрессистами и с каждым разом всё более широким кругом членов его собственной партии стали заметнее. По мере того, как росла политическая активность и популярность Пи-и-Маргаля, его всё активнее обвиняли в неуступчивости и доктринаризме, что ограничило его политическое влияние. Оригинальность его мышления становилась всё очевиднее, ввиду его критического отношения к централизму и социальной обстановке в стране.

В 1856 году он основал журнал La Razón («Разум»), но политики-модерадос заставили закрыть его, после чего Пи-и-Маргаль переселился в Вергару. Оттуда он вернулся в 1857 году, чтобы начать работу в газете La discusión («Дискуссия»), директором которой он стал в 1864 году. Под его руководством были опубликованы такие важные статьи как «Рабочие классы», «Социализм», «Демократия и труд». Пи-и-Маргаль вошёл в контакт с рабочими организациями, давал конференции, редактировал документы и взялся за преподавание политики и экономики в помещении своей адвокатской конторы на улице Десенганьо, которую открыл в 1859 году. Молодёжь, принадлежавшая ко всем классам общества, рабочие, интеллектуалы, собравшиеся послушать его, заполняли лестницы и коридоры здания. На этих лекциях и конференциях, вплоть до их запрета, начинали формироваться основы республиканизма.[9]

К этому периоду относятся его дискуссии с умеренным республиканцем Эмилио Кастеларом об индивидуалистическом или социалистическом понимании демократии (сам Пи-и-Маргаль был сторонником второй версии). Эти дебаты привели к тому, что большинство членов партии, во главе с Хосе Марией Оренсе публично заявили, что социалисты демократами не являются. Пи-и-Маргаль ответил на это так называемой Declaración de los Treinta («Декларация тридцати»). Члены партии, подписавшие её, заявляли, что демократами являются как те, так и другие. Но в итоге Пи-и-Маргалю пришлось оставить место директора La discusión шесть месяцев спустя после вступления в должность.

Изгнание

С 1864 года Пи-и-Маргаль стал участвовать в заговорах против монархии. Последующие мятежи, за которыми стоял генерал Жоан Прим, стремящийся вынудить Изабеллу II призвать прогрессистов в правительство, достигли кульминации во время восстания в Сан-Хиле и последовавшим за тем расстрелом практически всех сержантов взбунтовавшихся войск.

Рамон Нарваэс]], тогдашний глава правительства, начал повсеместное преследование демократов и прогрессистов, многим из которых пришлось искать убежище во Франции. В ночь на 2 августа полиция вошла в жилище Пи-и-Маргаля, но он, вовремя предупреждённый о готовящемся аресте, сумел сбежать. На протяжении нескольких дней он прятался, а затем смог уехать в Париж. Это обстоятельство помешало ему принять участие в Революции 1868 года.

Пребывание в Париже позволило Пи-и-Маргалю глубже изучить труды Прудона, c Philosophie de la misère («Философия нищеты») которого он уже был знаком. Французский автор значительно повлиял на мышление Пи-и-Маргаля, который даже перевел на испанский его работы Du principe Fédératif («О федеративном принципе») и Philosophie du progrès («Философия развития»), укрепляясь таким образом в своём собственном федерализме и косвенно способствуя зарождению испанского анархизма.

Занимаясь адвокатской практикой, Пи-и-Маргаль установил контакты с позитивистскими ячейками последователей Огюста Конта. В результате он умерил своё изначальное гегельянство и придал форму своей революционной идеологии, основанной на устранении власти и её замене свободным договором, учреждающим федерацию.

В сентябре 1868 года адмирал Топете поднял восстание на кораблях эскадры в Кадисе; к нему из Гибралтара присоединился генерал Жоан Прим, а также генералы, ранее сосланные на Канары. Гарнизоны, один за другим, присоединялись к повстанцам, а Прим брал на фрегате «Сарагоса» основные средиземноморские города. Премьер Луис Гонсалес Браво подал в отставку и Изабелла II назначила председателем правительства генерала Хосе Гутьерреса де ла Кончу. Армия роялистов, под командованием генерала Павии была разбита в битве у моста Альколеи силами генерала Серрано. 30 сентября Изабелла II покинула со своим двором Сан-Себастьян и пересекла границу Франции. Тем не менее Пи-и-Маргаль не сразу вернулся в Испанию и добровольно продлил своё пребывание в Париже. Он не доверял генералам и считал, что новый режим не предпримет основные реформы, необходимые стране.

