Кузьмин, Дмитрий Владимирович

Дмитрий Кузьмин
Род деятельности:	поэт, литературный критик, литературовед, переводчик, издатель
Язык произведений:	русский
Премии:	Премия Андрея Белого (2002)

Дми́трий Влади́мирович Кузьми́н (12 декабря 1968, Москва) — российский поэт, литературный критик, литературовед, издатель, переводчик, открытый гей, активный участник гей-движения.

Литературную и литературно-организационную деятельность начал в 1988 году, проводя поиск молодых дарований и организуя литературные чтения. С развитием Интернета перевёл в сеть деятельность созданного им Союза молодых литераторов «Вавилон». С 1993 года — главный редактор издательства «АРГО-РИСК».

Лауреат Премии Андрея Белого 2002 года в номинации «Особые заслуги перед русской литературой» «за подвижничество в деле построения литературного Вавилона и творческое приумножение традиций неофициальной словесности».

В 2014 году эмигрировал в Латвию, заявив о своём резком неприятии политического курса России.

Биография

Дмитрий Кузьмин родился 12 декабря 1968 года в Москве. Сын архитектора Владимира Легошина и литературного критика, редактора Эдварды Кузьминой; внук литературоведа Бориса Кузьмина и переводчицы Норы Галь.

В 1985—1987 годах учился на филологическом факультете МГУ, был отчислен. Окончил филологический факультет Московского педагогического государственного университета (1993).

Кандидат филологических наук (2005), тема диссертации — моностих. В 2014 году приглашённый профессор Принстонского университета.

Литературное творчество

Стихи

Отдельные стихотворения Кузьмина публиковались в журналах «Арион», «Крещатик», различных альманахах и сборниках. С 1994 года его стихи появлялись в зарубежных периодических изданиях и антологиях в переводе на английский, французский и другие языки. В 2008 году была издана книга Дмитрия Кузьмина «Хорошо быть живым» (М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 346 с.), в которую наряду со стихами вошли стихотворные переводы; эта книга в следующем году была отмечена малой премией «Московский счёт».

Поэт Фаина Гримберг считает, что поэзия Кузьмина — это «лирические зарисовки, летучие рисунки пером, пронизанные теплотой сугубо лирической и продолжающие и развивающие, в сущности, известную в русской поэзии традицию лирических циклов („Панаевский“ и „Денисьевский“, циклы Подолинского, Блока, М. Кузмина и т. д.), — развивающие, естественно, на новом этапе и по-новому». По мнению филолога Ирины Скоропановой, поэтическое творчество Кузьмина развивает открытия Евгения Харитонова в области гей-поэзии, значительно гармонизируя выработанное Харитоновым мировосприятие: «он чуток и к переполняющей мир красоте». Сам Кузьмин, однако, утверждает: «то, что, как правило, любовные и эротические переживания, схваченные моими стихами, связывают или разъединяют не юношу и девушку, а двух юношей, в моём конкретном случае не очень важно, не в этом дело».

Переводы

В переводах Кузьмина опубликованы отдельные стихотворения американских (Чарлз Резникофф, Чарльз Симик, Э. Э. Каммингс, Уистен Х. Оден и др.), украинских (Юрий Тарнавский, Олег Коцарев, Богдан-Олег Горобчук и др.), французских (Франк Андре Жамм, Эммануэль Мозес, Рено Эго и др.), белорусских (Андрей Хаданович, Вальжина Морт), немецких (Лиза Майер, Дирк фон Петерсдорф, Ульрика Дрэзнер и др.), португальских (Нуну Жудисе) поэтов. Кузьмин обращался также к переводу современных англоязычных хайку. В прозе Кузьминым переведены повесть Антуана де Сент-Экзюпери «Южный почтовый» (и несколько малых сочинений того же автора), а также ряд американских стихотворений в прозе (в том числе Лидии Дэвис).

Критика

Около сотни публикаций в газетах «Книжное обозрение», «Литературная газета», «Независимая газета», «Литературные новости», «Гуманитарный фонд», журналах «Знамя», «Дружба народов», «Литературное обозрение», «Новое литературное обозрение», «Детская литература» и др., на сайтах «Русский журнал» и «Сетевая Словесность», а также в Италии и США.

