16-я танковая бригада

<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; background-color: #BDB76B" colspan="2"> Боевой путь </td></tr>

<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; background-color: #BDB76B" colspan="2"> 16-я танковая бригада </td></tr>
Награды:
Почётные наименования:	«Дновская» «Лужицкая»
Войска:	сухопутные
Род войск:	автобронетанковые
Формирование:	сентябрь 1941
Предшественник:	34-я танковая дивизия
Преемник:	9-й отдельный танковый полк Войска Польского (после Великой Отечественной войны)
1941—1944: Ленинградская область 1944: Ленинградская область Псковская область Латвия Эстония 1945: Силезия Германия Чехословакия

16-я танковая Дновско-Лужицкая Краснознамённая ордена Виртути Милитари 5 класса бригада — воинское соединение РККА и Войска Польского в Великой Отечественной войне

История

Бригада формировалась во Владимире с 4 сентября 1941 года по 19 сентября 1941 года на базе 34-й танковой дивизии по штатам № 010/75 — 010/83 и № 010/87 от 13 сентября 1941 года. На момент формирования имела 61 танк, в том числе: 7 КВ, 22 Т-34, 32 БТ. Кроме того в бригаде насчитывалось 15 БА-20, 8 СТЗ-5, 30 мотоциклов, 45 ЗИС-5, 72 ГАЗ-АА, 10 летучек «А», 13 легковых автомобилей, 10 санитарных автомобилей. Помимо бронетехники бригада располагала 3 крупнокалиберными пулемётами, 8 37-мм зенитными пушками, 12 82-мм и 50-мм минометами, 1074 винтовками, 539 пистолетами, 43 ручными пулемётами.

В составе действующей армии с 21 сентября 1941 по 20 октября 1944 и с 20 января 1945 по 11 мая 1945 года.

С 16 сентября 1941 года начала переброску к Ленинграду, разгрузилась на станциях Званка и Войбокало, поступив в распоряжение 54-й армии и приступила к боям в ходе Синявинских операций 1941 года. С 23 сентября 1941 года поддерживает в наступлении на Гонтовую Липку — Синявино части 4-й гвардейской стрелковой дивизии, со 2 октября 1941 года — 310-ю стрелковую дивизию в наступлении Тортолово, посёлок 1-й Эстонский. Уже к 1 октября 1941 года в бригаде оставалось всего 32 танка, все Т-34 были потеряны. До конца октября 1941 года бригада продолжает бои под Синявино, но в связи с немецкими наступлением на Войбокало — Волхов, была переброшена на оборону Волхова. Совместно с 311-й стрелковой дивизией ведёт бои за деревню Андреево, с 6-й бригадой морской пехоты за Замошье.

К началу ноября 1941 года бригада потеряла почти все танки, и передав оставшиеся в 122-ю танковую бригаду, стала воевать как пехотное соединение., заняв оборону на правом фланге 4-й армии. На 12 ноября 1941 года находится в районе Сирецкая Лука, Погорелец. В декабре-январе 1942 года взяв гору Пушечная, ведёт бои за неё.

Бригада только в феврале 1942 года получила танки, переправленные по Ладожскому озеру из Ленинграда, к 28 февраля 1942 года насчитывая 30 танков, в том числе: 7 КВ, 17 БТ-7, 6 Т-26, 21 бронеавтомобиль и 1 самодельную самоходно-артиллерийскую установку. В этот день бригада была переброшена к Погостью, где в полутора километрах севернее станции вступила в бой, поддерживая в наступлении 80-ю стрелковую дивизию. Наступление оказалось неудачным, хотя советские войска и сумели в некоторых местах восстановить позиции, ранее отбитые контратакой противника и ликвидировать угрозу выхода противника в тыл.

С 12 марта 1942 года поддерживает 294-ю стрелковую дивизию, наступающую на опорный пункт в деревне Шала, и соединения совместно одним ударом выполняют задачу и закрепляются в опорном пункте.

Бригада, продолжая наступление, во второй половине марта 1942 года получила задачу совместно с частями 198-й стрелковой дивизии уничтожить противника, укрепившегося на дороге Зенино-Дубовик западнее Киришей, что советским частям удалось, на в дальнейшем продвижение их было остановлено. В апреле 1942 года ведёт частные бои, так поддерживает шестью танками 11-ю стрелковую дивизию в её атаке на дороге Дубовик-Мягры. 28 апреля 1942 года из оставшихся танков был создан сводный танковый батальон, который вёл бои в районе реки Тигода, а оставшаяся часть бригады восстанавливала материальную часть, занималась боевой и политической подготовкой в Оломне. В мае 1942 года мотострелковый батальон бригады в полном составе передан в 310-ю стрелковую дивизию, и в конце мая 1942 вёл бои, обороняя переправу через Волхов в районе Киришей.