Демократическая революция

Депутат

После торжества Славной революции Пи-и-Маргаль всё же решил вернуться из своего парижского изгнания. Временное правительство провозгласило основные свободы и назначило на 18 декабря 1868 года первые в истории Испании всеобщие местные выборы. В январе должны были состоятся выборы в Кортесы.

Демократическая партия раскололась на сторонников демократической монархии и сторонников федеративной республики. Пи-и-Маргаль не принял непосредственное участие в предвыборной кампании, но оказался среди 85 республиканцев, избранных депутатами. После раскола республиканское меньшинство создало Федеративную демократическую республиканскую партию, в которой Пи-и-Маргаль с самого начала занял видные позиции.

Пи-и-Маргаль отказал в какой бы то ни было поддержке монархистам и последовательно выступил против демократическо-монархической Конституции 1869 года, которая была принята 214 голосами «за» и 55 «против». Пока власти искали нового короля для Испании, республиканцы предприняли активную работу с населением в поисках народной поддержки и с целью популяризации федеративно-республиканского проекта для страны. Постепенно Пи-и-Маргаль стал главным политическим и интеллектуальным представителем испанского республиканизма.

Когда республиканцы стали представлять помеху для генерала Прима, занятого поисками нового короля, он решил предложить Кастелару и Пи-и-Маргалю министерства экономики и развития. Попытка привлечь на свою республиканское движение не удалась. Пи-и-Маргаль в то время уже пользовался огромной популярностью в своей партии. В 1870 году он возглавил её в сложном контексте высокой раздробленности и внутренних разногласий между наиболее непримиримо настроенным крылом и сторонниками сотрудничества с новыми властями.

Тем не менее программа самого Пи-и-Маргаля была четко описана и состояла из следующих пунктов:[10]

После того, как Пи-и-Маргаль отказался поддержать избрание на испанский престол Амадея Савойского, партия вошла в полосу нестабильности, так как её последователям пришлось искать центральную политическую позицию, которая по определению была чужда Федеративной демократической республиканской партии.

Министр внутренних дел

11 февраля 1873 года, после того, как стало известно об отречении Амадея Савойского от испанского престола, парламент объявил о провозглашении в Испании республики.

Первое правительство Республики возглавил Эстанислао Фигерас. Фигерас назначил Пи-и-Маргаля на пост министра внутренних дел, на котором он смог пресечь попытку переворота и организовать исключительно чистые выборы, которые Президент назначил вследствие политического конфликта в стране, приведшего к параличу парламента.[10] Несмотря на огромное количество конфликтов, которые раздирали Испанию, Пи-и-Маргаль не забыл о социальных потребностях населения. В выступлении перед Кортесами 13 июня 1873 года министр представил программу реформ, которые включали защиту женского и детского труда, создание смешанных судов и продажу государственного имущества в пользу трудящихся классов. Эти меры были подвергнуты резкой критике со стороны бакунистов I Интернационала, но заслужили похвалу Фридриха Энгельса.[10]

Первое республиканское правительство, очень слабое, продержалось всего лишь с 12 февраля до 11 июня. Президент Эстанислао Фигерас]] не смог найти решение многочисленных проблем Испании, подал в отставку и уехал во Францию.[11]

Президент Республики

После отставки Фигераса, Кчредительное собрание выбрало Пи-и-Маргаля новым главой исполнительной власти (одновременно был главой государства и правительства).[12]

Под его руководством была разработана новая Конституция, который так и не вступила в силу. Тем не менее новый Президент привёл в исполнение широкий спектр реформ, таких как распределение земель среди поселенцев и арендаторов, восстановление использования вооружённых сил для поддержания дисциплины, разделение церкви и государства, отмена рабства в колониях, введение обязательного и бесплатного образования, ограничение детского труда, расширение права на объединение в пользу рабочих ассоциаций и сокращение продолжительности рабочего дня.[13]

В отличие от своих прежних постулатов (внедрение реформ и продвижение федеративной конституции снизу вверх), Пи-и-Маргаль попытался теперь осуществить свои планы сверху вниз: «В тот момент федерацию было невозможно построить снизу вверх: только Кортесы могли принять её. (…) Процедура, нечего скрывать, была противоположенной той, о которой мы мечтали, но результат тот же.»[14] В отличие от федерации кантонов, Пи-и-Маргаль защищал провозглашение федеративной республики в обеих палатах учредительного собрания.