Филология

Опубликовал статьи о литературной судьбе произведений Антуана де Сент-Экзюпери в России; о публикациях неизданных и малоизвестных стихов поэтов «серебряного века» (Сергея Боброва, Марии Шкапской, Елены Гуро, Варвары Мониной); теоретические и историко-литературные исследования по моностиху, в частности составил не опубликованную пока «Антологию русского моностиха» (предварительные публикации состоялись в журналах «Арион» и «Новое литературное обозрение»; премия журнала «Арион» за лучшую публикацию 1996 года), в 2016 году в издательстве «Новое литературное обозрение» вышла его монография «Русский моностих. Очерк истории и теории» (ISBN 978-5-4448-0589-3); составил сборник «НОРА ГАЛЬ: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография» (1997).

Литературно-организационная работа

Уже в возрасте 17 лет, осенью 1985 года, Дмитрий Кузьмин с товарищами пытался создать литературную группу. Более активно он стал заниматься литературно-организационной работой с 1988 года, когда начал собирать вокруг себя начинающих литераторов, своих сверстников. При участии Кузьмина были организованы два всероссийских фестиваля молодёжной поэзии (в 1991 и 1994 годах). В 1992 году он основал Союз молодых литераторов «Вавилон». Союз начал издавать одноименный ежегодный альманах и книжную серию «Библиотека молодой литературы».

В середине 1990-х годов наметился спад в притоке в «Вавилон» новых авторов, и Кузьмин обратился к возможностям Интернета для выявления новых авторов и заинтересованной аудитории. Кузьмин предложил сотрудничество владельцу «Литературного кафе» Артемию Лебедеву. Лебедев согласился предоставить обеспечение для сайта. Сайт «Вавилон» открылся 30 сентября 1997 года. На «Вавилоне» представлены авторскими страницами 185 поэтов, прозаиков, критиков разных возрастов и художественных направлений. По утверждению Кузьмина, представленные на сайте авторы объединены единым пониманием искусства как стремления привнести новый смысл, новое зрение, новую форму, — в противоположность другим авторам, которых Кузьмин определяет как представителей массовой культуры, основанной прежде всего на воспроизведении схемы и канона.

В 1996 году Кузьмин основал литературный клуб «Авторник». В том же году он стал инициатором создания Круглого стола литературных клубов и салонов Москвы. Дмитрий Кузьмин был организатором и секретарем жюри Тургеневского фестиваля малой прозы (Москва, 13—15 ноября 1998 года), секретарем жюри Всероссийского конкурса хайку (1998—1999). В 1998 и 1999 годах также был членом оргкомитета и координатором профессионального жюри Сетевого литературного конкурса «Тенёта», в 1999—2002 годах — координатором жюри Сетевого литературного конкурса «Улов». Кузьмин координировал литературную программу Фестиваля «Культурные герои XXI века» (октябрь — декабрь 1999 года). С 1999 года принимал участие в организации международного фестиваля «Биеннале поэтов в Москве». В 1998—2000 годах Кузьмин был членом Общественного совета Малой Букеровской премии. В 2005—2010 годах член комитета (жюри) премии Андрея Белого. В сезоне 2014—2015 гг. председатель жюри премии «НОС».

Редакционно-издательская деятельность

Кузьмин — главный редактор издательства «АРГО-РИСК», выпустившего начиная с 1993 года около 200 малотиражных — от 100 до 1000 экземпляров — брошюр и тонких книг со стихами таких авторов, как Генрих Сапгир, Виктор Кривулин, Дмитрий Пригов, Нина Искренко, Михаил Айзенберг, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Станислав Львовский, Мария Степанова, Андрей Сен-Сеньков, а также молодых поэтов. Книги издательства объединялись в серии «Библиотека молодой литературы», «Тридцатилетние», «Поколение», «Библиотека журнала „Воздух“».

Редактор:

• «Вестника молодой литературы „Вавилон“» (16 выпусков в 1989—1991 годах в самиздате, 10 выпусков в 1992—2003 годов в полиграфическом исполнении);
• альманаха гей-литературы «РИСК» (4 выпуска в 1996—2002 годах);
• альманаха русских хайку «Тритон» (4 выпуска в 2000—2004 годах);
• «ГФ — Новой литературной газеты» (9 выпусков в 1994 году; материалы 4-х последующих выпусков, не изданные по причине банкротства издателя, составили сборник «Из архива „Новой литературной газеты“»);
• бюллетеня «Литературная жизнь Москвы» (66 выпусков с января 1997 года по январь 2003 года);
• журнала «Воздух» (с 2006 года).

