Эмерсон, Рой

Рой Эмерсон
Гражданство	Австралия Австралия
Место проживания	Ньюпорт-Бич, Калифорния, США
Дата рождения	3 ноября 1936(1936-11-03) (87 лет)
Место рождения	Блэкбатт, Квинсленд, Австралия
Рост	183 см
Вес	79 кг
Завершение карьеры	1978
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Матчей в/п	183—106
Наивысшая позиция	1 (1964, 1965)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	победа (1961, 1963—67)
Франция	победа (1963, 1967)
Уимблдон	победа (1964, 1965)
США	победа (1961, 1964)
Парный разряд
Матчей в/п	204—65
Титулов	20
Турниры серии Большого шлема
Австралия	победа (1962, 1966, 1969)
Франция	победа (1960—65)
Уимблдон	победа (1959, 1961, 1971)
США	победа (1959, 1960, 1965, 1966)
Завершил выступления

Рой Э́мерсон (англ. Roy Emerson; род. 3 ноября 1936 в Блэкбатте, Квинсленд) — австралийский теннисист, ведущий теннисист-любитель мира накануне Открытой эры.

• Двенадцатикратный победитель турниров Большого шлема в одиночном разряде, обладатель карьерного Большого шлема (завоевал титулы на всех четырёх турнирах, но не в один календарный год).
• Шестнадцатикратный победитель турниров Большого шлема в мужском парном разряде, обладатель карьерного Большого шлема в мужском парном разряде.
• Мировой рекордсмен среди мужчин по суммарному количеству титулов в турнирах Большого шлема, единственный теннисист-мужчина, завоевавший карьерный Большой шлем как в одиночном, так и в парном разряде.
• Восьмикратный обладатель Кубка Дэвиса в составе сборной Австралии.
• Член Международного зала теннисной славы с 1982 года и Зала спортивной славы Австралии с 1986 года.

Биография

Рой Эмерсон, по прозвищу «Эммо», родился в маленьком квинслендском городке Блэкбатт, но уже в детстве перебрался с семьёй в Брисбен, где условия для занятий спортом были лучше. В школе он был лучшим спринтером, и позднее отличные скоростные качества и подвижность сослужили ему хорошую службу на корте.

Сын Роя, Энтони Эмерсон, также занимался теннисом, выступал за сборную Университета Южной Каролины и был включён в символическую любительскую сборную США. Позже Энтони выступал как профессионал. В 1978 году Рой и Энтони выиграли чемпионат США на твёрдых кортах среди отцов и сыновей.

Спортивная карьера

В начале карьеры Рой Эмерсон оставался в тени своих талантливых соотечественников Лью Хоуда и Кена Розуолла, которые были на два года старше, но когда они перешли в профессионалы, Эмерсон выдвинулся в число лидеров любительского тенниса.

Свои первые два финала на турнирах Большого шлема, в миксте в 1956 году и в мужских парах в 1958 году, Эмерсон проиграл. 1959 год принёс ему первые два титула в мужском парном разряде — на Уимблдоне и чемпионате США — и выигрыш Кубка Дэвиса со сборной Австралии. В рамках Кубка Дэвиса он провёл в этот год 13 игр в одиночном и парном разряде и выиграл 12 из них.

В 1960 году Эмерсон четырежды играл в финалах турниров Большого шлема в мужском и смешанном парных разрядах и добавил к коллекции своих наград ещё два титула в мужских парах. Он также завоевал свой второй Кубок Дэвиса. На следующий год на чемпионате Австралии он впервые вышел в финал турнира Большого шлема в одиночном разряде и выиграл его у своего соотечественника Рода Лейвера. Ещё раз он победил Лейвера в финале чемпионата США. На следующий год Лейвер в один из своих звёздных сезонов завоевал Большой шлем, причём в трёх из четырёх финалов ему противостоял Эмерсон. За эти два года Рой выиграл ещё четыре турнира Большого шлема в мужских парах (в тои числе один с Лейвером) и два Кубка Дэвиса.

