История Мариуполя в досоветский период
Эту страницу предлагается объединить с История Мариуполя в советский период, История Мариуполя в современный период. Пояснение причин и обсуждение — на странице Википедия:К объединению/27 октября 2014.
Не удаляйте шаблон до подведения итога обсуждения. Дата начала обсуждения — 27 октября 2014. |
Даты в этой статье приведены по юлианскому календарю. |
Содержание
Древнейший период
С древнейших времён местность у устья реки Кальмиуса привлекала людей: в самом городе или в ближайших районах Донецкой области были обнаружены памятники палеолитического (верхнепалеолитическая стоянка на берегу реки Кальчик, найдена в 1966 году[1]), мезолитического и неолитического веков. В медно-бронзовый, бронзовый и железный века в Северном Приазовье проживали археологические культуры и первые именуемые народы — киммерийцы, скифы, сарматы. С IV века сюда хлынули полчища кочевников (гуны, готы, кутургуры, авары, позже — печенеги, торки, половцы). С Приазовьем можно с уверенностью связать и средневековые государства (Киевская Русь, Русский каганат, Золотая Орда).
XVI век — конец XVII века (татарский период)
Первые документальные известия о существовании в районе современного Мариуполя постоянных поселений относятся к концу XVI века. Незадолго до кончины крымского хана Девлет-Гирея (1512—1577) возникла открытая вражда между его старшими сыновьями — калгой Мехмед-Гиреем (1532—1584) и Адиль-Гиреем (?-1579). В поисках пристанища от враждующего с ним брата Адиль-Гирей перебрался из Крыма в Северное Приазовье. Эти места тогда были территорией кочевого заселения крымско-ногайского рода Мангыт (часть рода Мансур). На тот момент его возглавляли мурзы Есиней и Араслан — сыновья знаменитого Дивей-мурза, пленённого в результате похода[2] 1572 года против Московского царства во время трёхдневной битвы при Молодях и умершего в плену около 1575 года. Именно Адиль Гирей в 1577 году на месте (или рядом) отмеченной на европейских портоланах западнее современного Мариуполя легендарной Паластры, основал крепость Балы-Сарай. После его гибели во время войны в Закавказье (убит 25 июля 1579 года) Балы-Сарай стал центром (вариант — одним из центров) Дивеева улуса[3] на севере Крымского ханства. Этот город (в славянской традиции — Белосарай), дал название приморской косе[4] на севере Азовского моря. Есть мнение[5], что Балы-Сарай находился в устье Кальмиуса — то есть на месте современного Мариуполя.
Примерно в это же время и в этих же местах начинает мелькать и еще одно название — город Кальмиус. Вопрос о том, являлись ли Балы-Сарай и Кальмиус двумя разными городами или это разные названия одного города, пока не решён. Город Кальмиус, вероятно, находился в устье одноимённой реки. Первое известное его упоминание встречается в грамоте московского царя Федора от 31 августа 1584 года. В ней сообщалось о посылке царского жалованья донским атаманам и казакам, которые пошли против татар «под Кальмиус»[6]. В 1586—1587 он снова упоминается в связи с вылазками крымских и ногайских людей «на государевы Украины с нового города с Калмиюса».[7]. К этому же периоду относится упоминание о посещении города Кальмиуса в феврале 1586 года по пути в Крым московским послом Иваном Судаковым (Мясным). А вот выдержка из грамоты царя Федора донским казакам, датируемой 1593 годом: «Лучший отряд доброконных и вооруженных Атаманов и молодцов, пошлите погромить Араслана Дивеева Улус, что на Калмиусе и добудьте там языков». Если здесь речь может идти не о городе, а о реке, то другая грамота царя Федора от 1593 года уже не оставляет сомнений: в ней отмечается, что хозяевами устья реки Кальмиус остаются татары, имея здесь город Кальмиус.[8]. Этот город (или города) прекратили своё существование еще до конца XVI века. Последняя известная попытка восстановить Балы-Сарай относится к 1600 году[9].
На картах XVII века кроме типичных для ранних портоланов пунктов Папакома и Паластра в устье современного Кальмиуса и рядом расположенных кос появляются упоминания о турецких (татарских) деревнях, castellum turcum (карта Чёрного моря 1672 года) и реке Калмиюсъ (Русская коммуникационная карта южной Московии, 1685 года).
После завоевания Петром I 19 (29) июля 1696 года Азова в результате Азовских походов, кочующие ногайцы[10] и крымские татары ушли с северного побережья Азовского моря на запад, поближе к Перекопу и Днепру. Обширные районы степи опять обезлюдели, доступ запорожских и донских казаков к пустующим землям Северного Приазовья в таких условиях сильно облегчился[11].
Первая половина — конец XVIII века (казацкий период)
Заселение местности у устья реки Кальмиуса запорожскими казаками восходит по крайней мере к периоду XV—XVI веков. Пока не имеется убедительных исторических документальных доказательств постоянного пребывания запорожских (или донских) казаков на землях Северного Приазовья, как минимум, до 1743 года[12]. Большая часть информации о казацком заселении устья реки Кальмиус относится к разряду местных городских легенд либо поздних исторических инсинуации, среди основных:
- X век — основание поселения Адамаха (Адомаха) на территории Мариуполя;
- 970 годы — основание древнекиевского города Белгород (Белосарай, или «Белый Дворец») князем Святославом Игоревичем;
- (после) 1036 год — поселение славян в Приазовье и Подонье после победы Ярослава Мудрого над печенегами[13];
- пребывание в Северном Приазовье легендарных бродников;
- 1223 год — битва на Калке в окрестностях современного Мариуполя (точное место до сих пор не известно);
- 1500 год — запорожский зимовник (версия, в том числе, историка А. М. Черногор);
- начало XVI века — сторожевой пост Домаха (Кальмиус) (версия, в том числе Д. Н. Грушевского[14]);
- существование казацко-татарского (попеременно) города Кальмиуса в устье реки (версия, в том числе, историка Н. Г. Руденко);
- 1611 год — превращение зимовника в крепость-центр будущей Кальмиусской паланки (версия, в том числе, Д. Н. Грушевского[15][16]), до этого пребывание запорожцев было либо постоянным либо перманентным;
- XVII век — существование секретного водного пути запорожцев по реке Кальмиус и крепости Домаха (со ссылкой на Г. Боплана);
- 1734 год — появление Кальмиусской паланки с центром в крепости Кальмиус (со ссылкой А. А. Скальковский);
- легенда о запорожанке (жене одного из казаков) Домахе[17][18]
Пребывание запорожских казаков в XV—XVI веках доказывается преимущественно источниками XVIII—XIX веков и логичной потребностью запорожцев в защите своих южных и юго-восточных окраин (а также промыслов и путей сообщения) от нападения татарских и ногайских кочевников. Основное развитие казацкого населённого пункта в устье Кальмиуса обычно описывается в виде: «зимовник — поселение (городище или пост) — крепость — центр паланки». Наиболее часто для обозначения казацкого населённого пункта используются следующие топонимы:
- Адамаха (Адомаха)
- Домаха
- Кальмиус (казацкий)
В 1762 году, согласно «Истории Новой Сечи или последнего Коша Запорожского» А. А. Скальковского (1846 год), во всей паланке находилось 674 казака. В самой крепости находилась церковь, торговые лавки. Археологами в 1931 году во время строительства завода «Азовсталь» на левом берегу Кальмиуса были обнаружены землянки, в которых жили рыбаки-запорожцы, были найдены боевые топорики, керамические грузила для рыболовных сетей, часть якорной цепи, глиняные курительные трубки, фрагменты столовой посуды и другое. Кальмиус часто служил казакам обходным (обходя опасное устье Днепра) путём из Чёрного и Азовского морей к Запорожской Сечи (лодки-«чайки» тащили волоком или перевозили на волах на расстоянии 25 км от реки Кальмиус до реки Волчьей). Однако селиться казакам на побережье Азовского моря было категорически воспрещено Российской империей (трактат от 1700 года, Прутский мир 1711 года, Белградский мир 1739 года) — земли должны были быть «праздными».
