Талыши

Талыши

Самоназвание	толышон / tolışon
Численность и ареал
Всего: от 267 тыс. до 619 тыс. чел. Азербайджан Азербайджан: 112 000 чел. (перепись 2009), по др. данным: от 116 тыс. до 500 тыс. Ленкоранский район: 54 125 (2009) Астаринский район: 38 207 (2009) Масаллинский район: 15 675 (2009) Лерикский район: 2281 (2009) Иран Иран: от 148 000 до 493 700 Гилян Ардебиль Зенджан Россия Россия: 2529 (перепись 2010) Москва Москва: 535 (2010) Украина Украина: 133 (2001) Казахстан Казахстан: 132 (2009) Белоруссия Белоруссия: 11 (2009) Эстония Эстония: 6 (перепись 2002)
Язык	талышский
Религия	преимущественно мусульмане-шииты, часть мусульмане-сунниты
Расовый тип	Европеоидная раса (балкано-кавказский и каспийский тип)
Входит в	Иранскую языковую группу   Северо-западную подгруппу    Тати-талышское ответвление
Родственные народы	по языку: иранские таты, гилянцы, заза, курды, мазендеранцы

Талыши́ (тал. толышон / tolışon) — древний народ Южного Кавказа, имеющий арийское происхождение и сформировавшийся на значительном кавказском субстрате, исторически проживающий в горной и предгорной области Талыш, примыкающей к юго-западному побережью Каспийского моря (юго-восток Азербайджана и северо-запад Ирана). Талышский язык относится к иранской языковой группе (северо-западная подгруппа, тати-талышское ответвление) индоевропейской семьи языков.

По некоторым оценкам, общая численность талышей во всём мире составляет от 267 300 до (включая народ тати) 619 000 человек, а численность носителей талышского языка от 184 100 до (включая татиязычных) 1 300 000 человек. </p>

Этноним

Этноним «талыш» встречается в 6 ойконимах разных районов Азербайджана (Ахсуйском, Кубинском, Исмаиллинском, Мардакертском, Сабирабадском и Шамхорском). Происхождение этнонима «талыш», равно как и вопрос о формировании народности и наиболее раннего этапа его истории остаётся окончательно невыясненным. Согласно Маркварту, термин «талыш» впервые обнаруживается в армянском переводе романа «История Александра Великого», составленной в XVI веке (перевод с греческого источника V века).

Н. Я. Марр пишет: «основа tal, resp. ѳal, слѣдовательно, съ утраченной промежуточной разновидностью *dal — этническій терминъ, требующій особаго разъясненія. Возможно, что въ терминѣ имѣемъ пережиток племенного названія Далеевъ (Dalaa), населенія области, извѣстной по VIII походу Саргона юго-восточнѣе, приблизительно въ Адербейджанѣ, съ укрѣплёнными городами Taruı и Tarmakısa». Б. В. Миллер также полагал, что «в слове Талыш мы вероятнее всего имеем название какого-нибудь племени, древнейших обитателей этих мест». Однако Ахмед Кесрави, со своей стороны, отмечает, что в древних греческих, римских и армянских источниках, где перечисляются народы, населявшие Иран, никто не упоминает о талышах, ставших известными лишь после работ арабских авторов (тилесан), и пытается проследить трансформацию этнонима кадус в талуш и далее в талеш.

На то, что этноним «талыши» не встречается в ранних источниках, указывал и В. В. Бартольд: «непосредственно к северу от гилянцев, частью в Персии, частью в Ленкоранском уезде, живут родственные гилянцам талыши — название, по-видимому не встречающееся в средние века».

История

Происхождение

Что касается вопроса о происхождении, то некоторые авторы считают кадусиев предками талышей. Между тем, по свидетельству античных авторов кадусии это тот же народ, что и более поздние гелы — ныне современные гилянцы. О. Л. Вильчевский называет талышей «обыранившимися аборигенами южного побережья Каспийского моря».

По замечанию Б. А. Литвинского и И. В. Пьянкова, этнически кадусии возможно были восточными кавказцами (хурриты и.т.п.), которые вместе с другими неиранскими племенами объединялись под названием (в широком смысле) «каспии» (происхождение же кочевых скотоводческих племён каспиев по сей день не ясен), называя их «каспиями Гиляна, примыкавшими к Средней Азии с запада». И. М. Дьяконов также склонен считать, что «каспии» являлось общим обозначением неиндоевропейских племён, куда могли входить и кадусии. Кроме того, учитывая языковые особенности, он считает, что «в корне неправильно рассматривать татов и талышей как албанцев или мидян, подвергшихся насильственной персизации».

