Завьялов, Сергей Александрович

Сергей Завьялов
Имя при рождении:	Сергей Александрович Завьялов
Дата рождения:	18 мая 1958(1958-05-18) (65 лет)
Место рождения:	Царское Село
Гражданство:	СССР СССР Россия Россия
Род деятельности:	поэт
Годы творчества:	1984-н.в.
Язык произведений:	русский
Дебют:	Оды и эподы (1994)
Премии:	Премия Андрея Белого (2015) Premio Ceppo Internazionale Piero Bigongiari (Италия), (2016)

Серге́й Алекса́ндрович Завья́лов (р. 18 мая 1958 г., г. Пушкин Ленинградской области) — русский поэт.

Биография

Родился в семье выходцев из Мордовии, в 1970-2004 годах жил в Ленинграде-Петербурге.

В 1985 году закончил классическое отделение филологического факультета Ленинградского государственного университета. Учился у А.К. Гаврилова, В.С. Дурова, А.И. Зайцева. В 1988-2004 годах преподавал древнегреческий и латинский языки, а также античную литературу.

В 2004 году эмигрировал в Финляндию. С 2011 года живет в городе Винтертур (Швейцария).

Член ПЕН-клуба с 2005 года.

Литературная деятельность

1980-е – 1990-е годы:

Первые публикации стихов появились в ленинградском Самиздате (журналы «Обводный канал», «Часы», «Предлог», «Митин журнал»). В 1986-1988 годах был членом «Клуба-81» (союза писателей Ленинграда, альтернативного советскому).

Стихи этого периода, составили книгу Оды и эподы (1994). Книга манифестировала отказ от русского традиционного (силлабо-тонического) стиха, но не в сторону русского верлибра, а в сторону ритмического усложнения (нерегулярные логаэды или квазилогаэды) по определению Ю. Б. Орлицкого.

Во второй половине 1990-х годов участвует в ряде совместных акций с группой петербургских писателей, снискавших репутацию «постмодернистов» (А. Драгомощенко, В. Кондратьев, А. Скидан, Д. Голынко, А. Ильянен, В. Кучерявкин). Стихи Завьялова появляются в журналах «Поэзия и критика», «Звезда Востока», «Новое литературное обозрение», «Арион», «Комментарии», а также «Звезда» и «Дружба народов».

В стихах этого времени, вошедших в книгу Мелика (1998), помимо сохранившихся, уже упомянутых особенностей, появляется внешний прием, позволяющий формально организовывать текст: это и встраивание иноязычного текста, и манифестирование (с помощью схемы) сложной метрики, и следование композиции и строфике пиндаровской оды, и имитация реконструкции древнего папируса, и ломаный русский язык (глаголы не спрягаются, существительные не склоняются) вперемешку с цитатами из подлинных фольклорных памятников на мордовском языке.

В критике этих лет отмечалось, что поэт нашел «баланс между двумя полюсами, представленными Бродским и Айги» (В.Кривулин), что «его отношение к традиции – как к предельно отчужденной и одновременно живой и растущей – является принципиальным для поэзии 90-х в целом» (И. Кукулин). А. Скидан характеризовал стихотворный текст Завьялова как «текст-руину».

Конец 1990-х – начало 2000-х годов:

В это время намечается усиление концептуальных тенденций и постепенный переход от ориентации на Высокий модерн к ориентации на минимализм: Диалоги в царстве теней состоят из обрывков эмоционально взвинченных фраз, Буколические мимы представляют собой концептуальный триптих для двух голосов, в котором трикстер дезавуирует поэтическое высказывание героя, в цикле Переводы с русского хрестоматийная русская поэтическая классика изложена современными поэтическими средствами, а в цикле Из невыполненных переводов минималистские лирические высказывания приписаны анонимным литовским, польским, финским и итальянским поэтам.

В итоговую книгу стихотворений Завьялова, также названную Мелика (2003), вошли обе предыдущие книги и ряд новых циклов. В предисловии к ней А. Скидан писал о «контрастном столкновении авангардистского импульса и “архаики”, “разомкнутой” секуляризированной формы и сакрального материала, столкновении, призванном “остранить” и тем самым реактуализировать норму в лице забытых, подвергшихся порче и вытеснению “вечных смыслов”», и констатировал, что никто ранее «не заходил так далеко по пути радикализации этого столкновения, перерастающего в драму поэтического высказывания как такового, бесконечно проблематизирующую возможность в постисторическом мире воскресить трансцендентное».