Кальмиусская паланка
В 1734 году, по версии многих украинских историков, несмотря на официальные запреты, перестроенная и укрепленная «для защиты границ и покровительства рыболовству» крепость Кальмиус официально стала центром Кальмиусской паланки Запорожской Сечи: во времена существования Новой Сечи (1734 — 1775 годы) территорию Запорожья разделили на паланки (округа): сначала 5 (Ингульская, или Перевезская, Бугогардовская, Кодацкая, Самарская и Кальмиусская паланки), позже — 8 (добавились Прогноинская, Орельская и Протовчанская паланки). Кальмиусская паланка (казацкий военный округ) была крупнейшей в Области Войска Запорожского, охватывала кроме современной Донецкой также части Запорожской, Днепропетровской, Харьковской, Луганской и Ростовской областей и насчитывала более 300 зимовников.
В настоящее время исторически доказанная дата основания Кальмиусской паланки — 1743 год. Первая картографическая находка — 1768 год (карта «Лежащим местам около крепости святого Димитрия Ростовского с показанием Российской Империи границ», составленная А. И. Ригельманом в 1768 году).
30 апреля 1746 года российское правительство по указу императрицы Елизаветы Петровны разграничило конфликтующих запорожских и донских казаков по речке Кальмиус. Таким образом, вся территория нынешнего Донбасса разделилась на 3 части:
- Область Войска Запорожского, разделенная на паланки:
- Кальмиусская паланка (центр — Кальмиус, нынешний Мариуполь) — юг и центр Донецкой области к западу от Кальмиуса,
- Барвенковская паланка (центр — Барвенково) — северо-запад Донецкой области;
- Область Войска Донского — территория нынешней Луганской и Донецкой областей к востоку от Кальмиуса;
- Изюмский Слободской Полк (центр — Изюм) — север Донецкой и северо-запад Луганской областей.
Материалы архива Коша Новой Сечи свидетельствуют, что в XVIII веке под прикрытием Домахи (или Кальмиуса, Адамахи) выросла Кальмиусская слобода, в которой благодаря стараниям полковника Андрея Трухи в 1754 году была построена каменная Святониколаевская церковь. То есть пользуясь тогдашними европейскими традициями, которые привязывали понятие города к каменным зданиям, в частности храмов, именно этот год можно считать основанием города. Так считает известный историк Восточной Украины В. А. Пирко.
В 1765 году после ликвидации слободских полков и образования Новороссийской губернии, территории не входившие в Войско Запорожское и Войско Донское вошли в состав Новороссийской и Слободской губерний. В 1769 году крымские татары, совершая свой последний набег на русские земли, ворвались и на территорию Кальмиусской паланки, разрушив сторожевое укрепление и убив весь отряд запорожских казаков (таким образом к времени основания города Павловска никаких постоянных населённых пунктов в устье Кальмиуса не сохранилось). После этого Российское правительство, не ожидая окончание войны с Турцией, в 1770 году приняло решение о перемещении части границы с Крымским ханством на 200 километров юго-западнее — с берегов реки Северский Донец на берега Берды и Конки, после чего Кальмиусская паланка оказалась внутри Российской империи. В ней начала возрождаться жизнь. Укрепление Кальмиус имело относительно небольшие размеры — квадрат 150 м на 150 м, стояло на высоком мысу правого берега Кальмиуса, было обнесено частоколом, а со стороны степи — земляным валом и небольшим рвом. В 12 верстах от устья выше по течению Кальмиуса (сейчас — пгт Сартана) находился форпост с двумя сотнями казаков во главе с полковником. Запорожцы также содержали 2 почтовые станции на этой дороге: на переправе через реку Кальчик (современный посёлок Аэродром у реки Кальчик) и над Белосарайским лиманом (окраина современной Ялты), на каждой из которых находилось по 8 ямщиков с лошадьми. Сейчас на месте казацкого поста XVIII века устроен сквер, украшенный памятным знаком (построен в 1991 году по проекту А. П. Бердюгина).
После заключения между Россией и Османской империей Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 года территория Запорожья, в том числе и Кальмиусской паланки, была официально включена в состав Российской империи. С ликвидацией Области Войска Запорожского в 1775 году казаки были вынуждены покинуть устье Кальмиуса, а земли Кальмиусской паланки 14 февраля 1775 года вошли в состав Азовской губернии Екатеринославского наместничества (под названием «Кальмиусский уезд», кроме которого было ещё 8 уездов). Кальмиусский уезд при этом становился самым большим в губернии по площади. Центр Азовской губернии — губернский город Екатеринослав начал строиться в 1776 году у места впадения реки Самары в Днепр (администрация временно разместилась в Кременчуге). Вскоре названия некоторых уездов были изменены: Кальмиусский стал Павловским, Консководский — Александровским (сейчас — Запорожье), Волководский — Мариенпольским.
Основание города
В 1776 году на месте упраздненного казацкого поста Домахи создана Кальмиусская слобода (по мнению М. С. Клименко, Домаху переименовали в город Павловск[19]). Для более быстрого заселения южных степей руководством Азовской губернии и Павловского уезда было решено выделять землю «всякого звания людям» при условии заселения выдаваемых земель за свой счёт вольными людьми из-за границы в течение трёх лет. Но не многие могли справиться с этой задачей из-за скудности водных и лесных ресурсов в этих местностях. В 1777 году житель Александровской крепости (сейчас — город Запорожье) Иван Рощупкин подписал в Азовской губернской канцелярии обязательство о заселении в течение трёх лет слобод «при реке Кальмиус и у Азовского моря при Белосарайской Косе», и для вербовки поселенцев ему выделили 300 руб. казённых денег. Поселенцы в слободах Кальмиусской (43 мужчин и 29 женщин) и Белосарайской (39 мужчин и 12 женщин) появились только в 1778 году — в основном бывшие запорожские казаки, а также 25 бывших подданных польского короля. В 1777 году в городе была заложена Свято-Николаевская церковь-храм, находившаяся в Кальмиусской крепости.
В 1778 году поблизости слободы заложен уездный город Па́вловск[20][21]. Строительство города началось с сооружения церкви святой Марии Магдалины, которую заложил губернатор Азовской губернии В. А. Чертков. В нём тогда насчитывалось 75 жителей (в том числе 50 мужчин и 25 женщин, среди которых 57 — бывшие запорожские казаки, 12 великороссов, 3 малороссов, 3 поляков, в том числе 7 купцов, 16 мещан, 30 ремесленников[22]), в слободе — 93 человека. Значительно больше на рыбных промыслах было пришлых рабочих (только учтённых на 1 января 1779 года было 382 человека). Этот год до конца XX века официально считался годом основания города Мариуполя. За 1778—1779 годы в Павловске было построено 55 домов и несколько торговых лавок, велось строительство и в обеих слободах.
