Список персонажей телесериала «Остаться в живых»
Поделись знанием:
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.
Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.
В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.
Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.
На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.
Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
(перенаправлено с «Другие («Остаться в живых»)»)
Все перечисленные ниже персонажи американского драматико-приключенческого телесериала «Остаться в живых» были созданы Дэймоном Линделофом, Дж. Дж. Абрамсом и Джеффри Либером. Сериал следит за судьбой выживших в авиакатастрофе на таинственном тропическом острове, после того как их рейс терпит крушение на юге Тихого океана. Каждая серия содержит, как правило, основную сюжетную линию на острове и второстепенную, показывающую нам жизнь персонажа с другой стороны.
Из 324 пассажиров, летевших из Сиднея в Лос-Анджелес, падение пережили 68 (67 человек и одна собака), разделившихся на три секции. Первый сезон насчитывает 14 главных героев, что сделало сериал вторым по величине актёрского состава после «Отчаянных домохозяек».
Персонажи указываются лишь однажды, в первом подходящем для них подразделе. Актёры и актрисы, исполнившие роли, указаны в соответствующем столбце. Для всех персонажей указаны сезоны, в которых они появляются, для главных героев также указаны серии, в которых данный персонаж становится центральным.
Содержание
Главные герои
Персонажи расположены в алфавитном порядке. В графе «Сезоны: главные» указаны сезоны, в которых актёр или актриса играли одного из главных (в этом сезоне) персонажей, в графе «Сезоны: приглашённые» — сезоны, в которых актёр или актриса появляются, но только как приглашённая или специально приглашённая звезда.
| Имя | Актёр/актриса | Сезоны: главные | Сезоны: приглашённые | Центральные серии | |
|---|---|---|---|---|---|
| Ричард Алперт | Нестор Карбонелл | 6 | 3, 4, 5 | 6.09 | |
| Ричард Алперт — советник Бена, вечно молод. Во флешбэках протяжённостью в пятьдесят лет, включающих присутствие при рождении Локка в 1956 году, встречу с Беном после чистки DHARMA Initiative в 1992-м и приглашение Джульет Бёрк на работу к Другим, оказывается, что он такого же возраста, как и в 2004-м. В четвёртом сезоне Ричард ведёт выживших Других к месту, названному «Храмом». Он неоднократно пересекался с Джоном Локком в первые годы жизни последнего. Джульет сказала, что Ричард всегда был на Острове, и, когда её спросили, сколько ему лет, загадочно ответила: «Много». В шестом сезоне раскрывается тайна его попадания на остров. Он похоронил жену ещё в 1867 году, потом стал рабом на корабле «Чёрная Скала». В результате кораблекрушения он оказался единственным выжившим на «Чёрной Скале». Ему явился Человек в чёрном в образе его жены. Позже Джейкоб даровал ему бессмертие. После смерти Джейкоба можно предположить, что Ричард стал смертным, потому что Майлз заметил у Ричарда на голове первый седой волос. В конце сериала Ричард улетает с острова на самолёте Ajira 316. | |||||
| Джульет Бёрк | Элизабет Митчелл | 3, 4, 5 | 6 | 3.07, 3.16, 4.06 | |
| За три года до падения на Остров самолёта Джульет — специалистку по вопросам бесплодия — нанимают Другие. Она развивает отношения с Гудвином, которого убивает Ана-Люсия, и Джульет винит в этом Бена. Бен влюблён в неё и отказывается отпускать её с Острова — он устраивает смерть Гудвина из ревности. Когда Джек попадает в плен, Джульет поначалу ведёт себя с ним холодно, однако затем помогает Кейт и Сойеру убежать из клеток на станции Гидра, и затем, покинув Других, оказывается в лагере выживших с рейса 815. Она сопротивляется приказу Бена внедриться в лагерь выживших и выказывает свои чувства к Джеку. Она остаётся, когда Шестёрка Oceanic покидает Остров. После прекращения вспышек она вместе с остальными переносится в 1970-е, становится механиком в DHARMA Initiative и начинает отношения с Сойером. Когда они вновь возвращаются в настоящее время, Джульет умирает из-за ран, полученных при падении в колодец на месте будущей станции Лебедь. Появляется во флеш-сайдах в шестом сезоне, там она мать Дэвида Шепарда, сына Джека. Когда Джульет всё вспоминает, она возвращается к Сойеру и вместе с другими отправляется в чистилище, а после — в рай. | |||||
| Саид Джарра | Навин Эндрюс | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | — | 1.09, 1.21, 2.14, 3.11, 4.03, 5.10, 6.06 | |
| Бывший военный офицер связи, Саид находится в плену своего прошлого, где он пытал людей в Иракской республиканской гвардии. На Острове он влюбляется в Шеннон. После спасения с острова он живёт в Америке, где воссоединяется и женится на своей давней возлюбленной Надие. После убийства Надии Саида в качестве киллера нанимает Бен, чтобы разделаться с партнёрами Чарльза Уидмора. Саид вновь возвращается на остров и вскоре погибает, жертвуя собой, чтобы спасти остальных людей от бомбы, с которой он убежал и позже взорвался на подводной лодке. После смерти (или во флеш-сайдах) Саид находит Шеннон и они снова вместе. После всего отправляется со всеми в рай. | |||||
| Майкл Доусон | Гарольд Перрино | 1, 2, 4 | 6 | 1.14, 2.02, 2.22, 4.08 | |
| Майкл — художник и архитектор из Нью-Йорка, который не общался со своим сыном Уолтом с тех пор, как Уолт научился ходить. Когда мать Уолта умирает в Австралии, Майкл приезжает забрать сына (и пса Уолта, Винсента). Майкл первый на Острове узнал, что Сун говорит по-английски, и у него возникают различные конфликты с Чжином, возможно, из-за ревности Чжина. Пытаясь выбраться с Острова на плоту, Уолт похищен Другими. Майкл заключает сделку с ними, согласно которой он обменяет Кейт, Джека, Сойера и Хёрли на Уолта, а отец с сыном покинут Остров на катере. Но по возвращении домой Уолт переезжает к бабушке, узнав о предательстве отца и совершенном им убийстве Аны-Люсии и Либби. Майкл несколько раз пытается свести счеты с жизнью, но вскоре выясняет, что «Остров не даст ему умереть». Позже он внедряется в команду корабля Kahana по приказу Тома, в надежде искупить отнятые им жизни спасением тех, кто остался на Острове. Он погиб от взрыва на корабле, пытаясь обезвредить бомбу. После явился к Хёрли как призрак и сказал ему всех спасти. | |||||
| Илана Верданская | Зулейка Робинсон | 6 | 5 | — | |
| Илана представляется наёмной убийцей, которая заявляет, что работает на семью Питера Авеллино — партнёра Чарльза Уидмора, убитого Саидом по приказу Бена. Она берёт в плен Саида и садится с ним на рейс 316. После аварийной посадки она становится лидером группы выживших, которая заставляет подчиниться себе остальных с помощью оружия, по-видимому, спрятанного на самолёте. Она спросила Фрэнка Лапидуса, знает ли он, «что лежит в тени статуи», и вырубила его, когда тот не смог ответить. В финале пятого сезона приходит со своей группой к Другим, рассказывая, что настоящий Джон Локк мёртв, а к Джейкобу пошёл самозванец. Некоторое время спустя Илана приносит динамит с Чёрной Скалы, однако не умея с ним обращаться взрывается на глазах у её группы. | |||||
| Бун Карлайл | Иэн Сомерхолдер | 1 | 2, 3, 6 | 1.13 | |
| Бун — сводный брат Шеннон, влюблённый в неё. На острове он проводит большую часть времени на охоте с Локком, вместе они находят первый бункер. Постепенно Бун понимает, что Шеннон манипулирует им и не любит его, но продолжает оберегать её, на почве этого вступив в конфликт с Саидом. Когда ноги Локка неожиданно отказывают, Бун забирается в упавший самолёт, застрявший на дереве, и использует рацию для связи (хотя он этого и не знает) с выжившими из хвостовой части. Самолёт падает вместе с Буном, его нога и грудь раздроблены. Локк относит Буна обратно в лагерь, чтобы Джек и Сун спасли его, однако очень скоро Бун умирает. | |||||
