Караханидское государство

Караханидское государство
قاراخانىيلار خانلىقى
ханство
←   ← 940 — 1212 →   →   →
Караханидское государство приблизительно в 1000—1212 годах
Столица	Баласагун — 940—1130 Кашгар — 940—1042, 1130—1211 Самарканд — 1040—1212 Узгенд — 1141—1212
Язык(и)	Караханидский Забани фарсӣ дари
Религия	Тенгрианство Ислам суннитского толка (с 960 года)
Площадь	3 000 000 км²
Население	Тюркские племена, преимущественно карлукской конфедерации — ягма и чигили
Преемственность
← Карлукский каганат ← Саманиды Государство Хорезмшахов → Западно-Караханидское ханство → Восточно-Караханидское ханство →

К:Появились в 940 годуК:Исчезли в 1212 году

Карахани́дское госуда́рство (узб. Qoraxoniylar xoqonligi; кирг. Караханид каганаты; уйг. قاراخانىيلار خانلىقى; каз. Қарахан хандығы) — средневековое государство на территории Центральной Азии.

История

Происхождение

Происхождение самой династии неясно, принятые в литературе её названия (Караханиды, реже илеки) совершенно условны и сконструированы историками XIX века из двух распространённых титулов: кара-каган и илек.

Образование государства

После разгрома Уйгурского каганата в 840 году, выходец из знатного рода Эдгиш, который составлял часть племени чигилей, карлукский ябгу и правитель Исфиджаба Бильге-Кюль, который имел прозвище «Кара» («Чёрный» — А. Б.), открыто заявил о своих правах на верховную власть и принял титул «хан». Возможно, с этого момента берёт своё начало род Караханидов.

При сыновьях Бильге-Кюля «Кара» Кадыра Арслан-хана (840 — 893) («Арслан» — лев — тотем чигилей) — Базире Арслан-хане (893 — 920) и Огулчаке Арслан-хане (893—940) — возобновляются набеги на территорию Мавераннахра. К этому времени в Мавераннахре начинается укрепление дома Саманидов. Ликвидировав междоусобицы внутри рода и усмирив мятежи против власти Саманидов в Хорасане и Мавераннахре, эмир Абу Ибрахим Исмаил ибн Ахмад Саманид (892 — 907) начал задумываться об обеспечении внешней безопасности своего эмирата. В связи с этим в 893 году был предпринят поход на Семиречье, в ходе которого были взяты города Исфиджаб и Тараз. После длительной осады эти города пали, а население было принудительно обращено в ислам. Чигили были вынуждены переселиться на север, ближе к озеру Иссык-Куль, а ставку хана перенести в Баласагун. К этому времени ещё одно племя карлукской конфедерации — ягма — вытесненное тибетцами, поселяется в этом же ареале. Именно с этого момента начинается тесно взаимодействие этих двух племён, впоследствии ставших ядром Караханидского государства.

Окончательно же власть караханидских ханов утвердилась к 40-м годам X века.

Исламизация Караханидского государства

В 920 году ябгу племени ягма становится Сатук. В 932 году он принимает ислам и меняет имя на мусульманское Абд ал-Карим. Согласно оттоманскому историку Мунаджиму-баши, он был первым тюрком, который принял ислам. Позже, в 940 году он получает фетву на умертвление родного отца, который, по-видимому, не хотел принимать ислам. После его умерщвления Сатук воцаряется в Кашгаре, открыто заявляет о своих правах на верховную власть и принимает титул «хан».

При сыне и преемнике Сатука (Абд ал-Карима) Богра-хана (920 — 955) («Богра» — верблюд — тотем племени ягма) Мусе ибн Абд ал-Кариме Богра-хане (956—958) в ханстве началась «исламизация». Из арабского языка был заимствован верховный титул правителя — султан ас-салатин (то есть султан над султанами). Но тем не менее, такие тюркские титулы, как каган, илек и тегин не потеряли своего значения.