По окончании победного сезона Лейвер перешёл в профессионалы. В его отсутствие за следующие три года Эмерсон выиграл семь турниров Большого шлема в одиночном разряде и четыре в парном (в том числе трижды, с тремя разными партнёрами, чемпионат Франции) и был дважды (в 1964 и 1965 году) признан по итогам сезона лучшим теннисистом-любителем в мире. Особенно удачным для него оказался 1964 год. За сезон он выиграл в одиночном разряде 17 турниров, в том числе три турнира Большого шлема (за исключением чемпионата Франции, где он проиграл Николе Пьетранджели в четвертьфинале), выйдя победителем в 109 из 115 сыгранных матчей (включая 55 побед подряд за лето и осень). Проиграв с молодым Джоном Ньюкомбом финал Кубка Дэвиса 1963 года американцам, Эмерсон в 1964 году выиграл все десять своих игр в одиночном разряде и два из трёх в парах и принёс австралийцам победное очко при счёте 2:2 в финале в США, победив Чака Мак-Кинли в четырёх сетах. После этого он с командой Австралии выигрывал Кубок Дэвиса ещё три раза подряд, в общей сложности за время выступлений за сборную победив в 21 из 23 игр в одиночном и в 13 из 15 игр в парном разряде и завоевав Кубок Дэвиса рекордные восемь раз. Он также дважды помог австралийцам выиграть Кубок мира — командный матч против сборной США.

Выиграв 12 турниров Большого шлема в одиночном разряде до начала Открытой эры, Эмерсон перед самым её началом перешёл в профессионалы. Однако оказалось, что он не смог противостоять теннисистам, которые играли в этом качестве уже давно. Так, на первом Открытом чемпионате Франции, в 1968 году, Эмерсон, прошлогодний победитель любительского чемпионата Франции, уже в четвертьфинале проиграл профессионалу-ветерану Панчо Гонсалесу. Четвертьфинал становился для него последним ещё на нескольких турнирах Открытой эры в одиночном разряде. Но в парах он продолжал выступать достаточно успешно и после 1967 года, пять раз пробившись в финал и дважды выиграв (оба раза в паре с Лейвером).

Рой Эмерсон продолжал выступать в ранге профессионала до 1978 года, когда он в качестве игрока и тренера команды «Boston Lobsters» довёл её до полуфинала плэй-офф профессиональной командной лиги World Team Tennis. За время выступлений в качестве профессионала он заработал 400 тысяч долларов, выиграв три турнира в одиночном разряде и тридцать в парном. Всего в любительских и профессиональных турнирах в одиночном разряде он побеждал 106 раз.

Эмерсон выиграл за карьеру 28 турниров Большого шлема в одиночном и мужском парном разряде — рекордное число титулов среди мужчин. Его 12 побед в одиночном разряде оставались рекордом 33 года, прежде чем Пит Сампрас завоевал свой 13-й титул в 2000 году. Его заслуги были признаны: его имя было включено в списки Международного зала теннисной славы в 1982 году и Зала спортивной славы Австралии в 1986 году.

Стиль игры

Основой игрового стиля Эмерсона был выход к сетке после подачи (англ. serve-and-volley), более эффективный на быстрых кортах, но он успешно приспосабливался и к условиям медленных грунтовых кортов. Это подтверждают его две победы на чемпионате Франции и победа в финале Кубка Дэвиса 1964 года над сборной США на грунтовых кортах Кливленда.

Эмерсон был выдающимся партнёром в парном разряде, командным игроком, контролировавшим правую сторону корта. В результате свои 16 титулов в парном разряде он завоевал с пятью разными партнёрами. Его упорные тренировки позволяли ему выдерживать марафонские матчи и турниры. Его поведение воплощало австралийский кодекс чести спортсмена, гласивший, что нельзя жаловаться на травмы, пока можешь играть.

Участие в финалах турниров Большого шлема

Одиночный разряд (15)

Победы (12)

Год	Турнир	Покрытие	Соперник в финале	Счёт в финале
1961	Чемпионат Австралии	Трава	Род Лейвер	1–6, 6–3, 7–5, 6–4
1961	Чемпионат США	Трава	Род Лейвер	7–5, 6–3, 6–2
1963	Чемпионат Австралии (2)	Трава	Кен Флетчер	6–3, 6–3, 6–1
1963	Чемпионат Франции	Грунт	Пьер Дармон	3–6, 6–1, 6–4, 6–4
1964	Чемпионат Австралии (3)	Трава	Фред Столл	6–3, 6–4, 6–2
1964	Уимблдонский турнир	Трава	Фред Столл	6–4, 12–10, 4–6, 6–3
1964	Чемпионат США (2)	Трава	Фред Столл	6–2, 6–2, 6–4
1965	Чемпионат Австралии (4)	Трава	Фред Столл	7–9, 2–6, 6–4, 7–5, 6–1
1965	Уимблдонский турнир (2)	Трава	Фред Столл	6–2, 6–4, 6–4
1966	Чемпионат Австралии (5)	Трава	Артур Эш	6–4, 6–8, 6–2, 6–3
1967	Чемпионат Австралии (6)	Трава	Артур Эш	6–4, 6–1, 6–1
1967	Чемпионат Франции (2)	Грунт	Тони Роч	6–1, 6–4, 2–6, 6–2