| Джин Су Квон | Дэниел Дэ Ким | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | — | 1.17, 2.05, 3.03, 4.07, 5.05, 6.10 | |
| Сын бедного рыбака, Джин женится на Сун на том условии, что он будет работать на её отца как человек, решающий проблемы с должниками. На Острове Джин страдает от того, что он единственный из выживших, кто не говорит по-английски, хотя впоследствии он начинает учить язык. Сун и остальные члены Шестёрки Oceanic считают Джина погибшим во время взрыва бомбы на корабле Kahana. В итоге, в бессознательном состоянии Квона находят члены французской экспедиции в 1988 году, куда он переместился вместе с другими людьми на Острове. Потом три года работает в DHARMA Initiative, а позже возвращается в настоящее время и погибает вместе с Сун на подводной лодке. | |||||
| Сун Хва Квон | Юнджин Ким | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | — | 1.06, 2.05, 2.16, 3.03, 3.18, 4.07, 5.05, 6.10 | |
| Богатая дочь владельца отелей и автомобильных заводов со связями с корейской мафией, Сун заводит роман на стороне и почти бросает своего мужа Джина перед катастрофой. Они примиряются на Острове, и Сун беременеет ребёнком Джина. После спасения с Острова Сун рожает девочку, которую называет Чи Ён. Получив денежную компенсацию от Oceanic Airlines, она выкупает контрольный пакет акций компании отца. Вновь оказавшись на острове Сун узнает о кандидатах. После она с Джином погибает на подводной лодке. | |||||
| Ана-Люсия Кортес | Мишель Родригес | 2 | 1, 5, 6 | 2.08, 2.20 | |
| Бывший офицер полиции Лос-Анджелеса, Ана-Люсия является лидером выживших пассажиров хвостовой части рейса 815. Она потеряла работу офицера полиции после того, как убила мужчину, до того стрелявшего в неё и убившего её не родившегося ребёнка. Она встречает Кристиана в международном аэропорту Лос-Анджелеса и соглашается сопровождать его в Австралию. Перед обратным рейсом в Лос-Анджелес она болтает с Джеком, не подозревая, что он сын Кристиана, в баре аэропорта. Ана-Люсия изо всех старается защитить остальных выживших после того, как некоторых из них похищают, и она крайне недоверчива к другим. Она убивает Гудвина, когда выясняет, что он не летел на самолёте. Также она непреднамеренно убивает Шеннон. Позже в неё саму стреляет и убивает Майкл, когда пытается освободить Бена, лидера Других, но после смерти она является в видениях нескольким персонажам, в особенности Хёрли. | |||||
| Бен Лайнус | Майкл Эмерсон, Стерлинг Бомон | 3, 4, 5, 6 | 2 | 3.20, 4.09, 5.12, 6.07 | |
| Бен — блестящий манипулятор и лидер Других. Всю жизнь верил, что призван быть защитником Острова; однако, в конце сериала оказывается, что у него не было никакого предназначения. Выжившие берут его в плен и держат в бункере, который нашли Бун и Локк. Однако Майкл освобождает его, и взамен получает право вернуться вместе с сыном Уолтом домой. В финале четвёртого сезона Бен вынужден покинуть Остров после того, как перемещает его. А потом снова попадает на остров на рейсе 316 и остаётся там помощником Хёрли. | |||||
| Фрэнк Лапидус | Джефф Фэйи | 6 | 4, 5 | 4.02 | |
| Фрэнк Джей Лапидус — пилот, который изначально должен был управлять рейсом 815. Был выбран Аббадоном, чтобы стать частью команды, отправляющейся на Остров на корабле Kahana; он доставляет Дэниела, Майлза и Шарлотту на Остров на вертолёте и в конечном счёте помогает Десмонду и шестёрке Oceanic выбраться с Острова. В серии «316» он пилотирует рейс 316, на котором пятеро из шестёрки Oceanic и Бен Лайнус летят, чтобы вернуться на Остров. Фрэнку удаётся посадить самолёт на близлежащий остров со станцией «Гидра», но он покидает лагерь выживших вместе с Сун и уплывает на аутригере на главный Остров. После того, как подлодка затонула, Фрэнк остаётся жив, а позже улетает в качестве пилота на рейсе Ajira 316. | |||||
| Клер Литтлтон | Эмили де Рэвин | 1, 2, 3, 4, 6 | 5 | 1.10, 2.15, 3.12 | |
| Клер рожает на Острове мальчика и постепенно развивает отношения с Чарли. Также Клер — единокровная сестра Джека. Она не знает этого, а Джек понимает это после того, как покидает Остров и встречается с её матерью. Позже мы видим Клер с её отцом в хижине Джейкоба. Последние три года на острове она жила одна, считая своим другом дымового монстра и расставляя ловушки на Других, потому что она уверена, что её сына похитили именно они. Позже улетает на Ajira 316. | |||||
| Уолтер «Уолт» Ллойд | Малкольм Дэвид Келли | 1 | 2, 3, 4, 5 | 1.14 | |
| Уолт — школьник, похищенный на Острове Другими, которые утверждают, что он «особенный». Его спасает из плена отец, и после этого Уолт живёт с бабушкой в Нью-Йорке. | |||||
| Джон Локк | Терри О’Куинн | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | — | 1.04, 1.19, 2.03, 2.17, 3.03, 3.13, 3.19, 4.11, 5.07, 6.04 | |
| После того, как во время катастрофы Остров излечивает его паралич, Локк осуществляет свою мечту стать охотником. Джон Локк — это также имя философа. Будучи человеком веры, он верит, что связан с Островом особенным образом, что приводит к его стычкам с человеком науки — Джеком. Будучи «избранным», Локк становится новым лидером Других в конце четвёртого сезона. Впоследствии Бен убивает Локка в скором времени после отбытия того с Острова. Затем его тело возвращается на Остров с большинством тех, кто его покинул. После новой катастрофы сначала кажется, что Локк ожил, однако впоследствии оказывается, что настоящий Локк мёртв, а под его видом действует дымовой монстр, противостоящий Джейкобу. | |||||
| Шарлотта Стейплз Льюис | Ребекка Мэйдер | 4, 5 | 6 | 4.02 | |
| Шарлотта — антрополог, нанятая Чарльзом Уидмором для поездки на Остров. Майлз предположил, что она уже была на Острове раньше, и она решает остаться, когда появляется возможность покинуть его. Впоследствии она умирает из-за болезненных эффектов перемещений Острова сквозь время и признаётся, что родилась на Острове, а её родители были членами DHARMA Initiative. | |||||
| Кэтрин Энн «Кейт» Остин | Эванджелин Лилли | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | — | 1.03, 1.12, 1.22, 2.09, 3.06, 3.15, 4.04, 5.04, 5.11, 6.03 | |
| После убийства своего грубого отчима (позже выясняется, что он её настоящий отец), Кейт пускается в бега и в итоге оказывается схваченной федеральным маршалом в Австралии. На Острове Кейт влечёт и к Джеку, и к Сойеру, с которым у неё происходит недолгий роман. После спасения с Острова, её судят за убийство, но затем предлагают крайне выгодное соглашение о признании вины, которое не предполагает тюремный срок. Она обручается с Джеком и воспитывает сына Клер Аарона как своего собственного, выдавая себя за его биологическую мать. Перед тем, как Сойер выпрыгнул из вертолёта, который должен был доставить обоих в безопасное место, Джеймс прошептал на ухо Кейт что-то, что она не сказала Джеку. Его ревность привела к окончанию их отношений. Она отказывается возвращаться на Остров, но затем меняет своё мнение. Она прибывает на Остров в 1977 год и вступает в DHARMA Initiative вместе с Джеком и Хёрли. В итоге она улетает с острова на рейсе 316. | |||||
| Пауло | Родриго Санторо | 3 | — | 3.14 | |
| Пауло помогает Никки убить телепродюсера из-за его бриллиантов. Он проводит своё время на Острове с Никки в поисках драгоценностей. Его принимают за мёртвого и закапывают живьём на острове после того, как его парализовало от укуса паука. | |||||
