Гянджинское ханство
| Гянджинское ханство | |||||||
| азерб. Gəncə xanlığı | |||||||
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||
 Гянджинское (Ганжинское) ханство на карте Кавказского края с обозначением границ 1806 г. Тифлис 1901 г. | |||||||
| Столица | Гянджа | ||||||
| Язык(и) | азербайджанский | ||||||
| Религия | Ислам | ||||||
| Форма правления | Абсолютная монархия | ||||||
| Династия | Зийяд-оглы | ||||||
Гянджинское ханство (азерб. Gəncə xanlığı) — феодальное государство, существовавшее в 1747—1804 годах на территории современного Азербайджана, в долине реки Кура, с центром в городе-крепости Гянджа.
Содержание
История
Ранняя история
История ханства связана с фамилией Зийяд-оглы из племени каджар, представители которой были вначале беглербегами, а затем — ханами Гянджи. В своё время Тамерлан переселил в Закавказье 50 000 семейств каджаров, поселив их в Эривани, Гяндже и Карабахе[2]. В XVI веке персидский шах Тахмасп I назначил эмира Шахверди-султана Зийяд-оглы, происходившего из аймака зийядлы кызылбашского племени гаджар, беглербегом Карабаха и главой племени и аймаков гаджар[3].
Представители этого племени с тех пор наследственно правили Гянджой. В 1747 году, после смерти Надир-шаха и начала внутренних смут в Персии, беглербег Зиядоглы Шахверди-хан принял ханский титул[4].
Гянджа превратилась в ханство, пользовавшееся, как и соседние ханства, фактической независимостью при номинальном признании власти слабой Зендской династии[5]; некоторое время ханство находилось в зависимости от Грузии[6]. Долгое время ханство боролось за влияние в Азербайджане с соседними ханствами. Предметом борьбы была например борьба за включение в свой состав Дизакского и Джерабердского меликств. В первые же годы своего правления Панах Али-хану Карабахскому удалось подчинить оба меликства, однако, через некоторое время джерабердский мелик Атам, войдя в союз с пришедшим к власти в Талыше (Гюлистане) меликом Овсепом, начал борьбу против Панах Али-хана, в конечном итоге, потерпев поражение, они скрылись у гянджинского хана и семь лет прожили в Шамкире. Позже, вернувшись в новопостроенную Панах Али-ханом Шушу, они приняли вассальную зависимость от хана Карабаха[7].
В 1750-е годы возросло влияние шекинского хана. Обеспокоенные этим ханы Нахчывана, Карабаха, Гянджи, Карадага и Эривани, а также грузинский царь решили объединиться в борьбе с ханом Шекинским Гаджи-Челеби. В 1752 году грузинский царь Теймураз II и его сын Ираклий с войском двинулись к Гяндже. Для переговоров с Ираклием сюда прибыли и некоторые ханы Азербайджана. Однако Ираклий неожиданно объявил ханов своими пленниками. Вскоре шекинский хан Гаджи-Челеби напал на войска грузинского царя, и в битве у Шамкира нанес ему поражение. Затем Шекинский хан занял Гянджу, Казах, Борчалы и некоторые другие территории. Пленные ханы были освобождены, и некоторое время находились в зависимости от шекинского хана[8].
После кончины Мухаммедхасан-хана (1760—1780), при котором ханство оставалось независимым, на Гянджинское ханство напали карабахский хан и грузинский царь. Их наместники находились в Гяндже и управляли ханством. В 1783 году в Гяндже началось восстание во главе с Хаджи-беем из рода Зийад-оглу. Грузинский царь вместе с русским военным отрядом пытались подавить выступление горожан, однако Хаджи-бей призвал на помощь дагестанских феодалов. С помощью дагестанских отрядов Гянджинское ханство вновь обрело самостоятельность. Его главой стал Рагим-хан (1785—1786)[9].
Падение Гянджи и присоединение ханства к России
Наибольшего влияния ханство достигло при правлении Джавад-хана. Он завел собственный монетный двор и долгое время успешно лавировал между существовавшими в регионе силами: шахами, Грузией, Турцией и Россией[4]. 
Враждуя с соседними Карабахским ханством и Грузинским царством, Джавад-хан поддержал своего сородича Ага Мохаммед-хана Каджара, захватившего в конце XVIII века шахский престол, и участвовал в его вторжении в Закавказье, в особенности в Грузию в 1795 году[10].
