Математический рок

Математический рок
Направление:	экспериментальная музыка
Истоки:	нойз-рок, инди-рок, постхардкор, минимализм, постпанк, прогрессивный рок, авангардный джаз
Место и время возникновения:	Конец 1980-х, США, Чикаго, Питсбург, Сан-Диего, Япония
Поджанры:
инструментальный рок, построк
Родственные:
маткор, мат-метал

Математический рок (англ. Math rock) — направление рок-музыки, возникшее в конце 1980-х годов в США. Математический рок характеризуется сложной, нетипичной ритмической структурой и динамикой, резкими, часто негармоничными риффами.

Особенности

В рок-музыке наиболее распространен музыкальный размер 4/4. В мат-роке чаще всего используются нетипичные размеры, такие как 7/8, 11/8, или 13/8, или музыкальный размер регулярно меняется на протяжении композиции. Ритмическая сложность, казавшаяся «математической» многим слушателям и музыкальным критикам, дала формировавшемуся стилю его название. Музыку групп, исполняющих математический рок, можно отнести к построку, прогрессивному року, хэви-металу и панк-року, но эти группы никогда не могут быть отнесены к типичным представителям этих стилей.

Тексты песен и их исполнение обычно не занимают центральное место в мат-роке. Голос вокалиста обычно используется лишь как ещё один звуковой эффект или инструмент в музыкальной композиции. Кроме того, многие группы, относящиеся к этому стилю, исполняют полностью инструментальную музыку.

Развитие

В то время когда некоторые музыкальные коллективы, которые возникли в 1960-х, — такие как Henry Cow, Captain Beefheart, Frank Zappa и многие другие группы 1970-х и 1980-х годов: Genesis, Gentle Giant, Rush, King Crimson и Pink Floyd, — экспериментировали с необычными размерами, их обычно относили к определённому стилю, называемому прогрессив-рок. На канадскую панк-рок-группу NoMeansNo (основана в 1979 году) ссылаются как на оказавшую огромное «скрытое влияние» на мат-рок. Некоторые фанаты считают, что NoMeansNo — первая в истории настоящая мат-рок-группа.

А в 1990-е годы более тяжёлый и структурно-сложный стиль, называемый мат-роком, выделился из нойз-рока. Этот стиль был особенно актуален в Чикаго и других городах Среднего Запада, возросший также под влиянием групп из Японии и Южной Калифорнии. Эти коллективы наследовали различные направления в музыке, начиная от Игоря Стравинского, Джона Кейджа, Стива Райха до хаотичной джазовой манеры Джона Зорна и Naked City, и критики сразу же окрестили этот стиль мат-роком.

Группы Среднего Запада

В течение 1990-х годов в основном все мат-рок-группы сосредотачивались в городских центрах Американского среднего запада, в регионе, называемом Rust Belt («пояс ржавчины» или «ржавая зона»), который располагается от Миннеаполиса до Буффало с центром в Чикаго. Там же работал инженер-звукорежиссёр Стив Альбини(Steve Albini), который являлся ключевой фигурой на этой сцене. Многие мат-рок-группы поблизости привлекали его для записи своих альбомов, создавая фонотеку этого жанра, некое определённое единообразие звука и, охватывая творчество его прошлых и настоящих групп Shellac, Rapeman и Big Black, «клали их под стекло» как образец.

Также многие мат-рок-группы выпускали свои альбомы на чикагском лейбле Touch and Go Records, а также на Quarterstick Records и Skin Graft Records.

Некоторые ключевые группы того периода: Bastro, Table, Cheer-Accident, Shellac и Breadwinner. Также близ Чикаго в городе ДэКалб штат Иллинойс работала группа U.S.Maple, которая была сформирована из пепла Jesus-Lizard-подобной группы Shorty. U.S Maple были более неконструктивны в подходах создания рок-музыки, и этим походили на Captain Beefheart. Их отличало свободное обращение с ритмикой, которая в композициях только изредка возвращалась к традиционным рок размерам. Таким образом, группа не была в той же степени «математичной», как другие команды в жанре, но тот же процесс развенчивания рок-музыки по-прежнему имел место.

Несколько других мат-рок групп 1990-х, характерных экстремальной ритмической сложностью и брутальным звуком, базировалось в центральном регионе запада США: Craw и Keelhaul из Кливленда, Dazzling Killmen (Сент-Луис), Colossamite (Миннеаполис).

