Русский медведь

Ру́сский медве́дь (англ. Russian Bear) — олицетворение России, «атрибут российского государства и субститут её верховного правителя».

Встречается на первых географических картах Русского государства. На «Морской карте», составленной и снабжённой комментарием шведским священником Олаусом Магнусом (Olaus Magnus; 1490—1557) в 1539 году, есть медведь — маркер Русского государства.

Культ медведя в культурно-историческом развитии

Каменный век

Культ медведя существовал во многих частях мира еще в каменном веке. Древние люди придавали медведю особое значение, о чем свидетельствуют находки древнейших памятников культуры. Так, особую ценность для археологов представляет «Монтеспанский медведь», найденный в пещере Монтеспан (Франция)- глиняная статуя медведя, к которой ориентировочно 35-30 тыс. лет до н. э. был прикреплен настоящий череп медведя. Ученые предполагают, что эта статуя служила охотничьей мишенью для человека палеолита, который верил, что убийство макета будет благоприятствовать реальной охоте. В мифологическом представлении человека каменного века медведь представлял священное животное, о чем свидетельствуют наскальные рисунки палеолита, мезолита и неолита. Многочисленные петроглифы изображают не только охоту на медведя, но и отдельные рисунки этого животного, что говорит об особой роли медведя для древнего человека, его причастности к загробной жизни. В своем труде «Культ медведя в палеолите Европы», В. С. Житенёв утверждает, что «Культ по отношению к медведю — один из самых древних проявлений зоолатрии», и выражался он в организации медвежьих костных комплексов, а также в изготовлении подвесок из медвежьих зубов и костей. По мнению Б. А. Рыбакова, культ медведя, возможно, является самым первым в истории человечества. На территории России в Каменном веке также существовали свидетельства особого отношения к медведю. Памятники наскального искусства с изображением этого зверя имеются во многих местах России. Например, на камнях Балабан I и II, расположенных на берегу реки Тагил, на родине манси, у которых медведь считался князем лесов, присутствуют изображения медведей. «Эти находки могут быть отнесены к петрогромской культуре и датированы концом I — началом II тысячелетия». Здесь изображены окружности, в центре которых находится фигура медведя, при этом, по словам Д. П. Шорина, «его изображение обведено двумя кругами как окружались имена фараонов в египетских иероглифах». Эти и другие находки свидетельствуют о существовавшем у древних народов России культа медведя. Определение «культу медведя» дает Ю. А. Кошкарова в своем исследовании «Архетипический образ медведя в духовной культуре народов России». Под культом медведя «понимается поклонение медведю, проявляющееся в особом отношении к этому животному и реализации комплекса обрядов, связанных с охотой, поеданием туши и захоронением его костей, основанных на синтезе тотемизма, анимизма, анимализма, промысловых и родовых (племенных) культов, посредством чего достигается „расположением“ медведя к человеку» . Зародившись в мустьерской культуре, просуществовав до середины XX века и сохранив некоторые элементы в культуре некоторых народов современной России, культ медведя является одним из наиболее устойчивых. В представлении древних народов России медведь представлял предка человека, имел «кровную связь» с ним. Об этом свидетельствуют и эвфемизмы, которыми иносказательно называли медведя, «старик», «дед», «дедушка», «дядя», «бабушка», «большая старуха» и т.д

