Яёй (1926)
«Яёй» (яп. 弥生 "месяц произрастания", поэтическое название третьего месяца лунного календаря?) — японский эсминец типа «Муцуки». Третий в серии из 12 кораблей. Второй корабль в японском военно-морском флоте с таким названием. Принимал активное участие в боях на Тихом океане. Потоплен американской базовой авиацией во время боёв за Новую Гвинею 11 сентября 1942 года.
Содержание
Проектирование и строительство
Заказаны в соответствии с «Новой кораблестроительной программой по замещению кораблей по условиям Вашингтонского договора 1923 г.». Корабли этого типа являлись развитием эсминцев типа «Камикадзе». На эсминцах типа «Муцуки» были установлены более мощные торпедные аппараты (строенные) Для повышения остойчивости корабля были увеличены размеры корпуса и водоизмещение.
Построенные на основе опыта Первой мировой войны, эсминцы предназначались для атаки линейных сил противника и защиты своих тяжелых артиллерийских кораблей от атак эсминцев, постановки активных минных заграждений и траления мин. Однако уже к концу 1930-х годов корабли значительно уступали по основным параметрами новым эсминцам как японским, так и будущих противников. Микадзуки строился на верфи «Док Урага» в Йокосуке в 1925-27 гг. Вошёл в строй под названием «№ 23» 1 августа 1938 он получил своё основное название.
Вооружение
Артиллерийское вооружение включало четыре одноорудийные щитовые установки 120-мм орудий тип 3 (длина 45 калибров, дальность — 5500 м, запас 180 снарядов на орудие, скорострельность — 9 выстрелов в минуту). Одно орудие было размещено на полубаке, второе между двух труб в центральной части корабля, ещё два — в коровой части спереди и сзади грот-мачты. Корабли практически не имели зенитного вооружения, которое было ограничено двумя 7,7-мм пулемётами тип 92. Возросшая роль авиации потребовала усиления зенитного вооружения, которое было проведено в ходе модернизации корабля в 1937 году. Были установлены две одинарных 25-мм зенитных пушки тип 96 (длина — 60 калибров, скорострельность до 110 выстрелов в минуту, эффективная высота стрельбы до 1500 м, дальность до 3000 м, запас снарядов — 2000 на орудие). 7,7-мм пулемёты были заменены на 13,2-мм тип 93.
Торпедное вооружение было усилено благодаря тому, что на эсминцах этого типа были впервые установлены новые трехтрубные 610-мм торпедные аппараты тип 12, что позволило уменьшить их число. Первый аппарат был традиционно для японских эсминцев размещён перед носовой надстройкой. Однако на последующих типах от такого размещения конструкторы отказались. Второй аппарат был расположен в кормовой части между дымовой трубой и грот-мачтой.
При вступлении в строй корабль не имел никакого противолодочного вооружения. В 1932 году этот пробел был исправлен и корабль получил два бомбомета тип 88 и два бомбосбрасывателя тип 3 с запасом из 36 глубинных бомб. Во время модернизации 1937 года на эсминце были заменены бомбомёты (установлены новые бомбомёты тип 94) и размещены сонар тип 93 и гидрофон тип 92.
История службы
Довоенная служба
После вступления в строй корабль включили в состав 30-го дивизиона эскадренных миноносцев 2-й Флотилии Второго Флота. В марте-апреле 1927 года совершил поход в Амой. 11-30 октября 1927 года корабль участвовал в маневрах Соединенного Флота в районе между островами Рюкю и Бонин (входил в состав соединения «синих»). В 1928-31 гг. эсминец находился в резерве в Сасебо. В конце сентября возвращен в состав 30-го дивизиона эсминцев действующего флота. 1 декабря 1931 года 30-й дивизион перебазировали на Сасебо и был включен включили в состав Первой Флотилии Первого Флота. С 26 января по 22 марта 1932 года корабль участвовал в Первом Шанхайском сражении в составе Третьего флота под командованием вице-адмирала Китисабуро Номура. Яёй действовал в районе устья реки Янцзы, оказывая огневую поддержку армейским частям, которые вели бои за Шанхай.