Отставка

Несмотря на все объявленные реформы и проект конституции, Пи-и-Маргаль не смог справиться с положением в стране. Некоторые области, сочтя, что законное внедрение федерализма продвигается слишком медленно, провозгласили свою независимость, определили собственный политический строй, организовали свою полицию, начали выпуск денег, стали проводить новые границы, принимать свои законы и т. д. Так появился кантонализм (в основном в Леванте и Андалусии), поставивший Республику в довольно затруднительное положение. Политика правительства стала объектом критики справа (указывалось на интеллектуальное родство кантоналистов и сторонников Пи-и-Маргаля), со стороны республиканцев-унитаристов, а также со стороны некоторых левых, считающих Президента мягкотелым законопослушником, не сумевшим указом провозгласить федеративную республику, не дожидаясь одобрения учредительного собрания.

В этом контексте войны за независимость на Кубе, карлистской войны и попыток оппозиционеров представить Пи-и-Маргаля как лидера кантонального движения, 18 июля 1873 года он подал в отставку после долгих и безрезультатных переговоров, цель которых для него заключалась в избежании применения силы против восставших кантоналистов со стороны правительства. Позже, в статье La República de 1873 («Республика 1873 года»), Пи-и-Маргаль подвергнул своё правление ретроспективной самокритике и признал, что напрасно, против своих собственных убеждений, старался придерживаться законности, ибо именно это не позволило устоять Республике. Асорин сказал о нём: «В 1873 году, будучи министром внутренних дел, он мог провозгласить федеральную республику, опираясь на восстания Севильи, Барселоны и Картахены. Но этот человек, проповедовавший федерализм с 1854 года, ничего не предпринял!»[15] Под давлением оппозиционных унитаристов и непреклонных федералистов, которые подняли на восстание кантоны, Пи-и-Маргаль подал в отставку после того, как стало известно о прокламации кантона Картахены.

Конец Республики

После отставки Пи-и-Маргаля учредительное собрание назначило Президентом центриста-унитариста Николаса Сальмерона и оставило во главе основных ведомств тех же министров, которые были в предыдущем правительстве. В этот период сказалась хорошая работа, проведённая Пи-и-Маргалем на посту руководителя Министерства внутренних дел. Благодаря введённому им режиму жёсткой экономии, Республика располагала теперь немалыми средствами, но как Николас Сальмерон, так и его преемник Эмилио Кастелар, отложили на неопределённый срок проект республиканско-федеративный конституции.

Сальмерон подал в отставку 5 сентября, отказавшись подписать 8 смертных приговоров по соображениям совести. На новом голосовании Эмилио Кастелар опередил Пи-и-Маргаля, который вновь выставил свою кандидатуру. Кастелар добился от парламента особых полномочий до 2 января 1874 года для срочного решения проблем страны, что позволило ему приостановить конституционные гарантии и распустить Кортесы до января. Тем не менее эти чрезвычайные меры, как и действия президентов, пришедших на смену Кастелару, не смогли спасти Первую республику.

Помимо внутрипартийных конфликтов, можно сказать, что правительствам Республики пришлось вести борьбу сразу на трех фронтах: с карлистами, со сторонниками кубинской независимости и с кантоналистами.

Восстановление монархии

Государственный переворот

Оставив президентский пост, Пи-и-Маргаль попытался вновь объединить левоцентристов, но государственный переворот генерала Павии расстроил его планы.

В ночь на 3 января 1874 года Кортесы выбирали преемника Кастелара. В этот момент произошёл государственный переворот генерала Павии, который вначале предложил возглавить правительство только что ушедшему в отставку Кастелару, но тот без колебаний отказался. Временное правительство было сформировано генералом Серрано, консервативным республиканцем в ожидании восстановления монархии в лице Альфонсо XII из династии Бурбонов.