Конец XVIII века — середина XIX века (греческий период)
В июле 1778 года началось выведение из Крымского ханства в Россию христиан — всего 31 386 человек (в том числе греков — 18 408 чел., армян — 12 598 чел., грузин — 219, валахов — 161) под предводительством митрополита Готско-Кафайского Игнатия. Руководил переселением командующий Крымским корпусом генерал-поручик А. В. Суворов. Расходы по перевозке имущества в дальнейшем российское правительство брало на себя с возвращением в казну затраченных средств через 10 лет (равно как и снабжение переселенцев продовольствием на первый год, скотом, посевным зерном, сельскохозяйственными орудиями, строительным лесом). На зиму 1778—1779 годов греки Крыма были временно размещены (в том числе и в карантинных целях) в Екатеринославском и Бахмутском уездах — по обоим берегам реки Самары, в районе Самарского Пустынно-Николаевского монастыря (сейчас в городе Новомосковск): зимовка была очень тяжёлая (неустроенность быта, большая скученность населения, нехватка топлива и продуктов, болезни), в связи с чем количество переселенцев сократилось до 30 233 человек (на 1 января 1779 года). Греки запросили у императрицы выдать им земли здесь же: на берегу Днепра между реками Орелью и Самарой, однако им было отказано, так как эти земли уже давно были заселены и свободного места не было. Вначале был предложен для заселения участок в Мариенпольском уезде (так называлось тогда место вокруг современного города Павлограда), однако греки отказались: мало леса, нет воды.
21 мая 1779 года императрица Екатерина II не ожидая окончательного выбора самих греков жаловала грамоту, согласно которой «переселенцам из Крыма даровались привилегии и свободы», в том числе полное освобождение от воинской службы, от уплаты налогов на десять лет, создание выборного органа самоуправления, за митрополитом Игнатием сохранялись его чины и самостоятельность церковного управления. В грамоте будущий город Мариеноль именовался «Марианополь» (вероятно ошибочно). На плане, утверждённом лично императрицей Екатериной II, от 20 октября 1779 года название записано как «город Мариу-поль, выгонная земля города Мариу-поля». 29 сентября 1779 года наместником императрицы в южных губерниях князем Г. А. Потёмкиным издан ордер, по которому крымским грекам отводилась территория Павловского (Мариупольского) уезда Азовской губернии («ограниченная реками Бердой, Волчьей, Кальмиусом и берегом Азовского моря»), а город Павловск при этом получал название Мариуполь, бывшие жители города переселялись на новые места, а выходцы из Крыма прибывали на территорию в устье Кальмиуса[23].
24 марта 1780 года по настоянию митрополита Игнатия город окончательно переименован в Мариуполь (псевдогреческое название с элементом «-поль», то есть город, «город Марии»), в честь Марии Федоровны, жены наследника царского престола, будущего императора Павла I, хотя название города первоначально предложили не греки, а русские (так назывался город, основанный губернатором В. А. Чертковым на реке Волчья — современный Павлоград), а этноним Мариам (Майрем), существовавший в предместье Бахчисарая (именно в Мариаме находились святая икона Одигитрия) не имеет к основанию города Павловска (1777 год) и Мариуполя (1778 год) никакого отношения, так как переселенцы здесь появились только летом 1780 года. Заселение Приазовья начиналось с ближайших к греческой зимовке мест — первыми (ещё в 1779 году) появились сёла Керменчик, Большой Янисоль, Камар, Богатырь, Константинополь, Чембрек и Улаклы (позже были объединены в 1 село), весной 1780 года греки показались на побережье моря (Ялта, Урзуф, Мангуш) и на берегу реки Кальмиус (Бешево, Каракуба, Ласпа, Карань, Чермалык, Сартана, Стыла, Малый Янисоль, Чердакли, Старый Крым).
26 июля 1780 года переселенцы во главе с митрополитом Игнатием впервые прибыли в Мариуполь. В городе осела значительная часть греков-христиан, переселенных правительством из Таврии (Крыма и Северного Причерноморья) — из 6 крымских городов: Кафа (ныне — Феодосия), Бахчисарай, Карасубазар (ныне — Белогорск), Козлов (Гёзлёв, ныне — Евпатория), Бельбек, Балаклава и предместья Бахчисарая — Мариам (Майрем). Часть прибывших греков в июле 1780 года поселилось в городе, а большинство — в 20 сёлах вокруг него (из которых 19 — греческих). Выбор мест происходил по жребию (единственное исключение — жители Старого Крыма, не возжелавшие селиться в городе). Каждому из своих селений греки давали названия тех населённых пунктов Крыма, откуда они пришли. Так возникли села Бахчисарай, Ялта, Урзуф, Сартана, Чердаклы, Карань, Мангуш и другие. Грузины и валахи основали село Георгиевку, названную позже Игнатьевкой. Армян же, вышедших из Крыма, позже поселили: григориан — на реке Дон вблизи крепости Святого Дмитрия Ростовского (район современного Новочеркасска Российской Федерации), а католиков — в губернском городе Екатеринославе-Первом (ныне город Новомосковск). Прослеживается и географическая общность крымских греков:
- Ялта основана выходцами крымских селений Ялта, Верхняя Аутка, Нижняя Аутка, Массандра, Магарач, Никита, Биюк-Ламбат, Кучук-Ламбат;
- Урзуф — Гурзуф и Кызылташ;
- Константинополь — выходцы из Демирджи, Алушта, Улу-Узень, Кучук-Узень, Куру-Узень;
- Карань — Карань, Черкез-Кермен, Мармара;
- Керменчик — Албат, Керменчик, Шурю, Бия-Сала, Улу-Сала.
15 августа 1780 года в Мариуполе состоялись торжества по случаю окончания переселения, а митрополитом Игнатием были освящены места для строительства будущих храмов города. Именно митрополит Игнатий добился от императрицы отдельного поселения греков от других национальностей Российской империи, что подразумевало выселение запорожских казаков, русских и украинцев проживающих к тому времени в 1 городе (Павловске) и 2 слободах (Кальмиусской и Белосарайской). В 1780 году основная часть населения бывшей Кальмиусской слободы были переселены, согласно ордеру Г. А. Потёмкина, на берега реки Волчьей, переименовав при этом заселенный ими город Мариенполь на Павлоград, а уезд в Павлоградский (вот такой удивительный обмен городов названиями), а часть в крепость Петровскую. За два года существования города Павловска здесь, согласно плану, были размечены кварталы, улицы и дворовые участки, часть из которых была застроена. Согласно рапорту азовского губернатора В. А. Черткова Г. А. Потёмкину: «… у прежних жителей малороссиян куплено 55 домов…», за которые была уплачена довольно значительная сумма казённых денег — 2 519 руб. 90 коп. Купленные дома и другие постройки были переданы новым поселенцам-грекам.
Церкви старого Мариуполя
В 1780 году были заложены собор (Святого Харлампия, Харлампиевский — открыт для богослужения уже 22 апреля 1782 года), а также церкви Рождества Пресвятой Богородицы (Карасевская), Успения Пресвятой Богородицы, или Успенская (Мариинская), 4 июня 1791 года достроена и освящена церковь Марии Магдалины, в 1845 году — новый собор Харлампиевский собор, в 1848 году — церковь на центральном кладбище во имя Всех Святых, в 1860 году — римско-католический костел, в 1862 году — новый храм во имя Святой Марии Магдалины (освящен в 1897 году), а в 1864 году открыт молитвенный дом еврейской общины (синагога). Мариуполь долгое время оставался духовным центром региона. В его православных храмах, заложенных ещё в конце XVIII века, хранились святыни, вывезенные греками из Крыма: чудотворная икона Богоматери Одигидрии, икона византийской работы XI века «Святой Георгий с житием» (хранится в Национальном музее украинского искусства, город Киев), иконы Косьмы и Дамиана и Святой Параскевы. Кроме того хранилась в городе, как казацкое наследие, икона Святого Николая.