Талыши в XVIII—XX веках

Во второй половине XV века наследственные владетели Талыша оказали поддержку Сефевидам во время войн кызылбашей с ширваншахами и султанами Ак-Коюнлу, поэтому талыши были включены в состав объединения кызылбашских племён. Талыши были единственной ираноязычной и некочевой народностью в составе кызылбашей, числясь, в соответствии с кочевыми традициями, особым «племенем». Позже часть кызылбашских талышей вошла в состав шахсевенов, среди которых племя Талыш-Микаилли составило 600 семейств. Ещё в XIX веке в Джеватском уезде жила племенная общность, именовавшаяся «талыш» численность 63 семейств.

Населённый гилянцами и талышами Гилян до конца XVI в. был экономически, политически и этнически мало связан с внутренним Ираном. В тот период здесь существовали два ханства: к западу от реки Сефидруд — Бийэ-пас со столицей в Реште, управляемая династией исхакидов; к востоку от реки — Бийэ-пиш со столицей в Лахиджане, управляемой династией Кийя (или Каркийя). Первое было ликвидировано в 1590, второе в 1592 году. Гилянский историк Абд ал-Фаттах Фумени в своей работе «История Гиляна» упоминает про Талышистан Лахиджанской области (т. е населённого талышами района в западной части восточного Гиляна — Бийэ-пиш), где укрылся во время крестьянского восстания в Гиляне в 1629 года видный сановник Бийэ-пиш мулла Али Нами.

В середине XVIII века в связи с распадом державы Надир-шаха на юго-западном побережье Каспийского моря образовалось Талышское ханство, охватившая в том числе ареал расселения талышей, которое в 1802 году было принято под протекторат, а по Туркманчайскому договору 1828 года — окончательно присоединено к Российской империи.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, издававшийся в конце XIX — начале XX веков, называл талышей племенем иранского происхождения, населяющей местность Талыш и говорящий на особом языке, сходном с персидским. По сведениям 1886 года, опубликованным в «Алфавитном списке народов, обитающих в Российской Империи», талыши проживали в южной части Ленкоранского уезда Бакинской губернии численностью 50 510 человек, но первая всероссийская перепись 1897 года зафиксировала в империи 35 291 талышоговорящих жителей. По результатам переписи талыши составляли 1,9 % дореволюционного Азербайджана. По данным Зейдлица талыши составляли половину населения Ленкоранского уезда (43,33 % на 44,20 % татар, то есть азербайджанцев). Однако по данным всероссийской переписи 1897 года в Ленкоранском уезде проживало 84725 татар (азербайджанцев) и 34991 талышей.

У талышей ещё в конце XIX — начале XX вв. сохранялись остатки племенного деления. Д. А. Кистинёв, изучавший Ленкоранский уезд, приводит названия пяти групп талышей: собственно талыши, порнаимы, алары, оратлины и зуванды. Миллер, совершивший в 1925 году поездку в Талыш, собрал сведения о небольшой полукочевой племенной группе дережей, являвшиеся выходцами из Персидского Талыша и говорящих на особом наречии талышского языка. В суннитской части Астаринского района он также обнаружил кочевников-чарожей, разговаривающие на одном из диалектов талышского языка.

Бартольд указывает, что согласно подсчёту 1922 года число талышей на советской территории составило 75 824 человека, а насчёт из расселения он пишет: «места его обитания простираются к северу до Муганской степи, где талыши ведут кочевую жизнь, к югу — ещё примерно километров на пятьдесят южнее русско-персидской границы». Касательно кочующих племён, французский археолог де Морган писал: «эти племена однако не суть чистые талыши (pures talyches): они с примесью турок (имеется ввиду тюрок — прим.), и их пастушеские нравы к ним привились (leur viennent) вероятно от туранского элемента, откуда они происходят». Марр также упоминает о кочующих на Мугани талышах, но не считает мнение де Моргана вполне отвечающим на этот вопрос. После Октябрьской революции талыши полностью перешли к оседлости.

До Октябрьской революции грамотных среди талышей было менее 1 %. В 1923 году был организован комитет по борьбе с неграмотностью во главе с председателем СНК Азербайджанской ССР Г. Мусабековым. В рамках кампании по ликвидации неграмотности в Ленкоранском районе было создано 18 ликбезов. К концу того же года на территории Ленкоранского, Лерикского и Астаринского района уже имелись 24 школы первой ступени (7 в Ленкоране, 7 — в селениях Ленкоранского, 7 — в селения Астаринского, 3 — в селениях Лериского районов). По переписи 1926 года среди талышей грамотными были 2281 мужчина и 54 женщины.