В конце 1990-х – начале 2000-х появляются и первые опыты в жанре стихотворного перевода – оды Горация, выполненные в традиции М. Л. Гаспарова свободным стихом, а также перевод книги во многом близкого поэту по манере литовского поэта Эугениюса Алишанки (р. 1960) Божья кость (2002).

Тогда же Завьялов обращается и к жанру эссе: Натюрморт с атрибутами петербургской поэзии, Русская поэзия начала XXI века, Оправдание поэзии, посвященные отстаиванию «европейской» позиции во взглядах на пути развития современной поэзии. Другая важная тема – «открытие» советской литературы, в которой поэта интересуют оговорки-свидетельства: Перипетия и трагическая ирония в советской поэзии, Концепт “современности” и категория времени в “советской” и “несоветской” поэзии. Последней большой темой, которой поэт касается в эти годы, является стихотворный перевод в связи с рецепцией античной культуры. Здесь он встал на позиции требования радикальной смены самого подхода к этому искусству и создания нового корпуса переводной поэзии на русском языке. Эта позиция яснее всего изложена в эссе Гомер в качестве государственного обвинителя на процессе по делу русской поэзии и Воздвижение песенного столпа: Пиндар в переводе М. Л. Гаспарова и Бронзовый век русской поэзии.

Вторая половина 2000-х годов:

В Финляндии, во второй половине 2000-х годов в поэзии Завьялова происходит переход от лирики к эпике и от верлибра – к стихотворению в прозе. Сначала, в цикле Schemata rhetorica (Риторические фигуры) поэт показывает возможности использования приемов античной ораторской прозы для лирического высказывания, затем в поэме Пороги на Ванте он пытается с помощью минимализма нащупать ту границу, за которой граница между «поэзией» и «прозой» неразличима. Но принципиально новым стало обращение к актуальным темам современности: терроризму и геноциду в первых двух частях поэмы Сквозь зубы; третья часть поэмы – деконструкция Античности как одного из главных стержней новоевропейского мифа.

Еще дальше от поэзии в традиционном понимании этого слова – поэма Четыре хороших новости, основанная на деконструкции второго главного новоевропейского стержня: христианства, – трагическое пародирование евангельского и коранического текстов. Наконец, Рождественский пост – нечто вроде мистерии, разворачивающейся в блокадном Ленинграде зимой 1941-42 годов. Последовательно сменяющие друг друга информационный, научный, пропагандистский, поэтический и религиозный дискурсы с вкраплением бытовых реплик выявляют свою несостоятельность на фоне массовой гибели людей. В целом произведения финского периода составляют книгу Речи (2010), в самом названии которой присутствует полемика с «языковой школой» и всем комплексом представлений, авторитетных во второй половине ХХ века, которые рассматривают поэта как инструмент языка.

Характеризуя Речи, О. Дарк писал, развивая образ А. Скидана: «Тексты Завьялова не столько руины (термин статический), сколько тексты-катастрофы».

В рецензии на книгу Станислав Львовский отмечает «умение вовремя отступить, расступиться, отойти, дать пространство для речи несуществующих, даже не то чтобы забытых, а тех, о ком никому вообще не приходит в голову, что они могут говорить, что им есть что сказать, что они вообще еще живы». Кирилл Корчагин видит авторскую стратегию как «своего рода опыт по «демонтированию» традиционного образа поэта и поэзии, проводимый с редкой последовательностью», а тексты - как «пытающиеся выйти за рамки, определённые для сугубо поэтического высказывания, но не путём приближения его к другим жанрам словесности (нарративной прозе, публицистике), а путём формирования некоторой новой, крайне трудной для определения области словесного искусства».

Эса Мякиярви назвал поэзию Завьялова (по аналогии со знаменитым квартетом Оливье Мессиана) «стихами о конце времени» .

Своеобразной параллелью поэме «Рождественский пост» стало эссе «Что остается от свидетельства: меморизация травмы в творчестве Ольги Берггольц».

Чуть больше, чем раньше, поэт занимается поэтическим переводом. Это, в основном, финские поэты того же, что и переводчик, поколения: Юрки Киискинен, Йоуни Инкала и другие, и все больше работает в жанре эссеистики.