В марте 1932 года эсминец возвратился в Сасебо, где до сентября 1932 года прошел текущий ремонт корпуса и механизмов и модернизацию, связанную с установкой противолодочного вооружения. В августе 1933 года Яёй принял участие в морском параде у Иокогамы. С декабря 1934 года по март 1936 года он числился в резерве и простоял в Сасебо на базе флота. Начавшаяся война с Китаем потребовала усиления флота и эсминец было вновь вернуть в строй. В 1936 году в составе 30-го дивизиона Первой флотилии Первого Флота Яёй участвовал в блокаде побережья Китая. С января по июнь 1937 в Сасебо, на верфи флота на корабле был проведён очередной ремонт и модернизация: были усилены корпусные конструкции, установлено зенитное вооружение, оборудование для обнаружения подводных лодок, новые бомбомёты.
После ремонта Яёй до июня 1937 года занимался боевой подготовкой в водах Метрополии, а затем до августа 1938 года осуществлял блокаду побережья Китая. В конце августа 1938 года корабль возвратился в Метрополию, где до ноября 1940 года занимался боевой подготовкой. В ноябре 1940 года — феврале 1941 года совершил дальний поход, посетив острова Сайпан, Палау, Трук и Кваджалейн. В марте 1941 года в Сасебо на верфи флота провели текущий ремонт корпуса и механизмов, после которого Яёй вновь вошел в состав 30-го дивизиона Шестой Флотилии Четвертого Флота и в июне 1941 года корабль перебазировался на атолл Трук.
Начальный период войны на Тихом океане
В ноябре 1941 года эсминец вошел в состав Группы поддержки Соединения вторжения контр-адмирала Кадзиока и 2 декабря 1941 года прибыл на рейд островов Бонин. Командование кораблем осуществлял капитан 3-го ранга Масаки Кимоцуки 5-13 декабря 1941 года Яёй принимал участие в неудачной попытке захвата атолла Уэйк. В ходе боя эсминец получил одно попадание 5-дюймового снаряда с американской береговой батареи (1 человек был убит и 17 ранено). 20-28 декабря 1941 года эсминец участвовал во втором, успешном, штурме острова Уэйк. После окончания операции вошёл в состав Оперативного Соединения Южных морей и в конце декабря 1942 года эсминец прибыл на атолл Трук. В ночь на 23 января 1942 года Яёй в составе соединения контр-адмирала Кадзиока обеспечивал оккупацию Рабаула. До 6 февраля 1942 года он оказывал огневую поддержку 144-му пехотному полку, наступавшему на Кавиенг. Со 2 марта по 10 апреля 1942 года эсминец в составе соединения вице-адмирала Иное обеспечивал оккупацию Лаэ и Саламауа на северо-восточном побережье Новой Гвинеи, острова Бугенвиль, острова Шортленд, островов Адмиралтейства.[1].
Операции в районе Новой Гвинеи и Соломоновых островов
В апреле 1942 года корабль включили в состав Соединения Вторжения в Порт-Морсби контр-адмирала Кадзиока, но после боя в Коралловом море операция была отменена. В мае-июне 1942 года эсминец обеспечивал перевозки между базой в Труке и Рабаулом. 6 июля 1942 года командиром корабля стал капитан 3-го ранга Шизука Кадзимото. 19-24 июля 1942 года Яёйв составе Соединения Надводного эскорта Четвёртого Флота вице-адмирала Иное обеспечивал высадку частей отряда Южных морей в Буна на северо-восточном побережье Новой Гвинеи. В ходе операции, сопровождая минные заградители "Сиратака «и „Цугару“ 22 июля успешно отразил атаку большого числа самолетов американской базовой авиации. В августе прошел текущий ремонт корпуса и механизмов в Сингапуре. 19 августа 1942 года эсминец пришел в Рабаул. 23 августа 1942 года корабль в составе Восьмого Флота вице-адмирала Микава направился в район к северо-востоку от острову Гуадалканал. В ночь на 24 августа вместе с эсминцами Кагеро, Исокадзе, Кавакадзе и Муцуки он обстрелял аэродром Хендерсон. На следующий день Яёй оказывал помощь поврежденному транспорту „Кинрю Мару“ и подобрал экипаж потопленного эсминца „Муцуки“, отразив при этом атаку авиации. В конце августа корабль в составе соединения контр-адмирала Мацуяма обеспечивал высадку на остров Раби частей Специального десантного отряда отряда „Куре № 3“.[1].