В 1796 году карабахский хан и грузинский царь начали ответный поход на Гянджу. В этом им содействовали русские военные отряды. Однако после смерти императрицы Екатерины II в 1796 году русская армия покинула Южный Кавказ.
Джавад-хан начал готовиться к ответному походу на Грузию. Однако в 1802 году русская армия перешла в наступление на азербайджанские ханства и в 1803 году направилась к Гяндже. Учитывая стратегически важное местоположение ханства, командование русской армии считало Гянджу «ключом к северным провинциям Ирана». Генерал князь Цицианов писал, что Гянджа занимала важное место в Азербайджане в связи с благоприятным географическим расположением[11][неавторитетный источник? 3655 дней]. С декабря 1803 года Гянджа была осаждена русскими войсками под командованием Цицианова. Жители города во главе с Джавад-ханом в течение нескольких месяцев оказывали успешное сопротивление нападавшим.
Однако в январе 1804 года город пал. 3 января 1804 года в 5 часов 30 минут утра войска Цицианова двумя колоннами начали штурм города. В штурме, помимо русских, участвовало до 700 азербайджанских ополченцев и добровольцев из других ханств — противников Джавад-хана. Гянджа представляла собой весьма мощную крепость. Её окружали двойные стены (внешняя — глинобитная и внутренняя — каменная), высота которых достигала 8 метров. Стены были усилены 6 башнями. С третьей попытки русским удалось преодолеть стены и ворваться в крепость, в бою на крепостной стене погиб Джавад-хан и его старший сын[12]. К полудню Гянджа была взята.
Гянджинское ханство было ликвидировано и присоединено к России, а сама Гянджа переименована в Елизаветполь (в честь императрицы Елизаветы Алексеевны — супруги Александра I.
Экономика и культура
В связи с географическими особенностями региона основу экономики, кроме торговли, представляло ковроткачество и производство шёлка. Также, в связи с наличием больших лесных угодий и пастбищ, развивалось скотоводство[13].
…этот густонаселённый большой столичный город Аррана был окружен мощными укрепленными крепостными стенами. Гянджа вся… в зелени. Здесь было большое разнообразие фруктов. В другие города вывозили атлас, парчу, хлопок, шелк и другие товары. Население здесь мужественное, хорошо стреляет из лука…[11]
Правители и ханы
(До 1747 — беглярбеки)
| 1. | Шахверди-султан Зийад-оглу Каджар | ок. 1554—1570 |
| 2. | Султан Али-мирза, сын шаха Тахмаспа | 1570—1577 |
| османское завоевание | 1588—1606 | |
| 3. | Мухаммед-хан ибн Халил Зийад-оглу | ок. 1606—1615 |
| 4. | Муршид Кули-хан, сын 3 | ок. 1615—1620 |
| 5. | Мухаммед Кули-хан, сын 4 | ок. 1620—1626 |
| 6. | Дауд-хан, плем. 5 | ок. 1626—1640 |
| Мухаммед Кули-хан (повторно) | ок. 1640—1650 | |
| 7. | Муртаза Кули-хан | ок. 1650—1660 |
| 8. | Угурлу-хан I | ок. 1663 |
| 9. | неизвестный хан | |
| 10. | неизвестный хан | |
| 11. | неизвестный хан | |
| 12. | Угурлу-хан II (убит) | 1730—1738 |
| 13. | Хаджи-хан Чемишкезек (убит) | 1743—1747 |
| 14. | Шахверди-хан | 1747—1760 |
| 15. | Мухаммед Хасан-хан | 1760—1782 |
| 16. | Ибрахим Халил-хан, хан Карабаха | 1782—1784 |
| Мухаммед Хасан-хан (повторно) | 1784 | |
| 17. | Рагим-хан | 1785—1786 |
| 18. | Джавад-хан (убит) | 1787—1804 |
Галерея
- Khan bagi(khan garden 17th century) at ganja azerbaijan2.jpg
Ханский сад в Гяндже
- Juma(shah-abbas)mosque XVII.jpg
Мечеть построенная во времена ханства
- Ornament at javad khans tomb.jpg
Мавзолей Джавад-хана
- Cavad xanin buncugu.jpg
- Medieval azerbaijani helmet 5.JPG
Шлем, относящийся Гянджинксому ханству. Музей искусств Азербайджана
Напишите отзыв о статье "Гянджинское ханство"
Примечания
- ↑ «In Safavi times, Azerbaijan was applied to all the muslim-ruled khanates of the eastern Caucasian as well as to the area south of the Araz River as fas as the Qezel Uzan River, the latter region being approximately the same as the modern Iranian ostans of East and West Azerbaijan.» Muriel Atkin, Russia and Iran, 1780—1828. 2nd. ed. Minneapolis: University of Minnesota Press Press, 2008, ISBN 0-521-58336-5
- ↑ Аббас-Кули-Ага Бакиханов. [www.vostlit.info/Texts/rus2/Bakihanov/frametext5.htm Гюлистан-и Ирам («История восточной части Кавказа»).] — Баку, 1991. — С.172. Часть каджаров некогда переселилась в Анатолию и Сирию. Эмир Теймур (Тамерлан) переселил 50 тысяч семейств каджаров в Кавказский край и поселил их в Эриване, Гандже и Карабаге, где они в течение времени ещё более умножились. Многие из этих каджаров при сефевидских шахах были государственными деятелями и управляли Арменией и Ширваном. Это от них произошли эриванские и ганджинские ханы, из которых последние, по имени Зияд оглы, раньше были владыками земель от Худаферинского моста до деревни Шулавер, что выше Красного моста в Грузии.