Тема «европейского выбора» русской поэзии на материале перевода – в эссе “Поэзия – всегда не то, всегда – другое”: переводы модернистской поэзии в СССР в 1950 – 1980-е годы и на анализе творчества русского и чувашского классика – в эссе-некрологе Поэзия Айги: разговор с русским читателем закономерно перетекает в анализ наиболее болезненных проблем в ситуации, когда такой выбор давно сделан, в статье Est modus in rebus (Есть мера в вещах). Проблематика, связанная с реконструкцией и деконструкцией мордовской идентичности также сфокусирована на наиболее травматичных моментах: провале проекта модернизации в литературе (Сквозь мох беззвучия: поэзия восточнофинского этнофутуризма) и провале национального проекта (Глобализм – колониализм – локализм).

Поэзия и эссеистика Завьялова выходила отдельными книгами в переводах на финский и шведский языки, в антологиях – на английском, французском, итальянском, немецком и китайском, в альманахах и периодике – на эстонском, латышском, литовском, польском, сербском, венгерском языках.

2010-е годы:

В 2010-е годы, в Швейцарии, была написана новая книга, Советские кантаты (2015), состоящая из трех небольших поэм: Старый большевик-рабочий над гробом Ленина, Колхозница-мордовка поет песню о Сталине и Комсомолец-инвалид Великой Отечественной войны с книгой Николая Островского и интервью Кириллу Корчагину, озаглавленного Нет такого дискурса, который был бы адекватен катастрофе.

Основанные на кантатах Сергея Прокофьева «ХХ лет Октября» и «Здравица», а также оратории Дмитрия Шостаковича «Песнь о лесах» поэмы, по словам автора, «повествуют об экстатическом безумии, объединяющем и делающем неразличимыми жертв и палачей Большого террора».

Сквозным персонажем, скрепляющим все три кантаты, является Сталин. Отвечая на замечание К. Корчагина, что это «фигура, для левого движения неудобная, всегда выносимая за стыдливые скобки» автор говорит: «Сталин – это травма миллионов. Это не Сталина выносят за стыдливые скобки, это выносят за них миллионы рабочих и крестьян, до которых сегодня никому нет дела: ни, условно говоря, «левым», ни, условно говоря, «правым».

Вместе с эссе Ретромодернизм в ленинградской поэзии 1970-х годов, в котором позднесоветская неофициальная культура обвиняется в «оправдании общества, построенного на жесточайшей эксплуатации трудящихся классов» , кантаты стали еще более резким, чем это было раньше, манифестированием марксистской позиции автора, а также интерпретации советского человека как носителя героического сознания, вопреки реальности «отказывающегося признавать себя жертвой и меморизировать произошедшее с ним как непоправимую травму».

В рецензиях на книгу она сравнивалась с переводом речи угнетенных на язык высокого модерна (Д. Ларионов), а также с инсценировкой травмы сталинского террора и гулом голосов тоталитарной диктатуры (Ульрих Шмид).

Отмечалась и ее связь с архаическим эпосом и греческой трагедией (Игорь Вишневецкий). Александр Марков, развивая эти античные параллели, писал:

«Кантаты Сергея Завьялова — это рапсодия для мёртвых, а не о мёртвых; гимн не живым, а для живых. В этой замене „для“ на „о“ советская цивилизация объясняется лучше, чем в десятках исследований» .

Книга «Советские кантаты» удостоена Премии Андрея Белого в 2015 году.

В 2016 году Сергею Завьялову была присуждена итальянская премия Premio Ceppo Internazionale Pistoia.

Книги стихов

• Оды и эподы. СПб: Борей-арт, 1994. — ISBN 5-7187-0118-0
• Мелика. М.: АРГО-РИСК, 1998. — ISBN 5-900506-78-9
• Мелика. М.: Новое литературное обозрение, 2003. ISBN 5-86793-267-2
• Речи. М.: Новое литературное обозрение, 2010. — ISBN 978-5-86793-807-9
• [www.trans-lit.info/knigi/sergej-zavyalov-sovetskie-kantaty Советские кантаты. СПб: Транслит / Свободное марксистское издательство], 2015.