Культ медведя у народов России в древности

Медведь часто соотносился с божественным. Древнерусский языческий бог мудрости и плодородия Велес имеет образ медведя. При этом, вероятно, Велес — Волос, был древнейшим из всех славянских божеств, корни представлений о котором восходят к медвежьему культу мустьерских неандертальцев. Примечательно, что «древнерусские волхвы носили одежды, вывернутые наизнанку, либо звериные шкуры, как правило, медвежьи» . По мнению Ю. В. Кривошеева, медведь, в представлении волхвов, уносил их в иной мир. Божественная ипостась медведя в представлении древних народов России породило создание многих эвфемизмов для замены табуированного имени этого животного, неизвестного нам, таких как «лесная или горная женщина» у манси, «шерстной человек» (кеты), «князь зверей» (якуты), «царь-человек» (буряты), «маленькое дорогое божественное создание» (айны). Само слово «медведь» произошло от словосочетания «мёд ведать», и впоследствии само стало заменяться эвфемизмами: «косолапый», «бурый», «старый», «тихий», «мохнатый». Постепенно медведь из предка трансформируется и приобретает образ хозяина, царя леса, князя зверей. Особое восприятие медведя древними народами породило «медвежий праздник»- охотничий культ, связанный с представлениями древних охотников о перерождении животных после смерти. Убийство, поедание и похороны медведей сопровождались ритуальными действиями и «медвежьими песнями» с целью умилостивить и расположить убитого медведя, «помирить душу медведя с добывшим его охотником». «Медвежья присяга» у остяков и вогулов также являлась подтверждением особого отношения к животному. По традиции этих народов обвиняемый мог прибегнуть к «медвежьей присяге» для доказательства своей невиновности. Как пишет Н. Харузин, «Очистительная клятва медведем считается одной из наиболее сильных, и лицо, согласившееся воспользоваться этим видом судебного доказательства, освобождается от подозрения в совершении проступка или преступления». Таким образом, в сложном образе медведя для древнего человека соединялись три ипостаси: божественная, человеческая и животная. Медведь, в представлении древних славян, обладал целым рядом уникальных свойств. Он был способен снимать злые чары, напущенные на скот, и поэтому считался покровителем скотоводства. В языческой символике медведь олицетворял умение быть хозяином мира, «хорошим семьянином, учителем, воспитателем… схоронником (хранителем запасов), купцом». Поэтому чаще всего этот символ изображался на мужских талисманах. Знак «медвежьи уши» — символ внимательности в язычестве, а «след медведя», как символ охотника, вышивали на мужских рубахах. Следы тотемизма просуществовали вплоть до середины ХХ века. Сибирские старожилы еще в конце XIX века продолжали звать медведя «хозяином». Сохранились различные поверья, например, в леса не брали беременных: если ей встретился медведь, он обязательно ее изорвет, убив в утробе будущего охотника. Сохранились и приметы: «если зверь долго не залезает в берлогу, то зима будет длинной», а также особенность этого животного подчеркивалась связью с календарем: половину зимы медведь спит на одном боку, половину — на другом. Сохранилось поверье, что хозяин тайги имел человеческое происхождение, ввиду того, что имел глаза, ступни и пальцы как у человека. По народному поверью, медведь даже постится весь Рождественский пост — сосет лапу. Охотники обосновывали человеческое происхождение медведя тем фактом, что собака одинаково лает на человека и медведя. Ряженый-медведь продолжал быть частью свадеб у русского народа, так как оставался символом многодетности и плодородия, богатства молодых. В связи с этим невеста и жених сидели на шкурах этих животных. Более того, на Масленице вплоть до Великой Отечественной войны водили живых обученных медведей.

Медведь в русских сказках

Медведь является персонажем русских народных сказок, анализ которых раскрывает картину образа медведя в сознании русского народа. Сказочный образ медведя в русской сказке неоднозначен. Где-то он является сильным и справедливым защитником слабых («Медведь и собака»), где-то легкомыслен, ограничен и простодушен («Мужик и медведь», «Медведь и лиса»). Также он имеет «роль помощника и дарителя». В некоторых сказках, медведь является похитителем, испытанием для героев. В сказке «Маша и медведь» зверь похищает девочку, заставляет ее работать. Другие сказки, например, «Медвежье ушко», которое повествует о рождении героя от человека и медведя, выражают «брачную» роль медведя, который иногда может превращаться в человека. В подобных сказках медведь выполняет роль испытания для девочки, которая, преодолевая трудности, становится «красной девицей», то есть девушкой на выданье. Например, в сказке "Про медведя и трех сестер, медведь требует демонстрировать брачные способности ткачества: «Девица, девица, садись за красеньци. Выткёшь — замуж возьму, не выткёшь — голову отсеку». Медведь как символ плодородия, помогают женщинам развивать свою женскую природу, становиться женами и матерями.