Хозяйство города
В те годы границы города проходили по современным улицам Торговая, Апатова, Греческая и проспекту Металлургов. Выходцы из шести крымских городов образовали мариупольские кварталы: Кефе (из города Феодосия — Кафа), Гезеле (Евпатория — Гезлев), Карасубазар (Белогорск), Бахчисарай и Марьинск (Мариинск). В первые годы административные, полицейские и судебные функции выполнял Мариупольский греческий суд — выборный орган самоуправления, первым председателем которого был Хаджи (Хаджинов) Михаил Савельевич (орган официально узаконен императрицей 30 марта 1783 года). Кроме того, 9 января 1790 года для заведования городским хозяйством была создана Мариупольская городская дума в составе городского головы и 6 гласных (депутатов).
В 1782 году в городе числилось 2 948 жителей (1 586 мужчин и 1 362 женщин, в том числе 243 купца, 409 мещан, 106 лиц духовенства), было 629 дворов (в уезде всего — 14 525 человек). К этому времени основным разговорным языком становится греческий (греко-татарский, язык переселенцев из Таврии). Население занималось выделкой кож, изготовлением свечей, вытапливанием сала, производством кирпича, черепицы, извести. Но главным занятием жителей купеческого города являлась торговля. На берегу моря в окрестностях города было до 20 рыбных заводов, которые приносили мариупольским купцам большие доходы. В 1785 году в городе была открыта почтовая контора штатом в 4 человека, 7 октября 1799 года указом императора учреждена Мариупольская таможенная застава (с 1865 года — Мариупольская портовая таможня), а 9 июля 1808 года — почтовое управление и карантинная застава. В 1811 году указами императора Александра I были учреждены генеральный план (11 мая) и герб города (2 августа).
В 1783 году, когда Крым вошёл в состав России, часть греков возвратилась в родные места. Освободившиеся земли были розданы новым переселенцам. В 1829 году на юго-западе уезда поселились возвратившиеся казаки атамана Гладкого, основав ряд сел (Никольское, Боевое и другие). В 1857 году после Крымской войны возле Мариуполя поселились волонтеры и назвали своё село Волонтеровкой. В 1820 году с целью ускорения экономического развития приазовского края российским правительством было организовано переселение крещённых евреев и немцев-менонитов (см. также: Мариупольский колонистский округ, Мариупольский менонитский округ). В Мариуполе, кроме греков, разрешено было селиться евреям и итальянцам, по отношению к которым российское правительство осуществляло протекционистскую политику. В 1835 году генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии Воронцов разрешил отставным солдатам и портовым рабочим — украинцам и россиянам — строить дома и поселяться на окраине Мариуполя, так в 1840-х годах началось заселение Слободки отставными солдатами и матросами.
12 декабря 1796 года Мариупольский уезд вошёл в состав новообразованной Новороссийской губернии (до этого — с 22 января 1784 года и после — от 8 октября 1802 года находился в составе Екатеринославской губернии). 31 октября 1807 года, на основании указа императора Александра II, Мариупольский уезд упразднён, а Мариуполь и 23 греческих села выделены в Мариупольский греческий округ с подчинением Таганрогскому градоначальству («по части полиции, торговли и купеческой навигации»), а с 1859 года в связи с закрытием Таганрогского градоначальства округ введён в Александровский уезд (современное Запорожье) Екатеринославского губернского правления. 30 марта 1859 года издан указ императора Александра II, согласно которому в городе Мариуполе дозволено причисляться не грекам к обществу, отдельному от греческого, без присвоения привилегий, дарованных грекам.
Устье Кальмиуса было удобной природной гаванью, которую называли «биржей». В 1824 году итальянец Кавалотти начал строить в Мариуполе суда. Их грузоподъёмность составила 135—160 тонн. 23 июня 1836 года получено разрешение на постройку набережной в устье реки Кальмиус (на это было выделено 79,7 тыс. рублей государственных средств). В 1840 году от центра к бирже была проложена мощеная дорога. В 1840 году вместо деревянной пристани в устье Кальмиуса (современная гавань) сооружается каменная набережная, а 4 мая 1848 года был утверждён проект устройства шоссе и спуска к пристани в устье реки Кальмиус. Для ремонта и строительства судов в устье Кальмиуса был создан ковш — искусственное углубление (ныне судоремонтный завод рыбоконсервного комбината).
До середины XIX века в Мариуполе развивались в основном кустарные предприятия: кожевенные, салотопные, кирпичные, черепичные заводы, кузнечные, бондарные, оружейные мастерские, ветряные и водяные мельницы, рыбозаводы. В 1830 году начала работать макаронная фабрика. С конца XVIII века город являлся значительным торговым центром. Ежегодно тут проводились четыре ярмарки, на которых торговали хлебом, скотом, кожами, шерстью, рыбой, вином. Административным и торговым центром города была Соборная (Базарная) площадь. Садов в городе почти не было, лишь у некоторых богатых купцов в малом количестве имелись фруктовые деревья. Дважды в год: весной — в день великомученика Георгия (23 апреля), а осенью — в день Покрова (1 октября) съезжались в Мариуполь на ярмарки купцы, мещане и крестьяне. Через Мариуполь проходили торговые пути чумаков. На Базарной площади имелась почтовая станция, на которой содержалось 18 лошадей. В середине XIX века в городе насчитывалось 120 лавок, 15 винных погребов, 2 трактира, 2 заезжих двора, 5 харчевен, 2 ветряные и 5 водяных мельниц, более 100 складов, при населении 4 579 чел.
После отмены крепостного права в России экономическое и культурное развитие в Мариуполе пошло более быстрыми темпами. Вывоз товаров из Мариупольского порта вырос почти в 4 раза. Население города увеличилось к 1864 году до 7 440 чел., в том числе 3 844 мужчин. К этому времени в городе жили русские, греки, евреи (393 чел.), немцы (католики — 106 чел.) и представители других национальностей.
В 1831 году создано Азовское казацкое войско (существовало до 1865 года). Значительный ущерб был нанесен Мариуполю во время Крымской войны 1853—1856 годов. Морская торговля из-за военных действий была приостановлена. Весной 1855 года англо-французская эскадра вошла в Азовское море. 24 мая под прикрытием корабельной артиллерии в Мариуполе был высажен вражеский десант, который уничтожил склады в порту (в том числе хлеба в зерне на сумму 425 тыс. рублей), сжег 18 домов в городе, 57 конюшен, амбаров и лавок. В отражении нападения врага вместе с армией участвовали и жители города.
Середина XIX века — XX век (российский период)
В 1859 году было официально разрешено селиться в черте города не только грекам, но и представителям других национальностей.
С 1859 по 26 декабря 1872 года город находился в составе греческого уезда Александровского уезда (центр — Александровск (Запорожье)) Екатеринославской губернии Российской империи.
С 26 декабря 1872 года, согласно указу императора Александра II, город в составе восстановленного Мариупольского уезда Екатеринославской губернии Российской империи, в который вошли как греческие поселения, так и поселения крестьян других национальностей. На 1897 год:
- Екатеринославская губерния — 2 113 674 чел., 63 377 км², центр — Екатеринослав;
- Мариупольский уезд — 254 056 чел, центр — Мариуполь;
- Мариуполь — 31 116 чел.