После этих событий Пи-и-Маргалю пришлось оставить политическую деятельность и вернуться к адвокатскому делу. Также он посвятил себя работе над книгой La República de 1873 («Республика 1873 года»), в которой описывалась республиканская идеология и основные идеи короткого, но содержательного периода, который он провёл у штурвала Республики. Эта книга была запрещена властями. В мае 1874 года на Пи-и-Маргаля было совершено покушение у него дома, из которого он вышел целым и невредимым. Имеется недостаточно сведений о преследованиях, которые последовали за восстановлением монархии. Известно, что Пи-и-Маргаль был арестован и провел какое-то время в андалусской тюрьме.

Реставрация Бурбонов

После восстановления монархии, Пи-и-Маргаль возобновил свою журналистскую деятельность, оставаясь при этом верным своим федеративным, республиканским и демократическим убеждениям. В 1876 году он дописал «Литературные сокровища» (исп. Joyas literarias) и первый том «Общей истории Америки» (исп. Historia general de América). В 1877 году он опубликовал «Национальности» (исп. Las nacionalidades) — работу, в которой кратко изложил своё политическое мышление и эмпирически развил понятие договора между народами как основу федеративного принципа. После реорганизации Федеративной партии в 1880 году Пи-и-Маргаль вновь возглавил её был бессменным главой вплоть до своей смерти. В целях политической пропаганды, он написал проект федеративной конституции в 1883 году и «Программу Федеративной партии» (исп. Programa del Partido Federal) в 1894. Несмотря на то, что Пи-и-Маргаль продолжал пользоваться широким признанием и уважением, его партия не смогла восстановить число своих приверженцев.

В 1881 году произошёл разрыв с каталонизмом и каталанским республиканцем Валенти Альмиралем. В 1890 году Пи-и-Маргаль создал еженедельник «Новый режим» (исп. El nuevo régimen), в котором в дальнейшем и вёл свою политическую, журналистскую и литературную деятельность. Франсиско описывал своё политическое направление как «неортодоксальный республиканизм» и представил его в Кортесах в Мадриде, избираясь в качестве депутата от Фигераса в 1881, 1886, 1891 (год введения всеобщего избирательного права для мужчин), 1893 и 1901 годах (год смерти Пи-и-Маргаля). В этом же году он председательствовал на Цветочных играх в Барселоне.

Последний этап его жизни ознаменован кампанией, которую Пи-и-Маргаль развернул в Кортесах и в El nuevo régimen за независимость Кубы и против войны с Соединёнными Штатами, которых он представлял себе образцом республиканской и федеративной демократии.

Активная политическая жизнь одного из крупнейших деятелей Испании XIX века оборвалась в возрасте 77 лет, когда он скончался у себя дома в Мадриде в шесть часов пополудни 29 ноября 1901 года.

Историческое значение

В конце XIX века стало ясно, что либерализм (как умеренный, так и прогрессивный), не преуспел в построении современного государства. Испанская буржуазия была слишком слаба по сравнению с мощными силами Старого порядка. С другой стороны, рабочее движение приобрело значительный размах, поставив под угрозу развитие капитализма. В эту эпоху войн, мятежей и народных восстаний появилось новое поколение интеллектуалов, которое задалось целью уничтожить старые идеологические понятия, на которые опиралось отжившее свой век и погрязшее в кризисах государство. Они отвечали таким образом на самодержавие, католицизм, централизм и олигархическую власть. Причем в их трудах эти вопросы затрагивались не с отвлеченной, юридической точки зрения, а в живом, дискуссионном ключе. Эхо их выступлений и их деятельности докатилось до начала Второй республики.

Из всех мыслителей этого поколения наиболее глубокое и продолжительное влияние оказал на будущие поколения Франсиско Пи-и-Маргаль. Выдающийся историк, журналист, художественный критик, философ, юрист и экономист, его работа вписывается в испанскую традицию Франсиско Суареса и «просвещённых» XVIII века, французских энциклопедистов, политического романтизма и утопического социализма Пьера Жозефа Прудона. Глубокий знаток истории и литературы иберийских народов, все его труды пропитаны чутким восприятием их коллективной психологии, социальной и политической действительности.