| Чарли Пэйс | Доминик Монаган | 1, 2, 3 | 4, 6 | 1.07, 1.15, 2.12, 3.21 | |
| Чарли — рок-музыкант и бывший участник группы одного хита — справляется на Острове с героиновой зависимостью и заботится о Клер и её ребёнке. Он тонет на станции Зеркало, пытаясь помочь выжившим связаться с внешним миром. | |||||
| Хьюго «Хёрли» Рейес | Хорхе Гарсия | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | — | 1.18, 2.04, 2.18, 3.10, 4.01, 5.02, 6.12 | |
| Выиграв лотерею с помощью чисел, Хёрли страдает от хронических неудач. Он остаётся оптимистом на Острове, но, покинув его, попадает в лечебницу из-за психического расстройства, включающего постоянные галлюцинации, в частности, Чарли. В итоге он остаётся главным на острове и берёт себе в помощники Бена. | |||||
| Шеннон Рутерфорд | Мэгги Грейс | 1, 2 | 3, 6 | 2.06 | |
| Шеннон — преподаватель балета и сводная сестра Буна. На острове она заводит отношения с Саидом. В неё случайно выстрелила и убила Ана-Люсия. | |||||
| Элизабет «Либби» Смит[1] | Синтия Уотрос | 2 | 4, 6 | —[2] | |
| Либби — выжившая из хвостовой части. До падения рейса 815, она встретила Десмонда и подарила ему яхту её мужа для кругосветной регаты, что в итоге привело Десмонда к крушению на Острове. Также выясняется, что она была пациентом той же психиатрической лечебницы и в то же время, что и Хёрли. На Острове они влюбляются друг в друга. Она была застрелена Майклом, после того, как случайно стала свидетельницей убийства Аны-Люсии. | |||||
| Майлз Стром | Кен Люн | 4, 5, 6 | — | 4.02, 5.13 | |
| Майлз — медиум, нанятый Чарльзом Уидмором для поездки на Остров. Вероятно, может говорить с мертвецами. Он самый язвительный из прибывших на корабле Kahana , за что удостоился от Хёрли сравнения с Сойером. В пятом сезоне выясняется, что его отец — Пьер Чанг. Позже он улетает на Ajira 316. | |||||
| Дэниел Фарадей | Джереми Дэвис | 4, 5 | 6 | 4.02, 5.14 | |
| Фарадей — физик, нанятый для поездки на Остров Чарльзом Уидмором. Вначале он заявляет, что прибыл, чтобы спасти выживших с рейса 815, но это оказывается неправдой. Многое связывает Фарадея с Десмондом — последний навещал его в университете Оксфорда во время флешбэка во времени. Позже, когда Бен переместил Остров, Дэниел перемещается назад во времени и заходит в бункер к Десмонду, чтобы сказать, как спасти Остров. Несмотря на то, что он соврал насчёт спасения выживших, Дэниел в итоге перевозит некоторых из них, включая Сун и Джина, на корабль Kahana. Он влюблён в Шарлотту и является сыном Элоизы Хоукинг, смотрительницы станции DHARMA Initiative под названием «Фонарь», и Чарльза Уидмора. Дэниела убивает его же собственная мать в 70-х годах. | |||||
| Никки Фернандес | Киле Санчес | 3 | — | 3.14 | |
| Никки — актриса, вместе с Пауло убившая телепродюсера из-за его бриллиантов. Когда они оказываются на Острове, они проводят время в поисках драгоценных камней, пропавших во время катастрофы. Она девушка Пауло, и её также принимают за мёртвую и хоронят заживо, после того, как её парализует укус паука. | |||||
| Джеймс «Сойер» Форд | Джош Холлоуэй | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | — | 1.08, 1.16, 2.13, 3.04, 5.08, 6.08 | |
| Джеймс — мошенник, ставший сиротой в детстве. Отец Джеймса убил его мать и застрелился сам после того, как у матери обманом выманил все их деньги человек по фамилии Сойер. Псевдоним Сойер — единственное, что Джеймс знал об этом человеке, он взял его себе и стал обманывать разных женщин на сотни тысяч долларов. От Кэссиди Филлипс, которую он полюбил, у него есть дочь Клементина, с которой он никогда не встречался. Он прилетел в Австралию, чтобы убить человека, которого он считал настоящим Сойером, но он ошибся и убил невиновного, а в баре встретился с Кристианом — отцом Джека Шепарда. На Острове его поначалу недолюбливали за асоциальное поведение и за его привычку давать клички другим выжившим, но он увлекся Кейт и впоследствии устанавил с остальными дружеские отношения, несмотря на суровый нрав. Когда Локк переместил Остров, оставшиеся выжившие оказались в 1970-х, а Сойер присоединился к DHARMA Initiative под именем Джим ЛаФлёр и стал начальником безопасности благодаря его способности общаться с неприятелем (Другими). Он влюбился в Джульет, и они жили вместе три года спустя. В итоге он улетел на рейсе 316. | |||||
| Десмонд Дэвид Хьюм | Генри Йен Кьюсик | 3, 4, 5, 6 | 2 | 2.23, 3.08, 3.17, 4.05, 5.03, 6.11 | |
| Десмонд терпит кораблекрушение на Острове во время кругосветной регаты и живёт в бункере три года до встречи с выжившими с рейса 815. В начале третьего сезона у Десмонда появляется способность видеть отрывки из грядущих событий, большинство которых связано со смертью Чарли. Он покидает Остров вместе с Шестёркой Oceanic в финале четвёртого сезона и воссоединяется со своей девушкой, Пенелопой Уидмор. Они называют своего сына Чарли. Хьюм назван в честь философа эпохи Просвещения Дэвида Хьюма. В итоге он остаётся на острове вместе с Беном и Хёрли. | |||||
| Джек Шепард | Мэттью Фокс | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | — | 1.05, 1.11, 1.20, 2.01, 2.11, 3.01, 3.09, 3.22, 4.10, 5.06, 6.05 | |
| Джек — спинальный хирург и лидер выживших. У него были сильные разногласия с отцом. На Острове у него появляются чувства к Кейт, позже начинает симпатизировать Джульет. После того, как шестеро выживших выбрались с Острова, некоторое время Джек живёт с Кейт и Аароном, но после неудавшейся помолвки становится наркозависимым, начинает много пить (хотя в прошлом называл отца алкоголиком и корил его за это) и пытается совершить самоубийство, потому что очень хочет вернуться на Остров для спасения оставшихся там, а также вернуть отношения с Кейт. Джек стал новым хранителем острова, после того как Джейкоб посвятил его в эту должность. Когда ему пришлось сражаться с Человеком в Чёрном, Джек убил его, но был сильно ранен. Он завещал Хёрли хранение острова и сам исправил всё в сердце острова. Из-за потери крови Джек умер в бамбуковой роще, где очнулся в самой первой серии и при падении Ajira 316. Умирая, он увидел, как его друзья улетели с Острова, а рядом был лабрадор Уолта Винсент. | |||||
| Мистер Эко | Адевале Акиннуойе-Агбадже | 2, 3 | — | 2.10, 2.21, 3.05 | |
| Бывший нигерийский наркобарон, ставший священником, мистер Эко оказывается на Острове вместе с выжившими из хвостовой части. После того, как в первую ночь на Острове он убил двоих людей из «Других», напавших на лагерь выживших, он в течение сорока дней не произносит ни слова. Прибыв в лагерь выживших из центральной части, Эко становится одним из тех, кто нажимает на кнопку в бункере. Вместе с Чарли он начинает строить церковь, но прекращает это, когда его одолевает страсть к бункеру, кнопке и «спасению мира каждые 108 минут». Его посещает призрак младшего брата Йеми, севшего вместо Эко в самолёт, упавший на Острове и обнаруженный Локком и Буном. Эти видения приводят Эко и Локка к обнаружению станции Жемчужина. Эко неоднократно сталкивается в джунглях с дымовым монстром, который в итоге и убивает его. | |||||
Второстепенные персонажи
Выжившие с рейса 815
| Имя | Актёр/Актриса | Сезон(ы) | |||
|---|---|---|---|---|---|
| Аарон Литтлтон | Разные; Уильям Бланшетт (в 3-летнем возрасте) | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | |||