- Мариупольский уезд — 254 056 чел, центр — Мариуполь;
В 1868 году открыто Мариупольское полицейское управление для Мариуполя и греческого округа. Город был разделен на 3 полицейские части. 10 февраля 1869 года указом императора образованы земские учреждения Мариупольского греческого округа: земское собрание (4 гласных, или депутата от города и 6 — от сельских обществ) и земская управа (вместо упразднённого указом Мариупольского греческого суда). В состав земского собрания Екатеринославской губернии избираются от Мариупольского земского собрания 2 губернских гласных. А уже 12 апреля 1871 года в Мариуполе введено новое городское положение, согласно которому создавались городская дума (голова и шесть гласных — распорядительный орган, её назначение — заведование городским хозяйством) и городская управа (исполнительный орган). В 1872 году в Мариуполе открыт Азовско-Донской коммерческий банк. В 1874 году введена всеобщая воинская повинность и открыто в Мариуполе уездное воинское присутствие. В 1873 году в связи с восстановлением Мариупольского уезда созданы уездное земское собрание и земская управа. 16 сентября 1873 года уезд был разделён на 5 мировых судебных участков, создан уездный съезд мировых судей.
До конца XIX века Мариуполь оставался небольшим купеческим городком, а крупным центром юга России город стал только с появлением:
- железной дороги (1882 год)
- глубоководного морского порта (1889 год)
- металлургического завода (1897 год)
После сооружения в 1882 году железной дороги «Еленовка—Мариуполь» (построена за 4 года), соединившей город с Донбассом, в порт начал поступать донецкий уголь для вывоза за границу, наряду с прежним экспортным товаром — пшеницей. Увеличение грузооборота вызвало строительство торгового порта. В 1886—1889 годах построен новый Мариупольский торговый порт, который стал вторым по грузообороту на юге России после Одессы. 29 августа 1889 года началась погрузка донецкого угля на пароход «Медведица», чем и ознаменовалось открытие нового Мариупольского торгового порта, построенного у Зинцевой балки в 5 верстах от Мариуполя. Новый порт вызвал оживление торговли, приток населения в город. В 1890 году в Мариуполе проживало 19 тыс. жителей. О большом значении Мариуполя в жизни тогдашней России свидетельствует то, что в начале Первой мировой войны в городе находились консульские учреждения 7 европейских государств: Греции, Италии, Австро-Венгрии, Турции, Бельгии, Германии, Великобритании. Это стало предпосылкой строительства здесь металлургических заводов и превращения Мариуполя на рубеже XIX—XX веков в один из центров металлургической промышленности Юга России.
19 апреля 1896 года А. В. Ротштейн из Пруссии и Э.Д Смит из США обратились к правительству Российской империи за разрешением учредить «Никополь-Мариупольское горное и металлургическое общество». Не ожидая решения властей, они закупили в США металлургический завод с трубосварочным цехом. 6 июля 1896 года в Петербурге первое общее собрание акционеров избрало правление общества. В пяти километрах от Мариуполя начали работать геодезисты. Монтаж начался в декабре, а уже 1 февраля 1897 года был пущен трубосварочный стан (в трубном цехе). «Никополь» является одним из прародителей комбината имени Ильича.
Бельгийское общество «Провиданс», существующее и поныне, получило у Мариупольской городской управы два участка земли. И на одном из них в апреле 1898 года началось строительство завода. Затем — с целью привлечения бельгийского и русского капиталов — они создали дочернюю компанию «Русский Провиданс». В 1898 году завод уже работал: функционировали 2 доменные печи, 2 мартеновские печи, 3 томасовских конвертора, 126 коксовых батарей, крупносортный и рельсобалочный цеха.
Железную руду везли из Керчи на пристань, расположенную на берегу Кальмиуса (выше современной Гавани, напротив остановки "Мартен", до сих пор сохранилась пристань из жёлтого камня, от которой по канатной дороге руда подавалась в доменный цех). В конце XIX века в Мариуполе работали, таким образом, бок о бок 2 металлургических завода. Однако продукция их была не из лучших. Первые домны «Никополя» привезли из-за океана в разобранном виде. С ними прибыли в Мариуполь их создатели американцы братья Джулиан и Вальтер Кеннеди. Домны «Никополя» в отличие от домен «Русского Провиданса» были последним словом техники. Первая домна «Никополя» дала чугун в ночь с 14 на 15 июня 1902 года. Первым директором «Никополя» был Г. Лауде. В 1909 году «Никополь» произвел 1,3 млн пудов стали, в 1913 году — 4,8 млн пудов. «Русский Провиданс» в 1912 году выпустил 11 млн пудов чугуна, а уже в 1913 году — 13 млн пудов чугуна. В 1909 году Мариупольским портом переработано 96 млн пудов грузов, а в 1911 году уже 122,4 млн пудов.
В конце XIX века в Мариуполе кроме металлургических действовали заводы: сельскохозяйственного машиностроения, 6 кожевенных, 27 кирпично-черепичных, макаронная фабрика, две паровые мельницы (1 из них была построена в 1882 году Соколовским на Евпаторийской улице, 2 — мельница Баранова — в 1892 году). В 1886 году начал работать чугунолитейный механический завод Уварова по изготовлению земледельческих орудий (ныне завод «Октябрь»), тогда же основан пивоваренный завод Кучера на Торговой улице с производительностью 10 000 ведер пива в год (сейчас — Мариупольская пищевкусовая фабрика). В 1915 году основана конфетная фабрика (сейчас — Мариупольская кондитерская фабрика). Во время Первой мировой войны Мариуполь был наибольшим производителем броневой стали на юге России.
По переписи 1897 года, в Мариуполе проживало 31 тыс. человек, в том числе русские — 19 670, евреи — 4 710, украинцы — 3 125, греки — 1 590[24]. Накануне Первой мировой войны в городе насчитывалось уже 58 тысяч жителей. В 1910 году в Мариуполе было 7 больниц, 23 врача, 23 акушерки, 11 земских и городских школ, 4 частные школы, 2 государственные и 2 частные гимназии (Мариинская женская гимназия в 1894 году переехала на новое место — сейчас средняя школа № 1), реальное (частное), духовное и техническое училища (в том числе двуклассные училища: Карасевское — 1883 год и Екатерининское — 1889 год), частная музыкальная школа. В 1889 году заложен центральный сквер на Александровской площади, а годом позже началась посадка декоративных деревьев вдоль городских улиц.
В 1878 году житель Мариуполя В. Л. Шаповалов создал в городе профессиональную театральную труппу, а 8 ноября 1887 года премьерой «Ревизора» Николая Гоголя состоялось открытие здания городского театра — «Концертный зал», что сыграло важную роль в эстетическом воспитании населения. По меньшей мере трижды (в 1889, 1891 и 1908 годах) мариупольская публика с восторгом принимала выступающего на подмостках городского театра выдающегося украинского актёра, режиссёра и драматурга Марка Лукича Кропивницкого, автора более 40 пьес. В качестве актёра гастролировал в Мариуполе и Иван Карпович Карпенко-Карый (Тобилевич) — ещё один классик украинской драматургии.