18 июля 1942 года на восстановление бригады был обращён 128-й отдельный танковый батальон В августе 1942 года бригада была подчинена 8-й армии для участия в Синявинской операции. В ночь с 30 на 31 августа 1942 года бригада, совместно с с 32-й отдельной стрелковой бригадой атакует противника и наступает в направлении посёлка Михайловского. 8-12 сентября 1942 года ведёт совместные боевые действия с 299-й стрелковой дивизией севернее Синявинского озера, наступая на Синявино. Очевидно, что была выведена из боёв до окружения, поскольку 27-29 сентября 1942 года поддерживает ротой танков части 73-й морской стрелковой бригады и 265-й стрелковой дивизии, пробивающим коридор к окружённым частям.

В течение октября-ноября 1942 года восстанавливается, к 10 января 1943 года насчитывала 45 танков, из них 24 Т-34, 10 Т-60, 11 Т-70. Участвует в Прорыве блокады Ленинграда. В ходе операции наступала с 17 января 1943 c 18-й стрелковой дивизией с 18 января 1943 совместно с 239-й стрелковой дивизией, введённой из резерва, на Рабочий посёлок № 5, в связи с танконепроходимой местностью, поддерживала дивизии огнём с места. С 20 января 1943 года поддерживает 147-ю стрелковую дивизию, наступающую на Рабочий посёлок № 6 с задачей перерезать дорогу Синявино — Ленинград. Танки бригады ворвались на северную окраину посёлка и в течение суток удерживали её до подхода частей 239-й стрелковой дивизии. Обороняет посёлок до 4 февраля 1942 года, переходит в наступление, но все остальные попытки наступления в направлении Мги весны 1943 года были безуспешны. В марте 1943 года отведена в резерв фронта, где восстанавливается, в июне 1943 года направлена в состав 8-й армии в составе которой принимает участие в Мгинской наступательной операции, поддерживая наступающие на Поречье стрелковые дивизии. Мгинская операция в общем оказалась неудачной, войска армии смогли продвинуться весьма незначительно.

В сентябре 1943 года бригада передана в состав 59-й армии, к началу операции сосредоточилась на подступах к Подберезье. С 15 января 1944 года введена в бой в развитие успеха стрелковых соединений, составляя подвижную группу 6-го стрелкового корпуса. Вышла к реке Питьба, где наступление бригады немедленно захлебнулось, но бригада была оперативно переброшена на правый фланг 239-й стрелковой дивизии, где оседлала шоссе Любцы — Тютицы, овладев последними, а к исходу дня перерезала юго-восточнее населенного пункта Вешки железную дорогу Чудово—Новгород. Вечером 16 января 1944 года бригада атаковала Подберезье и овладела этим населённым пунктом, разгромив колонну 28-й лёгкой пехотной дивизии, спешно отводимой из района Подберезья. С 17 января 1944 года бригада успешно продвигается в направлении Вяжищи, разъезд Нащи.. Преследуя противника и отражая его настойчивые контратаки со стороны Новгорода, 20 января 1944 года овладела разъездом, перерезав дорогу Новгород—Вашково, затем вышла к окраинам Новгорода. Продолжив наступление и форсировав Веронду, бригада с пехотой глубоким обходом вышла во фланг и тыл опорных пунктов Акатово, Фарафонтово, Домилино, Большое и Малое Подсопье, Борки. В ночь на 24 января 1944 года бригада заняла станцию Борок и перерезала железную дорогу Новгород—Шимск. В этот же день остатки бригады были сведены в батальон, продолживший преследование немецких войск в направлении Шимска, 26 января 1944 года достигнув окраин города. В конце января 1944 года бригада вновь была передана в подчинение переброшенному в район Шимска управлению 8-й армии и ведёт бои на подступах к Шимску до середины февраля 1944 года (с 11 февраля 1944 года в составе 54-й армии). Затем бригада приступила к преследованию противника, отличилась при освобождении Сольцов 21 февраля 1944 года, Дно 24 февраля 1944 года, и к началу марта 1944 года вышла к укреплённой линии «Пантера» северо-восточнее Острова. После неудавшихся попыток штурма, выведена на восстановление.

Вновь приступила к боям в июле 1944 года. 17-25 июля 1944 года в ходе Псковско-Островской операции ведёт бои в Пушкиногорском районе. Вместе с полком 85-й стрелковой дивизии и 724-й самоходно-артиллерийский полком составила подвижную группу 1-й ударной армии, которая была введена в прорыв на участке армии южнее Острова. Бригада в составе группы, действуя в авангарде армии сбивала заслоны противника, не давая ему закрепиться по рубежам многочисленных рек, к концу июдя 1944 года (и к концу операции) выйдя в район южнее Лауры, где была остановлена. Вновь перешла в наступление в ходе Тартуской операции с 10 августа 1944 года, наступала по направлению Лаура — Выру — Тарту, отмечена в числе частей, принявших участие в освобождении Тарту 25 августа 1944 года. После освобождения Тарту до 7 сентября 1944 года отбивает непрекращающиеся контратаки противника севернее Тарту. В составе 67-й армии принимает участие в Рижской операции.