Медведь в русской христианской традиции

После принятия христианства, отношение к медведю как к сакральному животному стало вытесняться, в связи с искоренением язычества на территории Руси. Однако, отношение христианства к медведю не столь однозначно. Для полного понимания этого вопроса, К. Войцеховска в статье «Лютый зверь и образец заботливости: образ медведя в Библии и апокрифах», делает попытку истолковать библейский образ медведя. В Библии медведь (речь идет о сирийских медведях) упоминается не часто: несколько раз в Ветхом Завете, и один — в Новом Завете. Одним из таких упоминаний является 4 Цар 2:23-24, где пророк Елисей проклинает детей, которые насмехнулись над ним, и тогда вышли два медведя и растерзали их. Здесь медведи предстают как орудие суда Божьего. Медведь в видении пророка Даниила (Дан 7:1 и посл.) имеет разные истолкования. "И вот, еще зверь, второй, похожий на медведя (или медведицу, так как древнееврейское слово dob, «медведь», может обозначать и самку, и самца, из чего некоторые исследователи делают вывод, что это животное объединяет диаметрально противоположные качества, например, божественную и демоническую силы). Здесь медведь — одно из агрессивных животных — врагов Божьего народа, и олицетворяет Мидо-Персию. В этом контексте, К. Войцеховска отмечает, что персидский царь Кир изображался в иконографии верхом на медведе. В Откровении Иоанна Богослова «медвежьи лапы» также являются частью «зверя». Интересным представляется упоминание К. Войцеховска о понимании некоторыми исследователями смысла пророчества пророка Даниила о четырех зверях, где все звери появляются одновременно и могут служить символами современных четырех государств, одним из которых является Россия/ Советский союз — медведь. "И вот еще зверь, второй, похожий на медведя, стоял с одной стороны, и три клыка во рту у него, между зубами его; ему сказано так: «встань, ешь мяса много!» Однако не только хитрость и жестокость олицетворяет медведь. В книге пророка Исайи медведица — олицетворение спокойствия: «И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому». Во 2 книге Царств медведица, с одной стороны, раздражена, а с другой — готова защищать своих детенышей, что может служить примером положительной символики, в связи со сравнением ее с Богом: «И продолжал Хусий: ты знаешь твоего отца и людей его; они храбры и сильно раздражены, как медведица в поле, у которой отняли детей, и отец твой — человек воинственный; он не остановится ночевать с народом». В дальнейшем, медвежата, выходящие из пещеры, стали символом воскресения Христа. В русской православной церкви изображение медведя присутствует на иконах. В житии святого Серафима Саровского, жившего в конце ХVIII — начале ХIХ вв., повествуется, что не раз видели, как старец из рук кормил огромного медведя, служившего ему. «Одна монахиня пришла к святому Серафиму и увидела, что он сидит близ своей кельи на обрубке дерева, и подле него стоит огромный медведь. Она так и обмерла от страха и закричала во весь голос: „Батюшка! Смерть моя!“ и упала. Старец Серафим, услышав её голос, ударил медведя легонько и махнул ему рукой. Тогда медведь, как разумный, тотчас пошёл в ту сторону, куда показал о. Серафим, в густоту леса. Монахиня, видя всё это, трепетала от ужаса. Старец Серафим подошёл к ней и сказал: „Не ужасайся, не пугайся!“ Она все-таки продолжала кричать: „Ой, смерть моя!“ На это старец отвечал: „Нет, матушка, не смерть, и смерть от тебя далеко. А это радость!“ И затем он повёл её к той самой колоде, на которой сидел прежде. Помолившись, он посадил монахиню на колоду и сам сел. Не успели они сесть, как вдруг тот же самый медведь вышел из чащи леса, подошёл к св. Серафиму и лёг у его ног. Монахиня, видя такого страшного зверя вблизи себя, была сначала в большом страхе и трепете. Отец же Серафим обращался с ним без всякого страха, как с кроткой овечкой, и даже стал кормить его из своих рук хлебом. Тогда и монахиня стала мало-помалу приободряться. Лицо великого старца было в это время особенно чудно. Оно было светло, как у ангела, и радостно»[www.diveevo.ru/168/ Статья «Преподобный Серафим и дети / Серафим кормит медведя» дата обр. 09.07.16]. Этот сюжет стал распространен как олицетворение христианской любви и милосердия, способных «приручить» даже опасного зверя. В житии святого Сергия Радонежского на медведе также проявляется милосердие и любовь святого. Однажды святой пожалел огромного медведя, слабого от голода и принес ему хлеба. Медведь мирно съел угощение и стал навещать святого Сергия с этих пор, а потом стал ручным.