Составитель антологий:

• «Очень короткие тексты» (современная российская малая проза — М.: Новое литературное обозрение, 2000);
• «Нестоличная литература: Поэзия и проза регионов России» (М.: Новое литературное обозрение, 2001); эта книга получила диплом «Книга года» 15-й Московской международной книжной выставки-ярмарки, но была жёстко раскритикована известным литературным критиком Андреем Немзером, отметившим, что Кузьмин «воздвиг огромный памятник себе»;
• «Освобождённый Улисс: современная русская поэзия за пределами России» (М.: Новое литературное обозрение, 2004);
• «Полярная антология: современные русские писатели об Арктике и Антарктике» (М.: Паульсен, 2010);
• «Современная русская поэзия» (словен. Sodobna ruska poezija; Ljubljana: Center za slovensko književnost, 2010; в переводах на словенский язык).

Кузьмин участвовал также в работе над российскими антологиями «Самиздат века» (1997) и «Девять измерений: новейшая русская поэзия» (2004), зарубежными антологиями «Новая русская поэзия» (итал. La nuova poesia russa; 2003), «Америка: США глазами русских писателей» (англ. Amerika: Russian Writers View the United States; 2004), «Современные русские поэтессы» (англ. Contemporary Russian Women Poets; 2005), «Стальной чулан: Запретная любовь в современной России» (исп. El armario de acero: Amores clandestinos en la Rusia actual; 2014).

В 2000-е годы Кузьмин участвовал в Википедии под собственным именем. Сам Кузьмин описывает это следующим образом: «В Википедии я примерно год с открытым забралом под собственным именем писал статьи, пока несколько анонимных ублюдков (недовольных в том числе и моим участием в облагораживании статей гей-тематики) меня оттуда путём многоходовой провокации не выдавили; с тех пор интерес к моей скромной персоне в Википедии несколько болезненный».

Литературные премии

• Лауреат VI фестиваля свободного стиха (Москва, 1995).
• Лауреат премии журнала «Арион» (1998).

При вручении ему Премии Андрея Белого 2002 года Дмитрий Кузьмин сделал несколько программных заявлений.

«Не буду скрывать, что эта награда вполне отвечает моей самооценке», — сказал он. Свою заслугу Кузьмин видит в том, что он пытался «продолжать ту самую традицию великой русской неподцензурной литературы второй половины XX века, ключевые фигуры которой стояли у истоков Премии Андрея Белого» (то есть традицию самиздата).

Он также высказался в духе того, что именно возглавляемое им литературное движение, и никакое другое, является истинным и прогрессивным, борющимся с «реваншизмом»:

Сегодня в литературном пространстве отчетливо запахло реваншем: страницы «толстых журналов» чем дальше, тем больше окрашиваются в серый цвет, в моду входит подмена эстетической ценности идеологическими спекуляциями, совершеннейший вздор превращается в литературное будто бы явление за счет грязных пиаровских технологий. Уже и Проханов — писатель, уже и Сергей Шаргунов с Ириной Денежкиной — подающие надежды дарования, уже и Глеб Шульпяков — будущее русской поэзии. Литературе подлинной, прокладывающей пути в неизведанное, трудно соревноваться за читательское внимание и внимание критики (лишенной у нас, по большей части, мало-мальской вменяемости) с грамотным эпигонством и топорной, не снисходящей до какой-либо рефлексии правдой-маткой преемников советской литературы.

Участие в гей-движении

Принимает активное участие в общественных дискуссиях, связанных с проблематикой гомосексуальности и прав гомосексуалов. В дискуссиях занимает позицию, согласно которой гомосексуальность не должна восприниматься как болезнь или порок, но является индивидуальной особенностью человека (как биологического и социального существа) и, как таковая, заслуживает терпимого отношения со стороны общества: «Приучать сограждан к мысли о том, что мужчина, который любит мужчину, или женщина, которая любит женщину, — это совершенно нормально, — это мой гражданский долг». Кузьмин считает гомосексуальность продуктивной темой для художественного творчества, признаёт и одобряет существование гей-культуры.

Говоря о собственной сексуальной ориентации, Кузьмин отмечает: «Как человек свободный я свободен в том числе и от так называемой „сексуальной ориентации“. Я полагаю, что никакой „сексуальной ориентации“ нет: это просто удобный для многих (по обе стороны баррикад) ярлык (…) Но это ни с какой стороны не вопрос физиологии: из лучших романов моей жизни по меньшей мере три протекали с транссексуалами-FtM, обладателями более или менее женского тела, но в остальном — носителями такой завораживающей юношеской маскулинности, какая большинству членовладельцев и не снилась. В каком смысле я, после всего этого, открытый гей? В том, что вот уже 20 лет живу вместе с мужчиной? Да нет, скорее в том, что готов устно и печатно рассказывать об однополой любви как о нравственной и культурной норме». ".