Из-под Риги бригада была отведена на восстановление в Бобруйск. Резолюцией № 302010 Верховного Главнокомандующего Красной Армии от 3 октября 1944 года была передана в Войско Польское. В Белорусском танковом лагере в Бобруйске находится вплоть до конца января 1945 года, когда без батальона моторизованной пехоты и танков была передислоцирована в Рембертув, куда прибыла 1 февраля 1945 года. Получив 65 танков Т-34-85 и пополнение из числа поляков, была передана в Войско Польское и согласно приказу № 26 генерала Роля-Жимерского, с 5 февраля 1945 года включена в состав 1-го бронетанкового корпуса 2-й Польской армии, стала именоваться 16. Dnowska Brygada Pancerna. Польский состав бригады принял присягу 23 февраля 1945 года и 26 февраля 1945 года бригада начала отправку на передовую. На тот момент в бригаде было 1312 человек личного состава, в том числе 250 офицеров, 559 сержантов и 503 рядовых. На вооружении бригады состояли 438 пистолетов, 528 пистолетов-пулемётов, 22 ручных пулемёта, 4 крупнокалиберных пулемёта, 9 зенитные пулемётов, 4 76,2-мм пушки, 18 противотанковых пушек, 83 автомобиля и 65 танков Т-34-85. Разгрузилась на станции Пашково, с 20 марта 1945 года перебрасывается под Бреслау, затем в апреле в район лесничества Ниски.

16 апреля 1945 года введена в бой в ходе Берлинской операции, форсирует реку Нейсе, ведёт бои за Ротенбург, затем продолжая наступление 19 апреля 1945 года взяла Клиттен, к концу дня вышла на Шпрее, 19 апреля 1945 года форсирует реку, захватывает Лиски и Нойдорф. Но уже 20 апреля 1945 года немецкие войска нанесли контрудар, которым они окружили большую часть 2-й армии Войска Польского, продвигающуюся к Дрездену и часть войск 52-й армии. Бригада попала под удар полка танково-гренадёрской дивизии «Бранденбург» и была практически уничтожена: от бригады остался один батальон. Штаб бригады попал в окружение и вынужден был пробиваться с боями к своим, командир бригады погиб, батальоны расстреляли боеприпасы и израсходовали горючее и вынуждены были подорвать танки.

Остатки бригады, выйдя из окружения, заняли оборонительные позиции в районе Клиттена. 1 мая 1945 года бригада сосредоточена в районе Мортки, а на следующий день в районе Фридерсдорфа, где 4 мая 1945 года ремонтировалась и комплектовалась.

Вновь переходит в наступление с 8 мая 1945 года, в ходе Пражской операции, в этот день заняла Шёнберг, 9 мая 1945 года достигла Эльбы в районе Бад-Шандау. Свой боевой путь бригада завершила в Децине.

На 10 мая 1945 года в бригаде насчитывалось 405 (31 % в сравнении с 5 апреля 1945) человек, в том числе 80 (32 %) офицеров, 184 (33 %) сержантов и 141 (28 %) солдат. На вооружении бригады осталось только 20 (31 %) танков.

В 1946 году переформирована в 9-й отдельный танковый полк Войска Польского.

