Политические партии России в 1917 году

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Политические партии России в 1917 году — совокупность основных политических партий и организаций, существовавших в России в 1917 году. Сразу же после Февральской революции происходит разгром правомонархических партий и политических группировок, на первый план выходит борьба между социалистическими партиями (эсеры, меньшевики, большевики) и либералами (кадеты) с одной стороны, и борьба между умеренными социалистами (меньшевики, правые эсеры, эсеры центра) и радикалами (большевики, левые эсеры, анархисты).

Революция 1917 года в России


Общественные процессы
До февраля 1917 года:
Предпосылки революции

Февраль — октябрь 1917 года:
Демократизация армии
Земельный вопрос
После октября 1917 года:
Бойкот правительства госслужащими
Продразвёрстка
Дипломатическая изоляция Советского правительства
Гражданская война в России
Распад Российской империи и образование СССР
Военный коммунизм

Учреждения и организации
Вооружённые формирования
События
Февраль — октябрь 1917 года:

После октября 1917 года:

Персоналии
Родственные статьи




Разгром правых монархических движений

Правые партии подверглись преследованиям практически немедленно после Февральской революции. Уже 5 марта 1917 года Исполком Петросовета запрещает издание черносотенных газет, в том числе «Русское знамя» и «Новое время». Также 5 марта Временное правительство учреждает Чрезвычайную следственную комиссию, перед которой предстали, помимо высших царских чиновников и генералов, также лидеры правых партий.

Основная черносотенная организация, «Союз русского народа», уже с 1907—1910 года находилась в затяжном кризисе, расколовшись на несколько частей. После Февральской революции организация свернула свою деятельность, распустив свои отделы и уничтожив архивы. Один из лидеров организации, Дубровин А. И., во время революции был арестован. По некоторым источникам, Главный совет организации в Петрограде был в ходе событий разгромлен.

Также прекратили свою деятельность организации «Русский народный союз имени Михаила Архангела» и «Русское собрание». Старейшая черносотенная организация, «Союз русских людей», фактически прекратила свою деятельность уже в 1910—1911 годах. Запрещена Русская монархическая партия, её руководитель Кельцев на несколько месяцев заключён под домашний арест.

Сословная дворянская организация «Объединённое дворянство», ещё в январе 1917 года заявлявшая о «незыблемости основ самодержавия и готовности служить ему верой и правдой», после Февральской революции резко меняет свою риторику. Постоянный Совет организации направляет на места телеграммы с призывом к «спокойной работе и поддержанию порядка», 9 марта 1917 года принимает резолюцию: «дворянство должно направить все силы для содействия единой ныне законной власти»[1]. Аналогичные резолюции принимают собрания предводителей и депутатов дворянства Самарской губернии 5 марта, Московской губернии 13 марта.

Однако дальнейшая политическая деятельность дворянских организаций уже начинает вызывать сильное отторжение новой власти. Особенно сильную враждебность вызывали попытки дворян внедриться в различные комитеты в деревнях, что вызывало неприязнь крестьян-общинников. В августе 1917 года Министерство финансов делает в Министерство юстиции запрос о прекращении деятельности дворянских сословных учреждений в связи с невозможностью их финансировать. В сентябре Министерство юстиции заявляет о предполагаемой отмене всех сословий вообще, и дворянского в частности, губернским предводителям дворянства предложено «заблаговременно сдать дела в архив».

Временное правительство признают даже ряд великих князей. 9, 11 и 12 марта на имя премьер-министра князя Львова поступают соответствующие телеграммы от великих князей Николая Николаевича, Александра Михайловича, Бориса Владимировича, Сергея Михайловича, Георгия Михайловича и принца Александра Ольденбургского[2].

Воззвание Святейшего Правительствующего Синода 9 марта 1917 «К верным чадам Русской Православной Церкви по поводу переживаемых ныне событий»

Святейший правительствующий Синод верным чадам Православной Российской Церкви.
Благодать вам и мир да умножится (2 Пет. 1: 2).
Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на её новом пути.
Возлюбленные чада святой Православной Церкви!
Временное правительство вступило в управление страной в тяжкую историческую минуту. Враг ещё стоит на нашей земле, и славной нашей армии предстоят в ближайшем будущем великие усилия. В такое время все верные сыны Родины должны проникнуться общим воодушевлением.
Ради миллионов лучших жизней, сложенных на поле брани, ради бесчисленных денежных средств, затраченных Россиею на защиту от врага, ради многих жертв, принесенных для завоевания гражданской свободы, ради спасения ваших собственных семейств, ради счастья Родины оставьте в это великое историческое время всякие распри и несогласия, объединитесь в братской любви на благо Родины, доверьтесь Временному правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите все усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, счастья и славы.
Святейший Синод усердно молит Всемилостивого Господа, да благословит Он труды и начинания Временного правительства, да даёт ему силу, крепость и мудрость, а подчинённых ему сынов великой Российской державы да управит на путь братской любви, славной защиты Родины от врага и безмятежного мирного устроения.

Смиренный Владимир, митрополит Киевский
Смиренный Макарий, митрополит Московский
Смиренный Сергий, архиепископ Финляндский
Смиренный Тихон, архиепископ Литовский
Смиренный Арсений, архиепископ Новгородский
Смиренный Михаил, архиепископ Гродненский
Смиренный Иоаким, архиепископ Нижегородский
Смиренный Василий, архиепископ Черниговский
Протопресвитер Александр Дёрнов
[3][4]

Реакция Русской православной церкви на революцию была сложной. Последние годы существования монархии настроили высших иерархов Церкви негативно по отношению к личности Распутина Г. Е.. Епископ Таврический и Симферопольский Феофан и митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний отрицательно высказываются о Распутине. Схиархимандрит Гавриил (Зырянов), старец Седьмиезерной пустыни, даже высказался о Распутине так: «убить его, что паука — сорок грехов простится»[5].

Распутин, начиная с 1912 года, активно вмешивался в деятельность Священного Синода и в процесс назначения епископов, в частности, удалив своего бывшего сторонника епископа Саратовского и Царицынского Гермогена (по некоторым источникам, конфликт даже дошёл до драки[6]) и, наоборот, приблизив митрополита Московского Макария, митрополита Петроградского и Ладожского Питирима, архиепископа Тобольского и Сибирского Варнаву. После отставки в 1915 году обер-прокурора Синода Саблера В. К. новый обер-прокурор Самарин А. Д. вскоре также увольняется из-за конфликта с Распутиным.

Митрополит Питирим, как имевший репутацию «распутинца», был арестован уже во время Февральской революции и лишён своей кафедры, митрополиты Макарий и Варнава постановлением Синода уволены.

7 марта 1917 года были внесены изменения в текст государственной присяги для лиц христианских исповеданий; в присягу было включено обязательство «служить Временному правительству»[7]. 9 марта из традиционной формулы «За веру, царя и отечество» было убрано упоминание царя.

9 марта Синод выпустил послание «К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий», также признавшее Временное правительство. Генерал Деникин А. И. в своих воспоминаниях охарактеризовал это послание как «санкционировавшее совершившийся переворот». В целом, Церковь приходит к точке зрения, что, раз уж Николай II отрёкся от престола, а великий князь Михаил Александрович признал Временное правительство, то и Церкви стоит тоже его признать. В десятых числах марта духовенство РПЦ само принесло присягу на верность Временному правительству и в дальнейшем участвовало в таком же присягании чинов армии и флота.