Питтсбургские группы

Город Питтсбург — родной дом для наиболее показательной мат-рок-группы Don Caballero. Образованные в 1991 году Don Caballero были всеобщими любимцами, впервые сумевшие успешно смешать тяжёлый нойз-роковый звук с влиянием авангардного джаза и неистовую игру на барабанах Деймона Че (Damon Che). Как и многие другие группы в этом стиле, группа презирала ярлык мат-рока, который частенько приклеивали к ним критики. Пускай даже так, но ни для кого не было сюрпризом то, что временный басист Мэтт Дженсик (Matt Jencik) участник другой команды из Питсбурга называемой Hurl так же проводил время в Don Caballero. Бывший гитарист группы Майк Бэнфилд (Mike Banfield) отмечал, что творчество коллектива Breadwinner оказало важное влияние на звучание группы. Другой бывший гитарист Don Caballero Иэн Вильямс (Ian Williams) всерьёз «тащился» от минимализма Стивена Райха, что особенно заметно на последнем релизе группы American Don. Вильямс в дальнейшем продвигал такую манеру игры в его новом коллективе Battles. Don Caballero распались в 2001 году после происшествия с багажным фургоном группы, которое внезапно закончило их тур в поддержку альбома American Don. Несмотря ни на что Че (Damon Che) восстановил группу в 2004 году с совершенно другим составом, состоящим из участников другой мат-рок группы из Питсбурга Creta Bourzia.

В стороне от Don Caballero другие существующие группы в течение середины 1990-х годов — зенита мат рока, такие как Shale, Jumbo, и Six Horse (в которой играл один из бывших Басистов Don Caballero Пэт Моррис (Pat Morris)) были, в общем, сходны с их местными союзниками в звуке — «математичном», металлическом роке.

Группы Сан-Диего

Образованная в 1990 году в Сан-Диего группа Drive Like Jehu, выделяющаяся беспорядочной гитарой Джона Райза (John Reis) из Rockets from the Crypt была блестящим примером техничной рок-музыки, которая была в лучшем виде продемонстрирована на «лебединой песне» группы, альбоме Yank Crime. Группа распалась в 1994 году.

Другие группы Сан-Диего того времени были чем-то похожи на Drive Like Jehu, среди них Antioch Arrow, Clikitat Ikatowi и Heavy Vegetable.

Последняя из списка, группа Heavy Vegetable взяла более мелодичный курс, чем две предыдущие и отличалась своим гениальным сочинителем Робом Кроу (Rob Crow), который был в состоянии умело сплавить мелодию и гармонию со сложной ритмической структурой.

Японские группы

Некоторые мат-рок группы из Японии разработали тесные отношения с чикагским лейблом Skin Graft, проводя перекрестное опыление между мат-рок сценами двух наций. Наиболее важными японскими группами были Zeni Geva и Ruins, вместе с Yona-Kit, которая появилась в ходе сотрудничества японских и американских музыкантов. Интересно отметить, что японский мат-рок оказал раннее влияние на некоторые (если не на большинство) ранних американских мат-рок групп, так, например, и Zeni Geva, и Ruins образовались за несколько лет до того, как активировались их североамериканские коллеги.

Вашингтонские группы

Вашингтон так же поспособствовал в образовании звука мат-рока, такими группами как Shudder to Think, Faraquet, 1.6 Band, AutoClave, позже Jawbox и Circus Lupus, а также другие. Позднее говорилось о влиянии звука ранних Q and not U. Несмотря на то, что у вашингтонских групп была тенденция включать необычные размеры в свои уже эклектичные замесы, некоторые из них были отнесены к этому жанру.

Группа из Ричмонда Breadwinner, которых случайным образом приписывают в нишу мат-рока, рассматривая только их раннее творчество, породила некоторое количество более поздних групп в этом же городе. В общем, в прямые потомки можно включить Sliang Laos и Ladyfinger, а в качестве предшественников можно назвать Honor Role и Butterglove. Хотя существовали и другие Ричмондские группы связанные с жанром мат-рок, такие как Kenmores, Sordid Doctrine, MEN, Alter Natives, Mao Tse Helen, Hose.got.cable, Mulch, Hegoat, King Sour, chutney, HRM, Nudibranch, Gore de Vol и Human Thurma. Недавно образованная группа Hex Machine в своём роде продолжают эту связь с влиянием мат-рока, и эта связь охватывает участников Human thurma, Discordance axis и Sliang Laos. Кроме того, Ричмондские Lamb of God относят Breadwinner к ранним основным источникам вдохновения.