По переписи 1926 года, в СССР проживало 77 323 талыша. По данным Азербайджанского управления народно-хозяйственного учёта (АЗУНХУ), на 5 апреля 1931 года талышей насчитывалось 89 398 человек, но перепись 1939 года зафиксировала в СССР 88 026 талышей. Длительные историко-культурные связи сказались на том, что началось сближение талышей с азербайджанцами. Миллер в своём докладе «Предварительный отчёт о поездке в Талыш летом 1925 г.» сообщает, что «сплошь и рядом вы можете встретить талыша, который назовёт себя тюрком (то есть азербайджанцем), а потом окажется, что у себя в доме, в семье, он говорит только по-талышски». Н. Г. Волкова пишет:

В течение многих веков происходило культурное сближение талышей с азербайджанцами, а также сужение области талышского языка. Народные предания указывают, что талышское население некогда простиралось до Кызыл-Агаджа и ещё в 1830-х годах на талышском языке говорили значительно севернее Ленкорани. Наличие тесных экономических и культурных связей с азербайджанцами, длительные и постоянные инфильтрации последних в пределы Талышии способствовали распространению среди талышей двуязычия, влиянию азербайджанской культуры. Более всего это было заметно в талышских селениях, расположенных на торговых путях, в селениях с крупными базарами, где повсюду слышалась азербайджанская речь. Большое влияние азербайджанцев испытали талыши — жители Ленкорани, хотя и у них в семьях слышалась талышская речь.

Волкова также указывает, что большинство талышей хоть и были двуязычны, но женщины и даже целые группы талышей, особенно в глухих горных местах, и в 1920-х годах не владели азербайджанским языком, причём «многие талыши в этот же период называли себя тюрками, однако дома они говорили по-талышски». С. А. Токарев отмечал, что национальное самосознание у талышей двойственное: в равнинных местностях существенная часть из них считала себя азербайджанцами, хотя сохраняли талышский язык, в то время как в горах они сознавали свою национальную обособленность. По переписи 1959 года, в СССР проживало 162 талыша, из которых 85 проживали в Азербайджане и 33 в РСФСР. В 1970 и 1979 годах талыши исчезли из списка народов СССР. Согласно БСЭ, «талыши почти слились с азербайджанцами, которым очень близки по материальной и духовной культуре, поэтому не выделены в переписи 1970». По некоторым оценкам в 1970-ом году талышо-язычное население Азербайджана возможно составляла около 110 тысяч человек. Вновь они появились в переписи 1989 года, которая зафиксировала в СССР 21 602 талыша, из которых 21 169 проживали в Азербайджане. В составе КПСС по данным на 1 января 1989 года числилось 124 талыша (кандидаты и члены партии). В 1993 году во время военно-политического кризиса в Азербайджане, вызванного антиправительственным мятежом в Гяндже, в районе компактного проживания талышского населения была провозглашена Талыш-Муганская Автономная Республика в составе Азербайджана, просуществовавшая два месяца.

До земельной реформы 1960-х годов в астаринском регионе Ирана крупными землевладельцами с сильным влиянием во многих деревнях были ханы Намина, имевшие талышское происхождение, но издавна являвшиемя тюркофонами. Регион в настоящее время является наиболее тюркизированной частью иранской талышской зоны. По данным 1949 года в Иране проживало 84 700 талышей, а по оценкам на 1972 год их насчитывалось около 70 тыс. человек.

Численность и расселение

По данным переписи 1999 года в Азербайджане проживало 76 800 талышей, а согласно переписи 2009 года численность талышского населения в Азербайджане увеличилось до 112 тыс. человек.

В Азербайджане талыши расселены на юго-востоке страны, в основном в Астаринском, Ленкоранском и Лерикском районах, а также в юго-восточной части Масаллинского района. Селения, расположенные на границе расселения талышей и азербайджанцев, имеют смешанное население. Так же большое число талышей проживают в городе Сумгаите, около 80 000 человек.

В Иране талыши расселены к югу от Астаринского района Азербайджана, в северо-западной части остана Гилян. Они населяют пять шахристанов Гиляна (Керганруд, Асалем, Талеш-Доляб, Шандермин и Масал) и проживают в области Халхал. Талыши проживают также в селениях, расположенных на плоскогорье, вблизи Ардебиля: Амбаран, Кюлеш, Джеид, Делидаш, Кюльтепе, Дохюльтепе, Пилечай и Сарыханлы. В последнем они живут смешанно с тюрками, все остальные чисто талышские.