Эссеистика

• [magazines.russ.ru/nlo/1998/32/zavjal.html Натюрморт с атрибутами петербургской поэзии] Новое литературное обозрение №32 (1998) С. 323-348.
• [magazines.russ.ru/nlo/2001/49/zav.html Русский Кавафис (Рец. на кн.: Русская кавафиана. Сост. С. Б. Ильинская. М.: ОГИ, 2000)] Новое литературное обозрение № 49 (2001) С. 440-446.
• [magazines.russ.ru/nlo/2003/59/zavial5.html Перипетия и трагическая ирония в советской поэзии] Новое литературное обозрение № 59 (2003) С. 244-249.
• [magazines.russ.ru/nlo/2003/60/zav1.html Гомер в качестве государственного обвинителя на процессе по делу русской поэзии] Новое литературное обозрение № 60 (2003) С. 194-199.
• [magazines.russ.ru/nlo/2003/62/zav.html Концепт «современности» и категория времени в «советской» и «несоветской» поэзии] Новое литературное обозрение № 62 (2003) С. 22-33.
• [sites.utoronto.ca/tsq/08/zaviyalov08.shtml Кто они, эти люди в черных плащах: русская поэзия в начале XXI века] Toronto Slavic Annual # 1 2003 С. 267-279 (Toronto Slavic Quaterly # 8 2004).
• [magazines.russ.ru/nlo/2006/77/za9.html Воздвжение песенного столпа (Пиндар в переводе М.Л.Гаспарова и Бронзовый век русской поэзии)] Новое литературное обозрение № 77 (2006) С. 50-60.
• [magazines.russ.ru/nlo/2006/79/za32.html Поэзия Айги: разговор с русским читателем] Премия Андрея Белого. 2005-2006 С. 376-388 (Сокращенный текст: Новое литературное обозрение № 79 (2006) С. 205-212.
• [magazines.russ.ru/nlo/2007/85/za24.html Сквозь мох беззвучия: поэзия восточнофинского этнофутуризма] Новое литературное обозрение № 85 (2007) С. 339-353.
• [magazines.russ.ru/nlo/2008/92/za10.html «Поэзия – всегда не то, всегда – другое»: переводы модернистской поэзии в СССР в 1950 – 1980-е годы] Новое литературное обозрение № 92 (2008) С. 104-119.
• [magazines.russ.ru/inostran/2009/9/za11.html В схватке с чудовищем времени: современная финская поэзия] Иностранная литература 2009 № 9 С. 189-191.
• [magazines.russ.ru/nlo/2009/95/za12.html Вячеслав Иванов – переводчик греческой лирики] Новое литературное обозрение № 95 (2009) С. 163-184.
• [www.libma.ru/kulturologija/literaturnaja_matrica_uchebnik_napisannyi_pisateljami_tom_2/p1.php Советский поэт (А. Т. Твардовский)] Литературная матрица: Учебник, написанный писателями. СПб: Лимбус Пресс, 2010. Т. 2. С. 683-722.
• [magazines.russ.ru/nlo/2012/114/z32.html Разговор о свободном стихе как приглашение к классовому анализу] Новое литературное обозрение № 114 (2012) С. 274-279.
• [magazines.russ.ru/nlo/2012/116/z11.html Что остается от свидетельства: меморизация травмы в творчестве Ольги Берггольц] Новое литературное обозрение № 116 (2012) С. 146-157 .
• Ретромодернизм в ленинградской поэзии 1970-х годов. Вторая культура: Неофициальная поэзия Ленинграда в 1970-1980-е годы: Материалы международной конференции (Женева, 1-3 марта 2012 г.), – СПб: Росток, 2013. – 480 с., С. 30-52.

Интервью и мемуары

• Автобиография. Лица петербургской поэзии. 1950-1990-е. Автобиографии. Авторское чтение. СПб: Искусство России, 2011, 712 с. С. 364-372.
• Линор Горалик [books.google.ch/books?id=aeG6AAAAQBAJ&pg=PT58&lpg=PT58&dq=%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D1%80+%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%BA+%D1%87%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%BD%D1%8B%D0%B5+%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%B0+%D0%B7%D0%B0%D0%B2%D1%8C%D1%8F%D0%BB%D0%BE%D0%B2&source=bl&ots=hgz3rMNGpX&sig=cL1K-LcyRXNQH_VLLZwylXDvALI&hl=en&sa=X&ei=XHVUVZyKDYTcUe3igOgO&ved=0CDAQ6AEwAw#v=onepage&q=%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D1%80%20%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%BA%20%D1%87%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%BD%D1%8B%D0%B5%20%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%B0%20%D0%B7%D0%B0%D0%B2%D1%8C%D1%8F%D0%BB%D0%BE%D0%B2&f=false Автобиография. Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими]. М.: Новое издательство, 2013, 401 с. С. 44-65.
• Интервью Елене Фанайловой [www.svobodanews.ru/content/transcript/2281894.html Поэма о блокаде и мордовские стихи Сергея Завьялова]. Радио Свобода. Поверх барьеров. 19.01.2011
• [www.russ.ru/layout/set/print//pole/Vsegda-slyshat-umolknuvshee-vsegda-videt-ochevidnoe Всегда слышать умолкнувшее, всегда видеть очевидное]. Русский журнал 11.10. 2012
• [cultureinthecity.ru/statji/ne-zamechat-vokrug-lyudej-s-drugim-videniem-mira-po-moemu-dovolno-otvratitelno-intervyu-s-poetom-i-filologom-sergeem-zavyalovym.html Не замечать вокруг людей с «другим видением мира» по-моему отвратительно (Интервью Павлу Зарве)] Культура в городе: Сайт о современной культуре в Нижнем Новгороде. 10.06.2015