Пи-и-Маргаль никогда не отказывался от своей федеративной республиканской идеологии, какие бы препятствия не вставали перед ним. После катастрофы 1898 года, посреди развязавшегося шовинизма, он продолжал уверенно отстаивать свободное самоопределение народов, призывал к отказу от колониальных авантюр и перерождению гражданского общества посредством образования, культуры и труда. В его доктрине наблюдается влияние Гегеля, Руссои Прудона(его договорной федерализм был сформулирован раньше прудонистского). Мышление Пи-и-Маргаля стало одним из самых революционных в Испании XIX века и в среде анархистов было превзойдено лишь бакунистами. Находилось оно на полпути между демократами и социалистами того времени. Его антикапиталистическая и народная направленность привлекла к нему симпатии основных руководителей рабочего движения в период, предшествующий расширению Первого интернационала. Сам Пи-и-Маргаль вошел в непосредственный контакт с рабочим движением во время Прогрессистского двухлетия.

При жизни влияние Пи-и-Маргаля распространилось на мелкую республиканскую буржуазию и секторы рабочего движения, но после его смерти, в первой трети XX века, его фигура приобрела значение для всех левых республиканцев. Его порядочность в политике и на интеллектуальном поприще не подлежала сомнениям и заслужила признания даже со стороны врагов. Об искренности и прогрессивности его убеждений свидетельствуют такие разные авторы, как Фридрих Энгельс,[16] Сабино Арана[17] и Федерика Мунцень.[18]

Благодаря сложности и слаженности мышления Пи-и-Маргаля, разные политические течения объявляют себя его идейными преемниками: федералисты, анархисты[19] и левые каталанисты выборочно пользуются теми аспектами его доктрины, которые соответствуют их собственным принципам.

Произведения

  • 1841 — «Живописная Испания» (исп. La España Pintoresca)
  • 1851 — «История живописи» (исп. Historia de la Pintura)
  • 1854 — «Эхо революции» (исп. El eco de la revolución)
  • 1855 — «Реакция и революция» (исп. La reacción y la revolución)
  • 1864 — «Декларация тридцати» (исп. Declaración de los treinta)
  • 1873 — «Исследование Средневековья» (исп. Estudios de la Edad Media), написано в 1851 году
  • 1874 — «Республика 1873 года» (исп. La República de 1873)
  • 1876 — «Литературные сокровища» (исп. Joyas literarias)
  • 1877 — «Национальности» (исп. Las nacionalidades)
  • 1878 — «Общая история Америки» (исп. Historia General de América)
  • 1880 — «Федерация» (исп. La Federación)
  • 1883 — «Федеративная конституция» (исп. Constitución federal)
  • 1884 — «Замечания о характере дона Хуана Тенорио» (исп. Observaciones sobre el carácter de Don Juan Tenorio)
  • 1884 — «Борьба наших дней» (исп. Las luchas de nuestros días)
  • 1894 — «Программа Федеративной партии» (исп. Programa del Partido Federal)
  • «Первые диалоги» (исп. Primeros diálogos), без даты.
  • «Амадей Савойский» (исп. Amadeo de Saboya), без даты.

Совместно с Франсиско Пи-и-Арсуагой:

  • 1902 — «История Испании XIX века. Политические, экономические, общественные и художественные события. Подробное описание происшествий и развернутая критика личостей» (исп. Historia de España en el siglo XIX. Sucesos políticos, económicos, sociales y artísticos, acaecidos durante el mismo. Detallada narración de sus acontecimientos y extenso juicio crítico de sus hombres), Барселона: Miguel Seguí, в 8 т.

См. также

Напишите отзыв о статье "Пи-и-Маргаль, Франсиско"