«Медвежий культ» у народов России в XIX—XX вв.

Несмотря на неоднозначное отношение церкви к образу медведя, элементы культа медведя сохранились в обрядах, приметах, творчестве славян и после крещения Руси. На Руси верили, что нечистая сила не может принимать облик медведя. «Медведь от Бога», — говорили крестьяне Олонецкой губернии. А в украинской легенде «старый дед» обращает человека и делает его сначала богом, потом медведем. Интересным представляется шуточное название медведя крестьянами: «Лесной архимандрит». Сохранилось поверье, что медведь снимает порчу с дома и со скота. Поэтому, в некоторых русских деревнях существовал «обряд вождения медведя вокруг деревни, направленный на очищение полей и, соответственно, на обеспечение хорошего урожая». Медведя воспринимали как символ здоровья и силы, и наделяли его продуцирующей силой. Поэтому медведь был важным образом на свадьбах. Жениха и невесту нередко в песнях звали «медведь» и «медведица». Молодых часто сажали на шкуры медведей, а также они могли провести первую брачную ночь на шкурах этого животного.

Свекор батька говорит;
«К нам медведицу ведут»
свекровь матка говорит
«людоедицу ведут»

На празднестве мордвы ряженый медведь играл важную роль и помогал «запустить находящийся в покое потенциал репродуктивности, обеспечивающий рабочие руки», нередко бегая с толкушкой и заигрывая с девушками и женщинами. Также, по приметам, девушке медведь снился к жениху, свадьбе или прелюбодеянию, «Видеть во сне медведя- ожидать сватов». О хозяине тайги продолжали говорить иносказательно. Само слово «медведь» произошло вследствие замены табуированного неизвестного названия этого животного и создания эвфемизма от словосочетания «мёд ведать». Изображали его редко: пчелиные ульи в форме медведя и деревянные скульптуры охотничьих идолов, корни которых уходят во времена тотемизма. Также сохранился элемент «медвежьего культа» в традициях. Например, в Белоруссии до середины ХХ века каждую весну отмечали пробуждение медведя. «Комоедицы» — так назывался медвежий праздник, который отмечался 23 марта, перед Благовещением. Однако за медведем закрепилось и негативное отношение к этому животному как к символу жестокости, чревоугодия и лени. В большей степени это было результатом приручения медведя, когда царь тайги стал веселить народ на праздниках. Среди ряженых медведь был важным участником на Масленицу или Святки. Именно образу, а не человеку под маской, хозяева, к которым приходили колядовать ряженые, давали угощения, «задабривая» тех ради покровительства над скотом и урожаем. Иногда ряженые инсценировали вождение ряженого медведя на поводке, а иногда, чаще на Масленицу, настоящий обученный медведь развлекал народ.

• 10 Spiele und Blustigungen der Russen aus den niederen Volksschichten.jpg

  Х.Г. Гейслер. Ряженые. 1800-е

• Рисс Скоморохи в деревне.jpg

  Ф.Н. Рисс «Скоморохи в деревне» 1857 г.

• Каверзнев Ряженые XIX.jpg

  П.Ф. Каверзнев «Ряженые». Вторая половина XIX века.