11 марта 1917 года духовенство РПЦ устанавливает форму присяги для членов Временного правительства, которые и приводятся к такой присяге 15 марта. Формула торжественного обещания включала в себя клятву «…пред Всемогущим Богом и своею совестью служить верою и правдою народу Державы Российской … всеми предоставленными мне мерами подавлять всякие попытки, прямо или косвенно направленные к восстановлению старого строя…принять все меры для созыва в возможно кратчайший срок…Учредительного Собрания, передать в руки его полноту власти».

Однако, с другой стороны, подобное «переприсягание» сбило с толку как часть паствы, так и определённую часть духовенства, рассматривавшую ситуацию в стране как «междуцарствие». Исследователь Михаил Бабкин приводит, как характерное, письмо в Святой Синод группы лиц, подписавшихся как «православные христиане», и просивших разъяснить им, «как быть со старой присягой и с той, которую принимать заставят? Какая присяга должна быть милее Богу, первая, аль вторая?». В целом позиция Церкви в какой-то мере выбила почву из-под ног монархических движений, лишив их идеологической поддержки.

14 (27) апреля 1917 года Временное правительство распускает старый состав Синода, стремясь очистить его от «распутинцев». Из старого состава остался только архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий. Церковь видит в падении монархии повод перейти от синодального устройства к патриаршему. С апреля РПЦ начинает готовиться к проведению Поместного Собора, начавшего свою работу в августе 1917 года, в августе упраздняется пост обер-прокурора Синода. В феврале 1918 года синодальное устройство ликвидировано окончательно. В целом, современники воспринимали Поместный собор как церковный аналог Учредительного собрания.

Впервые Церковь поставила вопрос о созыве Поместного собора во время революции 1905 года. Николай II согласился на созыв Собора и санкционировал образование Предсоборного присутствия, работавшего в январе — декабре 1906 года. Однако в 1907 году решение о созыве Собора было «отложено»[8]. В 1912 году Синод вновь созвал Предсоборное совещание, но созыв Собора царём санкционирован не был.

Большевики в начале 1917 года

Февральская революция 1917 года застаёт врасплох большевистскую партию. Как указывают исследователи Ричард Пайпс и Восленский М. С., Ленин ещё в январе 1917 года, в эмиграции, выступая перед молодыми швейцарскими социалистами, заявляет: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодёжь… будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции». Находившийся перед революцией непосредственно в Петрограде руководитель Русского бюро ЦК РСДРП(б) Шляпников А. Г. отмечал, что «все политические группы и организации подполья были против выступления в ближайшие месяцы 1917 года»[9].

В таком же духе выражается и лидер кадетов Милюков П. Н., отметивший, что «январь и февраль [перед революцией] 1917 года прошли как-то бесцветно». Эсеровский боевик Мстиславский С. Д. отметил, что революция застала революционеров спящими, «как евангельских неразумных дев». По выражению Шульгина В. В., «революционеры ещё не готовы, но революция готова»[9].

Партия большевиков была запрещена в 1914 году, большевистская фракция Государственной думы арестована. Во время Февральской революции в Петрограде не было ни одного из членов ЦК РСДРП(б) — все они находились в ссылке либо эмиграции.

Полицейским удалось внедрить в ряды большевиков ряд провокаторов. Провокатору Р. Малиновскому даже удалось стать членом ЦК и в 1913 году председателем большевистской фракции в Думе, но в 1914 году он под угрозой разоблачения бежал из России[10]. Одним из последних разоблачённых провокаторов был член Петроградского комитета РСДРП(б) Шурканов[11], во время Февральской революции призывавший большевиков к активным действиям. Ричард Пайпс также указывает, что полиции удалось внедрить своих агентов даже в газету «Правда»; все статьи Ленина в «Правде» вплоть до июля 1914 года перед своим опубликованием просматривались полицией. В 1913 году главным редактором «Правды» являлся провокатор Мирон Черномазов (Н. Лютеков, «Москвич»).

Руководство партией (Заграничное бюро ЦК) находилось в эмиграции, в России нелегально действовало Русское бюро ЦК, состав которого постоянно менялся вследствие арестов[12].

Во время событий последний царский министр внутренних дел Протопопов А. Д. арестовал находившихся в Петрограде членов Петроградского комитета РСДРП(б), в связи с чем роль большевиков в произошедшем восстании была незначительной, а их влияние во вновь образованном Петросовете — минимальным.

Сразу после Февральской революции большевики являлись третьей по влиятельности партией среди социалистов, насчитывая всего лишь около 24 тыс. членов (в Петрограде — только 2 тыс.) и составляли меньшинство в Советах. Хотя советская историография относит выделение большевиков в самостоятельную партию к 1912 году, на деле на момент Февральской революции размежевание с меньшевизмом ещё не было завершено. Многие социалисты считали раскол РСДРП на фракции большевиков и меньшевиков временным явлением; до 1913 года большевики и меньшевики даже были представлены в Госдуме одной социал-демократической фракцией.

Социал-демократическая фракция «межрайонцев» отстаивала восстановление единой РСДРП; в 54 из 68 губернских городов России на март-апрель 1917 существовали совместные большевистско-меньшевистские организации РСДРП. На I Съезде Советов рабочих и солдатских депутатов в июне 1917 года 73 делегата заявили свою партийную принадлежность, как внефракционные социал-демократы.

Буквально за несколько дней до прибытия Ленина из эмиграции, Всероссийское совещание большевиков 28 марта в Петрограде обсуждает возможность воссоединения с меньшевиками в единую партию, причём Сталин замечает, что «объединение возможно по линии Циммервальда-Кинталя».

На I Съезде Советов (июнь 1917) большевики получают всего 12 % мандатов. Однако уже на этом съезде в ответ на заявления меньшевика Церетели о том, что «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займём ваше место», Ленин с места заявляет: «Есть такая партия!».

Из дневников Николая II видно, что он ещё в мае 1917 года смутно представлял себе, чем большевики отличаются от остальных революционеров. В записи от 1 мая отмечено, что Совет подвергается атаке «ещё каких-то организаций гораздо левее»[13]. Троцкий Л. Д. в своей работе «История русской революции» отмечает, что в начале 1917 года «большевики были мало известны».

Февральская революция резко активизирует политическую жизнь в России, образуется множество партий, партийных фракций и объединений, общее число которых к ноябрю 1917 года доходит до 50. Появляются ряд мелких фракций, не сыгравших в событиях значимой роли: меньшевики-интернационалисты (левые меньшевики), эсеры-максималисты, Российская социалистическая рабочая партия интернационалистов, социал-демократическая фракция «Единство» во главе с Плехановым и др. Из значимых изменений партийной системы в 1917 году происходят следующие:

  • Окончательное устранение из политической жизни правомонархических партий; к осени 1917 года самой «правой» становится либеральная партия кадетов, тяготеющая к идее конституционной монархии по английскому образцу;
  • Раскол РСДРП на меньшевистскую и большевистскую фракции к ноябрю 1917 становится окончательным ввиду резких идейных противоречий;
  • Социал-демократическая фракция «межрайонцев», настаивавшая на преодолении этого раскола, в августе 1917 входит в состав большевиков;
  • К осени 1917 произошёл раскол в партии эсеров на левых, центристов и правых.

Партия эсеров в 1917 году

На весну 1917 года наиболее влиятельной социалистической партией являлись эсеры, до 1917 года занимавшиеся активной террористической деятельностью против самодержавия. Эта партия придерживалась теории «крестьянского социализма», считавшей, что в России, как в аграрной стране, «социализм» должен произрастать в первую очередь из деревни с её общинными традициями. Эсеровский лозунг «социализации земледелия» соответствовал чаяниям основной массы крестьянства, ждавшей «чёрного передела» помещичьей земли.