| Аарон — ребёнок, родившийся на Острове. Сын Клер Литтлтон и её бойфренда Томаса, внук Кристиана Шепарда и Кэрол Литтлтон, по материнской линии приходится племянником Джеку и является внучатым племянником Линдси (тётя Клер). Перед тем, как попасть на остров, Клер намеревалась отдать Аарона на усыновление, но крушение самолёта помешало ей это сделать. Аарон рос на острове, почти все выжившие помогали Клер: смотрели за ним, кормили, гуляли. Больше всех помогал Чарли. Перед осуществлением своей роковой миссии на подводной станции «Зеркало» Чарли вёл себя, как отец Аарона и передал ему фамильное кольцо. По неизвестной причине Клер оставила Аарона одного в джунглях, когда возвращалась из Казарм после нападения наёмников с корабля. Сойер принёс его в лагерь на пляже и отдал Сун и Кейт. Спасшись вместе с ними на вертолёте, Аарон стал одним из шестёрки Ошеаник, а Кейт представила его как собственного сына. Некоторое время Кейт и Джек растили Аарона совместно, но затем они разорвали отношения и Кейт одна жила с Аароном в Калифорнии. Решив вернуться на Остров и найти Клер, Кейт отдала Аарона Кэрол Литтлтон. Более пятидесяти светловолосых голубоглазых малышей — и мальчиков, и девочек — «играли» Аарона в первых трёх сезонах[3]. | |||||
| Лесли Арцт | Дэниел Робук | 1, 3, 6 | |||
| Доктор Лесли Арцт — один из выживших, летевших в центральной части самолёта рейса Ошеаник 815. До острова — преподаватель биологии в институте. Помог Клер погрузить багаж в самолёте. Он пребывает на Острове вместе с пассажирами центральной части и хранит коллекцию местной фауны во множестве баночек. Из всех выживших он хорошо относился к Майклу, Никки и Хёрли, остальных недолюбливал. Арцт жалуется на то, что ни Джек, ни Локк не берут его с собой, и в итоге присоединяется к ним в походе к Чёрной скале. Он по иронии судьбы погибает от взрыва динамита в его руке, когда объясняет Джеку, Локку, Кейт и Хёрли, как нужно безопасно обращаться со взрывчаткой. | |||||
| Винсент | Мэдисон[4][5] и Поно[6] | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | |||
| Винсент — пёс породы палевый лабрадор ретривер. Единственное животное-пассажир рейса 815. Его первый хозяин — Брайан Портер, приёмный отец Уолта. После смерти матери Уолта — Сьюзан, Майкл забрал Винсента для Уолта, без согласия Брайана. Во время полёта Винсент, предположительно, находился в багажном отсеке. | |||||
| Стив Дженкинс и Скотт Джексон | Кристиан Боуман и Дастин Уотчман | 1, 2, 3, 4 | |||
| Стив Дженкинс и Скотт Джексон — выжившие из фюзеляжа. Их регулярно путают друг с другом, даже после того, как одного из них (Скотта) убивает в первом сезоне Итан. В четвёртом сезоне Стив также погибает, когда выживших атакуют люди с корабля. | |||||
| Эдвард Марс | Фредрик Лене | 1, 2, 3, 6 | |||
| Эдвард Марс — американский маршал (пристав), помешанный на поимке Кейт. Их игра в кошки-мышки, длившаяся несколько лет, закончилась, когда Марс сумел-таки арестовать Кейт в Австралии. На рейсе 815 он конвоировал её в США, когда самолёт потерпел катастрофу, Марс выжил, но вскоре умер от ран. | |||||
| Нил «Фрогурт» | Шон Уэйлен | 5, 6 | |||
| Имя Нила впервые упоминается, когда Бернард пытается выложить на пляже из камней знак SOS. Первый раз он появляется на экране в мобизоде «Хёрли и Фрогурт». В сериале он появляется в первой серии пятого сезона. Он находится на лодке Зодиак вместе с Фарадеем, когда Остров перемещается. Его убивают в 1954 году, когда горящая стрела попадает ему в грудь. | |||||
| Сет Норрис | Грег Гранберг | 1, 4, 6 | |||
| Сет Норрис — пилот самолёта и единственный выживший из людей, летевших в головной части самолёта рейса 815. Его, тяжелораненного, нашли в кабине авиалайнера Джек, Кейт и Чарли на второй день после катастрофы. Вскоре после этого Сет Норрис был убит дымовым монстром. | |||||
| Бернард Нэдлер | Сэм Андерсон | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | |||
| Американский дантист, доктор Бернард Нэдлер женится на Роуз Хендерсон менее чем за год до катастрофы. Он падает с пассажирами хвостовой части, но присоединяется к выжившим из фюзеляжа во втором сезоне. Бернард остаётся с большей частью группы, когда прибывает часть команды с корабля. Он единственный выживший из хвостовой части, не похищенный Другими и не убитый. | |||||
| Роуз Нэдлер | Л. Скотт Колдуэлл | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | |||
| Женщина из Бронкса, штат Нью-Йорк, смертельно больная раком, Роуз Хэндерсон-Нэдлер выходит замуж за Бернарда менее чем за год до катастрофы. Она живёт с пассажирами из центральной части и воссоединяется с Бернардом во втором сезоне. Она предпочитает вернуться на пляж в начале четвёртого сезона, когда выжившие связываются с кораблём. | |||||
| Гэри Трауп | Лэрд Грейнджер и Фрэнк Торрес | The Lost Experience | |||
| Гэри Трауп — житель Нью-Йорка и автор романа Зловещий близнец.[7] Гэри — любовник Синди Чендлер. Он погибает, когда его засасывает в турбину сразу после падения самолёта.[8] Позже его книгу читает Сойер. | |||||
| Синди Чендлер | Кимберли Джозеф | 1, 2, 3, 6 | |||
| Синди Чендлер — австралийская стюардесса Oceanic Airlines, встречается с пассажиром рейса 815 Гэри Траупом. Она была в хвосте рейса 815, когда он потерпел крушение, и пропала без вести, когда пассажиры хвостовой части самолёта шли через Остров, чтобы присоединиться к другому лагерю выживших. Похоже, она живёт с Другими, как и прочие захваченные ими люди. Находясь у Других, Синди присматривает за Заком и Эммой, двумя детьми, которые также были украдены Другими. | |||||
| Эмма и Зак | Кирстен Хэвлок и Микки Гро | 2, 3, 6 | |||
| Эмма и Зак — брат и сестра из хвостовой части самолёта, дети-сироты, живущие под опекой Других после похищения. | |||||
Другие
| Имя | Актёр/Актриса | Сезон(ы) | ||
|---|---|---|---|---|
| Алекс Руссо | Таня Реймонд | 2, 3, 4, 5, 6 | ||
| Александра — дочь Руссо, похищенная Беном за 16 лет до катастрофы рейса 815 и воспитанная им. Алекс неоднократно помогала выжившим сбежать и впоследствии присоединилась к ним в конце третьего сезона. Она встречалась с Карлом, но Бен пытался их разделить, потому что она бы умерла, если бы забеременела. Алекс была застрелена Кими на глазах у Бена. | ||||
| Михаил Бакунин | Эндрю Дивофф | 3, 6 | ||
| Михаил Бакунин — один из Других, жил и работал на станции «Пламя». По его собственным словам, вырос в Киеве и вступил в советскую армию, участвовал в войне в Афганистане, где потерял правый глаз. После распада СССР жил и работал во Владивостоке. В двадцать четыре года Михаил наткнулся на объявление в газете с заголовком — «Хотите ли вы спасти мир?», и был завербован Джейкобом. Около 1993 года он прибыл на Остров. После падения рейса 815 Михаил получил от Бена задание собрать информацию о пассажирах самолёта. В третьем сезоне Локк, Саид и Кейт нашли его и взяли в плен. Ему удалось выбраться, и позже Бен посылает его на станцию «Зеркало» разобраться с Чарли и Десмондом. От последнего он получает выстрел гарпуном в грудь, но выживает и подплывает к окну диспетчерской, взрывая её с помощью ручной гранаты и убивая при этом и себя, и Чарли. | ||||
| Джейкоб | Марк Пеллегрино, Кентон Дюти | 5, 6 | ||
| Джейкоб — главный авторитет для Других, нестареющий, как и Ричард. Он был на Острове ещё до того, как сюда прибыла Чёрная скала. Из его разговора с ещё одним обитателем Острова — неким конкурентом Джейкоба — выясняется, что Джейкоб здесь намного дольше; именно благодарю ему Ричард не стареет. Конкурент Джейкоба на Острове ищет возможность убить его, чего сам сделать не может. Джейкоб много раз покидал Остров и встречался со многими выжившими в разные моменты их жизни.