Медведь в русской геральдике

Фигура медведя распространена в и русской геральдике. Медведь изображен на гербах трех городов России и на гербе Хабаровского края. История герба Великого Новгорода начинается еще в XVI веке, когда по приказу Ивана Грозного была изготовлена печать новгородского наместника, которая стала прообразом герба Новгорода, утвержденного в 1781 году Екатериной II. На гербе изображены два медведя, выполняющие функцию стражей места. По мнению ученых, изображение медведя на гербе Ярославля связано со «Сказанием о построении града Ярославля», в котором говорится о том, что Ярослав Мудрый победил секирой «некоего люта зверя и псов», которых напустили язычники. Предполагается, что «лютый зверь» был медведем, так как в Верхнем Поволжье был распространен медвежий культ, а тот факт, что медведь стоит на задних лапах может отсылать к мифу о подобии человека и медведя. В этом сказании медведь символизирует язычество, искорененное православием. Герб Перми, изображающий медведя с Евангелием на спине, также символизирует победу христианства, усмирения им язычества, просвещения неверных, обращения их в православие. В связи с тем, что медведь является символом Перми, в центральной части города поставили скульптуру «Легенда о пермском медведе» или «Идущий медведь». Последнее название связано с самой идеей памятника, так как по представлениям иностранцев, по улицам уральских городов обязательно должны ходить медведи. На гербе Хабаровского края изображен гималайский медведь, что символизирует мощь и предусмотрительность. Коренные народы этого края считали, а некоторые народы до сих пор считают медведя своим предком. Они обращались к нему с уважением, как к пожилому человеку. Охота на медведя сопровождалась медвежьим праздником, захоронением костей этого животного.

Медведь как символ России

Однако, особое отношение к медведю предков, сохранение пережитков тотемизма, изображение медведя на гербах, сохранение в сказках, приметах не явилось главной причиной становления образа медведя как символа России. Большую роль, по мнению исследователей (например, Д. Г. Хрустелева), в этом сыграл Запад.

Считается, что первыми сочинениями иностранца, в которых присутствуют записи о медведе в России стали «Записки о московитских делах» барона Сигизмунда Герберштейна (1486—1566). Записи о зиме 1526 года здесь, возможно, преувеличены, но имеют реальные основания. Он пишет:

«… медведи, подстрекаемые голодом, покидали леса, бегали повсюду по соседним деревням и врывались в дома; при виде их толпа поселян убегала от их нападения и от холода погибала вне дома жалкою смертию»

. В результате появление медведей зимой в селах (городах) стало восприниматься как событие регу­лярное и вполне характерное для России в целом. Так его поняли все позднейшие читатели и переписчики. На протяжении ста последующих лет это сообщение Герберштейна повторили очень многие сочинители: сначала итальянец Р. Барберини, писавший в 1565 г., но изданный только в 1658 г.; затем польский подданный А. Гваньини в 1578 г.; англичанин Дж. Флетчер в 1591 г.; немецкий аноним в 1630 г. и даже голландский парусный мастер Ян Стрейс в 1676 г. Случайное известие о суровой зиме 1526 года превратилось в расхожий анекдот о медведях, бегающих по русским городам.

Медведь присутствует на одной из самых ранних карт Северной Европы («Carta Marina»), составленной Олафом Магнусом и напечатанной в 1539. Зверь изображен на территории Московского княжества. Также не позднее 1633 г. Исаак Масса составил карту «Северная и Восточная части России, называемой Московия» (в дальнейшем использовалась и не раз переиздавалась в «Космографии Блау»). Здесь можно наблюдать два фрагмента, изображающих медведей. Одним из национальных образов русского медведя на Западе является его прирученность, подчинение человеку, что противопоставляется его звериной натуре. Медведь может изображаться с другим национальным символом России — балалайкой, иногда — на велосипеде. Современный образ пришёл из русского цирка, но не на пустое место. Понятие «Muscovy Bear» существовало и в XVIII веке, когда Московии уже не существовало. Muscovy Bear — это своеобразный бренд в Англии конца XVII — начала XVIII вв. По утверждению Д. Хрусталёва:

Демонстрируя на ярмарке кровожадное лохматое чудище, зрителю твердили, что это настоящий — «московитский» — медведь. В Англии это превратилось в устойчивую традицию, которая в XVIII в. фиксируется в прессе как рекламный слоган.