11 сентября 2009 года во Львове на презентации сборника ЛГБТ-литературы Кузьмин избил (разбив стакан об голову) и выпроводил участника группы украинских националистов из Всеукраинской организации «Тризуб» имени Степана Бандеры, которые «с целью остановить сатанинский шабаш» ворвались в театр, где проходила презентация, выломав двери. Кузьмин заявил: «Моя личная вера состоит в том, что людей, организующих подобные нападения, надо избивать до полусмерти…» и отметил, что «пока мы не будем способны на самозащиту, на защиту тех ценностей, ради которых мы здесь собрались, грош цена всей этой высокой культуре…».

Общественная позиция

В декабре 2013 года выступил инициатором коллективного обращения писателей России в поддержку Евромайдана. В дальнейшем продолжил высказывать резкое осуждение российского вмешательства в украинские дела и всего российского политического курса. Выступал также с резко негативной оценкой руководства Русской православной церкви.

Общественная оценка деятельности Кузьмина

Литературная и общественная деятельность Кузьмина вызывает противоречивую реакцию в литературном сообществе.

С резкой критикой Кузьмина неоднократно выступал Дмитрий Быков, резюмировавший эту тему в своей публицистике замечанием:

Время нынче рыхлое, ватное, а потому человеку даже с минимальными волевыми качествами и пробивной силой (Владимир Путин, Сергей Иванов, Дмитрий Кузьмин etc.) не составляет особенного труда сделать вполне приличную карьеру.

Схожие обвинения выдвинул Михаил Котомин, заявив (по поводу составленного Кузьминым альманаха «Улов»), что Кузьмин, опираясь на своих единомышленников-графоманов, пытается монополизировать современную литературную деятельность в России («В целом всё жуткая самодеятельность», — заключил Котомин). Как тенденциозные и некорректные оценил аргументы Котомина в ответной статье критик Андрей Урицкий. Со своим ответом выступил и Кузьмин, утверждая: «На самом деле в статье Котомина говорится: тексты, публикуемые Кузьминым, плохи потому, что <…> не желают апеллировать к более широкому потребителю, не желают быть рыночными».

В журнале «Знамя» фигура Кузьмина в 2001—2002 годах вызвала полемическое столкновение Марины Кулаковой и Фаины Гримберг: Кулакова в специальной статье под рубрикой «Персона» заявила, что время Кузьмина — «маленькая эпоха постсоветского интеллектуального самиздата и таких же литературных иллюзий» — бесповоротно уходит, своё ответное письмо в редакцию с характеристикой Кузьмина Гримберг подытожила словами:

Таких людей мало, но именно благодаря их неустанной деятельности проявляются все новые и новые лица многоликой русской литературы.

Представители администрации сайта «Журнальный зал» выразили своё отношение к деятельности Кузьмина голосованием, по итогам которого журнал Кузьмина «Воздух» не был допущен на сайт. С протестом против этого решения выступили Борис Дубин, Михаил Айзенберг, Мария Степанова, Алексей Цветков и другие литераторы.

Ссылки

• [magazines.russ.ru/authors/k/kuzmin/ Кузьмин, Дмитрий Владимирович] в «Журнальном зале»
• [www.vekperevoda.com/1950/kuzmin.htm Дмитрий Кузьмин] на сайте «Век перевода»
• [www.vavilon.ru/dk/avtoreferat.html Кузьмин Д. В. История русского моностиха. Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук]
• [www.vavilon.ru Вавилон. Современная русская литература]
• [www.hippy.ru/dk.html интервью с Д. Кузьминым «Если конкретно у вас нет проблем — это не значит, что их нет у других» (в поддержку Всемирной недели борьбы против гомофобии)]
• [www.youtube.com/watch?v=6Mc0zLec2I4 Дмитрий Кузьмин рассказывает о своей литературной деятельности] (Телеканал «Пороги», Запорожье)
• [dkuzmin.livejournal.com/ dkuzmin] — Кузьмин, Дмитрий Владимирович в «Живом Журнале»

Отрывок, характеризующий Кузьмин, Дмитрий Владимирович

«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.