В период 1909—1916 годов партия эсеров приходит в упадок вследствие её разгрома царской полицией. Одним из особенно сильных ударов по партии стала деятельность разоблачённого в 1908 году полицейского провокатора Азефа, который смог стать даже руководителем эсеровской Боевой организации и одним из организаторов такого громкого теракта, как ликвидация великого князя Сергея Александровича. Однако Февральская революция превращает эсеров в одну из основных политических партий в стране. Эсеровская газета «Дело народа» издаётся тиражом 300 тыс. экз. Всего в 1917 году издаётся до сотни эсеровских изданий.

К началу лета 1917 года численность эсеров доходит до 800 тыс. чел., к концу — до 1 млн чел. Формируются 436 организаций на местах, располагавшихся в 62 губерниях, а также на фронтах и флотах. Однако за всю историю партии проводится всего четыре её съезда, на 1917 год партия так и не приняла постоянного устава; с 1906 года продолжает действовать Временный организационный устав с поправками. В 1909 году партия приняла решение о введении обязательной уплаты членских взносов, но это решение так и не стало общепринятым.

Быстрый рост партии в сочетании с рыхлой её структурой приводит к сильному разброду в социальном составе и политических убеждениях. В эсеровскую партию иногда вступают целыми деревнями, полками и фабриками люди самого разного положения, зачастую имевшие слабое представление о самой партии и об её идеологии[14]. Уже к лету 1917 года руководство партии эсеров начинает отмечать массовое вступление карьеристов в ставшую влиятельной с февраля 1917 года партию и высказывает сомнения в качестве «мартовских» эсеров. После прихода большевиков к власти 25 октября 1917 года «мартовские» эсеры, вступившие в партию в карьеристских целях, неожиданно для себя оказываются в оппозиции. Начинается лавинообразный исход из этой партии, который заканчивается в начале 1918 года[15].

К осени 1917 года эсеры фактически распадаются на три партии (левые, центристы и правые), образовавшие параллельные партийные структуры. Умеренным течением стали правые эсеры (Керенский А. Ф., Савинков Б. В., Авксентьев Н. Д., Брешко-Брешковская Е. К.), близкие по взглядам к «трудовикам». Они полагали лозунг Ленина о социалистической революции преждевременным, и принимали широкое участие в деятельности Временного правительства. Из эсеров-центристов, доминировавших в партии вплоть до её распада, можно выделить Маслова С. Л. и основного эсеровского идеолога Чернова В. М.

В то же время в партии выделяется и радикальное течение (Спиридонова М. А., Камков Б. Д., Саблин Ю. В.). На III Съезде партии с.-р. в конце мая — начале июня 1917 года левое крыло образует свою фракцию и обвиняет ЦК в «перемещении центра опоры партии на слои населения, по классовому характеру своему или уровню сознательности не могущие быть действительной поддержкой политики истинного революционного социализма», требует передачи земли крестьянам, передачи власти Советам, отказа от подготовки июньского наступления 1917 года. ЦК запрещает им выступать от имени партии с критикой решений её III Съезда. К сентябрю левые эсеры начинают доминировать в партийных организациях Петрограда, Гельсингфорса и Воронежа, причём в петроградской организации они составляют до 40 тыс. чел. из 45 тыс. В октябре 1917 года выделение левых эсеров в отдельную партию окончательно оформляется после резких конфликтов с центристским ЦК: левые эсеры поддерживают большевиков в Предпарламенте, на Северном областном Съезде Советов, входят в фактически руководивший восстанием ВРК Петросовета, поддерживают большевиков на историческом II Всероссийском Съезде Советов рабочих и солдатских депутатов.

Раскол эсеров становится необратимым после Октябрьского вооружённого восстания в Петрограде 25 октября 1917 года: 29 октября ЦК с.-р. исключает из партии своё левое крыло, 30 октября распускает петроградскую, гельсингфорсскую и воронежскую партийные организации. В ответ на это левые эсеры немедленно начали формировать собственные партийные структуры, назначив на 17 ноября отдельный от центристов съезд.

Меньшевики в 1917 году

Меньшевики являлись сторонниками марксизма и социалистической революции, однако отвергали взгляд Ленина и Троцкого на буржуазно-демократическую революцию в России как возможный пролог к революции в Германии и далее социалистической мировой. Недостатком меньшевиков в политической конкурентной борьбе были нерешительность и аморфная организационная структура; большевики противопоставляли ей жёсткую централизованную организацию во главе с харизматичным лидером.

Основы раскола социал-демократов на большевистскую и меньшевистскую фракции закладываются ещё на II съезде РСДРП 1903 года из-за разных формулировок об организации партии: большевики во главе с Лениным требовали от членов партии «личного участия», а меньшевики — «личного содействия». Разница в формулировках обозначила разные подходы к партстроительству: если последователи Ленина настаивали на формировании жёсткой централизованной организации, организации «профессиональных революционеров», то меньшевики — на свободной ассоциации.

Ожесточённая фракционная борьба в рамках пока ещё единой РСДРП растянулась на много лет. В 1905 году большевики и меньшевики проводили параллельные съезды, большевики в Лондоне, а меньшевики в Женеве. На IV съезде РСДРП (1906) в Стокгольме большевики, несмотря на своё название, оказались в меньшинстве. В 1912 году прошли параллельные партконференции: большевистская в январе в Праге, и меньшевистская в Вене в августе, причём обе стороны считали свои конференции общепартийными. Меньшевистский Августовский блок 1912 года в Вене продемонстрировал, что партия уже представляет собой пёструю мозаику из враждующих друг с другом фракций.

В августе 1917 года меньшевики собирают так называемый Объединительный съезд РСДРП, на котором принимают решение о переименовании своей партии на РСДРП (объединённая). На деле воссоединения большевиков и меньшевиков в единую партию не произошло, вместо этого сами меньшевики раскололись на четыре фракции, «крайних оборонцев», «революционных оборонцев», интернационалистов-мартовцев и интернационалистов-«новожизненцев» (от названия газеты «Новая жизнь»). Последняя фракция в сентябре 1917 выделилась в самостоятельную партию РСДРП (интернационалистов). Кроме того, отделилась фракция «Единство» во главе с Плехановым.

Основным поводом для внутри-меньшевистских расколов стал вопрос о мире, разделивший партию на «оборонцев», отстаивавших идею т. н. «революционного оборончества» («война до победного конца»), и «интернационалистов», склонявшихся к позиции большевиков.

Политические платформы «меньшевиков-интернационалистов» («мартовцев») и «внефракционых объединённых социал-демократов» («новожизненцев», РСДРП(и)) были близки к большевистской платформе. Обе фракции (партии) были представлены в после-октябрьских составах ВЦИК, хотя и незначительным меньшинством. РСДРП(и), хотя и не приняла Октябрьскую революцию, с 1918 года стала вновь сближаться с большевиками и, после растянувшихся на несколько лет переговоров, в 1920 году окончательно вошла в состав РКП(б).

В целом все меньшевистские фракции, как «левые», так и «правые», отказались поддерживать Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде, охарактеризовать его, как установление «большевистской диктатуры» путём «военного заговора». Меньшевики демонстративно бойкотировали II Съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, отказались принять участие в формировании нового правительства.