Поражения (3)

Год	Турнир	Покрытие	Соперник в финале	Счёт в финале
1962	Чемпионат Австралии	Трава	Род Лейвер	6–8, 6–0, 4–6, 4–6
1962	Чемпионат Франции	Грунт	Род Лейвер	6–3, 6–2, 3–6, 7–9, 2–6
1962	Чемпионат США	Трава	Род Лейвер	2–6, 4–6, 7–5, 4–6

Мужской парный разряд (28)

Победы (16)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1959	Уимблдонский турнир	Нил Фрейзер	Род Лейвер Боб Марк	8–6, 6–3, 14–16, 9–7
1959	Чемпионат США	Нил Фрейзер	Эрл Бухгольц Алекс Ольмедо	3–6, 6–3, 5–7, 6–4, 7–5
1960	Чемпионат Франции	Нил Фрейзер	Хосе Луис Арилья Андрес Химено	6–2, 8–10, 7–5, 6–4
1960	Чемпионат США (2)	Нил Фрейзер	Род Лейвер Боб Марк	9–7, 6–2, 6–4
1961	Чемпионат Франции (2)	Род Лейвер	Боб Марк Боб Хоу	3–6, 6–1, 6–1, 6–4
1961	Уимблдонский турнир	Нил Фрейзер	Фред Столл Боб Хьюитт	6–4, 6–8, 6–4, 6–8, 8–6
1962	Чемпионат Австралии	Нил Фрейзер	Фред Столл Боб Хьюитт	4–6, 4–6, 6–1, 6–4, 11–9
1962	Чемпионат Франции (3)	Нил Фрейзер	Вильгельм Бунгерт Кристиан Кунке	6–3, 6–4, 7–5
1963	Чемпионат Франции (4)	Мануэль Сантана	Эйб Сегаль Гордон Форбс	6–2, 6–4, 6–4
1964	Чемпионат Франции (5)	Кен Флетчер	Джон Ньюкомб Тони Роч	7–5, 6–3, 3–6, 7–5
1965	Чемпионат Франции (6)	Фред Столл	Кен Флетчер Боб Хьюитт	6–8, 6–3, 8–6, 6–2
1965	Чемпионат США (3)	Фред Столл	Чарли Пасарелл Фрэнк Фрёлинг	6–4, 10–12, 7–5, 6–3
1966	Чемпионат Австралии (2)	Фред Столл	Джон Ньюкомб Тони Роч	7–9, 6–3, 6–8, 14–12, 12–10
1966	Чемпионат США (4)	Фред Столл	Кларк Гребнер Деннис Ралстон	6–4, 6–4, 6–4
1969	Открытый чемпионат Австралии (3)	Род Лейвер	Кен Розуолл Фред Столл	6–4, 6–4
1971	Уимблдонский турнир (2)	Род Лейвер	Деннис Ралстон Артур Эш	4–6, 9–7, 6–8, 6–4, 6–4

Поражения (12)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1958	Чемпионат Австралии	Боб Марк	Эшли Купер Нил Фрейзер	5–7, 8–6, 6–3, 3–6, 5–7
1959	Чемпионат Франции	Нил Фрейзер	Никола Пьетранджели Орландо Сирола	3–6, 2–6, 12–14
1960	Чемпионат Австралии (2)	Нил Фрейзер	Род Лейвер Боб Марк	6–1, 2–6, 4–6, 4–6
1961	Чемпионат Австралии (3)	Марти Маллиген	Род Лейвер Боб Марк	3–6, 5–7, 6–3, 11–9, 2–6
1964	Чемпионат Австралии (4)	Кен Флетчер	Фред Столл Боб Хьюитт	4–6, 5–7, 6–3, 6–3, 12–14
1964	Уимблдонский турнир	Кен Флетчер	Фред Столл Боб Хьюитт	5–7, 9–11, 4–6
1965	Чемпионат Австралии (5)	Фред Столл	Джон Ньюкомб Тони Роч	6–3, 6–4, 11–13, 3–6, 4–6
1967	Чемпионат Франции (2)	Кен Флетчер	Джон Ньюкомб Тони Роч	3–6, 7–9, 10–12
1967	Уимблдонский турнир	Кен Флетчер	Фрю Макмиллан Боб Хьюитт	2–6, 3–6, 4–6
1968	Чемпионат Франции (3)	Род Лейвер	Кен Розуолл Фред Столл	3–6, 4–6, 3–6
1969	Открытый чемпионат Франции (4)	Род Лейвер	Джон Ньюкомб Тони Роч	6–4, 1–6, 6–3, 4–6, 4–6
1970	Открытый чемпионат США	Род Лейвер	Пьер Бартес Никола Пилич	3–6, 6–7, 6–4, 6–7