- ↑ И.П. Петрушевский. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI — начале XIX вв // Восточный Научно-Исследовательский Институт. — Ленинград: ЛГУ им. Жданова, 1949. — С. 122.
- ↑ 1 2 [www.ganca.net/rus/historyr2.html Гянджа]
- ↑ In 1747 Nadir Shah, the strong ruler who had established his hold over Persia eleven years earlier, was assassinated in a palace coup, and his empire fell into chaos and anarchy. These circumstances effectively terminated the suzerainty of Persia over Azerbaijan, where local centers of power emerged in the form of indigenous principalities, independent or virtually so, inasmuch as some maintained tenuous links to Persia’s weak Zand dynasty. Thus began a half-century-long period of Azerbaijani independence, albeit in a condition of deep political fragmentation and internal warfare. Most of the principalities were organized as khanates, small replicas of the Persian monarchy, including Karabagh, Sheki, Ganja, Baku, Derbent, Kuba, Nakhichevan, Talysh, and Erivan in northern Azerbaijan and Tabriz, Urmi, Ardabil, Khoi, Maku, Maragin, and Karadagh in its southern part. — Tadeusz Swietochowski. Russian Azerbaijan, 1905—1920: The Shaping of National Identity in a Muslim Community. — Cambridge, UK, Cambridge University Press, 2004. — P.2.
- ↑ Елизаветполь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Мирза Джамал Гарабаги, «История Карабаха». Баку, Издательство АН АССР, 1959, с.37-39
- ↑ История Азербайджана, Том 1, стр. 336—337, Институт Истории АН Азербайджанской ССР, Баку, 1958
- ↑ Р. А. Гусейнов, Х Ю. Вердиева. История Азербайджана, Баку, Озан, 2000 г, параграф 47
- ↑ В. В. Бартольд. Гянджа//Сочинения, т. III, М., 1965, стр. 406
- ↑ 1 2 [www.ganca.net/rus/historyr2.html История II]
- ↑ Потто В. А. [www.vehi.net/istoriya/potto/kavkaz/27.html Кавказские войны. Книга 1]
- ↑ Charles King, The ghost of freedom: a history of the Caucasus, Oxford University Press US, 2008, ISBN 0-19-517775-4, стр. 35
- ↑ Али Раджабли, Нумизматика Азербайджана, Очерки истории монетного дела и денежного обращения Азербайджана, Издательство «Элм ве Хаят», Баку,1997
Литература
- [bigenc.ru/text/1937504 Гянджинское ханство] / Д. Ю. Арапов // Григорьев — Динамика. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2007. — С. 208. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 8). — ISBN 978-5-85270-338-5.</span>
- Правители мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт. Автор-составитель В. В. Эрлихман. М., 2002.
- [slovari.yandex.ru/~книги/Монархи.%20Мусульманский%20Восток%20XV-XX/Гянджи%20ханы/ Рыжов К. В. Все монархи мира: Мусульманский Восток. XV—XX вв. (Справочник). — М.: Вече, 2004. — 544 с.](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2873 дня))
| ||||||
Отрывок, характеризующий Гянджинское ханство
– Ты устала – постарайся заснуть.– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