Переводы с других языков

• Эугениюс Алишанка. Божья кость: избранные стихотворения, Пер. с литовского С. Завьялова. – СПб: Симпозиум, 2002. – 128 с.
• [magazines.russ.ru/druzhba/2005/11/sh7.html Виктор Шибанов. Надежда и терпение. Пер. с удмуртского] Дружба народов 2005 № 11 C. 117-118.
• [magazines.russ.ru/nlo/2007/85/sh25.html Виктор Шибанов. Три стихотворения. Пер. с удмуртского] Новое литературное обозрение № 85 (2007) С. 354-355.
• [www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2007-3/tontti/ Яркко Тонтти. Из книги «Ежегодник». Пер. с финского] Воздух 2007 № 3 С. 134-136 (3 стихотворения).
• [magazines.russ.ru/inostran/2007/8/mi5.html Иван Миньо. Проза о Даме. Пер. с французского] Иностранная литература 2007 № 8 С. 235-240.
• [magazines.russ.ru/inostran/2009/9/ki12.html Юрки Киискинен. Из книги «Туда и обратно»] Иностранная литература 2009 № 9 С. 192-195.
• [www.trans-lit.info/vypuski/8-translit-literatura-vid-sboku Современные финские поэты: Йоуни Инкала. Аки Салмела. Хенриикка Тави. Кайса Ийяс. Валери Микор] Транслит № 8 (2010) С. 112-115.
• [www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2011-2-3/kiiskinen/ Юрки Киискинен. Из книги «Колесо счастья»] Воздух 2011 № 2-3 С. 167-169.

Литература

• Самиздат Ленинграда 1950-е - 1980-е. Литературная энциклопедия. М.: Новое литературное обозрение, 2003. - С.196-197.
• Литературный Санкт-Петербург. ХХ век. Том 1. Изд. СПбГУ, 2011. - С. 424-426.
• Кривулин, В. «Возрождение оды как преодоление постмодернистской паузы» НЛО №27 (1997). - С. 327-330.
• [magazines.russ.ru/nlo/2001/52/kuk.html Кукулин, И. «Как использовать шаровую молнию в психоанализе» НЛО № 52 (2001). - С. 217-221.]
• [www.vavilon.ru/texts/skidan9.html Скидан, А. «Обратная перспектива» // С. Завьялов. Мелика. М.: НЛО, 2003. - C. 5-15.]
• [nlobooks.ru/sites/default/files/old/nlobooks.ru/rus/magazines/nlo/196/1208/1226/index.html Орлицкий, Ю. Б. «Три кита Сергея Завьялова» НЛО № 94 (2008). - С. 155-173.]
• Дарк, О. «Камни из пращи» // С. Завьялов. Речи. М.: НЛО, 2010. - С. 5-12.
• [www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2010-4/galvanized-melos/ Кирилл Корчагин. Гальванизированный мелос: О новых стихах Сергея Завьялова.] Воздух 2010 № 4, С. 190-203.
• [os.colta.ru/literature/events/details/18904/ Станислав Львовский. Речи безъязыких] OpenSpace.ru, 26/11/ 2010.
• Дмитрий Бак [books.google.ch/books?id=5Y-XCgAAQBAJ&pg=PT204&lpg=PT204&dq=%D0%B4%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B9+%D0%B1%D0%B0%D0%BA+%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B9+%D0%B7%D0%B0%D0%B2%D1%8C%D1%8F%D0%BB%D0%BE%D0%B2&source=bl&ots=2D5_3qZWM8&sig=C1OulG3KDWg2MIyxcYuMM1JNHos&hl=de&sa=X&ved=0CB0Q6AEwAGoVChMIjqDYifqmyAIVSYosCh0YHg4g#v=onepage&q=%D0%B4%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B9%20%D0%B1%D0%B0%D0%BA%20%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B9%20%D0%B7%D0%B0%D0%B2%D1%8C%D1%8F%D0%BB%D0%BE%D0%B2&f=false Сергей Завьялов или «…(какая разница какими словами)...» Сто поэтов начала столетия. М.: Время, 2015.]
• Литературный Санкт-Петербург. Изд. 2-е (2015). Т. 2. С. 64-65.
• Игорь Вишневецкий [magazines.russ.ru/nlo/2016/3/mezhdu-poeziej-i-prozoj.html Между поэзией и прозой // НЛО №139 (2016).]

