Хейнрици, Готхард

Готхард Хейнрици
Дата рождения	25 декабря 1886(1886-12-25)
Место рождения	Гумбиннен, Восточная Пруссия, Германская империя
Дата смерти	13 декабря 1971(1971-12-13) (84 года)
Место смерти	Вайнштадт, ФРГ
Принадлежность	Германская империя Германская империя Веймарская республика Веймарская республика Третий рейх Третий рейх ФРГ ФРГ
Род войск	сухопутные войска
Годы службы	1905—1945
Звание	генерал-полковник
Командовал	16-я пехотная дивизия 43-й армейский корпус 4-я армия 1-я танковая армия группа армий «Висла»
Сражения/войны	Первая мировая война Вторая мировая война
Награды и премии
Связи	двоюродный брат Герда фон Рундштедта
Автограф

Го́тхард Хе́йнрици (нем. Gotthard Heinrici; 25 декабря 1886, Гумбиннен, Восточная Пруссия — 13 декабря 1971) — германский военачальник времён Первой и Второй мировых войн.

Личная жизнь

Готхард Хейнрици родился в г. Гумбиннен в Восточной Пруссии (сейчас г. Гусев в Калининградской области) в семье лютеранского священника. О его личной жизни известно немного. Он был родственником генерала Герда фон Рундштедта и был женат на Гертруде Хейнрици, наполовину еврейке. Разрешение на брак ему выдал лично Гитлер. У Хейнрици было двое детей: сын Хартмут, также воевал в составе Вермахта против СССР, и дочь.

Хейнрици отличался религиозностью и регулярно посещал церковь. Из-за этого он не пользовался популярностью у руководства нацистской Германии. Его отношения с Герингом и Гитлером также были натянутыми, возможно из-за отказа Хейнрици вступить в НСДАП.

Начало военной карьеры

8 марта 1905 года 18-летний Готхард Хейнрици поступил на службу в 95-й пехотный полк кайзеровской армии. Во время Первой мировой войны он участвовал в боевых действиях и на Восточном и на Западном фронтах, был отмечен многими наградами, в частности Железным крестом 2-го (1914 г.) и 1-го (1915 г.) класса. Хейнрици принимал участие в битве под Танненбергом. Он также пострадал в результате газовой атаки.

Между мировыми войнами

С 12 октября 1937 года по 31 января 1940 года в звании генерал-лейтенанта командовал 16-й пехотной дивизией.

Вторая мировая война

Хейнрици оставался на службе в течение всей Второй мировой войны. Как и в Первой мировой, он принимал участие в боях и на Восточном, и на Западном фронтах. Во время войны он заслужил репутацию одного из лучших оборонительных тактиков вермахта, за что получил от коллег и подчиненных прозвище «наш ядовитый гном» (нем. Unser Giftzwerg). В ходе блицкрига во Франции он командовал 12-м корпусом и успешно преодолел «линию Мажино». В ходе нападения на Советский Союз Хейнрици служил под командованием Максимилиана фон Вейхса (2А) и в качестве командующего 43-м корпусом был представлен к награждению Рыцарским крестом. 26 января 1942 года он принял командование 4-й армией, которой предстояло держать оборону против войск Красной Армии в ходе контрнаступления под Москвой.

Смоленск

В конце 1943 года Хейнрици был отправлен Герингом в санаторий в Карлсбаде «для восстановления здоровья». Ходили слухи, что это было сделано в наказание за отказ Хейнрици сжечь при отступлении Смоленск. Тем не менее, стоит учесть, что в 1941—1943 годах Хейнрици дважды брал отпуск, возможно, по причине болезни.

После восьми месяцев вдали от фронта, Хейнрици был направлен в Венгрию для командования 1-й танковой армией и присоединенной к ней венгерской 1-й армией. В результате его действий 1-я танковая армия, после упорной обороны Венгрии, отступила в Словакию, сохранив относительную боеспособность. За оборону Венгрии 3 марта 1945 года Хейнрици получил Мечи к своему Рыцарскому кресту с Дубовыми листьями.

Оборона Берлина

20 марта 1945 года Готхард Хейнрици был назначен командующим группой армий «Висла» вместо Генриха Гиммлера. В состав группы армий «Висла» входили 3-я танковая армия генерала Мантойфеля и 9-я армия генерала Буссе. Его задачей было не допустить прорыва советских войск через Одер. На своем новом посту Хейнрици сразу же столкнулся с острой нехваткой людей и техники.

15 апреля 1945 года Хейнрици встретился с Альбертом Шпеером и генерал-лейтенантом Гельмутом Рейманном (Hellmuth Reymann), командиром берлинского оборонительного района, чтобы обсудить вопрос об уничтожении промышленных объектов на территории Германии. Хейнрици поддержал Шпеера, который был главным противником тактики «выжженной земли».

