Лютвиц, Хайнрих фон

Хайнрих фон Лютвиц
нем. Heinrich Freiherr von Lüttwitz
Дата рождения	6 декабря 1896(1896-12-06)
Дата смерти	9 октября 1969(1969-10-09) (72 года)
Принадлежность	Германская империя Веймарская республика Третий рейх
Род войск	танковые войска
Годы службы	1914—1945
Звание	Генерал танковых войск
Командовал	47-й танковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война Вторая мировая война Польская кампания Восточный фронт Западный фронт
Награды и премии

Хайнрих фон Лютвиц (нем. Heinrich Freiherr von Lüttwitz; 6 декабря 1896 — 9 октября 1969) — немецкий офицер, участник Первой и Второй мировых войн, генерал танковых войск, кавалер Рыцарского креста с Дубовыми листьями и Мечами.

(Freiherr — дворянский титул)

Первая мировая война

6 августа 1914 года вступил добровольцем в армию, фанен-юнкером (кандидат в офицеры) в уланский полк. С июня 1915 года — лейтенант. За время войны был награждён Железными крестами обеих степеней, знак за ранение.

Между мировыми войнами

В 1919 году в составе добровольческого корпуса воевал против поляков на восточной границе Германии, награждён орденом Орла. Затем продолжил службу в рейхсвере (в кавалерии). К началу Второй мировой войны — командир моторизованного разведбатальона 1-й танковой дивизии, подполковник.

Вторая мировая война

Участвовал в Польской кампании, в начале сентября 1939 года — тяжело ранен.

С июля 1940 года вновь в строю, с октября 1940 года — командир стрелкового полка в танковой дивизии.

С 22 июня 1941 года участвовал в германо-советской войне. Бои в Белоруссии, в районе Смоленска, под Москвой. С октября 1941 года — полковник, в декабре 1941 года награждён Золотым немецким крестом.

В мае 1942 года за бои в районе Гжатска награждён Рыцарским крестом. В августе 1942 года — тяжело ранен (Золотой знак за ранения).

С октября 1942 года — командир 20-й танковой дивизии, с декабря 1942 года — генерал-майор.

С июня 1943 года, с присвоением звания генерал-лейтенант — в штабе Главного командования вермахта.

С февраля 1944 года — командир 2-й танковой дивизии (в Нормандии). В начале сентября 1944 года за бои в Нормандии награждён Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, назначен командующим 47-м танковым корпусом. С ноября 1944 года — в звании генерал танковых войск.

В декабре 1944 года корпус участвовал в Арденнском контрнаступлении. Весной 1945 года — отступил на Рейн.

16 апреля 1945 года генерал танковых войск Хайнрих фон Лютвиц был взят в американский плен, однако 9 мая 1945 года, уже после капитуляции Германии, рейхсканцлер Дёниц подписал указ о награждении его Мечами (№ 157) к Рыцарскому кресту с Дубовыми Листьями.

Американский военный историк С. Л.-А. Маршалл так описал Люттвица:

«Люттвиц — старый кавалерист. Ему за 58 лет. Он высокий, грузный, с большим брюшком. По его моноклю и полувоенной манере разговора можно было предположить, что Люттвиц типичный пруссак. Среди других германских генералов он имел репутацию добросердечного по отношению к солдатам человека. Люттвиц начинал говорить только тогда, когда перед ним появлялась карта. Примечательно, что Люттвиц всегда мог точно рассказать, что в тот или иной момент делала его рота, где были батальоны, взводы или даже патрули. Однако о диспозиции полков у него было самое смутное представление».

Награды

• Железный крест, 1-го и 2-го класса (1914)
  • Пряжки к железным крестам 1-го и 2-го класса
• Знак за ранение чёрный (1918)
• За танковую атаку (нагрудный знак) в бронзе
• Немецкий крест в золоте (19 декабря 1941)
• Рыцарский крест Железного креста с Дубовыми Листьями и Мечами
  • Рыцарский крест (27 мая 1942)
  • Дубовые листья (№ 571) (3 сентября 1944)
  • Мечи (№ 157) (9 мая 1945)

Литература

• Berger, Florian. Mit Eichenlaub und Schwertern. Die höchstdekorierten Soldaten des Zweiten Weltkrieges. Selbstverlag Florian Berger, 2000. ISBN 3-9501307-0-5.

Отрывок, характеризующий Лютвиц, Хайнрих фон

Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.