Переводы на другие языки

Финский язык:

• Sergej Zavjalov. Melika. Suomentanut Jukka Mallinen. Helsinki: Ntamo, 2007. — ISBN 978-952-215-011-0
• Sergei Zavjalov. Joulupaasto. Suomentanut Jukka Mallinen. Helsinki: Poesia, 2012. — ISBN 978-952-5954-33-3

Шведский язык:

• Sergej Zavjalov. Melik & tal. Texter i urval och översttäning av Mikael Nydahl. [Malmö]: Ariel Skrifter, 2009. — ISBN 978-91-954470-5-6

Эстонский язык:

• Sergei Zavjalov. Meelika. Kõned. Vene keelest tõlkinud Katrin Väli ja Aare Pilv. Tallinn: Kite, 2015. 144 s. — ISBN 978-9949-9621-7-4
• Sergei Zavjalov. Ars Poetica. Valik esseid. Vene keelest tõlkinud Aare Pilv. Tallinn: Tallinna Ülikooli Kirjastus, 2016, 269 lk. — ISBN 978-9985-58-815-4

Итальянский язык:

• Sergej Zav'jalov. Il digiuno natalizio. A cura di Paolo Galvagni. [Roma]: Fermenti editrice, 2016. pp. 148. ISBN 978-88-97171-72-0

Немецкий язык:

• [hans-christoph-buch.de/seiten/FAZ_06_08_16.pdf Sergej Sawjalow. Schau dem Unglück in die unbewegten Augen.] (Aus dem Russischen von Kerstin Holm). Frankfurter Allgemeine Zeitung 06.08.2016

Эрзя-мордовский язык:

• Поэты Югорского Пояса. Сургут – Ханты-Мансийск – Санкт-Петербург, 2014. С. 64-67 Ютавтызе Николай Ишуткин

А также:

английский (Sergey Zavyalov) французский (Sergueï Zavialov) немецкий (Sergej Sawjalow)

китайский (谢尔盖 扎维亚洛夫) сербский (Сергеj Завjалов) литовский (Sergejus Zavjalovas)

польский (Siergiej Zawjałow) венгерский (Szergej Zavjalov) латышский (Sergejs Zavjalovs)

Ссылки

• [www.litkarta.ru/russia/spb/persons/zavyalov-s/ Сергей Завьялов] на сайте «Новая литературная карта России»
• [magazines.russ.ru/authors/z/zavyalov/ Сергей Завьялов] в «Журнальном зале»
• [www.rvb.ru/np/publication/02comm/47/16zavyalov.htm Сергей Завьялов] на сайте «Неофициальная поэзия»
• [www.vavilon.ru/texts/zavyalov0.html На сайте Вавилон]
• [www.textonly.ru/authors/?author=%D1%E5%F0%E3%E5%E9%20%C7%E0%E2%FC%FF%EB%EE%E2&issue=16 В сетевом журнале TextOnly]
• [www.youtube.com/watch?v=pxAVKlh3rfY Сергей Завьялов в цикле литературных вечеров «Igitur» (Электротеатр, Москва, 29 марта 2015 года)]
• [www.youtube.com/watch?v=-9R99iOpGk4 В цикле вечеров "Сопротивление поэзии" (Центр Андрея Белого, Петербург, 4 июля 2015 года)]
• [schwingen.net/archives/13753 Выступление в Литературном Клубе Цюриха 11 февраля 2016 года (с текстом речи)]

Отрывок, характеризующий Завьялов, Сергей Александрович

– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.