Из Московии в Европу шли, большей частью, поставки дрессированных медведей, отчего хищник стал прочно с ней ассоциироваться уже в XVI—XVII вв.

В XVI веке в Европе было множество дрессированных медведей. В Европе ходили представления, что скоморохи с медведями, наводнившие Европу, это шпионы московского великого князя. Олаус Магнус в трактате «История северных народов» («Historia de Gentibus Septentrionalibus») вставляет сюжет о медвежьих поводырях, связанных с русскими и литвинами:

«русские и литовцы, храбрые и воинственные народы, самые близкие соседи шведов и готов на Востоке, находят особое удовольствие, имея диких зверей, которых приручают так, что они слепо повинуются их малейшему знаку»

Образ «русского медведя» в западных карикатурах

В XVIII веке Запад выбрал медведя в качестве героя своих карикатур для изображения России, и таким образом около 300 лет назад зародил устойчивый стереотип. Первое изображение России в образе медведя было напечатано в 1737 г. в серии английских гравюр под названием «The European Race» — «Европейская гонка». С этого момента (как заявляют А. А. Россомахин, В. М. Успенский, Д. Г. Хрусталев — исследователи, изучавшие эту тему в рамках проекта «Россия как медведь», 2006 г.), в течение ста лет было выпущено более ста сатирических гравюр, на которых образ России представлен в виде медведя (иногда в ошейнике, наморднике, на привязи или с оружием). При этом, Василий Успенский приводит факты, доказывающие, что этот образ имеет английское происхождение. Для популярной в Англии XVI века медвежьей травли, специально привозили русских белых медведей, происхождение которых стало впоследствии «эталоном качества». Этот образ стал основанием для многих карикатур XVIII—XIX вв. Например, сцена травли изображена на карикатуре 1801 года, где Наполеон держит цепь, к которой прикован медведь. Другая иллюстрация показывает Наполеона, который надевает на Россию «ошейник независимости» (заключение Тильзитского мира).

• The European Race, 1737.jpg

  "Европейская гонка". 1737 г.

• Mad Paul I of Russia.jpg

  Неизвестный гравер (изд. Уильям Холланд). Безумный Павел. 1801 г. Раскарашенный офорт. Библиотека Брауновского университета

• Nothern bears - Charles Williams.jpg

  Чарльз Уильямс. Северных медведей учат танцевать. 1801 г. Раскрашенный офорт.

• Peace os Tilsit - Charles Williams.jpg

  Чарльз Уильямс. Взаимные почести в Тильзите, или обезьяна, медведь и орел. 1807 г. Раскрашенный офорт

• Bear - Isaac Cruikshank.jpg

  Исаак Круншенк. Медведь становится посредником. 1803 г. Раскрашенный офорт.

• Bear - James Gillray.jpg

  Джеймс Гиллрей. Союзные державы разувают Эгалите. 1799 г. Раскрашенный офорт.