Антропология и генетика

Антропология

Антропологически талыши относятся к балкано-кавказской разновидности большой европеоидной расы. Описание внешнего облика талышей встречаются уже в первой половине XIX века. Так, в составленном в 1836 году «Обозрении российских владений за Кавказом» сказано: «Будучи отличной физиогномии и наружного вида, они роста довольного высокого, сложения хорошего; бледные лица их, более или менее смуглые, большею частию продолговаты; верхняя часть головы широкая; глаза большие; брови густые почти соединяются вместе». Следующее описание талышей оставил путешественник, а затем правитель дел Кавказского Отдела Императорского Русского Географического Общества, П. Ф. Рисс:

Жители Астаринскаго Магала большею частію средняго роста и хорошо сложены, очень рѣдко бываютъ дородны; цвѣтъ лица у нихъ смуглый; ихъ типъ напоминаетъ индѣйскій; черты ихъ имѣютъ дикое, но отнюдь не свирѣпое выраженіе. Женщины, сколько я могъ замѣтить, довольно хороши.

Российский натуралист, статистик и этнограф второй половины XIX века Н. К. Зейдлиц оставил следующие наблюдения:

Талышины средняго роста, хорошо сложены. Цвѣтъ лица у нихъ смуглый, выраженіе его дикое, но отнюдь не свирѣпое; оно весьма отличаетъ ихъ отъ татаръ (имеются ввиду азербайджанцы — прим.) и персіянъ. Носъ острый, большой, чаще прямой, чѣмъ загнутый;…. Жители бывшаго Астаринскаго магала особенно хорошо сложены, большаго роста и, не смотря на климатъ, съ виду здоровые.

Наиболее подробно антропологический тип талышей был изучен Н. И. Ансеровым. Он заключает, что по своим антропологическим особенностям талыши низменных районов относятся к переднеазиатскому (арменоидному) типу, а в горных районах этот тип смешан с «иранским». В. В. Бунак, в свою очередь, сближает талышей Прикаспийской низменности с «карабахским вариантом» переднеазиатского типа, а талышей космолианского района он относит к «эльбурскому» (или «араксинскому») варианту каспийского типа. Г. Ф. Дебец, наоборот, включает талышей в состав каспийского антропологического типа. По материалам, собранных Р. Д. Муганлинским, можно обнаружить, что талыши по многим признакам лица и по развитию волосяного покрова гораздо ближе стоят к представителям каспийского типа, чем переднеазиатского.

Генетические исследования

По результатам научных исследований, проводимых Российскими генетиками, описанных также в статье А. Ф. Назаровой, В. О. Асланишвили и С. М. Алхутова «Генетика и антропология народов Кавказа и проблема происхождения Европеоидов», с целью оценки генетической удаленности разных популяций друг от друга генетиками было проведено исследование 55 человеческих популяций Европы, Азии, Америки, Африки и Океании по 28 аллелям 12 локусов белков, ферментов и групп крови. Так, согласно заключению исследователей, талыши генетически более близки к финно-угорским народам, шведам, финнам, эстонцам и белорусам. Генетическое расстояние между талышами и белорусами составляет 0,01 условных единиц, то есть можно утверждать об их генетическом родстве. Близость талышей Закавказья к данным популяциям может указывать на возможный путь миграции этой части европеоидов с их азиатской прародины через Кавказ в Европу. Согласно этим же исследованиям, среди популяций народов Кавказа наименьшим является генетическое расстояние между талышами и грузинами.

При сравнении генетической близости талышей и татов к ираноязычным народам — персам, курдам, таджикам, осетинам — и тюркоязычным азербайджанцам установлено, что талыши и таты Азербайджана генетически родственны и более близки к азербайджанскому народу, нежели к ираноязычным народам.

Язык

Талышский язык принадлежит к северо-западной подгруппе иранских языков и наиболее близок к говорам тати в Иранском Азербайджане и вымершему килитскому языку. Как установил Б. В. Миллер, к талышскому близко ардебильское наречие XIV века, на котором писал свои стихи шейх Сефи ад-Дин, и высказал мысль, что талышский язык вполне может считаться потомком одного из говоров языка азери. С этой гипотезой согласился и В. Б. Хеннинг. Более отдалённое родство талышский обнаруживает с гилянским и мазендеранским языками. Ареал талышского языка на севере простирается до посёлка Борадигях, на западе его границей служит приграничный с Ираном Талышский хребет. На юге область распространения талышского языка проходит по территории Ирана и доходит до Прикаспийской низменности, до пункта Кепри-Чал, откуда начинается ареал гилянского языка.