В 1892 году в типолитографии А. А. Франтова вышла в свет книга «Мариуполь и его окрестности» — один из ценнейших источников изучения истории города. В 1895 году создана первая в Мариуполе телефонная сеть (с коммутатором на 100 абонентов, к 1910 году в неё входило более 200 абонентов). В апреле 1897 года в Мариуполе состоялся первый киносеанс, в 1906—1910 годах открыты три кинотеатра: «XX век», «Иллюзион» и «Вечерний отдых». В сентябре 1897 года на пожертвования жителей и средства из городского бюджета построено здание городской больницы (сейчас это один из корпусов больницы № 3), в строительстве которой деятельное участие принял врач И. И. Данилов. В 1898 году построена первая в городе общественная библиотека-читальня. 1 декабря 1898 года открыта первая в Мариуполе электростанция, она принадлежала Е.Томазо, находилась на улице Харлампиевской и предназначалась для освещения гостиницы «Континенталь». В 1899 году началось строительство здания стационарного цирка на Большой Садовой улице. 15 декабря 1899 года вышел в свет первый номер городской газеты «Мариупольский справочный листок». В 1901 году началось строительство мариупольской водонапорной башни на Константиновской, системы водопроводов города. 4 мая 1906 года вышел в свет первый номер ежедневной газеты «Мариупольская жизнь», которая просуществовала до начала 1917 года (в мае 1996 года её выпуск возобновлен). В 1908 году по проекту В. А. Нильсена построено здание Епархального училища (сейчас — 1-й корпус Приазовского государственного технического университета), тогда же введена в эксплуатацию городская электростанция, предназначавшаяся для обеспечения электроэнергией насосной станции городского водопровода и освещения городских домов (располагалась на пересечении улиц Земской и Фонтанной). В 1910 году открыто частное женское училище с курсом прогимназии Н. С. Дарий, преобразованное позже в гимназию с полным курсом среднего образования, в том же году началось строительство первой международной телефонной линии «Мариуполь-Юзовка». В 1914 году открыта частная прогимназия преподавателя Лобачевского для мальчиков.
Культура и архитектура Мариуполя
Мариуполь неоднократно посещали лица императорского двора и сам император Александр I в начале июня 1818 года (на ночлег император остановился в здании Мариупольского греческого суда) и 21 октября 1825 года (ночевал в доме купца Чебаненко). 29 мая 1820 года поэт А. С. Пушкин посетил Мариуполь во время путешествия из Екатеринослава на Кавказ с семьей генерала Н. Н. Раевского. 17 октября 1837 года город посетил цесаревич Александр Николаевич (будущий император Александр II), в свите которого был среди прочих Василий Жуковский, который посвятил несколько строк своего дневника Мариуполю. В 1845 году город посетил великий князь Константин Николаевич (останавливался, как и его брат цесаревич Александр, в доме председателя Мариупольского греческого суда купца Чентукова): к его приезду были срыты остатки земляного вала бывшего запорожского укрепления. В 1871 году второй раз Мариуполь посетил князь Константин Николаевич (в честь которого названа одна из улиц города — сейчас улица Энгельса). В городском саду князь посадил 2 дерева «эвкалипты Са», осмотрел фруктовые сады на берегу Кальчика, учредил стипендию в 300 рублей в пользу избранного городом ученика.
Первая школа в Мариуполе открылась вскоре после переселения крымских греков в Приазовье, но просуществовала недолго. Первое городское приходское училище в Мариуполе открылось 15 сентября 1820 года (обучение велось на русском языке на протяжении 2 лет, изучались грамматика, арифметика, история, география, закон божий, рисование, новогреческий язык), духовное училище — в 1825 году, первая аптека — в 1855 году, первая библиотека — в 1868 году, Мариинское двуклассное училище — в 1869 году, первая земская почта — в январе 1870 года, первая типография (Горелина) — в 1870 году, первый (греческий) театр — в 1878 году, первая земская больница — в 1874 году (на 30 коек), а городская (на 15 коек) — лишь 17 октября 1890 года (огромный вклад в возникновении которой внёс врач И. И. Данилов) и лишь в сентябре 1897 года больница переехала в специально построенное здание. В декабре 1860 года начала работать почтово-телеграфная контора и линия телеграфа «Одесса-Мариуполь-Ростов-на-Дону».
В 1875 году в городе одновременно основаны и открыты две первые гимназии: мужская и женская. 27 января 1875 года императором был подписан указ об учреждении в Мариуполе с 1 июля 1876 года мужской (а 21 апреля — указ о женской) гимназии. Для содержания мужской гимназии (основатель — педагог-историк Хартахай Фёдор Авраамович) ежегодно выделялось 12,36 тыс. рублей из государственных средств и 12 тыс. из городских, для женской (начальница — Генглез Александра Александровна) — 1 тыс. и 6 тыс. соответственно. Обучение в гимназиях было платным. 15 сентября 1875 года состоялось торжественное открытие Мариупольской Александровской гимназии (17 сентября — Женской Мариинской гимназии) в составе подготовительных, 1-го, 2-го, 3-го классов (а в мужской — ещё и 4-го).
Мариуполь XIX века был одноэтажным. Из 3 084 домов только 34 были двухэтажными и только 3 дома — трехэтажными (среди которых здание гостиницы «Континенталь» — в настоящее время здесь расположен ДК «Азовсталь»). Основным материалом был саман. После возникновения главной улицы — Екатерининской (во время Советской власти переименована на проспект Республики, в настоящее время — проспект Ленина) город несколько преобразился. В 1864 году был заложен Городской сад. В 1867 году открыты общественные бани. В 1871 году началось замощение городских улиц и площадей местным (старокрымским) гранитом (первыми были замощены Екатерининская, Торговая, Итальянская улицы и Соборная площадь). 15 июля 1875 года установлены первые 100 керосиновых фонарей для освещения улиц (к 1914 году их уже было 686). В 1889 году на Александровской площади заложен центральный сквер.