За исключением нынешнего Лидера, Другие не общаются с Джейкобом. Сначала становится известно, что он живёт в хижине, которая, похоже, передвигается и видима не для всех, но с тех пор это было опровергнуто, и долгое время Джейкоб жил под четырёхпалой статуей (хотя предполагается, что когда-то он всё-таки жил в хижине). Бен первоначально заявляет, что может слышать и видеть Джейкоба, однако Локк понимает, что это ложь в серии «Следуй за лидером». Локку однажды удалось недолго слышать Джейкоба, но тот факт, что он больше не живёт в хижине, заставляет сомневаться, действительно ли это был именно Джейкоб. Позже, Кристиан Шепард говорит с Локком, как он утверждает, от лица Джейкоба. Конкурент Джейкоба, в обличии Локка, заставляет Бена зарезать Джейкоба, после чего сталкивает его в огонь. | ||||
| Доген | Хироюки Санада | 6 | ||
| Доген — один из Других, находившихся в Храме, когда туда привели Джека, Хёрли, Джина и Кейт, и, по-видимому, возглавляет эту группу. До острова — удачливый бизнесмен. Имел двенадцатилетнего сына, но как-то раз они попали в аварию, Доген выжил, а сын был в тяжёлом состоянии. К нему приходит Джейкоб и говорит, что вылечит его сына, но Доген должен будет уехать на остров и не видеться с сыном, Доген вынужден согласиться. Он говорит на японском, но знает английский. По словам Леннона, ему не нравится вкус английских слов и поэтому он использует переводчика. Когда к нему привели выживших, он приказал казнить их. Однако, прочитав записку Джейкоба, которая находилась внутри анкха, он изменил своё решение и разрешает отнести раненного Саида к лечебному источнику. Доген, похоже, не раз проводил эту церемонию и был удивлён красным цветом воды и безжизненным телом Саида, когда того вынули оттуда. Получив известие о смерти Джейкоба, он тут же приказывает занять оборону. Кажется, что Доген ожидал подобного развития событий или у него были чёткие инструкции на этот счёт. Позднее пытается отравить Саида, но у него не выходит, он рассказывает Джеку, что тот «одержим». Через несколько дней Саид убивает Догена. | ||||
| Карл Мартин | Блейк Башофф | 3, 4 | ||
| Карл — молодой человек, один из Других; о его происхождении ничего не известно. Он любит Алекс, которая является приёмной дочерью Бена. Тот против этих отношений и всячески пытается разлучить влюблённых. По его словам, он боится, что Алекс забеременеет и погибнет, так как беременные не выживают на Острове. Поэтому Карл и Алекс сбегают от Других и присоединяются к лагерю выживших. Когда к острову подходит подозрительный корабль, он вместе с Алекс и её матерью Руссо, по просьбе Бена отправляется в Храм, по пути в который в них стреляют люди Мартина Кимми. В Карла попадают несколько пуль, которые оказываются для него смертельными. Его тело находят Сойер, Клер и Майлз. | ||||
| Беатрис Клу | Эйприл Грэйс | 2, 3 | ||
| Беатрис Клу, более известная как Би, — одна из Других. У неё были примерно те же полномочия, что и у Тома. Посещает Майкла во время его насильного пребывания с Другими и присутствует, когда они берут в плен Джека, Кейт и Сойера. В третьем сезоне она оказывается обнаружена Саидом, Локком и Кейт на станции «Пламя» и заставляет Михаила убить её, чтобы не стать пленницей выживших. | ||||
| Дэнни Пиккетт | Майкл Боуэн | 2, 3 | ||
| Дэнни Пиккетт — жестокий Другой, присматривающий за Кейт и Сойером, когда они находятся в плену. Он был женат на ещё одной Другой — Коллин — пока Сун не убила её. В ярости, Пиккетт вымещает свою злость на Сойере, и затем пытается убить его, когда вмешивается Джульет и убивает Пиккетта. | ||||
| Леннон | Джон Хоукс | 6 | ||
| Леннон — один из Других, находившихся в Храме, когда туда привели выживших. Он выступает как переводчик Догена, но не полностью подчиняется ему. Так Леннон сам вкратце рассказывает Хёрли содержание записки Джейкоба, находящейся внутри анкха. Он принимает активное участие в руководстве оборонительными действиями внутри Храма и объясняет Хёрли, что пепел нужен не для того, чтобы удержать их внутри, а чтобы не пустить внутрь его — врага Джейкоба — дымового монстра. После того как Саид убил Догена, араб перерезал горло Леннону. | ||||
| Итан Ром | Уильям Мэйпотер | 1, 2, 3, 5, 6 | ||
| Доктор Итан Ром выдавал себя за выжившего из фюзеляжа, пока не был разоблачён Хёрли, после чего он похитил Клер и Чарли. Он предпринимает неудачную попытку убить Чарли и уводит Клер на станцию «Посох», где он проводит тесты на её неродившемся ребёнке и вживляет прибор, который может влиять на её самочувствие. Чарли убивает Итана в серии «Ультиматум». Позже, когда Джульет, Сойер и остальные присоединились к DHARMA Initiative после перемещения в 1970-е, Джульет помогает родиться ребёнку Эми и Горация — и затем Эми говорит, что назвала своего сына Итан. | ||||
| Гудвин Стэнхоуп | Бретт Каллен | 2, 3, 4 | ||
| Гудвин был женат на психиатре Других — Харпер Стэнхоуп. Сам он работал на станции «Буря». Однажды он стал свидетелем того, как Джульет не смогла спасти свою пациентку, и решил утешить её. У них завязался роман, о котором было известно его жене, причём та считала, что это может быть опасным для мужа, так как Джульет также привлекала и Бена. Через несколько секунд после крушения рейса 815 в небе над Островом Бен поручает Гудвину внедриться в ряды пассажиров из хвостовой части и составить их список. Спустя несколько дней Ана-Люсия выясняет, что Гудвин является шпионом, и убивает его. Первыми его тело увидели Джин и Мистер Эко, позже оно было обнаружено Томом и Пиккеттом, о чём последние доложили Бену. Бен привёл туда Джульет и признался, что знал, что Гудвин может умереть, когда отправлял его на эту миссию. | ||||
| Харпер Стэнхоуп | Андреа Рот | 4 | ||
| Харпер Стэнхоуп — психоаналитик Других. Была замужем за Гудвином, но их отношения разладились из-за того, что у Гудвина был роман с Джульет Бёрк. Харпер появлялась только в одной серии — «Другая женщина». Встретилась с Джульет, когда та шла за Дэниелом и Шарлоттой к станции «Буря». | ||||
| Том Фрэндли | М. С. Гейни | 1, 2, 3, 4 | ||
| Том — один из Других. До финала второго сезона носит фальшивую бороду, когда выступает как посредник в разговоре с выжившими до похищения Джека, Кейт и Сойера. Позже уезжает с острова, находит Майкла и вербует его в качестве шпиона на корабле Kahana. Вернувшись на остров, был жестоко застрелен Сойером. | ||||
Члены DHARMA Initiative
| Имя | Актёр/Актриса | Сезон(ы) | ||
|---|---|---|---|---|
| Гораций Гудспид | Дуг Хатчисон | 3, 4, 5 | ||
| Впервые появился в сериале, помогая Роджеру Лайнусу и его новорождённому сыну Бену. Затем, спустя несколько лет, предлагает Роджеру работу и в 1973 году встречает их с Беном на Острове. Неизвестно как Гораций связался с DHARMA Initiative, но в 70-х годах он является лидером на Острове, вплоть до 1977 года, когда Стюарт Радзинский, обвиняя Горация в излишней мягкости, берет управление проектом в свои руки. Гораций состоит в отношениях с Эми, сотрудницей DHARMA Initiative и имеет от неё сына — Итана, родившегося в 1977 году. Гораций Гудспид — один из самых мягких руководителей на Острове, что иногда оборачивается против него — см. конфликт с Радзинским. Гораций с холодной вежливостью ведёт переговоры с Ричардом Алпертом и уважает его мнение в спорах. Тем не менее, Гораций готов на жёсткие силовые меры в затяжном конфликте с Другими, чтобы сохранить проект DHARMA от посягательств беспокойных соседей. Гораций Гудспид погиб 19 декабря 1992 года, во время Чистки, которую устроили уроженцы Острова. | ||||
| Джеральд и Карен ДеГруты | Майкл Гилдэй и Кортни Лавин | 2 | ||
| Супруги ДеГрут — доктора наук из университета Мичигана, основатели проекта DHARMA. В 1970 году получили финансовую поддержку от Фонда Хансо. Загадочные основатели проекта ни разу не участвовали в событиях сериала, мелькая лишь на кадрах обучающих фильмов проекта DHARMA. | ||||
| Келвин Джо Инмен | Клэнси Браун | 2 | ||