Гибель корабля
К осени 1942 года японскому командованию стала очевидна неудача попыток нанести поражение австралийско-американским войскам в Новой Гвинее. Необходимо было вывести остатки японских десантных отрядов с побережья и нескольких малых островов. Учитывая господство авиации противника было принято решение использовать для эвакуации быстроходные военные корабли. 11 сентября 1942 года Яёй вместе с лёгким крейсером „Тенрю“ и эсминцем „Исокадзе“ направился к Новой Гвинее для эвакуации отряда морской пехоты с небольшого острова Гуденаф. В тот же день к югу от острова Новая Британия, в 13.00 во время атаки американской базовой авиации (бомбардировщики B-17 и B-25), в корму Яёй попала бомба. В результате её взрыва корабль потерял рулевое управление. Вскоре корабли были вновь атакованы авиацией, нанесших ему новые повреждения близкими разрывами авиабомб. Не видя возможности спасти корабль, капитан Кадзимото приказал покинуть его. В 17.15 эсминец затонул в восьми милях к северо-западу от острова Вакута 08°45′ ю. ш. 151°25′ в. д. / 8.750° ю. ш. 151.417° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-8.750&mlon=151.417&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 08°45′ ю. ш. 151°25′ в. д. / 8.750° ю. ш. 151.417° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-8.750&mlon=151.417&zoom=14 (O)] (Я). Эсминец „Исокадзе“ по началу не нашел ни одного выжившего моряка из экипажа Яёй, обнаружив лишь большое масляное пятно на месте гибели корабля. Однако 83 человека из его экипажа самостоятельно добрались до острова Норманби откуда их лишь 25 сентября 1942 года их снял эсминцы „Исокадзе“ и „Мотидзуки“.[2] Всего погибло 67 человек, в том числе капитан 2-го ранга Широ Ясутаке, командир 30 дивизиона эсминцев.
Напишите отзыв о статье "Яёй (1926)"
Примечания
Литература
- Апальков Ю.В. Васильев П.П. Боевые корабли японского флота : эсминцы и миноносцы 10.1918 - 8.1945 гг. Часть I. Справочник. — СПб.Галея Принт, 1998.
- Дашьян В. Корабли Второй мировой войны. ВМС Японии. Часть 2. — Морская коллекция № 2004-07 (064), 2004.
- Иванов Ю.В. Японские эсминцы 1920-1945. — Владивосток, 1996.
- Патянин С.В. Эскадренные миноносцы и миноносцы Японии 1879-1945 гг.. — Искусство России, 1998.
- Brown David. Warship Losses of World War Two. — Naval Institute Press, 1990. — ISBN 1-55750-914-X.
- Howarth Stephen. The Fighting Ships of the Rising Sun: The Drama of the Imperial Japanese Navy, 1895–1945. — Atheneum, 1983. — ISBN 0-689-11402-8.
- Jentsura Hansgeorg. Warships of the Imperial Japanese Navy, 1869–1945. — US Naval Institute Press, 1976. — ISBN 0-87021-893-X.
- Watts Anthony J. Japanese Warships of World War II. — Doubleday, 1967. — ISBN ASIN B000KEV3J8.
- Whitley M J. Destroyers of World War Two: An International Encyclopedia. — London: Arms and Armour Press, 2000. — ISBN 1-85409-521-8.
Ссылки
- [wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Jap_DD_1/ Апальков Ю. В. Васильев П. П. Боевые корабли японского флота : эсминцы и миноносцы 10.1918 — 8.1945 гг. Часть I. Справочник]
- [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/2004_07/ Дашьян В. Корабли Второй мировой войны. ВМС Японии. Часть 2]
- [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/BKM/Jap_DD/ Патянин С. В. Эскадренные миноносцы и миноносцы Японии 1879—1945 гг.]
- Nevitt, Allyn D. [www.combinedfleet.com/yayoi_t.htm IJN Yayoi: Tabular Record of Movement]. Long Lancers. Combinedfleet.com (1997).
- Nishidah, Hiroshi [homepage2.nifty.com/nishidah/e/stc0422.htm Mutsuki class destroyers]. Materials of the Imperial Japanese Navy (2002).
- Jones, Daniel H. [smmlonline.com/articles/minekaze/minekaze.html IJN Minekaze, Kamikaze and Mutsuki class Destroyers]. Ship Modeler's Mailing List (SMML) (2003).
- [www.navweaps.com/Weapons/WNJAP_47-45_11ns.htm Japan 4.7»/45 (12 cm) 3rd Year Type 12 cm/45 (4.7") 3rd Year Type 12 cm/45 (4.7") 11th Year Type ]
Отрывок, характеризующий Яёй (1926)
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».
Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».
В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