Также медведя на карикатурах изображали в качестве военного. Например, на листе Джеймса Гиллрея «Союзные державы разувают Эгалите» 1799 г. лишь Россия не наделена национальными признаками, как Пруссия, Турция, Голландия, Англия, Франция, а изображена в виде зверя. Медведь изображался и в образе казака. Например на листе 1828 г. «Высадка Великого медведя, или мусульмане в затруднительном положении» Уильяма Хита. Очевидно, что английские гравюры XVIII- первой трети XIX вв. выражали образ России через изображение медведя, показывая ее «дикость, кровожадность, мощь, порабощенность или глупость» и были доказательством «незнания англичанами подлинной российской действительности». Однако появление медведя на карикатурах, которые являются сильным средством убеждения, зародило стереотип Русского медведя, который продолжал использоваться в дальнейших карикатурах разных стран и используется до сих пор. В ХХ веке «русский медведь» был особенно популярен в американских СМИ. В период Холодной войны, когда накал в отношениях между СССР и Западом был велик, метафора жестокого, кровожадного медведя широко использовалась западными СМИ как олицетворение политики СССР этих лет. Например, в 1980 году в Reader’s Digest вышла статья «Standing up to the Russian bear», содержащая «призыв проявить жестокость против СССР». Интересно то, что негативно окрашенный Западом образ медведя был перенят Советским Союзом в конце ХХ века и наделен смелостью, упорством, силой. Именно эти качества являются приоритетными для любого спортсмена, поэтому в 1980 году Олимпийский Мишка стал талисманом ХХII Олимпийских игр в Москве. В начале XXI века медведь был выбран символом политической партии «Единая Россия». В своём выступлении 24 октября 2014 года на встрече с участниками дискуссионного клуба «Валдай» В. В. Путин также прибегнул к образу медведя как олицетворению России. Рассуждая о практике «двойных стандартов» в международных отношениях, он заявил: «Я вспоминаю всё время то, что говорили по этому поводу древние: что позволено Юпитеру, не дозволено быку… Может быть, быку не позволено, но хочу вам сказать, что медведь ни у кого разрешения спрашивать не будет. Вообще, он считается у нас хозяином тайги и не собирается, я знаю это точно, куда‑то переезжать в другие климатические зоны, ему там неуютно. Но тайги он своей никому не отдаст».

Восприятие «Русского медведя»

В 2009 году группой исследователей было проведено социологическое исследование с целью определения восприятия образа медведя как символа России в самой России и за рубежом, а именно в США, г. Вашингтон. Результаты исследования были опубликованы в статье Т. Рябовой «Медведь как символ России: социологическое измерение». В процессе опроса выяснилось, что среди американских респондентов медведь (41,6 %), стоял первым в списке символов России, среди которых были «Красная площадь» (39,0 %), «Кремль» (28,6 %), «АК-47» (28,6 %), «Матрешка» (23,4 %) и др. В списке символов России российских респондентов «медведь» (20,0 %) занял четвертую позицию после таких маркеров, как «Двуглавый орел» (56,0 %), «Кремль» (38,0 %), «береза» (23,0 %). Ответы на вопрос об интерпретации образа «русского медведя» были различны у представителей двух стран. Так американские респонденты выделили «агрессивность» (76,6 %) главным качеством «русского медведя», за ним шли «сила» (63,6 %), «жестокость» (50,6 %), «варварство» (26,0 %). Напротив, российские респонденты на первое место поставили «силу» (58,0 %), далее «отсталость» (43,0 %), «неуклюжесть» (37,0 %), «агрессивность» (25,0 %). Отрицательные качества символа, выбранные респондентами разных стран, но одновременно частое использование образа в российских СМИ побудили исследователей задать другой вопрос: «Если бы вы сравнивали Россию с медведем, то какими качествами вы бы ее наделили?». Ответы были следующие: «сила»- 81 %, «добродушие»- 41 %, «бесхитростность» −13 %, «неуклюжесть»- 12 %, «отсталость»- 6 %, «глупость»- 6 %, агрессивность-4 %. Проанализировав эти данные можно сделать вывод, что американец видит скрывающуюся за силой «русского медведя» агрессивность. В то же время, в восприятии россиянина, сила «русского медведя» дополняется добродушием и бесхитростностью, что показывает положительную окраску данного символа в России. Возможно его близость русскому народу имеет общее с менталитетом русского человека: долгая зимняя спячка и короткое лето медведя схожи с жизнью русского крестьянина с его коротким летним периодом сельскохозяйственных работ и долгими зимними вечерами.

Русский медведь, изображения

• IranUSSRBritain.jpg

  Изображение времён Большой игры. Россия (медведь) села на Персию (кота), за этим наблюдает Великобритания (лев).

• Марианна (Франция) и медведь (Россия).jpg

  Французская карикатура 1893 г. по поводу Франко-русского союза. Марианна (Франция) спрашивает у медведя (России): «Скажи-ка, дорогуша, я отдам тебе сердце, но получу ли я твою шубку зимой?»

• World around 1900.jpg

  1900 год

• RussianBear.JPG

  Медведь на фоне российского флага в последнее время используется на футбольных матчах.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Логотип партии «Единая Россия».