Смешанный парный разряд (2)

Поражения (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1956	Чемпионат Австралии	Мери Бевис-Хоутон	Берил Пенроз Нил Фрейзер	2–6, 4–6
1960	Чемпионат Франции	Энн Хейдон-Джонс	Мария Буэно Боб Хоу	6–1, 1–6, 2–6

Статистика выступлений в турнирах Большого шлема в одиночном разряде

Турнир	1954	1955	1956	1957	1958	1959	1960	1961	1962	1963	1964	1965	1966	1967	1968	1969	1970	1971	1972
(Открытый) чемпионат Австралии	1К	2К	2К	НУ	1/4	1/4	1/2	П	Ф	П	П	П	П	П	НУ	3К	НУ	1/4	НУ
(Открытый) чемпионат Франции	1К	НУ	НУ	3К	НУ	1/4	3К	1/4	Ф	П	1/4	1/2	1/4	П	1/4	4К	НУ	НУ	НУ
Уимблдонский турнир	2К	НУ	3К	4К	НУ	1/2	1/4	1/4	4К	1/4	П	П	1/4	4К	4К	4К	1/4	4К	НУ
(Открытый) чемпионат США	3К	НУ	1/4	4К	НУ	1/4	4К	П	Ф	4К	П	1/4	1/2	1/4	4К	1/4	4К	НУ	1К

Участие в финальных матчах Кубка Дэвиса (9)

Победы (8)

№	Год	Место	Команда	Соперник в финале	Счёт
1.	1959	Нью-Йорк	Австралия Р. Лейвер, Н. Фрейзер, Р. Эмерсон	США Б. Бухгольц, Б. Маккей, А. Ольмедо	3-2
2.	1960	Сидней	Австралия Р. Лейвер, Н. Фрейзер, Р. Эмерсон	Италия Н. Пьетранджели, О. Сирола	4-1
3.	1961	Мельбурн	Австралия Р. Лейвер, Н. Фрейзер, Р. Эмерсон	Италия Н. Пьетранджели, О. Сирола	5-0
4.	1962	Брисбен	Австралия Р. Лейвер, Н. Фрейзер, Р. Эмерсон	Мексика Р. Осуна, Т. Палафокс	5-0
5.	1964	Кливленд	Австралия Ф. Столл, Р. Эмерсон	США Ч. Мак-Кинли, Д. Ралстон	3-2
6.	1965	Сидней	Австралия Д. Ньюкомб, Т. Роч, Ф. Столл, Р. Эмерсон	Испания Х. Л. Арилья, Х. Хисберт, М. Сантана	4-1
7.	1966	Мельбурн	Австралия Д. Ньюкомб, Т. Роч, Ф. Столл, Р. Эмерсон	Индия Р. Кришнан, Д. Мукерджи	4-1
8.	1967	Брисбен	Австралия Д. Ньюкомб, Т. Роч, Б. Боури, Р. Эмерсон	Испания М. Орантес, М. Сантана	4-1

Поражение (1)

№	Год	Место	Команда	Соперник в финале	Счёт
1.	1963	Аделаида	Австралия Д. Ньюкомб, Н. Фрейзер, Р. Эмерсон	США Ч. Мак-Кинли, Д. Ралстон	2-3

Литература

• Bud Collins' Modern Encyclopedia of Tennis / Bud Collins, Zander Hollander. — Detroit, MI: Visible Ink Press, 1994. — P. 347—349. — 666 p. — ISBN 0-8103-9443-X.

Ссылки

• [www.atpworldtour.com/en/players/wikidata//overview Профиль на сайте ATP]  (англ.)

• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/roy-emerson Рой Эмерсон] на сайте Международного зала теннисной славы  (англ.)
• [www.sahof.org.au/hallOfFame/memberProfile/index.php?memberID=377&memberType=athlete Рой Эмерсон] на сайте Зала спортивной славы Австралии  (англ.)

Отрывок, характеризующий Эмерсон, Рой

Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.