| Келвин Инмен служил в спецподразделении армии США во время войны в Персидском заливе. Именно он обучил Саида пытать людей, поручив ему выпытать информацию из бывшего командира Саида. Позже, до 1992 года (то есть до Чистки) Келвин присоединился к DHARMA Initiative и работал на станции «Лебедь». Он работал в паре со Стюартом Радзинским, до тех пор, пока последний не совершил самоубийство. Спустя некоторое время на Остров попадает Десмонд Хьюм, и Келвин, подобрав его на пляже, принёс на станцию, разъяснял порядок работы. Он внушал Десмонду, что следует вводить вакцину каждые девять дней, дабы не заразиться. Неизвестно когда Келвин узнал о том, что карантин — ложь, но он часто выходил на поверхность в защитном костюме, который снимал сразу при выходе, и тайно ремонтировал яхту Десмонда, которая уцелела при шторме. Однажды, Десмонд заметил что у Келвина порван костюм химзащиты, и проследовав за ним, увидел свою яхту. Келвин раскрыл ему свой план, по которому Десмонд должен был остаться на Острове и нажимать на кнопку — в приступе гнева Десмонд толкнул Келвина на уступ скалы и разбил ему голову, что привело Инмена к смерти. | ||||
| Роджер Лайнус | Джон Гриз | 3, 5, 6 | ||
| Роджер Лайнус — отец Бенджамина Лайнуса, в DHARMA Initiative пришёл в 1973 году, получил должность «Разнорабочий», на которой и оставался вплоть до самой своей смерти в 1992 году. Погиб от рук собственного сына, в день его рождения, 19 декабря 1992 года, как и все прочие сотрудники проекта (за исключением Келвина Инмена и Стюарта Радзинского, находящихся на станции «Лебедь»). Его тело осталось в фургоне Volkswagen до тех пор, пока 12 лет спустя машину не обнаружил Хёрли в серии «Триша Танака мертва». | ||||
| Стюарт Радзинский | Эрик Ланж | 5 | ||
| Радзинский — Глава Исследований проекта DHARMA Initiative и, судя по всему, является главой всей научной работы, проводимой на Острове. В 1977 году он работал на станции станции «Пламя» и завершал проект станции «Лебедь», который начал в 1971 году. Именно Радзинский стал виновником Инцидента — чудовищного выброса электромагнитной энергии в месте будущего расположения станции «Лебедь». Несмотря на опасность, он продолжил бурить скважину, надеясь добуриться до кармана с электромагнитной энергией. На все разумные доводы прекратить работу он ответил: «Если бы Эдисон ничего не делал, мы бы до сих пор сидели в темноте». В результате произошла катастрофа и дестабилизация электромагнитной энергии (свою роль сыграли и бывшие пассажиры рейса 815). Годы спустя он будет жить на «Лебеде» и нажимать кнопку каждые 108 минут вместе с Келвином Джо Инменом. Скорее всего в наказание за то, что поставил под угрозу всех и вся, лишь бы завершить свой проект, связанный со станцией «Лебедь». Келвин утверждает, что Радзинский покончил с собой, засунув пистолет себе в рот. Стюарт и Келвин — единственные сотрудники проекта, пережившие Чистку. | ||||
| Алвар Хансо | Йен Патрик Уильямс | 2 | ||
| Промышленный магнат, ранее торговавший оружием. Поняв, что мир на грани катастрофы, он прекратил торговлю оружием и спонсировал проект DHARMA с 1970 года по 1987. Он является загадочным лидером фонда Хансо. Хансо можно увидеть в сериале в фильме-ориентации в серии «Ориентация». Бортовой журнал корабля «Чёрная скала», доставшийся на аукционе Чарльзу Уидмору, также имеет отношение к семье Хансо. | ||||
| Пьер Чанг | Франсуа Шо[9] | 2, 3, 4, 5, 6 | ||
| Учёный из фильмов-ориентаций DHARMA Initiative, который также известен под именами Марвин Кендл, Марк Викмунд и Эдгар Холливакс. Как непосредственный участник событий сериала появляется в пятом сезоне. Доктор Чанг курировал работы на станции «Орхидея», а также пытался остановить бурение кармана с энергией. Ему не удалось переубедить Радзинского, и в результате произошедшей аварии, потерял руку. Именно он оказывается отцом Майлза. | ||||
| Эми | Рейко Эйлесворт | 5 | ||
| Эми — член DHARMA Initiative, чей муж был убит Другими. Сойер и Джульет вмешались и спасли Эми жизнь. Три года спустя Эми замужем за Горацием Гудспидом и беременна его ребёнком. Когда во время родов возникают осложнения, Джульет приходится вмешаться и помочь родиться ребёнку, мальчику по имени Итан. | ||||
| Энни | Мэдлин Кэрролл | 3 | ||
| Девочка, дружившая с Бенджамином Лайнусом, когда они оба были детьми и жили в DHARMA Initiative во времена её расцвета. Продюсеры заявили, что Энни очень сильно повлияла на Бена и будет играть важнейшую роль в будущих сюжетных линиях.[10] | ||||
| Фил | Патрик Фишлер | 5 | ||
| Фил — член DHARMA Initiative. Работал охранником. Чрезвычайно амбициозен, раскрыл ЛяФлера и вполне вероятно, мог бы стать Главой Охраны, но его планы прервал Инцидент, во время которого он и погиб. | ||||
Уидмор и наёмники
| Имя | Актёр/Актриса | Сезон(ы) | ||
|---|---|---|---|---|
| Чарльз Уидмор | Алан Дэйл, Том Коннолли (17 лет), Дэвид С. Ли (40 лет) | 2, 3, 4, 5, 6 | ||
| Богатый промышленник, Уидмор является предшественником Бена на посту лидера Других и отцом Пенелопы Уидмор. Он был изгнан Беном, который в свою очередь заявляет, что Уидмор — враг людей на Острове. Он посылает корабль Kahana к Острову, чтобы найти и поймать Бена, но миссия проваливается. Уидмор не одобряет отношения Десмонда с его дочерью, однако позже говорит Десмонду, где найти Элоизу Хоукинг. Когда Сун проходит на Острове тест на беременность, на упаковке теста написано «Widmore Labs» (рус. «Лаборатории Уидмора»). Он продолжает активно искать Остров и пытается помочь Джону Локку воссоединить шестёрку Oceanic для возвращения на Остров. В эпизоде «Переменная величина» выяснилось, что Уидмор также является отцом Дэниела Фарадея. В 6-м сезоне вернулся на остров и после неудачных попыток расправиться с Человеком в Чёрном был убит Беном. | ||||
| Мэттью Аббадон | Лэнс Реддик | 4, 5 | ||
| Мэттью Аббадон работал на Уидмора, «помогая людям оказаться там, где им положено быть». Благодаря ему Локк решился на Большой поход, что в итоге привело его на Остров. После катастрофы Мэттью нанимает Наоми, Майлза, Фарадея, Шарлотту и Лапидуса для поездки на Остров на корабле Kahana. Он посещает Хёрли в психиатрической лечебнице после спасения шестёрки Oceanic и пытается получить информацию о том, где остальные выжившие. Мэттью работает шофёром для Локка, после того, как тот покидает Остров, помогая ему убедить членов шестёрки Oceanic вернуться на Остров. Во время миссии Локка Бен убил Мэттью несколькими выстрелами из пистолета, утверждая, что Мэттью — «опасный человек». Аббадон — имя демона смерти. | ||||
| Капитан Гольт | Грант Боулер | 4 | ||
| Гольт (имя неизвестно) — капитан корабля Kahana, посланного Уидмором для поисков Острова и Бенджамина Лайнуса. Вначале он кажется враждебным и не заслуживающим доверия, но позже он становится союзником Десмонда и Саида, предоставляя им лодку для перевозки выживших с Острова на корабль, когда он понимает, как далеко готов зайти Кими для поимки Бена. Он был застрелен Кими в серии «Отшельник». | ||||
| Наоми Доррит | Марша Томасон | 3, 4, 5 | ||
| Наоми Доррит была наёмником, прибывшим с корабля. Нанята Мэттью Аббадоном, чтобы возглавить группу из четырёх человек с миссией на Острове. По приказу Чарльза Уидмора нашла и завербовала на корабль Майлза Строма. Спрыгнула с парашютом на Остров, так как не смогла посадить вертолёт, который пилотировала. Она упала на дерево в джунглях, с которого её сняли Десмонд, Чарли, Хёрли и Джин, но оказалось, что у неё пробито лёгкое и позже ей оказал помощь Михаил Бакунин. Когда появилась Наоми, Десмонд сначала принял её за свою девушку, Пенелопу Уидмор и был удивлён, когда на её месте обнаружил другую. Наоми прожила на острове семь дней (дни 86-93), помогая выжившим связаться с кораблем, пока Локк не бросил нож ей в спину, затем, спустя некоторое время она умерла. Перед смертью связалась с Джорджем Минковским и попросила передать её сестре, что она любит её. Это был условный код, означающий, что она находится под прицелом. | ||||
