Иероним (Чернов)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Архитепископ Иероним<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Детройтский и Флинтский
11 октября 1937 — 14 мая 1957
Предшественник: Арсений (Чаговцов)
Преемник: епархия упразднена
Епископ Монреальский и Восточноканадский
14 мая 1936 — 11 октября 1937
Церковь: Русская православная церковь заграницей
Предшественник: Иоасаф (Скородумов)
Преемник: Григорий (Боришкевич)
Епископ Детройтский и Кливлендский
18 августа 1935 — 14 мая 1936
Церковь: Русская православная церковь заграницей
Предшественник: Виталий (Максименко)
Преемник: Арсений (Чаговцов)
 
Имя при рождении: Иван Иванович Чернов

Архиепископ Иероним (в миру Иван Иванович Чернов; 29 ноября (11 декабря) 1878, Судогда, Владимирская губерния — 14 мая 1957, Детройт) — епископ Русской Православной Церкви Заграницей, архиепископ Детройтский и Флинтский.



Биография

Родился 29 ноября 1878 года в уездном городе Судогде Владимирской губернии в семье чиновника, служившего бухгалтером в Казначействе.

Ещё в дошкольном возрасте со всей семьей переселился во Владимир. Под влиянием своей религиозной матери он был отдан в духовную школу: учился в духовном училище, а с 1895 по 1899 год во Владимирской духовной семинарии, которую закончил со званием студента. Ректором здесь у него был архимандрит Никон (Софийский), а инспектором — иеромонах Евлогий (Георгиевский).

С 1899 по 1902 год был псаломщиком и преподавал Закон Божий в селе Малахово.

28 апреля 1902 года был рукоположен в сан диакона, а 5 мая — в сан священника. Овдовев на первом же году служения, он оставался на приходе еще 6 лет, но под влиянием близких и своего бывшего ректора, тогда уже экзарха Грузии, Никона — поступил в Московскую духовную академию в 1909 году.

На 4-м курсе, 23 декабря 1912 года он был пострижен ректором академии епископом Феодором (Поздеевским) в монашество в академическом храме, с наречением имени Иероним.

В 1913 году он окончил академию со степенью магистра богословия — его кандидатский труд «Пророк Исаия и его время» была удостоена денежной награды и по представлению профессора Д. И. Введенского он был оставлен профессорским стипендиатом по кафедре Библейской истории, с правом разработать сочинение на соискание степени магистранта.

С 23 мая 1914 года — преподаватель Священного Писания в Курской духовной семинарии. В 1915 году единогласно избран инспектором и 9 октября назначен на эту должность, которую он сохранял до закрытия семинарии большевиками в 1919 году.

С 1918 года был наместником Курского Знаменского монастыря, где находилась Курская Коренная икона Божией Матери, и секретарем епископа Курского Феофана (Гаврилова).

Они покинули Курск в сентябре 1919 году, взяв с собой икону чтобы не допустить её поругания большевиками. Через Юг России, Константинополь и Фессалоники, в марте 1920 года добрались до Югославии.

Служил вначале настоятелем в сербском приходе, а потом, по приглашению известного сербского епископа Мардария, наставником в монашеской школе в монастыре Раковица близ Белграда.

2 декабря 1922 года Временным Архиерейским Синодом РПЦЗ назначен начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме[1], сохраняя эту должность до 1925 года, а далее продолжая проживать при Миссии до 1933 года.

18 августа 1935 года в Крестовоздвиженском кафедральном соборе в Бронксе, Нью-Йорке, хиротонисан во епископа Детройтского и Кливлендского. Хиротонию совершили: Архиепископ Виталий (Максименко), епископ Монреальский и Восточноканадский Иоасаф (Скородумов), митрополит Тирский и Сидонский Феодосий (Абурджели).

После воссоединения Зарубежной Церкви и Американской митрополии в 1935 году владыка Иероним, по решению Архиерейского Собора Северо-Американского митрополичьего округа, был 14 мая 1936 года поставлен во главе Монреальской и Восточно-Канадской епархии.

11 октября 1937 года перемещён на освободившуюся после ухода на покой епископа Арсения Детройтскую и Кливлендскую кафедру.

В конце 1945 года по приглашению митрополита Анастасия (Грибановского) отправился в Женеву для участия в епископских хиротониях архимандрита Нафанаила (Львова) и архимандрита Серафима (Иванова).

В мае 1946 года на Архиерейском Соборе Серверо-Американского митрополичьего округа назначен представителем Американской митрополии в Архиерейском Синоде Зарубежной Церкви сроком на один год.

В ноябре 1946 года епископ Иероним присутствовал на Кливлендском соборе, на котором Северо-Американский митрополичий округ отделился от Русской Православной Церкви Заграницей. Вместе с Архиепископом Виталием (Максименко), Архиепископом Тихоном (Троицким) и Архиепископом Иоасафом (Скородумовым) голосовали против резолюции собора, оставаясь верными РПЦЗ и её первоиерарху, Митрополиту Анастасию (Грибановскому).

После отделения Северо-Американской митрополии в его епархии остались только четыре прихода. Возведён в сан архиепископа с титулом «Детройтский и Флинтский».

С 1950 года до кончины являлся членом Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей.

Скончался 14 мая 1957 года, после чего его маленькая епархия была присоединена к Чикагской и Кливлендской епархии.

Напишите отзыв о статье "Иероним (Чернов)"

Примечания

  1. [diocesedegeneve.net/j2/images/pdf2/Vedomosti/1922/18-19-1922.pdf «Церковные Ведомости», № 18-19, 1/14-15/28 декабря 1922 г.], стр. 6

Ссылки

Отрывок, характеризующий Иероним (Чернов)

Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.