Серафим (Лукьянов)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Серафим и фамилией Лукьянов.

Митрополит Серафим<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">В Финляндии в 1919 году</td></tr>
2-й Патриарший Экзарх Западной Европы
9 августа 1946 — 15 ноября 1949
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Евлогий (Георгиевский)
Преемник:	Фотий (Тапиро)
Митрополит Западно-Европейский до 7 декабря 1938 года — архиепископ
26 января 1927 — 31 августа 1945
Церковь:	Русская православная церковь заграницей
Предшественник:	Евлогий (Георгиевский)
Преемник:	Нафанаил (Львов)
Архиепископ Финляндский и Выборгский (до 1920 — епископ)
11 августа 1917 — 1 января 1924 (до 17 января 1918 — временно управляющий)
Церковь:	Православная российская церковь с 1921 Православная церковь Финляндии
Предшественник:	Сергий (Страгородский)
Преемник:	Александр (Карпин)
Имя при рождении:	Александр Иванович Лукьянов
Рождение:	23 августа (4 сентября) 1879(1879-09-04) Саратов, Российская империя
Смерть:	18 февраля 1959(1959-02-18) (79 лет) Гербовецкий Успенский монастырь, Молдавская ССР, СССР
Принятие монашества:	1902 год
Епископская хиротония:	7 сентября 1914 года
Награды:

Митрополи́т Серафи́м (в миру Алекса́ндр Ива́нович Лукья́нов; 23 августа 1879 — 18 февраля 1959) — епископ Русской Православной Церкви, Константинопольского патриархата и Русской зарубежной церкви; Экзарх Патриарха Московского и всея Руси в Западной Европе (1946—1949).

Биография

Родился 23 августа 1879 года в семье саратовского священника. Окончил Саратовскую духовную семинарию.

В 1900 году поступил в Казанскую духовную академию, где 7 декабря 1902 года был пострижен в монашество и 8 декабря того же года рукоположён в иеродиакона, а в 1903 году — во иеромонаха.

В 1904 году окончил Академию со степенью кандидата богословия и назначен преподавателем Уфимской духовной семинарии, где с 16 сентября 1906 года был назначен инспектором.

В 1907 году был назначен ректором Таврической духовной семинарии и был возведён в сан архимандрита.

С 8 августа 1911 года — ректор Саратовской духовной семинарии.

7 сентября 1914 года был хиротонисан во епископа Сердобольского, викария Выборгской и Финляндской епархии. Хиротонию возглавил митрополит Петроградский Владимир (Богоявленский).

Награждён орденом Св. Владимира IV (1912) и III (1915) ст.

C 11 августа 1917 года временно управлял Финляндской епархией.

10 (23) января 1918 года в г. Выборге, на епархиальном съезде духовенства и мирян под председательством митрополита Петроградского Вениамина, епископ Серафим был избран на должность главы епархии. Определением Святейшего Синода от 17 января 1918 года был утверждён, как избранный голосованием клира и мирян Финляндской епархии, епископом Финляндским и Выборгским. Значительная часть финляндского духовенства осталась недовольна избранием епископа Серафима, считая, что он победил исключительно благодаря процедуре выборов, навязанной Синодом. Недовольные избранием финско-карельские приходы через своих депутатов подали заявление митрополиту Вениамину, что они готовы возбудить ходатайство об учреждении самостоятельной Карельской епархии.

В 1920 году был возведён в сан архиепископа.

6 июля 1923 года Православная церковь Финляндии вопреки желанию архиепископа Серафима автономию в составе Константинопольского Патриархата.

29 декабря 1923 года решением Государственного Совета и указом президента Финляндии, за несоответствие закону о языке, архиепископ Серафим был отстранен от возглавления епархией, как «не пожелавший ходатайствовать о предоставлении отсрочки для изучения финского языка». Архиепископу Серафиму оставили право совершать церковные богослужения, но он был полностью устранен от дальнейшего участия в управлении Церковью.

