Ланской, Василий Сергеевич

Василий Сергеевич Ланской<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр внутренних дел Российской империи
29 августа 1823 — 1827 год
Предшественник:	Балтазар Балтазарович Кампенгаузен
Преемник:	Арсений Андреевич Закревский
Генерал-губернатор Варшавского герцогства
25 марта 1813 — 20 июня 1815
Предшественник:	нет
Преемник:	нет
Гродненский губернатор
26 июня 1803 — 25 марта 1813
Предшественник:	Дмитрий Родионович Кошелев
Преемник:	Карл Карлович Лешерн
Саратовский губернатор
27 апреля 1797 — 1802 год
Предшественник:	Михаил Яковлевич Гедеонов
Преемник:	Пётр Ульянович Беляков
Тамбовский губернатор
15 февраля 1797 — 27 апреля 1797
Предшественник:	Игнатий Антонович Тейлис
Преемник:	Николай Симонович Лаптев
Правитель Калужского наместничества
6 янвая 1796 — 15 февраля 1797
Предшественник:	Александр Дмитриевич Аблеухов
Преемник:	нет
Правитель наместничества Саратовской губернии
24 ноября 1794 — 12 декабря 1796
Предшественник:	Илья Гаврилович Нефедьев
Преемник:	нет
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	1754(1754)
Смерть:	22 июня (4 июля) 1831(1831-07-04)
Род:	Ланские
Военная служба
Годы службы:	1767—1829
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	армия
Звание:	генерал-майор
Сражения:	Русско-турецкая война (1787—1791) Русско-польская война (1792) Восстание Костюшко
Награды:

Васи́лий Серге́евич Ланско́й (1754 — 22 июня (4 июля) 1831) — генерал-майор, сенатор, масон; член государственного совета. Двоюродный брат фаворита императрицы Екатерины II, генерал-адъютанта А. Д. Ланского.

Биография

Из дворянского рода Ланских, известного с конца XV века. Сын помещика Холмского уезда Новгородской губернии Сергея Артемьевича Ланского (1711—1785) от брака его с Анной Фёдоровной Ушаковой (1724—1809).

Вместе с братьями (в семье было восемь сыновей) получил домашнее образование. 11 января 1767 года был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк. В 1777 году произведён в прапорщики, 1 января 1781 года — в подполковники с переводом в лейб-гвардии Гренадерский полк, 3 апреля 1783 года назначен генерал-кригскомиссаром.

Участвовал в турецкой (1787—1791) и польской (1792—1794) кампаниях, в 1794 году произведён в генерал-майоры. 24 ноября 1794 года произведён в действительные статские советники и назначен саратовским губернатором. В апреле 1796 года, после упразднения Саратовской губернии, переведён в Тамбовскую губернию, а с восстановлением первой в 1797 году возвращён на старую должность. 9 июля 1800 года произведён в тайные советники.

Указом Александра I от 9 июня 1803 года освобождён от должности саратовского губернатора и назначен гродненским губернатором. С учреждением Литовско-Гродненской губернии правительством было обращено внимание на то обстоятельство, что в губернском городе Гродно не было ни одного православного храма, отчего для православных жителей города возникали немалые затруднения. В связи с этим возникла мысль о приспособлении под православный храм пострадавшего от пожара здания Фарного костёла (Фара Витовта). Заниматься этим пришлось Ланскому. Указом царя от 29 февраля 1804 года на эти цели было отпущено из государственного казначейства 18 тысяч 341 рубль серебром. Работы по восстановлению храма продолжались около трёх лет, и 7 августа 1807 года церковь была освящена.

В октябре 1809 года назначен сенатором.

В 1812 году на Ланского было возложено заведование интендантским управлением действующей армии с возведением в очередной чин действительного тайного советника. При эвакуации казённой собственности, культурных ценностей, чиновников и архивов из Гродненской губернии Ланской действовал нерешительно, ждал указаний от военного губернатора Римского-Корсакова. С 23 декабря 1812 года — действительный тайный советник.

С 25 марта 1813 года по 1815 год — генерал-губернатор Варшавского княжества, с 1814 года по 12 мая 1815 года — президент временного Верховного совета Княжества Варшавского.

15 июня 1815 года назначен наместником Королевства Польского, что повлекло за собой заботы по введению нового порядка управления. 19 ноября 1815 года назначен членом польского Государственного совета, 4 ноября 1819 года — председателем Комиссии по принятию прошений на Высочайшее имя приносимых.

22 февраля 1824 года был избран председателем Комиссии по строительству Исаакиевского собора.

С 29 августа 1825 по 19 апреля 1828 года — управляющий Министерством внутренних дел Российской империи, с 22 января 1825 года — член Государственного совета. Принял ряд мер по упорядочению и регламентации деятельности Министерства внутренних дел.

С 1 июня 1826 года состоял членом Верховного уголовного суда по делу декабристов. При его участии из канцелярии, заведовавшей политической полицией, было создано III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии (Третье Отделение в Российской империи выполняло функции политической полиции — сыска).

19 апреля 1828 года уволен из Министерства внутренних дел и с должности председателя Комиссии прошений с сохранением членства в Государственном совете, 24 февраля 1829 года — со службы. Последние годы жил в Петербурге, где и скончался в 1831 году во время эпидемии холеры. По отзывам княгини Н. И. Голицыной, дом Ланского был из одним из приятнейших в столице:

Добрейшей души старик-отец, превосходная мать, четверо сестер, соперничавших в уменье нравиться, обилие гостей, никакой принужденности, никакого этикета, утонченное воспитание, просвещенный ум, учтивость и гостеприимство прежних времен, сердечность, столь редкая в Петербурге, составляли очарование этого семейства. Нежность, царившая меж сестрами, была примерною, они, казалось, имели одну душу, и эта душа излучала то, что привлекало к ним друзей.

Семья

Первая жена (полька), фамилия неизвестна. Вторая жена — Варвара Матвеевна Пашкова (ум. 1831), умерла в одну неделю с мужем от холеры. Дети от второго брака:

• Анна Васильевна (1793—1868), фрейлина, по словам современников, была очень похожа на императрицу Елизавету Алексеевну; с 1817 года замужем за действительным статским советником князем Александром Борисовичем Голицыным (1792—1865). Брак оказался несчастливым и супруги жили в разъезде. Их единственная дочь Зинаида (1818—1845) была замужем за камер-юнкером графом К. К. Толем (1817—1884), сыном известного участника Отечественной войны 1812 года генерала К. Ф. Толя.
• Софья Васильевна (1796—1837) — фрейлина.
• Людмила Васильевна (1799—1834) — за камергером Александром Николаевичем Шахматовым (1797—1859).
• Варвара Васильевна (1800—1881) — фрейлина.
• Николай Васильевич (1808—1834) — статский советник.

Литература

• [www.russianfamily.ru/l/lanskie.html История русских родов]
• osvas.ru/PAPKI/army/marshali/lanskoi.html

Отрывок, характеризующий Ланской, Василий Сергеевич

Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.