См. также

• Олимпийский Мишка
• Медведь в геральдике

Литература

• Россомахин А. А., Хрусталёв Д. Г. Русская Медведица, или Политика и похабство (С приложением каталога английских карикатур XVIII века, представляющих Россию в образе Медведя). — СПб.: Красный матрос, 2007. — ISBN 5-7187-0719-1.
• Олег Рябов, Анджей де Лазари.  [www.pism.pl/files/?id_plik=6292 Миша и Медведь: «Медвежья» метафора России в дискурсе грузино-российского конфликта] // Европа. — 2008. — № 4.
• Россомахин А., Хрусталёв Д.  [cens.ivanovo.ac.ru/almanach/2008/granitsy08.pdf#page=123 Россия как Медведь: Истоки визуализации (XVI-XVIII века)] // Границы : Альманах Центра этнических и национальных исследований ИвГУ. — Иваново: ИвГУ, 2008. — Вып. 2: Визуализация нации. — С. 123—161. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=978-5-7807-0743-1&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 978-5-7807-0743-1].
• Россомахин А. А., Хрусталёв Д. Г.  [magazines.russ.ru/nz/2008/1/ro14-pr.html Россия как Медведь] // Новое литературное обозрение. — 2008. — № 1 (57).
• Рябов О. В.  [magazines.russ.ru/nz/2009/1/ria17.html Охота на медведя: О роли символов в политической борьбе] // Неприкосновенный запас. — 2009. — № 1. — С. 195-211.
• Хрусталёв Д., Россомахин А.  Польская диета русского медведя. — Санкт-Петербург: Красный матрос, 2009. — 112 с. — ISBN 5-7187-0874-6.
• Россомахин А., Хрусталёв Д.  Вызов императора Павла, или первый миф XIX столетия. — СПб: Издательство Европейского университета, 2011. — 256 с. — (Художественные мифы девятнадцатого столетия: Выпуск 1). — ISBN 978-5-94380-110-5.
• Хрусталёв Д.  [www.academia.edu/6615035/_ Происхождение «русского медведя»] // Новое литературное обозрение. — 2011. — № 1.
• [www.nlobooks.ru/node/2151 «Русский медведь»: История, семиотика, политика] / Под ред. О. В. Рябова и А. де Лазари. — М.: Новое литературное обозрение, 2012. — 368 с. — ISBN 978-5-86793-985-4.
• Успенский В. М.  Типология изображений «русских медведей» в европейской карикатуре XVIII - первой трети XIX века // [www.nlobooks.ru/node/2151 «Русский медведь»: История, семиотика, политика] / Под ред. О. В. Рябова и А. де Лазари. — М.: Новое литературное обозрение, 2012. — 368 с. — ISBN 978-5-86793-985-4.
• Andrzej de Lazari, Oleg Riabov.  Миша и медведь: «Медвежья» метафора России в актуальном политическом и публицистическом дискурсе // Studii de Slavistică. — Iaşi: Editura Universitatii «Alexandru Ioan Cuza», 2008. — № XIII. — С. 19—35.
• Oleg Riabov, Andrzej de Lazari.  [mesharpe.metapress.com/link.asp?id=f150345848378456 Misha and the Bear: The Bear Metaphor for Russia in Representations of the “Five-Day War”] // Russian Politics and Law. — 2009. — Vol. 47, № 5. — P. 26—39. — DOI:10.2753/RUP1061-1940470502.
• Andrzej de Lazari, Oleg Riabow, Magdalena Zakowska.  [cens.ivanovo.ac.ru/olegria/books_europa-i-niedzwiedz.htm Europa i Niedzwiedz]. — Warszawa: Centrum Polsko-Rosyjskiego Dialogu i Porozumienia, 2013. — 320 с. — ISBN 8393519225.

Ссылки

• [cens.ivanovo.ac.ru/russianbear.htm «Русский медведь»: История, семиотика, политика] — Международный научный проект Центра этнических и национальных исследований ИвГУ.

Отрывок, характеризующий Русский медведь

Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.