Во время правления брата Мусы Сулеймане ибн Абд ал-Кариме (958—970), который принял титул Арслан-хан, всё население государства было обращено в ислам. Согласно арабским историкам Ибн Мискавейху и Ибн ал-Асиру в 960 году «200 000 шатров неверных (тюрков — А. Б.) приняли ислам». Предположительно, под словом «тюрки» подразумевались Караханиды.

Присоединение Мавераннахра и распад Саманидского Эмирата

При сыновьях Сулеймана Али (970—998) и Хасане (известном в письменных источниках как «Шегаб ад-Даула» — «Звезда Государства») (970—992) в стране устанавливается двоевластие. Али ибн Сулейман, приняв титул «Арслан-хан», воцаряется в Кашгаре, а его младший брат — Хасан ибн Сулейман — принимает титул «Богра-хан» и воцаряется в Баласагуне.

В 992 году братьями было решено присоединить соседние области, в частности Мавераннахр.

Саманидский эмират при Эмире Абу-ль-Касиме Нухе II ибн Мансуре (976—997) настолько ослаб, что не мог противостоять нападениям извне. В таком именно положении Саманидский эмират подвергся в 992 году первому, спустя столь длительное время, нападению Караханидов во главе с Хасаном ибн Сулейманом Богра-ханом.

Все попытки Нуха II мобилизовать военные силы страны не дали положительных результатов. Поднять население против Караханидов под лозунгом джихада было невозможно, так как Караханиды исповедовали ислам. Крупные военачальники не стали поддерживать Нуха II. Наместник Хорасана Абу Али Симджури заключил тайное соглашение с Хасаном Богра-ханом и не послал хорасанские войска на защиту Мавераннахра. Высланное против Богра-хана войско потерпело поражение вследствие измены начальника войск тюрка Фаика, который присоединился к Богра-хану и двинулся к Бухаре. В результате этой измены караханидские войска, не встретив отпора, без труда захватили столицу Саманидского эмирата — Бухару. Нух II был вынужден бежать в Амуль.

Неожиданная смерть Богра-хана (992 год) изменила положение. Караханидские войска, захватив богатую добычу, вернулись в Фергану.

События 992 года показали непрочность Саманидского эмирата. Абу Али Симджури и Фаик восстали против Нуха II — один в Хорасане, а другой в районе Балха.

Вернувшись в Бухару, Нух II не надеясь на собственные силы, обратился за помощью к правителю Газни, тюрку Себук-тегину. Себук-тегин охотно принял просьбу эмира и немедленно направился в Мавераннахр. С 20-тысячным войском он переправился через Амударью и вступил сначала в Кеш, затем в Нахшеб, а оттуда вместе с Нухом направился против Абу Али и Фаика. После нескольких сражений войска восставших были разгромлены, а сами они бежали в Джурджан.

Но в 995—996 годах произошли новые восстания вали отдельных саманидских областей, а Караханиды во главе с Али ибн Сулейманом Арслан-ханом возобновили свои попытки захвата Мавераннахра. И на этот раз Нух II с помощью Себук-тегина подавил восстания и предотвратил нападение Караханидов, хотя и вынужден был уступить им северо-восточные области.

В 997 году умерли Нух II и Себук-тегин. Эмир Мансур II ибн Нух (997—999) — сын Нуха II попал под сильное влияние Газневидского эмира Абу-л-Касима Махмуда ибн Себук-тегина, известного как Махмуд Газневид. Правители Нишапура тюрки Бегтузун и Фаик, бывшие в сговоре с Караханидами, боясь дальнейшего сближения Мансура II и Махмуда, ослепили Мансура II, после чего тот вскоре умер (999 год). По настоянию Бегтузуна и Фаика на престол вступил брат Мансура II Абд ал-Малик II ибн Нух.

Под предлогом кровной мести за Мансура Махмуд Газневид вынуждает Абд ал-Малика II уступить северную часть нынешнего Афганистана, а затем с войском вступает в Хорасан. Таким образом, в подчинении эмира Абд ал-Малика II остался один лишь Мавераннахр.

