Древние ассирийцы

Не следует путать с современным народом

древние ассирийцы

Язык	аккадский (ассирийские диалекты)
Входит в	семиты
Родственные народы	эблаиты, аккадцы, вавилоняне
Происхождение	аккадцы, амореи

Древние ассирийцы — население Северной Месопотамии (Ассирии) II—I тыс. до н. э. говорившее на аккадском языке.

Название

Этноним «ассирийцы» связан с одноименной областью, название которой в свою очередь восходит к городу Ашшур — столице этих земель.

Происхождение

Древние ассирийцы сформировались во II тыс. до н. э. из населения Северной Месопотамии — аккадоязычных общин, амореев, возможно при участии хурритов и остатков субареев.

Антропологический тип

Исследователи относят древнее население Северной Месопотамии к арменоидному типу европеоидной расы. Это люди со светлой кожей, темными глазами, сильно выступающим носом, плоским затылком, темными волосами.

Язык и письменность

Древние ассирийцы говорили и писали на особых (ассирийских) диалектах аккадского языка. В I тыс. до н. э. широко распространяется арамейский.

История

Обстоятельства формирования общности древних ассирийцев остаются неясными. Известно, что в III тыс. до н. э. на территории Северной Месопотамии существовало несколько номов/городов-государств, в населении которых присутствовали аккадоязычные элементы. Коренную территорию Ассирии составляли земли в среднем течении Тигра, в том числе холмистые долины Большого (Верхнего) и Малого (Нижнего) Заба. Важнейшими центрами здесь были: Ниневия, Ашшур, Аррапха, Арбелы. Во второй половине III тыс. до н. э. эти земли, именовавшиеся «Субарту», вошли в сферу влияния могущественных держав Южной Месопотамии — Аккада и царства III династии Ура. Важнейшее значение для местных городов имело участие в межрегиональной торговле; поэтому общины стремились взять под контроль участки тороговых путей, шедший через верхнемесопотамские степи в Анатолию и Восточное Средиземноморье. Упадок Шумеро-Аккадского царства позволяет городской общине Ашшура (а́лум А́шшур) предпринять попытки собственной экспансии, в результате которой удалось подчинить шумеро-аккадскую колонию Гасур (Нузи), обосноваться в международной торговой колонии Каниш. С крушением Шумеро-Аккадского царства в Месопотамии стали массово расселяться амореи. В самосознании древних ассирийцев важное значение сыграло обширное, но недолговечное объединение аморейского вождя Шамши-Адада I, включавшее основную часть земель Северной Месопотамии. Столицей Шамши-Адад был Шубат-Эллиль; ассирийские писцы впоследствии считали Шамши-Адада I одним из своих царей и тщательно хранили память о нём. После распада "Староассирийской" державы Шамши-Адада рассматриваемая область и сам город Ашшур попали под власть Вавилонии, затем - Митанни. Лишь во второй половине II тыс. до н. э. ассирийцам удалось вернуть независимость и возобновить торгово-военную экспансию. Завоевания Ашшур-убаллита I, Тукульти-Нинурты I и Тиглатпаласара I превратили Ассирию в одну из великих держав. Собственно с этого времени под Ассирией стала пониматься вся историческая область на Среднем Тигре, а не только ном Ашшур. Катастрофа бронзового века нанесла тяжелый удар по ассирийской государственности: полчища арамеев наводнили страну, в течение нескольких десятилетий страна находилась в упадке. В начале I тыс. до н. э. Ассирия преодолела упадок и возобновила завоевательную политику, что в итоге сделало её одной из величайших держав в истории человечества (первой "мировой" империей). Тем не менее, в это время аккадоязычные ассирийцы подвергаются ассимиляции со стороны арамеев; арамейский язык вытесняет аккадский из разговорного; главными центрами аккадской ассирийской культуры оставались города. Крушение Ассирийской державы и последующее тотальное истребеление населения её городов мидийцами, скифами, и вавилонянами привело к исчезновению аккадоязычной ассирийской народности. Немногочисленные выжившие её представители были ассимилированны представителями других групп населения, в первую очередь, арамеями.

Преемственность с современными ассирийцами

Язык современных ассирийцев восходит к арамейским диалектам населения Передней Азии; то есть является скорее «сирийским» (арамейским), чем собственно «ассирийским» (аккадским). В среде современных ассирийцев принято относить себя к потомкам аккадоязычного населения Древней Месопотамии. С точки зрения академической науки, вопрос является дискуссионным: часть исследователей (Р. Дж. Биггс, Р. Н. Фрай и др.) поддерживают эту точку зрения, часть — нет.

Литература

ред. Дьяконов И. М. История Древнего Востока. Зарождение классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. — М.: Наука, 1983. — Т. 1. Месопотамия. — 534 с. — 25 050 экз.

Отрывок, характеризующий Древние ассирийцы

Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.