Большевики в 1917 году

Численность большевиков возрастает от 24 тыс. в феврале 1917 до 240 тыс. в июне, 350 тыс. к октябрю. Восленский М. С. обращает внимание, что, в противовес эсерам, ориентировавшимся на крестьянское большинство, большевики объявили своей главной опорой заводских рабочих, не таких многочисленных, но лучше организованных и более дисциплинированных: «опыт „Земли и Воли“ показал, что надежда на крестьянство как на главную революционную силу себя не оправдала. Горстка революционной интеллигенции была слишком малочисленна, чтобы без опоры на какой-то крупный класс перевернуть махину царского государства…Таким крупным классом в России в тех условиях мог быть только пролетариат, численно быстро возраставший на рубеже XIX и XX веков. … Попытка народников опереться на большинство населения — крестьянство — провалилась, поэтому ленинцы ориентируются на меньшинство, но зато организованное и дисциплинированное, — на рабочий класс, чтобы его руками захватить себе власть»[16]. В начале 1917 года большевики не являлись сторонниками «социализации земли» (то есть раздачи всей земли непосредственно крестьянским общинам), отстаивая принцип «национализации земли» (то есть передачи всей земли в собственность государства)[17]. Большевики выдвигают ряд популистских лозунгов, среди которых ключевым стало требование немедленного сепаратного мира с Германией («демократический мир без аннексий и контрибуций»), привлекший на их сторону колеблющиеся массы солдат и матросов. Симпатии рабочих были привлечены поддержкой «рабочего контроля» над производством и фабрично-заводских комитетов. К осени 1917 года большевики также фактически отказываются от лозунга «национализации земли» и «перехватывают» эсеровский лозунг её «социализации» (то есть раздачи крестьянам).

Большевистский Декрет о земле, принятый одним из первых после прихода к власти, на деле осуществлял эсеровскую программу[18]. По словам Ленина, большевики приняли «постановления народных низов, хотя мы с ними были не согласны». Особенно сильно повлияла на Ленина публикация эсерами на I Всероссийском Съезде Советов крестьянских депутатов в августе 1917 года сводного крестьянского наказа, обобщённого из 242 наказов. Сводный наказ прямо требовал «уравнительно-трудового» распределения между крестьянами помещичьей земли, за исключением лишь нескольких «высококультурных бывших помещичьих хозяйств». Уже зачитывая на II Всероссийском Съезде Советов рабочих и солдатских депутатов Декрет о земле, Ленин в своём докладе заявил:

Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были несогласны. В огне жизни, применяя его на практике, проводя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда. И если даже крестьяне пойдут и дальше за социалистами-революционерами и если они даже этой партии дадут на Учредительном собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так. Жизнь - лучший учитель, а она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одного конца, а мы с другого конца будем решать этот вопрос.

Фактически крестьяне уже приступили к массовым самозахватам земли с апреля 1917 года; Временное правительство было неспособно остановить этот процесс. При этом взятый большевиками курс на немедленное построение «социализма» в целом в 1917 году был непонятен «массам».

К ноябрю 1917 года более энергичные и лучше организованные большевики оттесняют другие социалистические партии. Влияние большевиков становится преобладающим в Советах больших промышленных городов, на фронтах и флотах (первую очередь, на Северном и Западном фронтах и на Балтийском флоте). В Петросовете большевики занимают в сентябре-октябре 1917 года до 90 % мест. В то же время популярность большевиков в маленьких городах остаётся незначительной, а в деревнях доминируют эсеры.

К октябрю 1917 года численность партии большевиков доходит до 350 тыс., меньшевиков — до 200 тыс.

Структура большевистской партии в 1917 году отличалась значительной гибкостью. После возвращения Ленина из эмиграции в апреле 1917 года были упразднены Заграничное бюро и Русское бюро ЦК, ставшие бессмысленными в связи с легализацией партии, образованы Военная организация ЦК и Секретариат ЦК, а также Бюро печати.

В августе в структуре партии появились национальные секции, в первую очередь, литовские и еврейские, образована группа для руководства профсоюзным движением, муниципальная группа при ЦК. В августе образовано Политбюро, однако основным центром принятия решений в октябре-декабре 1917 года оставалось ЦК. Состав ЦК РСДРП(б), принявший решение о вооружённом восстании, был избран в составе 21 человека на VI Съезде РСДРП(б) 26 июля — 3 августа 1917 года.

После прихода большевиков к власти структура их партии продолжала изменяться; число разнообразных национальных секций в марте 1918 года дошло до девяти, включая секции чехословацкую и англо-американскую. Образованы такие организации, как Бюро работниц, Оргбюро.

Анализ состава партий

Журавлёв В. В. обращает внимание на сравнение состава таких партий, как большевики и кадеты[22]:

  • Большевики:
    • Возрастной состав: около половины от 26 до 35 лет, каждый пятнадцатый моложе 26 лет. По состоянию на 1907 год средний возраст большевиков был даже менее 30 лет[23].
    • Социальный состав: каждый третий из низов города и деревни, каждый второй — из средних слоёв провинциальных городов, каждый четвёртый — из нестоличной элиты. Около 36 % — рабочие.
    • Национальный состав (по состоянию на 1917 год): около половины русские («великороссы»), каждый пятый — еврей, каждый пятнадцатый — кавказец либо прибалт, также широко представлены поляки, татары, обрусевшие немцы. По состоянию на 1907 год[24]: 78 % русских, 11 % евреев.
  • Кадеты:
    • Возрастной состав: каждый пятнадцатый в возрасте 31-35 лет, основная масса гораздо старше. Каждый третий — более 52 лет.
    • Социальный состав: в основном элита крупных городов.
    • Национальный состав: русские («великороссы») — 88 %, евреи — 6 %.
  • Меньшевики[24]:
    • Социальный состав: радикальная интеллигенция, «рабочая аристократия».
    • Национальный состав (данные на 1907 год): 34 % русских, 29 % грузин, 23 % евреев. Среди меньшевиков отмечается необычно высокий процент грузин, из значимых меньшевиков можно выделить Чхеидзе Н. С., председателя исполкома Петросовета в его первом составе, и Церетели И. Г., члена первого состава исполкома Петросовета и министра почт и телеграфов во втором составе Временного правительства.

На 1914 год 27 из 32 членов ЦК партии кадетов были потомственными дворянами (в том числе 2 — титулованными), 1 — личным дворянином, 2 — потомственными почетными гражданами, 1 — мещанином, 1 — «инородцем» (иудеем). 13 членов ЦК были землевладельцами, 6 имели своё предприятие или состояли членами правлений и советов различных экономических обществ. По профессиональной принадлежности 19 членов ЦК были земскими деятелями, 11 обладали учёными степенями, 6 являлись адвокатами, 1 — инженером[25]. К числу постоянных деятелей кадетской партии относились Милюков П. Н., относившиеся к роду Рюриковичей князья Пётр и Павел Долгоруковы, князь Шаховской Д. И., князь Оболенский В. А., академик Вернадский В. И., профессора Муромцев С. А., В. М. Гессен, Л. И. Петражицкий, С. А. Котляровский.

ЦК партии кадетов, избранный в мае 1917 года, состоял из 66 человек, в том числе 5 князей, одного барона, одной графини, нескольких крупных банкиров и промышленников, около 20 профессоров и т. д. По воспоминаниям Тырковой А. В., «Молодёжи у нас почти не было…Многие кадетские профессора пользовались исключительной популярностью, но студенты в профессорскую партию не шли. Только в немногих высших школах были студенческие кадетские группы. Студенту надо было иметь и мужества, чтобы в студенческой среде проповедовать кадетизм. Для молодёжи мы были слишком умеренны»[26].