С 1 января 1924 года правительство возложило обязанности архиепископа Выборгского и Финляндского на Церковное управление, обязав его совместно с Собором войти с представлением о назначении нового архиепископа. Зарубежный Архиерейский Синод Русской Церкви признал это увольнение незаконным, заявив, что покинуть свой пост канонический глава мог только по суду или по собственному желанию.

Проживал на покое в Коневецком монастыре. Официально новый архиепископ Финляндский, Герман (Аав), был избран на Соборе Финляндской Православной Церкви 13 июня 1925 года и 14 августа того же года утвержден в этой должности президентом.

В 1926 году был выдворен из Финляндии по приговору суда. 30 июня 1926 года поселился в Лондоне по приглашению митрополита Евлогия (Георгиевского) на правах викарного епископа Архиепископии русских приходов.

С 26 января 1927 года состоял в епископате Русской зарубежной церкви с титулом архиепископа Западно-Европейского (в Париже при Знаменской церкви) — до 31 августа 1945 года.

7 декабря 1938 года возведён в сан митрополита.

В августе 1938 года участвовал во Втором Всезарубежном Соборе РПЦЗ.

В своём послании от 22 июня 1941 года поддержал «освободительный поход» вермахта против СССР, полагая коммунистический режим гораздо бо́льшим злом для России.

16 октября 1943 года участвовал в совещании епископов РПЦЗ в г. Вена, на котором подписал Определение о том, что «избрание Митрополита Сергия на Престол Патриарха Московского и всея Руси является актом не только неканоничным, но и нецерковным, политическим, вызванным интересами советской партийной коммунистической партии и ея возглавителя диктатора Сталина, переживающих тяжёлый кризис во время войны и нуждающихся в помощи ненавистной им и ещё недавно гонимой ими Православной Церкви».

31 августа 1945 года принят в клир Московского Патриархата, в сущем сане митрополита, полученном им в «карловацком расколе».

9 августа 1946 года, на следующий день после смерти митрополита Евлогия (Георгиевского), был назначен Патриаршим Экзархом Западной Европы. Это назначение привело к тому, что большая часть приходов, ранее возглавлявшихся митрополитом Евлогием, вернулась в юрисдикцию Константинопольского Патриарха.

В феврале 1947 года во главе «парижской церковной делегации» посетил Москву.

В июле 1948 года участвовал в церковных торжествах в Москве по случаю 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви. В июньском номере официального органа РПЦ «Журнал Московской Патриархии» была напечатана статья за его подписью — «Без канонов»; статья критиковала Констанинопольскую Патриархию и утверждала, что у всех, «воспротивившихся Московскому Патриарху» русских иерархов (речь о эмигрантах) «совсем затемнилось каноническое сознание».

15 ноября 1949 года был уволен на покой. В декабре того же года обратился с ходатайством в о возвращении в РПЦЗ, но безуспешно.

17 мая 1954 года приехал на жительство в СССР.

В 1956 году перемещён на покой в Гербовецкий монастырь, где скончался 18 февраля 1959 года.

Труды

• «Нравственные воззрения преподобного Иоанна Лествичника».
• Впечатления Экзарха Патриарха Московского и всея Руси в Западной Европе митрополита Серафима от своего пребывания в Москве (7/II−25/II−1947 г.) // ЖМП. 1947. № 3. С. 13.
• «[archive.jmp.ru/page/index/194906339.html Без канонов]» // Журнал Московской патриархии, № 06 июнь 1949
• «Дорогая Родина».

Ссылки

• [www.pstbi.ccas.ru/bin/db.exe/no_dbpath/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuFdS0Ut8Wg60W9sufgvuqicW0*euKesO0hdC*UW88UfOuWeCQd** Серафим (Лукьянов Александр Иванович) ]
• [zarubezhje.narod.ru/rs/s_062.htm Митрополит Серафим (Лукьянов Александр Иванович) (Seraphim (Loukianov)) (1879—1959)]
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5184 Серафим (Лукьянов)] На сайте Русское Православие

Отрывок, характеризующий Серафим (Лукьянов)

– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?