Улицы и площади старого Мариуполя
28 сентября 1876 года улицам Мариуполя даны официальные названия (продольным улицам начиная с Евпаторийской и севернее — начиная с 15 сентября 1877 года):
- продольные улицы (в скобках даны названия в советский период — с 1919 года и в настоящее время):
- Малая Садовая (с 1965 года — Семенишина) — находились большие фруктовые сады;
- Большая Садовая (9 Января, Пушкина);
- Итальянская (Апатова, Итальянская) — в честь католического костела в начале улицы, основными прихожанами которого были итальянцы;
- Бондарная (Апатова, Итальянская) — продолжения Итальянской к востоку от Базарной площади;
- Георгиевская (Троцкого, 1 Мая, Богдана Хмельницкого — в 1941—1943 годах, Георгиевская) — по имени левого престола Харлампиевского собора Мариуполя, выходившего на улицу;
- Екатерининская (проспект Республики, с 1960 года — проспект Ленина) — до этого — Большая улица;
- Николаевская (улица Ленина, с 1960 года — Донбасская, Николаевская) — по имени правого престола Харлампиевского собора Мариуполя, выходившего на улицу;
- Митрополитская (Карла Либкнехта, Митрополитская) — находился дом митрополита Игнатия;
- Фонтанная (с 1965 года — Ивана Франко, Фонтанная) — у начала улицы находился «фонтан» — источник питьевой воды в городе;
- Евпаторийская (Комсомольская, Евпаторийская) — эта и следующие 4 улицы названы в честь населённых пунктов Крыма;
- Каффайская, или Кафайская (Пролетарская, Каффайская);
- Готфейская, или Готская (Красноармейская, Готфейская);
- Карасевская (8 Марта, Куинджи, Карасевская);
- Бахчисарайская (Шевченко);
- Марьинская (Революции)
- Успенская (Октябрьской Революции)
- поперечные улицы:
- Земская (Розы Люксембург) — находилась уездная земская управа;
- Гамперовский спуск (Розы Люксембург) — продолжение улицы Земской на Слободку — в честь мариупольского врача Сергея Гампера, построившего на улице больницу;
- Торговая (с сентября 1924 года — III Интернационала, Торговая) — находился базар;
- Харлампиевская (Советская, Харлампиевская) — в честь соборной церкви Мариуполя — Харлампиевской;
- Греческая (Карла Маркса, Греческая);
- Марии-Магдалиновская (Карла Маркса, Греческая) — продолжение улицы Греческой к югу от Екатерининской улицы — находилась старая церковь Марии Магдалины;
- Таганрогская (Артема);
- Больничная (Артема) — продолжение улицы Таганрогской к югу от Екатерининской улицы — находилась земская больница;
- Константиновская (Энгельса) — в честь Великого князя Константина Николаевича;
- Бахмутская (Ивана Франко, с 1965 — проспект Металлургов), продолжение улицы вдоль поймы реки Кальчик по Новоселовке существует и сейчас;
- улицы Слободки:
- Первая Слободская (Котовского);
- Вторая Слободская (Свердлова);
- Третья Слободская (Донецкая);
- Четвёртая Слободская (Транспортная, Михаила Линника);
- Площади:
- Соборная (Базарная) площадь (Освобождения);
- Александровская площадь (Свободы, Центральный сквер, Театральная);
- Покровская (Сенная) площадь (Республики, Административная);
- Спасо-Демьянская площадь, или Космодамиановская площадь (Карасьевская, площадь Революции, перекресток бульвара Шевченко и улицы Артема);
- Успенская площадь, или Мариинская (Марьинская) площадь (Красная, Автовокзала, Успенская);
- Переулки и спуски:
- Тюремный переулок (переулок Ленина, ул. Варганова);
- Покровский переулок (переулок Республики);
- Торговый переулок (переулок III Интернационала);
- Биржевый спуск (Клубный переулок);
Революционные события в Мариуполе
Рабочие Мариуполя поддерживали революционные настроения, характерные для всего рабочего пролетариата царской России, и 9-10 апреля 1898 года в Мариуполе состоялась первая забастовка рабочих. Бастовали 370 рабочих завода «Никополь».
- ноябрь 1898 — забастовка рабочих-строителей завода «Русский Провиданс»;
- осень 1904 — антивоенная демонстрация рабочих в Мариуполе;
- 25 января 1905 — рабочие завода «Никополь» предъявили администрации экономические требования;
- 31 января 1905—750 рабочих завода «Никополь» объявили забастовку. На её подавление были вызваны войска;
- 21—24 марта 1905 — забастовка портовых грузчиков;
- 22 марта 1905 — городская дума ходатайствует перед губернатором в направлении в Мариуполь батальона пехоты или сотни казаков;
- 20 апреля 1905 — забастовка 500 рабочих Мариупольского порта;
- 1—4 июля 1905 — забастовка рабочих завода «Русский Провиданс». К ним присоединились рабочие завода «Никополь». Массовое увольнение участников забастовок с завода «Русский Провиданс»;
- 20—22 июля 1905 — бастуют 160 рабочих завода Сойфера;
- 28 августа 1905 — состоялась политическая демонстрация рабочих и учителей Мариупольского уезда;
- 14 сентября 1905 — полиция разогнала политический митинг рабочих металлургических заводов, организованный мариупольской группой РСДРП;
- 29—30 сентября 1905 — забастовка команд 18 пароходов, стоявших под погрузкой в Мариупольском порту;
- 15 октября 1905 — рабочие всех цехов завода «Никополь» объявили забастовку. Часть из них направилась на «Русский Провиданс», чтобы призвать его рабочих поддержать забастовку. Произошло столкновение с полицией. Для подавления выступления трудящихся были вызваны войска;
- 16 октября 1905 — около тысячи человек участвовали в демонстрации протеста на главной улице Мариуполя — Екатерининской. Попытка полиции разогнать демонстрацию не увенчалась успехом: рабочие оказали вооружённое сопротивление;
- 19 октября 1905 — рабочие металлургических заводов вышли на демонстрацию протеста по случаю опубликования «Манифеста 17 октября». В демонстрации участвовало до десяти тысяч человек;
- 8—20 декабря 1905 — железнодорожники Мариуполя приняли участие во всероссийской стачке рабочих железных дорог. Забастовка подавлена войсками;
- 1 мая 1906 — рабочие металлургических заводов объявили забастовку. В Александровском сквере собралась рабочая молодёжь;
- 12 июня 1906 — началась многодневная забастовка рабочих Мариупольского порта;
- 1 мая 1907 — забастовка рабочих завода «Никополь», городских типографий, мелких предприятий и мельниц;
- 13 июня 1907 — войска подавили забастовку рабочих Мариупольского порта.
Источники
Примечания
- ↑ Д. Н. Грушевский, Н. Г. Руденко. Жданов: Ист.-краевед. очерк. — Донецк: Донбас, 1978. — С. 183. — 1 с.
- ↑ www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1560-1580/Schlacht_Molodi/frametext.htm Записи Разрядной книги о «береговой службе» и отражении нашествия крымских татар в 1572 г.
- ↑ www.kyrgyz.ru/?page=298 Малая Ногайская Орда. Очерк истории
- ↑ Белосарайская коса была отмечена не позднее 1685 года на Русской коммуникационной карте юга Московии (1685 года
- ↑ А. А. Новосельский «Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века», со ссылкой на статейный список Елизария Ржевского
- ↑ Лисянский А. Конец Дикого поля. — Донецк, 1973. Архивы времен царя Федора Иоанновича
- ↑ «Акты Московского государства периода 1586—1587 годов»
- ↑ Фоменко В. К. Топонимика Приазовья. // Донбасс. — 1964 — № 6 (цитирует документ царя Федора Иоанновича)
- ↑ Listy Stanislawa Zolkiewskiego 1584—1620. Краков, 1868
- ↑ Божко Р.П., Були Т.Ю., Гашененко Н.Н. Мариуполь и его окрестности: взгляд из XXI века. — Мариуполь: Рената, 2006. — С. 428. — 55 с. — ISBN 966-7329-84-4.
- ↑ papacoma.narod.ru/articles/kalmius_2_veka.htm Сайт «Папакома» (Двухвековое противостояние: татарско-казацкие времена на нижнем Кальмиусе)
- ↑ Мариупольский краеведческий сборник / Р. П. Божко, С. Д. Буров. — Мариуполь: Рената, 2010. — С. 84. — 27 с. — ISBN 978-966-2001-31-0.
- ↑ Книга о Донбассе. Природа. Люди. Дела / С. П. Булкин, М. Е. Миронов. — Донецк: Донбас, 1972. — С. 305. — 10 с.
- ↑ Д. Н. Грушевский, Н. Г. Руденко. Жданов: Ист.-краевед. очерк. — Донецк: Донбас, 1978. — С. 183. — 4 с.
- ↑ Д. Н. Грушевский. Жданов // Історія міст і сіл Української РСР. Донецька область. — Киев: Головна редакція УРЕ АН УРСР, 1970. — С. 992. — 391 с.