По данным, которые приводит Ричард Пайпс, на 1907 год 38 % большевиков и 26 % меньшевиков составляли крестьяне, причём живущие не в деревнях, а деклассированные элементы, подавшиеся в город. Основную поддержку Ленин получал от губерний Центральной России, в то время как меньшевики были наиболее популярны в Грузии. Другими особенностями партии большевиков являлись низкий уровень образования (только каждый пятый — высшее и каждый четвёртый — неполное высшее), среди большевистских верхов отмечается необычно большая доля воспитывавшихся в детстве без отцов (37 %).

Исследователь Вадим Кожинов, проанализировав национальный состав ЦК большевистской партии в период 1917—1922, насчитывает в нём 27 русских, 10 евреев и 11 лиц прочих национальностей (латыши, поляки, грузины, армяне и др.).

Другим способом сравнить состав партий является анализ возрастного, образовательного и национального состава депутатов Учредительного собрания по фракциям. Такой анализ показывает, что средний возраст фракции большевиков был наименьшим и составлял 34 года. В то же время средний возраст фракции эсеров составлял 37 лет, меньшевиков — 42, а кадетов — 48 лет[27]. Уровень образования также сильно отличается по фракциям: наибольшим он был у кадетов (до 100 % с высшим образованием). Среди эсеровских депутатов Учредительного собрания высшее и незаконченное высшее образование имели 66 % человек, у большевиков — 54 % (32 % высшее, 22 % — незаконченное высшее).

По национальному составу Учредительного собрания самой разнородной являлась фракция большевиков, в которой 54 % составили русские, 23 % евреи, по 6,5 % поляки и прибалты. В эсеровской фракции русские составляли 72 %, евреи — 14 %.

Эпитафии на мемориале на Марсовом поле в Санкт-Петербурге

По воле тиранов друг друга терзали народы,
Ты встал, трудовой Петербург,
И первый начал войну всех угнетенных
Против всех угнетателей,
Чтобы тем убить самое семя войны

Не жертвы - герои лежат под этой могилой
Не горе а зависть рождает судьба ваша в сердцах
Всех благодарных потомков в красные страшные дни
Славно вы жили и умирали прекрасно[28].

Владимиру Ленину в 1917 году было 47 лет, как видно из приведённых данных, он был заметно старше основной массы большевиков. В этой среде неудивительно появление одного из псевдонимов Ленина — «Старик», которым он, впрочем, начинает пользоваться ещё с 1901—1909 годов[29][30]. Некоторые исследователи упоминают также псевдоним Ленина — «Борода».

«Демократический централизм»

Одной из особенностей большевиков стала жёсткая организация, основанная на принципе демократического централизма, предложенного Лениным в теоретической работе 1902 года «Что делать?». Разработанные Лениным принципы построения большевистской партии означали строгую дисциплину, подчинённость низших высшим и обязательность выполнения принятых решений, что описывалось, как «партия нового типа».

Роза Люксембург в своей статье в газете «Искра» от 10 июля 1904 года описывает ленинский подход следующим образом: «точка зрения Ленина — есть точка зрения беспощадного централизма… По этому взгляду, ЦК, например, имеет право организовывать все местные комитеты партии и, следовательно, определять личный состав каждой отдельной местной организации, давать им готовый устав, безапелляционно распускать их и вновь создавать и в результате, таким образом, косвенно влиять на состав самой высшей партийной инстанции — съезда. Таким образом, ЦК является единственным, действительно активным ядром партии, все же остальные организации — только его исполнительными органами»[31]. По заявлению Троцкого в августе 1904 года, «Во внутренней партийной политике эти методы Ленина приводят к тому что… Цека замещает партийную организацию и, наконец, диктатор заменяет собой Цека». Один из основателей российского марксизма, меньшевик Аксельрод П. Б., выразился ещё грубее, назвав ленинскую организацию «упрощённой копией … бюрократическо-самодержавной системы … министра внутренних дел». Исследователь Восленский М. С. называет подобную организацию «революционной „мафией“», «военной организацией агентов», «где демократизм считался ненужной игрой, а все было основано на конспирации и круговой поруке».

Подобная иерархическая централизованная организация была создана Лениным в том числе под влиянием «Народной воли», в которой состоял старший брат Ленина, Ульянов А. И., повешенный в 1887 году за попытку покушения на Александра III. Насколько удалось узнать самому Ленину из первых рук, «Народная воля», в отличие от «Земли и воли», имела иерархическую командную структуру полувоенного типа во главе с Исполнительным комитетом. При этом Исполнительный комитет принимал все решения не по приказу «диктатора», а только коллегиально. По данным, которые приводит Ричард Пайпс, Ленин в период 18871891 годов по своим взглядам фактически стал сторонником «Народной воли», по собственной инициативе отыскивая старейших членов движения в Казани и Самаре и опрашивая их об истории движения и о его практической организации. Сам же Ленин в 1904 году описывает принцип «демократического централизма» следующим образом: «организационный принцип революционной социал-демократии… стремится исходить сверху, отстаивая расширение прав и полномочий центра по отношению к части». Отдельно Ленин подчёркивает необходимость своевременного и регулярного избавления партии от неэффективных её членов: «для избавления от негодного члена, организация настоящих революционеров не остановится ни пред какими средствами».

Доклад царского департамента полиции "о современном положении Российской Социал-Демократической Рабочей Партии", 1913 год

Необходимо отметить, что за последние 10 лет элементом наиболее энергичным, бодрым, способным к неутомимой борьбе, сопротивлению и постоянной организации является тот элемент, те организации и те лица, которые концентрируются вокруг Ленина. .... Несомненно, что постоянной организаторской душой всех мало-мальски серьезных партийных начинаний является Ленин. Кроме того, он по существу своему единственный практически-революционный вожак, поэтому и примыкают к нему только элементы беззаветно ему преданные и революционно настроенные. Это обстоятельство и является причиной, почему фракция ленинцев всегда лучше других сорганизована, крепче своим единодушием, изобретательнее по части проведения своих идей в рабочую среду и применения к политической обстановке.

Принцип централизованного, но коллегиального руководства, характерный для «Народной воли», соблюдался и в большевистской партии по крайней мере до второй половины 1918 года. Ленин всегда пользовался среди большевиков огромным авторитетом, как основатель партии, харизматичный лидер и главный партийный идеолог, однако его власть не была абсолютной. Ряд ключевых решений были приняты большинством голосов ЦК вразрез ясно выраженной воле Ленина. Так, в ноябре 1917 года ЦК отказался исключать из партии Зиновьева и Каменева, ограничившись запретом «выступать с заявлениями, идущими вразрез с линией партии», и Ленин смирился с этим решением. При подготовке к вооружённому восстанию большинство ЦК отвергло требование Ленина начинать восстание немедленно и отложило его до созыва II Всероссийского Съезда Советов, в соответствии с предложением Троцкого. Это обстоятельство вызывало у Ленина крайнее беспокойство, и он неоднократно «давил» на своих соратников, требуя ускорить подготовку к восстанию.

Также Ленину стоило больших усилий «продавить» решение о заключении Брестского мирного договора на германских условиях. Большинство ЦК поддерживает формулу Троцкого «ни мира, ни войны», а после окончательного краха этой формулы решение о мире принимается ЦК только после угрозы Ленина подать в отставку, что грозило большевикам расколом и серьёзным политическим кризисом с непредсказуемыми последствиями.