Примечания

  1. [www.congreso.es/portal/page/portal/Congreso/Congreso/SDocum/ArchCon/SDHistoDipu/SDBuscHisDip?_piref73_1340033_73_1340032_1340032.next_page=/wc/enviarCgiBuscadorHistorico Mandatos de Pi y Margall como Diputado. Web del Congreso de los Diputados]
  2. "The first movement of the Spanish workers was strongly influenced by the ideas of Pi y Margall, leader of the Spanish Federalists and disciple of Proudhon.
  3. "These translations were to have a profound and lasting effect on the development of Spanish anarchism after 1870, but before that time Proudhonian ideas, as interpreted by Pi, already provided much of the inspiration for the federalist movement which sprang up in the early 1860's."
  4. Santamaría, Antonio; [books.google.es/books?id=wwoqhT0TURsC&pg=PA5&lpg=PA5&dq=Santamar%C3%ADa,+Antonio;+Francisco+Pi+y+Margall:+Federalismo+y+Rep%C3%BAblica,+El+Viejo+Topo&source=bl&ots=jAWCuhdwqK&sig=KK4mvoPXIYmQJJol8egAgv-OlvQ&hl=es&sa=X&ei=nxeSUq-VJo6v7AashYHIDg&ved=0CEgQ6AEwBA#v=onepage&q&f=false Francisco Pi y Margall: Federalismo y República], El Viejo Topo, 2006.
  5. Varios autores (2014)
  6. [www.geocities.com/CapitolHill/Lobby/8579/pi.html «Francisco Pi y Margall»] (англ.)(недоступная ссылка — история). CapitolHill. Проверено 3 мая 2016. [web.archive.org/20010515102014/www.geocities.com/CapitolHill/Lobby/8579/pi.html Архивировано из первоисточника 15 мая 2001].
  7. Santamaría (2006).
  8. Maíz, Ramón; Estudio Introductorio a "Las Nacionalidades", Akal, Madrid, 2009, p. 7.
  9. Trías, Juan; Pi y Margall: El pensamiento social, Ciencia Nueva, Madrid, 1968.
  10. 1 2 3 Maíz (2009), p. 10.
  11. Francisco Pi y Margall, 1873, Ministro de Gobernación:
  12. [www.boe.es/datos/imagenes/BOE/1873/163/A00703.tif Gaceta de Madrid], 12 de junio de 1873, tomo II, p. 703.
  13. Francisco Pi y Margall, Presidente de la República: «[www.xtec.cat/~jrovira6/restau11/pihoras.htm Comunicado sobre la reducción de las horas de trabajo]», 1873.
  14. Maíz (2009), p. 11.
  15. Maíz (2009), p. 12.
  16. K. Marx y F. Engels.
  17. Sabino Arana.
  18. Federica Montseny.
  19. Rudolf Rocker (1947), en [www.nodo50.org/fau/teoria_anarquista/rocker/1.htm Anarcosindicalismo (teoría y práctica)][www.nodo50.org/fau/teoria_anarquista/rocker/1.htm]:

Литература

  • Conangla, J. Cuba y Pi y Margall. La Habana, 1947.
  • Ferrando Badía, Juan. Historia político-parlamentaria de la República de 1873. Madrid: Cuadernos para el Diálogo, 1973.
  • Grande Esteban, M. Unitarismo y federalismo (prefacio). Madrid: Emiliano Escolar Editor, 1981. ISBN 84-7393-137-8
  • Hennessy, C. A. M. La República Federal en España. Pi y Margall y el movimiento republicano federal, 1868-1874. Madrid: Aguilar, 1966.
  • Jutglar, Antoni. Federalismo y Revolución. Las ideas sociales de Pi y Margall. Barcelona, 1966.
  • Jutglar, Antoni. La República de 1873, de Pi y Margall. Barcelona, 1970.
  • Jutglar, Antoni. Pi y Margall y el Federalismo español. 2 vols. Madrid: Taurus, 1974.
  • Martí, Casimir. L'orientació de Pi i Margall cap al socialisme i la democràcia. Artículo en Recerques nº38. Barcelona, 1974.
  • Molas, I. Ideari de Francesc Pi i Margall. Barcelona, 1965.
  • Pi y Arsuaga, J. Pi y Margall. Lecciones de federalismo. Barcelona, 1931.
  • Rovira i Virgili, A. Pròleg i notes a La qüestió de Catalunya davant el Federalisme. Escrits i discursos. (con especial dedicación a F. Pi i Margall). Barcelona, 1913.
  • Vilches García, J. (2001). [www.cepc.gob.es/publicaciones/revistas/revistaselectronicas?IDR=9&IDN=635&IDA=26634 «Pi y Margall, el hombre sinalagmático»]. Historia y política: Ideas, procesos y movimientos sociales (6): 57–90. ISSN 1575-0361

Ссылки

  • [saavedrafajardo.um.es/WEB/archivos/respublica/hispana/DOC0004-JVB.pdf La Idea Federal de España]
  • [www.asturiasrepublicana.com/1rep.asp Asturias Republicana: Historia del Movimiento Republicano y su ideario], con artículos de Pi y Margall.

Отрывок, характеризующий Пи-и-Маргаль, Франсиско

Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.