- ↑ ЦДІАКУ, ф. 229, оп. 1, д. 152, л. 2
- ↑ Легенда о запорожанке (жене одного из казаков) Домахе, зафиксирована ещё в XVIII веке архиепископом Гавриилом (Розановым), а затем в одном из наиболее авторитетных исторических источников по истории Мариуполя — книге 1892 года, написанной Тимошевским Григорием Ивановичем «Мариуполь и его окрестности», гласит о том, что Домаха для удобства ведения своего хозяйства перекопала перемычку между руслом Кальмиуса и соседним оврагом, создав тем самым «два гирла», второе устье Кальмиуса, ставшее уже в начале XX века болотистым озером и засыпанное в 1930-е годе, получило название Домаха (данный топоним сохранился на современной карте города в виде названия улицы Домаха города Мариуполя). Кроме того, Тимошевский Г. И. предполагает, что Домахой «был назван первоначальный посёлок в XV или XVI ст., и это название осталось в народе до основания Мариуполя» — цитата приведена из книги 2008 года известного мариупольского краеведа Льва Давыдовича Яруцкого «Мариупольская старина: Рассказы краеведа»
- ↑ Яруцкий Л.Д. Мариупольская старина: Рассказы краеведа. — Мариуполь: МФ ООО "Типография "Новый Мир"", 2008. — С. 360. — 189 с. — ISBN 5-265-02513-8.
- ↑ М. С. Клименко. Жданов: путеводитель / Т. А. Беспечный. — Донецк: Донбасс, 1965. — С. 54. — 4 с.
- ↑ ЦГАДА, ф.16, д.588, ч.5, л.63
- ↑ И. В. Коробов, Р. И. Саенко. Жданову - 200: Страницы истории. — Донецк: Донбасс, 1978. — С. 111. — 13 с.
- ↑ ЦГАДА, ф.16, д.588, ч.5, л.63, 117
- ↑ Г. И. Тимошевский. Мариуполь и его окрестности. — Мариуполь: типография Франтова, 1892. — С. 500isbn=. — 33-37 с.
- ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_lan_97_uezd.php?reg=438 Демоскоп Weekly — Приложение. Справочник статистических показателей]
Ссылки
- См. также: Древнейшая история Северного Приазовья
- См. также: История Мариуполя в советский период
- См. также: История Мариуполя в современный период
- [marsovet.org.ua/articles/show/article/61 Историческая справка с сайта городского совета]
- [www.pstu.edu/l_u/history/mariupol/maincl.htm Время и Мариуполь. Сайт истории города Приазовского государственного технического университета]
- [www.azovgreeks.org/gendb/index.asp?page=rus/greeks1.htm&fld=history Из истории греков Приазовья]
- [www.pr.ua/news.php?new=3261 Новые книги Аркадия Проценко об истории Мариуполя]
- [www.obozrevatel.com/news/2007/10/31/198913.htm Сенсационные факты из истории Мариуполя]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=8 История Мариуполя. Саенко Рена Ильинична]
- [mar-orthodox.narod.ru/ist2.htm История храмов]
- [dondom.com.ua/html/mariupol.htm История Мариуполя на сайте dondom.com.ua]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=150 Версии об основании Мариуполя. Кто прав?]
- [uargument.com.ua/index.php?id=3870&show=news&newsid=13877 Как Екатерина Вторая и Михаил Поживанов воровали историю Мариуполя]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=147 А знаете ли вы, что … (интересные факты из истории города)]
- [fcmariupol.pp.net.ua/index/0-5 Немного истории мариупольского футбола…]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=125 Как городская дума решала социальные вопросы]
- [azovinfo.streamliner.ru/Mariupol'Xronologija?v=1783 Мариуполь — События и Даты]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=126 Мариупольская городская дума и просвещение]
- [novosti.ua/history/37337 Находки мариупольских археологов заставят переписать всю мировую историю]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=109 Улица Георгиевская, 37]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=113 Выходные дни в Мариуполе. Раньше и теперь]
- [4-mgp.summercamp.ru/ ВИК «4-й гусарский Мариупольский полк»]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=151 Площадь с полутысячелетней историей]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=110 Дом у дороги]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=129 Первые банки в Мариуполе]
- [www.promariupol.com/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=128 Мариуполь кинематографический]
- [promariupol.com/modules.php?name=History_Old Старые фото города из фондов Мариупольского краеведческого музея]
Другая литература
- Буров С. Мариуполь. Былое. — Мариуполь: Газета «Приазовский рабочий», 2003. — ISBN 966-8208-06-4.
- Маликов В. В., Божко Р. П., Були Т. Ю., Гашененко Н. Н., Морозов Л. П., Саенко Р. И., Тарасова Н. А. Весь Мариуполь. Фотоальбом. Хроника. — Донецк: Донеччина, 2007.
- Кондуфор Ю. Ю., Артеменко И. И., Бабий Б. М. и др. История Украинской ССР. — К.: Наукова думка, 1985.
- Дідова А. З. Нащадки козаків у Донбасі. — Донецьк: Донбас, 2005. — ISBN 5-7740-0813-4.
- Исторические и памятные места Жданова. Фотобуклет. — 1968.
- Дидова А. З. Памятные места Донбасса: Путеводитель. — Донецк: Донбас, 1979.
- Лях Р. Д., Никольский В. Н., Нестерцов В. Д., Лихачёва Л. Б. и др. История родного края (Часть вторая). — Донецк: Фирма "Кардинал", 1998. — ISBN 966-95367-2-3.
- Гревцов Н. А. Заграва над морем. Зарево над морем. Поэтический венок городу Жданову. — Донецк: Донбас, 1978.
- Лихолобова З. Г. Страною возвеличенный Донбасс: Очерки. — Донецк: Донбас, 1987.
- Восстановление Донбасса (1946-1950): Док. и матер. — К.: Политиздат Украины, 1986.
- История городов и сел. Украинской ССР. Донецкая область. — К.: Укр. сов. энциклопедия, 1976.
- Савченко А. П. Городу Марии – 225. — Мариуполь: «Світильник» ОРА Интернешил, 2003. — ISBN 966-7262-22-5.
- Заднепровская Л. Д., Попова О. А., Метальникова Н. Б. и др. История административно-территориального деления Донецкой области 1919-2000 гг. Сборник документов и материалов.. — Донецк: Донеччина, 2001. — ISBN 966-566-247-9.
- Субтельний О. Україна: історія. — К.: Либідь, 1994. — ISBN 5-325-00090-X.
- Яруцкий Л. Д. Мариупольская мозаика. Документальные повести и рассказы краеведа. Том 1. — Мариуполь: Газета «Приазовский рабочий», 1998. — ISBN 966-7052-09-5.
- Яруцкий Л. Д. Мариупольская мозаика. Документальные повести и рассказы краеведа. Том 2. — Мариуполь: Газета «Приазовский рабочий», 2002. — ISBN 966-7052-93-1.
- Яруцкий Л. Д. Мариупольские храмы. — Мариуполь, 1991.
- Яруцкий Л. Д. Мариупольская старина. — Мариуполь, 1991.
- Яруцкий Л. Д. Кальміуська Паланка. Читанка для школярів Маріуполя. — Мариуполь, 1995.
- Руденко М. Г. Приазов’я – колиска козацтва. Книга для дозвілля. — Маріуполь: ТОВ «Друкарня «Новий Світ»», 2005. — ISBN 966-8605-16-0.
- Мариуполь: история и перспективы: Сб. тр. науч.-практ. конф. В 2 т. — Мариуполь: ПГТУ, 2002.
- Грушевский Д. Н. Жданов. Ист.-экон. очерк. — Донецк: Донеччина, 1971.
- Клименко М. С. Город Жданов (справочник-путеводитель). — Сталино: Облтипография, 1959.
Напишите отзыв о статье "История Мариуполя в досоветский период"
Отрывок, характеризующий История Мариуполя в досоветский период
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.
С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
-
-