Григорьев, Виктор Петрович

Виктор Петрович Григорьев
Научная сфера:	литературоведение
Место работы:	ИРЯ РАН
Учёная степень:	доктор филологических наук
Научный руководитель:	А. А. Реформатский
Награды и премии:	Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка

Ви́ктор Петро́вич Григо́рьев (14 марта 1925 — 9 февраля 2007) — советский и российский филолог. Специалист по творчеству Велимира Хлебникова и в целом по языку художественной литературы, особенно поэзии. Доктор филологических наук.

Биография

Участник Великой Отечественной войны, был тяжело ранен в боях под Старой Руссой. В послевоенные годы окончил факультет русского языка и литературы Московского городского педагогического института им. В. П. Потёмкина, ученик А. А. Реформатского.

С 1958 года и до конца жизни работал в Институте русского языка АН СССР.

Во время «чистки» института в 1971 году от диссидентов и заподозренных в сочувствии к ним уцелел лишь как инвалид войны. В 1974 году заведующий сектором структурной лингвистики С. К. Шаумян подал заявление на выезд и вскоре уехал в США. Судьба сектора долгое время оставалась неясной.

В 1975 году был образован сектор структурной лингвистики и лингвистической поэтики; Григорьев был назначен заведующим. Позднее сектор был преобразован в отдел стилистики и языка художественной литературы.

В 1990-х годах Григорьев пригласил в отдел М. Л. Гаспарова, а в 2002 году передал ему руководство. После смерти Гаспарова отдел был объединен с отделом машинного фонда и преобразован в отдел корпусной лингвистики и лингвистической поэтики; заведующим стал В. А. Плунгян.

В 1978 году защитил докторскую диссертацию «Поэтика слова (на материале русской советской поэзии)». Этой темой В. П. Григорьев занимался на протяжении большей части карьеры, и в 1995 году ему была присуждена премия имени Пушкина за цикл работ «Теория и история поэтического языка».

В последние годы руководил работой по составлению «Словаря языка русской поэзии XX века».

Награды и премии

• Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка

Библиография

Монографии

• Словарь языка русской советской поэзии. — М.: Наука, 1965.
• Поэтика слова. — М.: Наука, 1979.
• Грамматика идиостиля: В. Хлебников. — М.: Наука, 1983.
• Словотворчество и смежные проблемы языка поэта. — М.: Наука, 1986.
• Из прошлого лингвистической поэтики и интерлингвистики. — М.: Наука, 1993. — ISBN 5-02-011093-0

Коллективные работы

• Поэт и слово. — М.: Наука, 1973.
• Языковые процессы современной русской художественной литературы: Поэзия. — М.: Наука, 1977.
• Самовитое слово/ Словарь русской поэзии XX века. Пробный выпуск: А — А-ю-рей. — М.: Русские словари, 1998.
• Словарь языка русской поэзии XX века.
  • Том I — М.: Языки славянской культуры, 2001.
  • Том II — М.: Языки славянской культуры, 2003.
  • Том III — М.: Языки славянских культур, 2008.
  • Том IV — М.: Знак, 2010. — ISBN 978-5-9551-0410-2

Статьи

• Григорьев В. П. Промер // Поэзия и живопись: Сборник трудов памяти Н. И. Харджиева / Составление и общая редакция М. Б. Мейлаха и Д. В. Сарабьянова. — М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 21—28. — ISBN 5-7859-0074-2.

Литература

• Поэтика и эстетика слова: Сборник научных статей памяти Виктора Петровича Григорьева. — М.: URSS, 2009. — ISBN 978-5-9710-0281-9

Ссылки

• [www.litkarta.ru/russia/moscow/persons/grigoriev-v/ Виктор Григорьев] на сайте «Новая литературная карта России»
• [www.ka2.ru/reply/vpg.html Персональная страница В. П. Григорьева на сайте «Хлебникова поле»]
• [www.ka2.ru/nauka/grammatica.html Грамматика идиостиля. Велимир Хлебников.] // Будетлянин. Языки русской культуры. М., 2000. — С. 57-205
• [www.ka2.ru/nauka/vpg_2.html К поэтике и эстетике авангарда.] // Будетлянин. М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 737—740
• [www.ka2.ru/nauka/vpg_1.html Образ волны в творчестве Хлебникова.] // Будетлянин. М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 725—726
• [www.ka2.ru/nauka/vpg_8.html К четырёхмерному пространству языка (Блок и Хлебников: эвристика в парадигмальных экспрессемах)]
• [www.ka2.ru/nauka/vpg_10.html Гаспаров (некролог)]

Отрывок, характеризующий Григорьев, Виктор Петрович

– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.