Ричард Пайпс в своих исследованиях утверждает, что власть Ленина стала абсолютной только к концу 1918 года, после того, как он выздоровел после покушения 30 августа 1918 года; стремительное выздоровление после казавшегося смертельным ранения наложилось на традиционные для России представления о сакральности царя. Бонч-Бруевич В. Д. в первой редакции своих воспоминаний утверждал, что вид раненного Ленина напомнил ему «снятие с креста Христа, распятого священниками, епископами и богачами». Общее мнение большевистских верхов выразил ранее неоднократно споривший с Лениным Каменев, заявивший, что «…чем дальше, тем больше убеждаюсь, что Ильич никогда не ошибается. В конце концов он всегда прав… Сколько раз казалось, что он сорвался — в прогнозе или в политическом курсе, и всегда в конечном счёте оправдывались и его прогноз, и курс».

«Авангард рабочего класса» и «привнесение сознания»

Ещё одним идеологическим нововведением, сформулированным Лениным в его работе «Что делать?», стали термины «привнесение сознания» и «авангард рабочего класса». Ленин предполагал, что заводские рабочие сами по себе, могут не проявлять «сознательности», предъявляя не политические, а только экономические требования («тред-юнионизм»), «классовое политическое сознание может быть принесено рабочему только извне … собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское»[32]. Заниматься этим «привнесением сознания» и должна была «партия нового типа», выступающая здесь в качестве «авангарда» («авангард рабочего класса»). Как указывает Ричард Пайпс, Ленин пришёл к подобным взглядом на основе личного общения с рабочими в 1890-е годы, «единственный период его жизни, когда он имел непосредственные контакты с так называемым пролетариатом».

По замыслу Ленина, большевистская партия была построена, как «организация профессиональных революционеров», так как предполагалось, что ядро партии будет профессионально заниматься только «революционной деятельностью», получая своё содержание за счёт партии («Сколько-нибудь талантливый и „подающий надежды“ агитатор из рабочих не должен работать на фабрике по 11 часов. Мы должны позаботиться о том, чтобы он жил на средства партии»). У конкурирующих с Лениным социалистов отсутствовала подобная организация. Отсутствие у других партий «профессиональных революционеров» Ленин называл «кустарничеством»[32].

Попытка реализовать на практике такие принципы приводит к тому, что на II Съезде РСДРП (1903 год) Ленин приходит к личной ссоре с лидером меньшевизма Мартовым Ю. О., а РСДРП — к расколу на большевистскую и меньшевистскую фракции. Так как преобразовать всю социал-демократическую партию на своих принципах Ленину не удалось, он берёт курс на оформление своей фракции в отдельную партию, образовывая параллельные партийные структуры; так, в конце 1904 года его сторонники формируют Бюро комитетов большинства, фактически параллельный ЦК пока ещё единой РСДРП. На IV Съезде РСДРП (1906) в Стокгольме большевики, несмотря на своё название, оказываются в меньшинстве. V съезд РСДРП (1907) в Лондоне сопровождался ожесточённой борьбой между двумя фракциями.

Как указывает историк Юрий Фельштинский, курс на раскол РСДРП на меньшевистскую и большевистскую фракции поддерживался Департаментом полиции, который опрометчиво считал, что таким образом будет ослаблено революционное движение. Одним из самых последовательных сторонников раскола социал-демократов был полицейский провокатор Малиновский Р. В.[33].

Многолетняя (19031917) фракционная борьба с меньшевиками позволила Ленину накопить значительный политический опыт. Ричард Пайпс в своей работе «Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917—1918» обращает внимание, что Ленин активно использовал в 1917—1918 годах метод, впервые опробованный им во время раскола РСДРП в 1903 году. В случае невозможности захватить какой-либо орган большевики образовывали другой, параллельный орган из своих сторонников, носивший то же название. Так, в ноябре 1917 года большевики раскололи проэсеровский II Съезд Советов крестьянских депутатов, образовав параллельный Съезд из своих сторонников, а в январе 1918 года нейтрализовали железнодорожный исполком Викжель, образовав параллельный исполком Викжедор.

Исследователь Восленский М. С. в своей фундаментальной работе «Номенклатура» комментирует ленинские принципы «привнесения сознания» и «авангарда рабочего класса» следующим образом:

…вдруг к рабочему являются интеллигенты…и заявляют: «Твоя точка зрения — вовсе не твоего класса. Мы, интеллигенты, научим тебя твоему классовому интересу». Не странно ли? Не только странно, но подозрительно. И чем дальше вслушиваешься в рассуждения шустрых интеллигентов, тем подозрительнее становится. В самом деле: какая точка зрения у рабочего? Он хочет повысить свой заработок и улучшить условия труда. За это он готов вести борьбу, объединившись с другими рабочими. Так чем это не классовый интерес рабочего? «Это тред-юнионизм, — стращают непонятным, но, видимо ругательным словом интеллигенты. — Это предательство интересов рабочего класса!»

В чем же эти интересы, по словам явившихся интеллигентов? Оказывается, в том, чтобы к власти в государстве пришла руководимая ими, интеллигентами, партия. Позвольте, чей же классовый — или групповой — интерес эти интеллигенты стараются «привнести» в сознание рабочего: его или свой собственный? Конечно, интеллигенты-партийцы обещают рабочему, что с их приходом к власти сами они будут прозябать на гроши и работать денно и нощно во имя его интересов, для него же польются молочные реки в кисельных берегах. Но будь рабочий умен, он сообразит, что реки, если и польются, то не для него, и работать вряд ли станут ретивые интеллигентики на него, а как бы не он на них.

Значит, интеллигенты его обманывают? Безусловно. Значит, для них действительно польются молочные реки? Несчастные, они ещё не подозревают, что после их победы польются реки их крови!

Анархисты

Движение анархистов в России заметно усиливается во время революции 1905 года, количество анархистских групп в период 1905—1907 по сравнению с 1903 годом увеличивается примерно в десять раз. Основными идеологами российского анархизма являлись Бакунин М. А. и Кропоткин П. А., разработавший доктрину «анархо-коммунизма», как свободного союза отдельных общин («коммун») вообще без какой-либо центральной государственной власти.

По данным исследователя Кривенького В. В., анархистов отличал ряд особенностей:

Статья «Исповедь» в газете анархистов-индивидуалистов «К свету», Харьков, 5 января 1920

Нас называют злодеями. Эта кричащая свора предполагает, что мы способны только на грабительства, как они называют наши экспроприации. А не есть ли это самый ярый протест против собственности? Мы ослабляем этим государство, власть, которая на борьбу с нами убивает массу людей и сил, обессиливая этим себя и порождая своей жестокостью по отношению к нам ненависть к себе. Я, открыто подставляя свою жизнь смертельной опасности, иду на «экс». Деньги мне нужны для еды, для моей идейной работы, для того чтобы пойти на концерт, в театр, на лекцию, где с трибуны люди проповедуют свою религию, для того, чтобы купить коробку «псковских» пирожных, конфет, фруктов, хорошего портвейна, или просто нанять лихача и промчаться стрелой по Сумской, как летят наши «помазанники народные». Я пользуюсь всем, и только беру, но ничего не даю. Только разрушаю. Жизнь - борьба, в борьбе неравенство, в неравенстве красота. Вот через этот-то хаос существующего «грабители» идут к новому Один, в одиночку, без всяких кличек и организаций.