Однако в 999 году и этот последний оплот саманидской власти рухнул под новым натиском караханидских войск. Наср ибн Али Арслан-хан (998—1017), младший сын Али Арслан-хана, которому ещё при жизни Али завещал свой престол, захватил Бухару, а Абд ал-Малика II и других членов правящей семьи заключил в темницу.

Таким образом власть Саманидов рухнула.

Раздробленность государства. «Алиды» и «Хасаниды». Династическая борьба Караханидов

В 1040 году Караханидское государство распалось на Западный и Восточный.

В 1089 году Западно-Караханидское ханство становится вассалом сельджуков.

В 1141 году Восточно-Караханидское ханство оказалось в зависимости от каракитаев.

В 1210 году Западно-Караханидское ханство становится вассалом хорезмшаха Мухаммеда II.

В 1212 году найманский хан Кучлук уничтожил Восточное ханство в Узгене и Кашгаре. В том же году был ликвидирован Западное ханство в Самарканде.

История ханства уже с первых десятилетий его существования насыщена междоусобной борьбой двух влиятельных семей — потомков Али Арлсан хана, сына Мусы хана и Хасана (Харун) Богра хана, сына Сулейман хана (брата Мусы хана). Этим междоусобицами воспользовались кочевые племена киданей, владевшие Центральной Азией. В 1017 кидани вторглись в Семиречье и дошли до Баласагуна, но правитель караханидов Туган хан разбил войско киданей и заставил их отступить на восток.

В 1040 году Караханидское государство распалось на две части: Восточное и Западное. Столицей Западного ханства был Самарканд.

С 60—70-х годов XI века начинаются столкновения Караханидов с сельджуками.

В 1089 году Западные Караханиды попали в вассальную зависимость к сельджукскому султану Мелик-шаху. В 1102 году правитель Баласагуна и Тараза Кадыр-хан Жабраил напал на Мавераннахр и захватил все земли до Амударьи. Пытался отвоевать у сельджуков Термез, однако потерпел поражение, попал в плен и был казнён.

В 1102—1130 году Западным ханством управлял Арслан-хан, который возвёл минарет Калян в Бухаре.

Вторжение каракитаев в 30-х — начале 40-х годов XII века поставило Караханидское государство под их верховную власть. В 1212 году остатки политического влияния Караханидского государства были ликвидированы хорезмшахом Мухаммедом.

Главной формой феодального землевладения была икта. Караханидское государство делилось на уделы, в которых правили члены караханидского рода — хаканы и илеки; центральная власть была слабой. Столицами Караханидского государства были Кашгар, Баласагун, Узген, затем снова Кашгар. Столицей Западного Караханидского ханства был Самарканд.

Источники по истории Караханидского государства большей частью не сохранились. Нам известны лишь некоторые названия этих исторических трудов. Сведения о нём дошли до нас лишь в трудах арабских и персидских авторов, писавших за пределами ханства. Труд единственного историка-караханида Махмуда Кашгарского «Тарихи Кашгар» известен лишь в небольших отрывках, приведенных у Джамаля Карши (XIII век). Отсутствие историографии было отмечено уже поздними современниками Караханидов, например, персидский литератор Низами Арузи, писал в 1156 году: «Имена царей из дома хакана (Караханидов) сохранились только благодаря поэтам».

Политический строй

Значительный материал по истории государства Караханидов содержится в монетах.

Если основатель каганата, Билга Кул Кадыр-хан, был единственным его главою, то уже при его сыновьях была введена дуальная система власти с разделением государства на две части. Восточная, со столицей в Баласагуне, управлялась великим (старшим) каганом, считавшимся главою династии и всей державы. Западную её часть возглавлял «со-каган», каган-соправитель, младший каган, имевший ставку в Кашгаре или Таразе. Великий каган титуловался Арслан-ханом, младший — Бугра-ханом, со смертью первого его пост и титул переходили ко второму.