Звук Луисвиля

В 1991 году Slint — молодая команда из Луисвиля — выпустила свой альбом Spiderland. Он задумывался, как крайне влиятельный по своей значимости альбом, но не только для мат-рок сцены, но и вообще для всей андеграундной музыкальной аудитории внутри и снаружи. Звук этой недолго существующей группы, базирующийся на соединении множества гитарных партий, записанных на чистом «звуке» (не перегруженном) в сложном ритмическом размере, был более спокойным, уравновешенным и не таким металлизированным, как у большинства других мат-рок групп. Таким образом этот стиль (и его клоны) представляли отдельную ветвь в жанре мат-рока. Несколько групп, которые последовали в своём творчестве за Slint (включая те, в которых впоследствии играли её бывшие участники) так же использовали нестандартные размеры. Такими группами были Bitch Magnet, Rodan, Crain, The For Carnation, June of 44, Sonora Pine, Roadside Monument и Shipping News.

Vanguarda Paulista

В ранние 1980-е город Сан-Паулу дал толчок для движения, которое называлось Vanguarda Paulista, оно процветало в крупнейших Южно-Американских городах, в те времена, когда начала сыпаться Бразильская военная диктатура. В оригинале Vaguarda Paulista было авангардным крылом популярной бразильской музыки (MPB) завоёванной такими артистами как Arrigo Barnabé, Alice Ruiz, Hélio Ziskind, Patife Band и многими другими, кто играл угловатый джаз-рок, с постоянно «скачущими» размерами, вызывающий ассоциации с Фрэнком Заппой (Frank Zappa) и Генри Кау (Henry Cow). К началу XXI века появилась Новая Волна арт-рок групп таких как: Hurtmold, Objeto Amarelo и Retórica, которые были под сильным влиянием звука Северного полушария, что и сделало упоминание об этих группах уместным где-либо в этой статье. Новые Бразильские группы иногда называют Vanquarda Nova или New Vanquard.

Современный мат-рок

На пороге XXI века большинство групп предыдущего поколения такие, как Thumbnail и Sweep the Leg Johnny распались, и как одно из многих музыкальных движений, определяемых в постоянно изменяющейся и неуловимой андеграундной рок-сцене, мат-рок-движение перестало признаваться большинством групп, к нему относящихся.

Несмотря на это, влияние движения можно заметно проследить в творчестве авангардной и инди сцен. Настоящие команды, обозначившие себя, как мат-рок группы включают такие коллективы как Oxes из Балтимора, Yowie из Сент-Луиса, чей альбом Cryptooology полностью выдержан в нечётных, полиритмических размерах, Big Bear из Бостона и группа из Сан-Франциско Sleepytime Gorilla Museum.

Некоторые группы, относящиеся к мат-року, переживают сейчас что-то вроде второй волны популярности, путём воссоединений и выдающихся событий. Примером из недалёкого прошлого может послужить тур воссоединения группы Slint в 2005 году, воссоединение Chavez в 2006. Возобновление активности Shellac или, например, воссоединение Don Caballero с выходом их нового альбома в 2006 году выглядит именно так, как будто группы из Питсбурга продолжают сочинять сложную рок-музыку. Майк Бэнфилд (Mike Banfield) участник Don Caballero с самого первого состава собрал группу Knot Feeder в 2006, так же как и экс-басист Пэт Моррис (Pat Morris) образовал The Poison Arrows.

К тому же в разных уголках США появляются с завидным постоянством новые рок-группы, которые так или иначе используют мат-роковую концепцию для формирования собственного звука, собственных методов подачи, среди них такие как: Rumah Sakit, Tera Melos, Medications, Gastr Del Sol, We versus the Sharks, Cinemechanica, Piglet, Sleeping People и многие другие коллективы.

Великобритания совсем недавно тоже начала проявлять интерес к мат-року в лице таких групп, как ¡Forward Russia!, Secondsmile, 65daysofstatic, Maybeshewill и Youthmovie Soundtrack Strategies. Хотя эти группы нельзя назвать типичными мат-рок-командами, но невозможно не заметить огромное влияние этого жанра на творчество этих коллективов.

Наиболее близким жанром по отношению к мат-року приходится построк, к которому отчасти можно отнести некоторые из выше описанных групп. Хотя построк обычно стремятся определить, как более гладкую, мелодичную, более гармоничную рок-музыку.

См. также

• Маткор
• Построк
• Мат-метал
• Список групп математического рока

Ссылки

• [www.indiclub.ru !nd!club / Блог об инди музыке] (рус.)
• [www.epitonic.com/genres/mathrock.html Список математических рок-групп на www.epitonic.com].  (англ.)
• [math-rock.tumblr.com Russian math-rock community/Российское мат-рок коммьюнити] (рус.)

Отрывок, характеризующий Математический рок

– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.