16 апреля советские войска начали наступление на Берлин. Войска 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Жукова атаковали позиции группы армий «Висла». В результате тотального превосходства советских войск уже к 19 апреля Одер был успешно форсирован, а немецкие войска отброшены. Хейнрици убедился, что он не сможет остановить советское наступление. 21 апреля он обратился к Гитлеру за разрешением на перенос своего штаба на новое место. Когда Гитлер увидел, что новое местоположение штаба группы армий «Висла» находится дальше от линии фронта, чем его личный бункер, он пришёл в ярость.

В конце апреля Хейнрици приказал своим войскам отступить с занимаемых рубежей, несмотря на то, что Гитлер запретил любые отступления без его личного одобрения. 28 апреля фельдмаршал Кейтель, объезжая позиции, неожиданно для себя обнаружил колонны отступающих немецких войск, которые оказались частями 3-й танковой армии, подчиненной Хейнрици. Кейтель нашёл Хейнрици возле Нойбранденбурга. В последующей ссоре Кейтель обвинил Хейнрици в неподчинении приказу, трусости и саботаже и отстранил от командования. Его место временно (до прибытия генерала Штудента) занял генерал фон Типпельскирх. Однако Штудент был взят в плен союзниками прежде, чем принял командование.

После отстранения от командования Хейнрици уехал в г. Плён, где и сдался в плен британским войскам 28 мая 1945 года.

После войны

После сдачи в плен Хейнрици содержался в лагере для военнопленных до 19 мая 1948 года. В октябре 1947 года он был направлен в лагерь на территории США, однако через три недели был возвращен назад.

Дневники и письма генерал-полковника Хейнрици были опубликованы после войны.

Интересные факты

• Хейнрици не любил носить сапоги с высокими голенищами и потому часто ходил в ботинках с кожаными крагами времен Первой мировой войны.

Продвижение по службе

• 19 июля 1905 — фаненюнкер
• 19 декабря 1905 — фенрих
• 18 августа 1906 — лейтенант
• 17 февраля 1914 — старший лейтенант
• 18 июня 1915 — капитан
• 1 февраля 1926 — майор
• 1 августа 1930 — подполковник
• 1 марта 1933 — полковник
• 1 января 1936 — генерал-майор
• 1 марта 1938 — генерал-лейтенант
• 1 июня 1940 — генерал от пехоты
• 30 января 1943 — генерал-полковник

Литература

• Florian Berger. Mit Eichenlaub und Schwertern. Die höchstdekorierten Soldaten des Zweiten Weltkrieges. — 2. — Wien: Selbstverlag Florian Berger, 2000. — 415 p. — ISBN 3-9501307-0-5.
• Walther-Peer Fellgiebel. Die Träger des Ritterkreuzes des Eisernen Kreuzes 1939—1945. — Friedburg: Podzun-Pallas, 1986. — 472 p. — ISBN 3-790-90284-5.
• Gerd F. Heuer. Die Generalobersten des Heeres, Inhaber Höchster Kommandostellen 1933—1945. — 2. — Rastatt: Pabel-Moewig Verlag GmbH, 1997. — 224 p. — (Dokumentationen zur Geschichte der Kriege). — ISBN 3-811-81408-7.
• Fritjof Schaulen. Eichenlaubträger 1940 — 1945. Zeitgeschichte in Farbe. Band I: Abraham — Huppertz. — Selent: Pour le Mérite Verlag, 2003. — Vol. 1. — 160 p. — ISBN 3-932-38120-3.
• Veit Scherzer. Ritterkreuzträger 1939—1945 Die Inhaber des Ritterkreuzes des Eisernen Kreuzes 1939 von Heer, Luftwaffe, Kriegsmarine, Waffen-SS, Volkssturm sowie mit Deutschland verbündeter Streitkräfte nach den Unterlagen des Bundesarchives. — 2. — Jena: Scherzers Miltaer-Verlag, 2007. — 864 p. — ISBN 978-3-938845-17-2.

Ссылки

• [www.ritterkreuztraeger-1939-45.de/Infanterie/H/Heinrici-Gotthard.htm Биография Готхарда Хейнрици] (нем.). ritterkreuztraeger-1939-45.de. [www.webcitation.org/66H0LZYdC Архивировано из первоисточника 19 марта 2012].
• [www.geocities.com/~orion47/WEHRMACHT/HEER/Generaloberst/HEINRICI_GOTTHARD.html Краткое досье Готхарда Хейнрици] (англ.). Axis Biographical Research. [www.webcitation.org/66H0MScXf Архивировано из первоисточника 19 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Хейнрици, Готхард

Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.