Подчинение

Дата	Фронт (округ)	Армия	Корпус	Дивизия	Примечания
01.10.1941 года	Ленинградский фронт	54-я армия	-	-	-
01.11.1941 года	Ленинградский фронт	54-я армия	-	-	-
01.12.1941 года	Ленинградский фронт	54-я армия	-	-	-
01.01.1942 года	Ленинградский фронт	54-я армия	-	-	-
01.02.1942 года	Ленинградский фронт	8-я армия	-	-	-
01.03.1942 года	Ленинградский фронт	54-я армия	-	-	-
01.04.1942 года	Ленинградский фронт	54-я армия	-	-	-
01.05.1942 года	Ленинградский фронт (Группа войск Волховского направления)	54-я армия	-	-	-
01.06.1942 года	Ленинградский фронт (Волховская группа войск)	54-я армия	-	-	-
01.07.1942 года	Волховский фронт	54-я армия	-	-	-
01.08.1942 года	Волховский фронт	54-я армия	-	-	-
01.09.1942 года	Волховский фронт	8-я армия	-	-	-
01.10.1942 года	Волховский фронт	8-я армия	-	-	-
01.11.1942 года	Волховский фронт	-	-	-	-
01.12.1942 года	Волховский фронт	2-я ударная армия	-	-	-
01.01.1943 года	Волховский фронт	2-я ударная армия	-	-	-
01.02.1943 года	Волховский фронт	2-я ударная армия	-	-	-
01.03.1943 года	Ленинградский фронт	2-я ударная армия	-	-	-
01.04.1943 года	Волховский фронт	-	-	-	-
01.05.1943 года	Волховский фронт	-	-	-	-
01.06.1943 года	Волховский фронт	-	-	-	-
01.07.1943 года	Волховский фронт	8-я армия	-	-	-
01.08.1943 года	Волховский фронт	8-я армия	-	-	-
01.09.1943 года	Волховский фронт	8-я армия	-	-	-
01.10.1943 года	Волховский фронт	59-я армия	-	-	-
01.11.1943 года	Волховский фронт	59-я армия	-	-	-
01.12.1943 года	Волховский фронт	59-я армия	-	-	-
01.01.1944 года	Волховский фронт	59-я армия	-	-	-
01.02.1944 года	Волховский фронт	8-я армия	-	-	-
01.03.1944 года	Ленинградский фронт	54-я армия	-	-	-
01.04.1944 года	Ленинградский фронт	-	-	-	-
01.05.1944 года	3-й Прибалтийский фронт	-	-	-	-
01.06.1944 года	3-й Прибалтийский фронт	-	-	-	-
01.07.1944 года	3-й Прибалтийский фронт	-	-	-	-
01.08.1944 года	3-й Прибалтийский фронт	1-я ударная армия	-	-	-
01.09.1944 года	3-й Прибалтийский фронт	Группа войск Северного боевого участка	-	-	-
01.10.1944 года	3-й Прибалтийский фронт	67-я армия	-	-	-
01.11.1944 года	Белорусский военный округ	-	-	-	-
01.12.1944 года	Белорусский военный округ	-	-	-	-
01.01.1945 года	Белорусско-Литовский военный округ	-	-	-	-
01.02.1945 года	Резерв Ставки ВГК	-	-	-	-
01.03.1945 года	1-й Белорусский фронт	-	-	-	В оперативном подчинении 2-й Польской армии
01.04.1945 года	1-й Украинский фронт	-	-	-	В оперативном подчинении 2-й Польской армии
01.05.1945 года	1-й Украинский фронт	-	-	-	В оперативном подчинении 2-й Польской армии

Состав

На момент формирования

• Управление бригады
• Рота управления
• Разведывательная рота
• 16-й танковый полк
  • 1-й танковый батальон
  • 2-й танковый батальон
  • 3-й танковый батальон
• 16-й мотострелково-пулемётный батальон
• Противотанковый дивизион
• 16-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион
• Автотранспортная рота
• Ремонтно-восстановительная рота
• Медико-санитарный взвод

С 1944 года

• Управление бригады
• Рота управления
• Разведывательная рота
• 1-й танковый батальон
• 2-й танковый батальон
• 3-й танковый батальон
• Моторизованный батальон автоматчиков
• Зенитно-пулемётная рота
• Рота технического обеспечения
• Медико-санитарный взвод

Командиры

• полковник Цибин Иван Григорьевич (с 15.09.1941 по 14.10.1941);
• полковник Барышников Иван Николаевич (с 15.10.1941 по 23.04.1942);
• подполковник Петровский Владимир Герасимович (с 24.04.1942 по 24.09.1942);
• полковник, с 10.09.1943 генерал-майор танковых войск Иванов Корней Иванович (с 25.09.1942 по 01.10.1943);
• полковник Урванов Кирилл Осипович (с 02.10.1943 по 01.09.1944);
• полковник Кудрявцев Михаил Агеевич (с 01.09.1944 по 22.04.1945), погиб
• подполковник Лавизин [с 22.04.1945 по 11.05.1945)

Награды и наименования

Награда	Дата	За что получена
Дновская	27.02.1944	За участие в боях по освобождению Дно
Лужицкая	19.08.1945	Присвоено командованием Войска Польского.
	1945	Присвоено командованием Войска Польского.

Отличившиеся воины бригады

Награда	Ф. И. О.	Должность	Звание	Дата награждения	Примечания
	Мартынов, Александр Максимович	Командир роты	лейтенант	10.02.1943	Посмертно, погиб 26.03.1942.
	Панков, Михаил Михайлович	Механик-водитель	старший сержант	27.06.1945	-

Ссылки

• [tankfront.ru/ussr/tbr/tbr16.html 16-я танковая бригада на сайте Танковый фронт]
• [www.soldat.ru/doc/perechen Перечень № 7 управлений бригад всех родов войск, входивших в состав действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945]
• [gorchakov-story.ru/ 16 отдельная танковая краснознаменная Дновско-Лужицкая бригада]

Отрывок, характеризующий 16-я танковая бригада

– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.