  • Крайняя организационная распыленность. В российском анархизме преобладали мелкие группы, от 3 до 30 чел., объединявшиеся в более крупные «федерации».
  • Ряд идеологических расколов. Среди течений анархизма преобладали «анархо-коммунизм» на основе идей Кропоткина, «анархо-синдикализм» (переносящий основное внимание на организацию профессиональных объединений) и «анархо-индивидуализм» с идей всеобщей и немедленной анархии, особенно привлекательной для люмпен-пролетариата (панархизм, анархо-универсализм, анархо-биокосмизм, анархо-гуманизм, неонигилизм и Махаевщина). «Анархо-коммунисты», в свою очередь, раскалываются на «хлебовольцев» (эмигрантская организация «Хлеб и воля»), «безначальцев», «чернознаменцев» (по названию газеты «Чёрное знамя») и «анархо-кооператоров» (группа, издательство и журнал «Почин»). По вопросу войны в российском анархистском движении наблюдался раскол на так называемых «анархо-траншейников», и «анархо-интернационалистов». Анархо-синдикалисты также не избежали расколов; из них впоследствии выделились анархо-федералисты (Проферансов Н. И., Лебедев Н. К.) Ввиду крайней пестроты анархического движения, в 1917 году анархистам даже не удалось провести свой Всероссийский съезд.
  • Резкое, даже по сравнению с большевиками, преобладание молодёжи; на 1905—1907 год средний возраст анархистов составлял 18-24 года, образование не выше начального. По национальному составу среди анархистов в период 1905—1907 насчитывалось 50 % евреев, около 41 % русских. В качестве социальной базы анархистов выступали, в первую очередь, деклассированные элементы, ремесленники, мелкие торговцы, рабочие малых предприятий.
  • Опора на акты «прямого действия» (террор и экспроприации). Самым удачным актом анархистов стало ограбление на сумму 250 тыс. рублей в октябре 1907 года казначейства в грузинском городе Душети. Образуется множество анархистских групп с названиями вроде «Кровавая рука», «Мстители», «Ястреб», грань между экспроприациями и грабежами с целью личного обогащения оказывается для ряда из них довольно зыбкой.

Поражение первой российской революции приводит к практически полному разгрому анархистских объединений. К 1913 году их число падает до 7 (в 1908 году — 108 групп). Уцелевшие группы занимаются главным образом выпуском прокламаций; впрочем, московским анархистам удаётся совершить в 1911 году ряд удачных налётов («экспроприаций») на казённые винные склады и почтово-телеграфные конторы.

Февральская революция приводит к восстановлению российского анархизма; уже 13 марта 1917 года учреждается Московская федерация анархических групп. Анархисты уже в марте 1917 года выдвигают лозунги разгона Временного правительства («немедленная расправа с министрами старого правительства»), передачи всей власти Советам, введения анархо-синдикалистского рабочего контроля в промышленности, немедленного прекращения войны. Проводятся ликвидации отдельных полицейских, экспроприации, захваты газет и типографий. Основным центром анархического движения становится Москва, в Петрограде штаб анархистов размещается в самовольно захваченной бывшей даче Дурново. Анархо-синдикалисты контролируют отдельные фабзавкомы и профсоюзы, в первую очередь, профсоюзы булочников, портовых рабочих, металлистов. Крупными центрами анархизма становятся революционные военно-морские базы в Кронштадте и Гельсингфорсе[34].

Анархисты заявляют:

1. Все приверженцы старой власти должны быть немедленно удалены со своих мест.

2. Все распоряжения нового реакционного правительства, представляющие опасность для свободы — отменить.

3. Немедленная расправа с министрами старого правительства.

4. Осуществление действительные свободы слова и печати.

5. Выдача оружия и патронов всем боевым группам и организациям.

6. Материальная поддержка нашим товарищам, вышедшим из тюрьмы.

На этом этапе тактические цели анархистов полностью совпадают с большевистскими. В июле и октябре 1917 года большевики и анархисты действуют совместно (см. также Конфликт из-за дачи Дурново). Сближению способствовала также работа Ленина «Государство и революция», написанная им в 1917 году во время подполья в Финляндии, и во многом совпадавшая с определёнными анархическими идеями. С образованием Петроградского ВРК в его состав входят трое анархистов: И. Блейхман, Жук И. П., Акашев К. В.

Разногласия анархистов с большевиками начинаются практически немедленно после октября 1917 года с обозначившегося курса на строительство новой централизованной государственной машины. Особенно враждебно анархисты воспринимают учреждение в декабре 1917 года ВСНХ — органа централизованного руководства промышленностью, противопоставляют ему анархо-синдикалистскую идею организации «снизу» свободных децентрализованных фабзавкомов и сельскохозяйственных комитетов. В среде анархистов всё сильнее распространяется лозунг так называемой «третьей революции», которая должна была уничтожить уже власть большевиков.

Хронология революции 1917 года в России
До:
Арест отрекшегося Николая II в Царском Селе

Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства c 4 (17) марта


Борьба вокруг «Апрельских тезисов» Ленина
см. также Политические партии России в 1917 году, Демократизация армии в России (1917), Всероссийское совещание Советов
После:

Лев Троцкий в 1917 году
см. также Троцкий и Ленин


См. также

Напишите отзыв о статье "Политические партии России в 1917 году"