• Хан — титул правителя.
• Илак, тегин — правители уделов.
• Отличие от других государств — военное управление было отделено от административного. Военно-административная структура строилась по иерархическому принципу.
• Икта — право сбора налогов, а его обладателя называли — иктадор. Ханы жаловали своим родственникам и приближённым право на получение с населения района или города налогов, до того взимавшихся в пользу государств.

Памятники культуры Караханидского государства фактически не сохранились, до наших дней дошли лишь литературные произведения «Кутадгу билиг» Юсуфа Баласагунского и «Диван тюркских диалектов» Махмуда Кашгари, «Хибатул хакаик» Ахмада Югнаки, а в области архитектуры и декоративного искусства — минарет Калян в Бухаре, караван-сарай Рабат Малик близ города Навои, портальные мавзолеи Узгена с их знаменитым орнаментальным декором.

Хронология правления ханов с конца XI века устанавливается только по монетам.

Монеты Караханидов

Караханиды выпустили большое число монет, содержащих различные надписи и символы. Одним из отличий караханидских монет от саманидских было изображение животных: птиц, кошачьего хищника, слона, бегущего зайца, петуха, голубя, рыбы и др.

Правители Караханидского государства

Хаканы Караханидского государства

1. Сатук Богра-хан — хакан (942—955)

Ханы Западно-Караханидского ханства

1. Насри ибн Али — хан (999—1012)
2. Ахмад — хан (1012—1016)
3. Мухаммед — хан (1016—1024)
4. Али-тегин — хан (1024—1034)
5. Юсуф — хан (1034)
6. Хусейн (1034—1040)
7. Ибрахим б. Наср Табгач-хан (1040—1068)
8. Шамс аль мульк — хан(1068—1080)
9. Хызр-хан — хан (1080—1087)
10. Ахмед-хан б. Хызр — хан (1087—1095)
11. Махмуд-хан — хан (1095—1097)
12. Сулеймен-тегин — хан (1097—1098)
13. Джибраил Кадыр-хан — хан (1098—1102)
14. Мухаммед-тегин — хан (1102—1129)
15. Наср III — хан (1129)
16. Ахмад-хан — хан (1129—1130, 1132)
17. Ибрахим II Богра-хан — хан (1130—1132, 1141—1156)
18. Махмуд-хан III — хан (1132—1141)
19. Али — хан (1156—1190)
20. Масуд — хан (1163—1178)
21. Ибрахим III Богра-хан — хан (1178—1201)
22. Осман — хан (1201—1212)

Ханы Восточно-Караханидского ханства

1. Сулеймен Арслан-хан — хан (1042—1055)
2. Мухаммед II Богра-хан — хан (1055—1057)
3. Ибрахим I Богра-хан — хан (1057—1059)
4. Махмуд — хан (1059—1074)
5. Омар — хан (1074—1075)
6. Харун II Богра-хан — хан (1075—1102)
7. Джибраил Кадыр-хан — хан (1102—1103)
8. Ахмед Арслан-хан — хан (1103—1130)
9. Ибрахим II Богра-хан — хан (1130—1156)
10. Мухаммед III Богра-хан — хан (ок. 1156—1180)
11. Юсуф II Тамгач-хан — хан 1180—1205)
12. Мухаммед IV Богра-хан — хан (1205—1211)

Литература

• История Узбекской ССР, т. 1. Таш., 1967;
• Валитова А. А., К вопросу о классовой природе Караханидского государства, «Тр. Киргизского филиала АН СССР», т. 1, в. 1, 1943.
• Кочнев Б. Д., Нумизматическая история Караханидского каганата (991—1209 гг.). Москва «София», 2006
• Кусаинова М.А. История Казахстана. — Шың Кітап, 2006. — С. 354. — ISBN 9965-9784-4-1.

Отрывок, характеризующий Караханидское государство

Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.