| Мартин Кими | Кевин Дюранд | 4, 6 | ||
| Мартин Кими — командир отряда наёмных солдат с корабля Kahana и бывший морской пехотинец. Кими возглавляет на Острове команду по поиску Бена, убивая Карла и Даниэль Руссо и позже застреливая Алекс на глазах Бена. Впоследствии Кими поймал Бена и был заколот им до смерти. Его смерть привела ко взрыву на корабле, по-видимому убив многих людей. В 6-м сезоне появлялся во флеш-сайдах некоторых персонажей, там он работал на мистера Пайка, отца Сун. Его заданием, а также его напарника Омара, было убийство Джина, однако Кими и его подопечные были убиты Саидом, у брата которого Кими вымогал деньги. | ||||
Другие персонажи
| Имя | Актёр/Актриса | Сезон(ы) | ||
|---|---|---|---|---|
| Брэм | Брэд Уильям Хэнке | 5, 6 | ||
| Брэм — таинственный персонаж, который, по всей видимости, противостоит организации Уидмора. Он встречается с Майлзом в 2004 году и приглашает в свою команду. Брэм также оказывается на борту рейса 316 и неизвестным образом связан с Иланой. Они оба задают загадочный вопрос: «Что лежит в тени статуи?». В финале пятого сезона приходит с группой Иланы к Другим, рассказывая, что настоящий Джон Локк мёртв, а к Джейкобу пошёл самозванец. Был убит дымовым монстром в первой серии шестого сезона. | ||||
| Надья Джазим | Андреа Гэбриел | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | ||
| Полное имя — Нур Абед Джазим. Надья — подруга детства Саида, она оказывается вовлечённой в заговор против Саддама Хуссейна. Её сажают в тюрьму и поручают Саиду допросить её, однако он устраивает ей побег. Она отправляется на Запад, и встречает на своём жизненном пути Чарли и Локка. Когда Саид выбирается с Острова, они наконец женятся, но вскоре после этого Надью убивают. Во флеш-сайдах она жена Омера, брата Саида, у них там двое детей. | ||||
| Энтони Купер | Кевин Тай | 1, 2, 3 | ||
| Энтони Купер — жестокий мошенник, биологический отец Джона Локка и человек, который кинул родителей Сойера, что привело к их смерти. Куперу удаётся уговорить Локка отдать ему свою почку перед тем, как бросить его. Позже он пытается возместить Локку причинённый ущерб, когда убеждает того помочь забрать его деньги из банковской ячейки. Позже Локк узнаёт об очередной афере отца, и Купер выталкивает Локка из окна восьмого этажа, что парализует Джона. Затем Купер загадочным образом оказывается на Острове, где Сойер убивает его из мести. Он назван в честь Энтони Эшли Купера, 1-го графа Шефтсбери, наставника философа Джона Локка[11]. Во флеш-сайдах лежит в психиатрической больнице, из-за того, что он вместе с сыном попал в авиакатастрофу. | ||||
| Джа Ли | Тони Ли | 2, 3 | ||
| Обучив Сун английскому, Джа Ли заводит с ней роман, и в результате её отец посылает Джина, чтобы убить его. Вместо этого Джин говорит ему покинуть Корею навсегда, но Джа совершает самоубийство, выпрыгивая из окна своей квартиры[12]. | ||||
| Даниэль Руссо | Мира Фурлан и Мелисса Фарман (в молодости) | 1, 2, 3, 4, 5 | ||
| Даниэль Руссо прибывает на Остров за шестнадцать лет до катастрофы рейса 815 в составе научно-исследовательской группы. Она рожает Алекс на Острове после убийства остальных членов своей группы, которые «заразились». Позднее выясняется, что она решила, что монстр заразил их. Алекс вскоре похищают Другие. Руссо иногда помогает выжившим. Она была застрелена из засады вместе с Карлом, пока вела Алекс к Храму, следуя указаниям Бена. В пятом сезоне Джин, вернувшийся назад во времени, встречает Руссо и её команду, выжив после взрыва на корабле. Во флеш-сайдах она вместе со своей дочкой живёт спокойной жизнью и приглашает Бена на ужин к себе домой. | ||||
| Пенелопа Уидмор | Соня Уолгер[13] | 2, 3, 4, 5, 6 | ||
| Пенни Уидмор — возлюбленная Десмонда. После его кораблекрушения на Острове, она не переставала искать его. В итоге ей удалось не только найти Десмонда, но и спасти Фрэнка Лапидуса и шестёрку Oceanic. Она помогает устроить шестёрке выдуманную историю их спасения. Через некоторое время она родила Десмонду сына Чарли. Карлтон Кьюз заявил, что «Пенни — важный персонаж в общей мифологии шоу»[14]. В 6-м сезоне появляется и в воспоминаниях, и во флеш-сайдах, где в конце с Десмондом и другими покидает чистилище. | ||||
| Кэссиди Филлипс | Ким Диккенс | 2, 3, 5 | ||
| Кэссиди — бывшая любовница Сойера, с которой они вместе осуществляли аферу. После того, как Сойер её подставил, Кэссиди переезжает в Айову, где случайно знакомится с Кейт. Кэссиди даёт показания против Сойера, и тот получает срок. Она навещает его в тюрьме, где рассказывает ему, что родила от него дочь — Клементину. Когда Кейт возвращается с Острова, она рассказывает Кэссиди всю правду о том, что случилось на Острове и даёт ей часть денег, полученных в качестве компенсации от Oceanic, чтобы сдержать данное Сойеру обещание заботиться о Клементине. | ||||
| Элоиза Хоукинг[15] | Фионнула Флэнаган, Александра Кросни (в 17 лет), Элис Эванс (в 40 лет) | 3, 5, 6 | ||
| Элоиза Хоукинг — хранитель станции DHARMA Initiative под названием «Фонарь», расположенной в Лос-Анджелесе. Задолго до того, как мы узнали, кто она, Элоиза появляется как продавщица ювелирного магазина, которая убеждает Десмонда не жениться на Пенни. Позже в монастыре, где недолго живёт Десмонд, она также появляется на фотографии в кабинете настоятеля. Элоиза также мать Дэниела Фарадея, и крыса, которую Дэниел учит проходить лабиринт в присутствии Десмонда, названа в честь неё. Она может определить местонахождение Острова и окна во времени, когда он достижим. Она объясняет Джеку, Сун и Бену, как им вернуться на Остров. В 6-м сезоне неоднократно появляется во флеш-сайдах Десмонда. | ||||
| Цезарь | Саид Тагмауи | 5 | ||
| Цезарь садится на рейс 316 вместе с возвращающимися на Остров членами шестёрки Oceanic и, когда самолёт совершает аварийную посадку на острове со станцией «Гидра», он говорит с Иланой, Лапидусом, Локком и Беном. Он находит обрез в старом офисе Бена и показывает его Бену, который затем крадёт ружьё и, стреляя в Цезаря, убивает его. | ||||
| Человек в чёрном | Титус Уэлливер; Терри О’Куинн (в облике Локка); разные | 1, 2, 3, 4, 5, 6 | ||
| Человеком в Чёрном (также известен как Дымовой монстр, Лже-Локк или враг Джейкоба) — брат Джейкоба и один из главных злодеев сериала. Монстр может принимать человеческий облик и очень не любит, когда люди называют его монстром. Ему не нравится, что Джейкоб приводит людей на Остров, и он хочет убить его, потому что очень хочет выбраться с острова, любым доступным ему способом. По словам Руссо и Бена, монстр служит системой безопасности и судьёй на Острове. Монстр может принимать различные формы и легко манипулировать всеми окружающими его. Он не может преодолеть звуковой барьер, или пройти через пепел, например, вокруг хижины Джейкоба. В соответствии с неизвестными правилами, он не может убить Джейкоба и оставшихся «кандидатов» сам. Вместо этого, он, принимая облики Алекс и Локка, заставляет сделать это Бена. Будучи не в облике человека, монстр принимает форму облака чёрного дыма. В 6-м сезоне является главным злодеем, однако в конце погибает от рук Джека, который стал новым хранителем острова. | ||||
| Кристиан Шепард | Джон Терри | 1, 2, 3, 4, 5 | ||
| Кристиан Шепард, отец Джека, работал главным хирургом в больнице святого Себастьяна. Он потерял медицинскую лицензию, когда Джек рассказал комиссии, что Кристиан делал операцию беременной женщине нетрезвым, что привело к её смерти. После этого Кристиан отправляется в Австралию с Аной-Люсией в качестве помощницы, чтобы найти свою дочь Клер, с которой ему не дают общаться. Он умирает в Австралии после нескольких дней запоя, до того встретив и поговорив по душам с Сойером. Джек везёт его тело обратно в Лос-Анджелес на похороны, когда самолёт терпит крушение, но когда позднее гроб отыскивается на Острове, он таинственным образом пуст. Кристиан много раз являлся на Острове разным персонажам, включая Джека, Клер, Локка, Хёрли, Майлза, Майкла и даже Винсента. Он как-то связан с Джейкобом; он занимает хижину Джейкоба и является Джону, когда тот пытается переместить Остров. После падения второго самолёта он рассказывает Сун и Фрэнку Лапидусу, что Джин вместе с остальными оставшимися живёт сейчас в 1977 году. В 6-м сезоне выясняется, что его облик и облик других умерших или пропавших людей принимал Человек в Чёрном. Находясь в чистилище, он первый открывает дорогу в рай. | ||||