Примечания

  1. Баринова Е. П. [vestnik.ssu.samara.ru/gum/2003web1/hist/200310902.html Власть и дворянство в 1917 году](недоступная ссылка — история). Проверено 14 января 2011.
  2. Великий князь Андрей Владимирович. [www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/60890 Выдержки из дневника за 1917 год]. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/69TT1tbzI Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  3. Михаил Бабкин. [pravaya.ru/faith/12/2590 Царство и священство]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/66PoIpM4R Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].
  4. Фёдор Гайда. [www.pravoslavie.ru/arhiv/29621.htm Русская церковь и русская революция]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/66PoL8jPx Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].
  5. Иерей Алексей Махетов. [www.istina.ucoz.ru/grishka_rasputin.html "Старец" Гришка Распутин в воспоминаниях современников]. Проверено 3 февраля 2011. [www.webcitation.org/69TT2cEG9 Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  6. Сергей Фирсов. [krotov.info/history/20/1900/firsov_rasp.html Русская церковь накануне перемен (конец 1890-х-1918 гг.)]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/69TT3v9mA Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  7. Михаил Бабкин. [rusk.ru/st.php?idar=423157 Духовенство Русской Православной церкви и Февральская революция: "старая" и "новая" государственные присяги]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/69TT4SNvT Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  8. В. А. Федоров. [society.polbu.ru/fedorov_rushistory/ch91_i.html История России 1861-1917. Русская православная церковь и государство в начале XX века.]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/69TT5r9Kc Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  9. 1 2 М. Геллер, А. Некрич. [krotov.info/history/11/geller/gell_1917.html Россия в XX веке]. Проверено 3 февраля 2011. [www.webcitation.org/69TT6dZF1 Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  10. [www.agesmystery.ru/node/752 За тридцать сребреников Тайны веков]. Проверено 3 февраля 2011. [www.webcitation.org/69TT7809A Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  11. Старилов Николай. [lib.rtg.su/history/143/18.html Хроника революции]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/69TT7mZGr Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  12. Зеленов М. В. [www.opentextnn.ru/history/rushist/sovigu/libraries/?id=3060 Становление аппарата ЦК и институт Секретаря ЦК РСДРП(б)-РКП(б) в 1917-1922 гг.]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/69TT8M7Ry Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  13. Николай II. [militera.lib.ru/db/nikolay-2/1917.html Дневники за 1917 год] (См. запись за 1 мая.). Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/69TTAPsVV Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  14. Энциклопедия Кругосвет. [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/ESERI.html?page=0,1 Эсеры, стр. 2]. Проверено 29 января 2011. [www.webcitation.org/69TTB3N4i Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  15. под ред. К. Н. Морозова. [socialist.memo.ru/lists/slovnik/preface.htm Общий список социалистов и анархистов – участников сопротивления большевистскому режиму (25 октября 1917 - конец 30-х годов)]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/69TTCHwyd Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  16. Михаил Восленский. Номенклатура
  17. БСЭ. [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/134723/Социализация Социализация земли]. Проверено 21 января 2010. [www.webcitation.org/69TTDdSto Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  18. [www.nationalization.ru/examples/nazionalisationRussia_3emJIu.htm О национализации земли]. Проверено 3 февраля 2011. [www.webcitation.org/69TTETKQp Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  19. [www.emc.komi.com/04/001/45/005.htm История Отечества. Глава 45. 5. Подготовка вооружённого восстания](недоступная ссылка — история). Проверено 26 января 2011.
  20. Петроградский военно-революционный комитет / БСЭ // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  21. Советская историческая энциклопедия. [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/17447/ТЕОДОРОВИЧ Теодорович]. Проверено 26 января 2011. [www.webcitation.org/66Ponbcpa Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].
  22. Журавлёв В. В. [grachev62.narod.ru/mnpt/chapt19.htm Политические партии России: история и современность. Глава XIX. РСДРП(б) – РКП(б) на этапе превращения в правящую партию (октябрь 1917–1920 гг.)]. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/667of6Bl7 Архивировано из первоисточника 13 марта 2012].
  23. В.С. Лельчук, С.В. Тютюкин. [www.bg-znanie.ru/article.php?nid=8754 Леворадикальные партии. РСДРП(б)]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/6FyTAsBsO Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
  24. 1 2 С. В. Тютюкин. [www.bg-znanie.ru/article.php?nid=8742 Российская социал-демократическая рабочая партия (меньшевиков)]. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/6FyTBMJ6e Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
  25. [www.intelros.ru/readroom/nz/nz_57/2298-idioticheskijj-unter-transljacija.html "Идиотический унтер"? Трансляция либеральной идеологии и кадетская пресса накануне Февральской революции]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/69TTFZyRF Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  26. Степанов С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/Article/st_kadet.php Кадеты Конституционно-демократическая партия]. Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/69TTHnbFQ Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  27. [historysibsuti.narod.ru/ys7.htm Учредительное собрание и российская действительность. Рождение Конституанты]. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/619G6416e Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  28. Пётр Соболев. [bcam.spb.ru/164/index.html "Бродячая Камера" - Заметки о Санкт-Петербурге и окрестностях - Альбом 164]. Проверено 22 января 2011. [www.webcitation.org/69TTIyRV7 Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  29. Проект Хроно. [www.hrono.ru/biograf/bio_p/pohlebkin.html Похлебкин Вильям Васильевич.Биография]. Проверено 22 января 2011.
  30. [www.comparty.by/p_print.php?topik=1272183617.php Коммунистическая партия Беларуси:: ПАРТИЙНАЯ ПЕЧАТЬ]
  31. Д.Шуб. [narovol.narod.ru/Person/nechaevshub.htm о С. Г. Нечаеве](недоступная ссылка — история). Проверено 21 января 2011.
  32. 1 2 Ленин В. И. [www.hrono.ru/libris/lib_l/lenin_delat.html Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения.]. Проверено 21 января 2011.
  33. Юрий Фельштинский. [www.booksterier.ru/materials/pravo/Fel'shtinskij_jurij_-_Istorija_revoljucii_v_trudakh_revoljucionerov_4.html История революции в трудах революционеров]. Проверено 19 мая 2011.
  34. Елизаров М. А. [www.bg-znanie.ru/article.php?nid=33725 Революционные матросы и анархистское движение Н.И.Махно. 1917-1921 гг.]. Проверено 19 мая 2011. [www.webcitation.org/6FyTBor6a Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
  35. </ol>

    Ссылки

    • [www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m4/1/art.aspx?art_id=102 Социал-демократия осенью 1917 года // Донской временник / Донская государственная публичная библиотека. Ростов-на-Дону, 1993-2014]

    Отрывок, характеризующий Политические партии России в 1917 году

    Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
    Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
    Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
    – Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
    Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
    Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
    – Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
    – Место удобное, – сказал эсаул.
    – Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
    – Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
    В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
    – Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
    – Он! он и есть!
    – Эка шельма, – сказал Денисов.
    – Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
    Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
    – Ну ловок, – сказал эсаул.
    – Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
    – Это кто? – спросил Петя.
    – Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
    – Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
    Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
    – Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
    Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
    Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
    – Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
    Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
    – Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
    Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


    Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
    – Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
    Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
    – Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
    – Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
    – Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
    – Взять то взял, – сказал Тихон.
    – Где ж он?
    – Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
    – Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
    – Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
    – Эка бестия!.. Ну?..
    – Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
    – То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
    Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
    – Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
    Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
    – Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
    – Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
    – Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
    – Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
    – Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
    – Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
    Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
    Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
    Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
    Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
    – Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


    Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
    Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
    Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
    Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
    Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
    – Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
    – В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
    – Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
    Офицер похвалил ножик.
    – Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
    – А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
    Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
    «Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
    – А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
    – Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
    – Я позову, – сказал Петя.
    – Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
    Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
    – Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
    – Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
    – Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
    – А! Весеннего? – сказал казак.
    Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
    – Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
    – А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
    В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
    – Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
    – Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
    – Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
    «Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
    Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


    От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
    Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
    Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
    – Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
    – Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
    – Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
    – Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
    – Да оттого, что незачем.
    – Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
    – Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
    – Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
    – Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
    – Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
    – Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
    – Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
    – Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
    – А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
    Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
    – Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
    Долохов засмеялся.
    – Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
    – Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
    Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
    На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
    – Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


    Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
    – Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
    – Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
    Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
    – Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
    – Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
    – Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
    – Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
    – Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
    И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
    Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
    Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
    – Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
    – Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
    – Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
    Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
    – C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
    – Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
    Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
    Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
    – Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
    Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
    «Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
    Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
    – La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
    «Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
    Лошадей подали.
    – Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
    Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
    Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
    – Слышишь? – сказал он.
    Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
    – Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
    – Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
    – Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

    Х
    Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
    – Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
    – Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
    Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
    На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
    Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
    – Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
    – Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
    – Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
    – Что же, соснули бы, – сказал казак.
    – Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
    Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
    – Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
    – Это точно, – сказал казак.
    – Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
    – Отчего ж, можно.
    Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
    – А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
    – Кто спит, а кто так вот.
    – Ну, а мальчик что?
    – Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
    Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
    – Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
    – А вот барину наточить саблю.
    – Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
    – А вон у колеса.
    Гусар взял чашку.
    – Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
    Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
    Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
    Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
    Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
    Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
    – Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
    «Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
    Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
    «Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
    С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
    Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
    – Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
    Петя очнулся.
    – Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
    Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
    – Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


    Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
    – Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
    Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
    – Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
    – Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
    Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
    – Сигнал! – проговорил он.
    Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
    В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
    У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
    – Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
    Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
    – Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
    Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
    – Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
    – Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
    – Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
    Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
    «Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
    В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


    О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
    От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
    Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
    Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
    Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
    В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
    Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
    В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
    Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
    С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
    В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
    Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
    Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
    Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


    22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
    Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
    Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
    Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
    Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
    – Что, как твое здоровье? – спросил он.
    – Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
    – …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
    Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
    Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
    – И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
    Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
    – Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
    Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


    – A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
    Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
    – L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
    Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
    – Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
    Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
    Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
    Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
    Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
    Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
    Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


    Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
    Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
    «Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
    «Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
    И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
    – Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
    «Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
    – В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
    – Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
    Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
    – Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
    И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
    – А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.