| Сара Шепард | Джули Боуэн | 1, 2, 3 | ||
| Сара участвовала в аварии, в которой умер отец Шеннон. Джек делает ей операцию, но сообщает, что она больше никогда не сможет ходить. Однако чудесным образом она излечивается. Они влюбляются друг в друга и женятся, но спустя некоторое время, Сара заводит роман на стороне и разводится с Джеком. После спасения выживших в авиакатастрофе мы узнаём, что Сара беременна. | ||||
| Дайан Янссен | Бет Бродерик | 1, 2, 3, 4 | ||
| Мать Кейт, она сдаёт дочь полиции, когда Кейт убивает своего отца и мужа Дайаны — Уэйна. Дайана никогда не прощает Кейт, но решает не давать показаний на суде над дочерью, когда Кейт возвращается домой в составе шестёрки Oceanic. | ||||
Второстепенные персонажи вне острова
| Имя | Актёр/Актриса | Связь с главными персонажами |
|---|---|---|
| Сэм Остин | Линдси Гинтер | Отчим Кейт; взял в плен Саида |
| Том Бреннан | МакКензи Астин | Друг детства Кейт |
| Рэйчел Карлсон | Робин Вайгерт | Сестра Джульет |
| Тереза Кортес | Рэйчел Тикотин | Мать и начальница Аны-Люсии |
| Крисси | Мейлинда Соерйоко | Продала билеты на рейс 815 некоторым выжившим |
| Джей-Ди | Джон Диксон | Стюард рейса 815 |
| Мэри Джо | Бриттани Перрино | Подруга Сойера; ведущая лотереи, которую выиграл Хёрли |
| Мистер Квон | Джон Шин | Отец Джина; свёкр Сун |
| Кэрол Литтлтон | Сьюзан Дюрден | Мать Клер |
| Линдси Литтлтон | Габриэль Фицпатрик | Тётя Клер |
| Сюзан Ллойд | Тамара Тэйлор | Жена Майкла; мать Уолта |
| Эмили Локк | Свуси Кёрц и Холланд Роден | Мать Локка |
| Ричард Малкин | Ник Джеймсон | Медиум Клер; знакомый Эко |
| Джейсон МакКормак | Аарон Голд | Напавший и убитый Аной-Люсией |
| Мать Майкла | Старлетта ДюПуа | Мать Майкла; бабушка Уолта |
| Мишель | Мишель Артур | Стюардесса рейса 815 |
| Рэнди Нэйшнз | Билли Рэй Гэллион | Начальник Локка; бывший начальник Хёрли |
| Хелен Норвуд | Кэти Сагал | Бывшая подруга Локка |
| Медсестра | Джули Оу | Сиделка Локка; коллега Джека |
| Лайам Пэйс | Нил Хопкинс и Зак Шэда | Старший брат Чарли |
| Меган Пэйс | Разные | Племянница Чарли |
| Саймон Пэйс | Робин Эткин Даунс и Джон Генри Кэнаван | Отец Чарли |
| Ву-Джунг Пайк | Байрон Чунг | Отец Сун; тесть и работодатель Джина |
| Кармен Рейес | Лиллиан Хёрст | Мать Хёрли |
| Дэвид Рейес | Чич Марин | Отец Хёрли |
| Доктор Дуглас Брукс | Брюс Дэвисон | Психиатр Хёрли и Либби |
| Адам Рутерфорд | Не указан в титрах | Отец Шеннон; отчим Буна; виновник аварии, в которой пострадала будущая жена Джека |
| Марго Шепард | Вероника Хэмел | Мать Джека |
| Марк Силверман | Зак Уорд | Друг Джека |
| Леонард Симмс | Рон Боттитта | Друг Хёрли |
| «Большой» Майк Уолтон | Майкл Кудлиц | Напарник Аны-Люсии; следователь Хёрли |
| Йеми | Адетокумбо МакКормак | Младший брат Эко |
| Омер Джарра | Кас Энвар и Ксавьер-Раабе Манапуле | Старший брат Саида |
| Отец Саида | Саид Бадрия | Отец Саида |
Напишите отзыв о статье "Список персонажей телесериала «Остаться в живых»"
Примечания
- ↑ Godwin, Jennifer. [www.eonline.com/uberblog/watch_with_kristin/b135013_everything_you_need_know_from_lost.html?sid=twitterfeed_topstories&utm_source=eonline&utm_medium=twitterfeed&utm_campaign=twitterfeed_topstories Everything You Need to Know From the Lost Events at Comic-Con]. E! (25 июля 2009 года). Проверено 4 августа 2009. [www.webcitation.org/65dSGkbYx Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].
- ↑ Либби до сих пор остаётся единственным главным героем, у которого не было собственной серии
- ↑ Gordon, Mike. [the.honoluluadvertiser.com/article/2007/Aug/21/il/hawaii708210307.html On A Baby Quest], The Honolulu Advertiser. Проверено 21 октября, 2007.
- ↑ Tsai, Michael. [the.honoluluadvertiser.com/article/2004/Nov/08/il/il01a.html It’s Doggone Great Being Part of Lost], The Honolulu Advertiser. Проверено 23 апреля, 2006.
- ↑ Shawna Malcom. «Lost: The Ultimate Guide» TV Guide Vol. 53, No. 5, 30 января, 2005, Pg. 22-28,
- ↑ Nichols, Katherine, (25 марта, 2007) "[starbulletin.com/2007/03/25/features/story01.html Chewing the Scenery], " Honolulu Star Bulletin. Проверено 30 марта, 2007.
- ↑ Memmott, Carol, (2 мая, 2006) «[www.usatoday.com/life/books/news/2006-05-02-lost-book_x.htm Bad Twin is Lost in Translation]», USA Today. Проверено 5 июня, 2006.
- ↑ Lee, Felicia R., (27 мая, 2006) «[www.nytimes.com/2006/05/27/books/27lost.html?ex=1149480000&en=84c2726a7e2f5e45&ei=5070&emc=eta1 Bad Twin, a Novel Inspired by Lost, Makes the Bestseller Lists]», The New York Times. Проверено 21 октября, 2007.
- ↑ Lachonis, Jon "DocArzt, " (25 апреля, 2007) "[www.buddytv.com/articles/lost/losts-dr-marvin-candle-francoi-6000.aspx Lost's Dr. Marvin Candle, Francois Chau, Reveals All!], " BuddyTV/ The Tailsection. Проверено 27 октября, 2007.
- ↑ Аудиокомментарий к серии «Человек за ширмой», DVD сезона 3 Остаться в живых
- ↑ Brian, Doherty. [www.reason.com/news/show/124807.html Lost in Political Philosophy] (англ.), reasononline, Reason Magazine (5 февраля, 2008 года). Проверено 23 апреля, 2009. «Locke's evil father is "Anthony Cooper," after philosopher Locke's mentor, the first Earl of Shaftesbury.».
- ↑ Линделоф, Дэймон и Кьюз, Карлтон, (30 октября, 2006) "[abc.go.com/primetime/lost/podcast?dt=20061030 Official Lost Podcast]. [web.archive.org/web/20070813065936/abc.go.com/primetime/lost/podcast?dt=20061030 Архивировано из первоисточника 13 августа 2007]., " American Broadcasting Company. Проверено 21 октября, 2007.
- ↑ Goldman, Eric, (13 сентября, 2007) «[tv.ign.com/articles/819/819890p2.html Interview: Lost's Sonya Walger]. [web.archive.org/web/20120515225852/tv.ign.com/articles/819/819890p2.html Архивировано из первоисточника 15 мая 2012].», IGN. Проверено 21 октября, 2007.
- ↑ Ausiello, Michael, (20 июля, 2006) «[community.tvguide.com/blog-entry/TVGuide-Editors-Blog/Ausiello-Report/Major-Lost-Desperate/700004134 Major Major Lost, Desperate Spoilage!]. [web.archive.org/web/20080612001627/community.tvguide.com/blog-entry/TVGuide-Editors-Blog/Ausiello-Report/Major-Lost-Desperate/700004134 Архивировано из первоисточника 12 июня 2008].», TV Guide. Проверено 1 сентября 2007.
- ↑ [abcmedianet.com/web/dnr/dispDNR.aspx?id=012609_09 Lost (2/11-2)]. ABC Medianet (26 января, 2009). Проверено 26 января, 2009. [www.webcitation.org/65dSHYQS0 Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].
Ссылки
- [abc.go.com/primetime/lost/index?pn=bios#t=character Персонажи сериала на официальном сайте сериала]. [archive.ec/OkLVY Архивировано из первоисточника 25 января 2013]. (англ.)
- [www.imdb.com/title/tt0411008/fullcredits?ref_=tt_cl_sm#cast Персонажи сериала на IMDB.com]
- [lostpedia.wikia.com/wiki/Characters Персонажи сериала на Lostpedia.com] (англ.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||
|
Страница является кандидатом к лишению статуса избранного списка или портала с 14 октября 2016. Возможно, требуется её доработка. |
Отрывок, характеризующий Список персонажей телесериала «Остаться в живых»
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.
Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.
В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.
Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.
На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.
Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