Имеет несколько говоров: астаринский, ленкоранский, лерикский и массалинский, главный из которых — ленкоранский. Язык иранских талышей ближе всего к ленкоранскому говору; диалекты Хальхаля рассматриваются как переходные от талышского языка к языку/диалекту такестани.

Начало изучению талышского языка было положено в 1842 году работой русского ираниста А. Ходзько «Specimens of the popular poetry of Persia», в которой было опубликовано 15 талышских четверостиший и языковой комментарий к ним. В Справочном энциклопедическом словаре Старчевского, изданном в 1848 году, даётся следующее описание языка:

Талышское наречие — одно из главных шести наречий персидского языка, употребляемое в Талышском ханстве, где, быть может, его родина. По формам своим, как грамматическим, так и лексикографическим, оно чувствительно удаляется от других наречий. Грамматические его формы, за исключением наращения множественного числа у или ун, принадлежащего персидскому языку, самобытны и не происходят ни от пеглеви, ни от другого языка. Оно ставит все притяжательные местоимения впереди имени, и самые местоимения в нём оригинальны.

В середине XIX века в III книге «Записок Кавказского Отдела» был помещён научный труд путешественника Рисса «О талышинцах, их нравах, образе жизни и языке», ставший первым на Кавказе опытом исследования языков иранского корня. Миллер, описывая краткую историю изучения талышского языка, пишет:

Известный академик Дорн, совершая своё научное путешествие по южному Прикаспию в 1860 г. в числе других прикаспийских языков занимался и талышским, во время своего пребывания в Ленкоране. Он добыл довольно значительный лингвистический материал — именно, перевод на талышский язык рассказов некоего муллы Абдуллы, талышские стихотворения муллы Исмаила и русско-талышский словарь, составленный Ибрагим беком; кроме того, по поручению Дорна в Ленкоране некий Козицкий переводил на талышский язык тексты, данные ему Дорном; совместно с Ибрагим беком «из Талыша» Дорн составил основы талышской грамматики.

В 1928 году на основе латинской графики была создана талышская письменность. Однако по причине малочисленности народа и его сплошном двуязычии письменность эта не привилась. В 2003 году приказом Министером образования Азербайджана Гудратом Давудзаде были утверждены учебные программы для 1-4-го классов средней школы по талышскому языку. Большинство талышей Азербайджана владеют азербайджанским, в Иране — персидским языком, но при этом азербайджанский язык также имеет широкое распространение, особенно в остане Ардебиль.

Талышский язык не имеет официального статуса ни в одной стране мира.

Религия

Большинство верующих талышей исповедуют ислам шиитского толка. Часть талышей являются суннитами шафиитского мазхаба.

По данным на 1886 год 94 % талышей Ленкоранского уезда являлись шиитами, остальные 6 % — суннитами. Во 2-м издании БСЭ, однако, указывалось, что большинство талышей — мусульмане-сунниты и меньшая часть — мусульмане-шииты.

По сведениям Б. Миллера, в Азербайджане большая часть талышей являлись шиитами, но в южной части Ленкоранского уезда было известно 25 селений с суннитским населением. В Иране, значительная группа суннитов была представлена в шести селениях Ардебильского района, ещё одно селение — Пилечай, смешанное (сунниты и шииты); в районе города Намин сельское населения — сунниты, в самом же городе — шииты.

В 1980 году Духовное управление мусульман Закавказья (позднее Управление мусульман Кавказа) возглавил талыш по происхождению шейх-уль-ислам Аллахшукюр Пашазаде.

Быт и культура

Культура и быт талышей очень близки с азербайджанским. Свадебные, родильные и погребальные обряды талышей напоминают не только обычаи азербайджанцев, но и гиляков и галешей. У талышей в XIX веке ряд обрядов во время свадьбы были призваны обеспечить жилищу достаток и изобилие. В частности, при вступлении невесты в дом жениха её обсыпали деньгами и рисом, а на пороге у её ног резали барана, причём его голову раскидывали в одну стороны, а туловище — в другую, так, чтобы невеста, вступая в дом, прошла между ними. На дверном косяке невеста оставляла отпечаток своей руки, вымазанной мёдом, чтобы жизнь в новом доме была счастливой и обильной. На рубеже XIX—XX веков среди талышей, как и ещё у нескольких народов, имели место браки между взрослыми девицами и малолетними мальчиками, но аргументировались они экономическими интересами, выгодой получения дополнительной рабочей силы в хозяйстве. Кроме того, согласно С. Серову «на поле работали всей семьёй, но наибольшая нагрузка ложилась всё же на женщину: высадка рассады, неоднократная прополка. Недаром в одной талышской песне даётся совет отдавать девушку не за талыша, а лучше за кочевника, который, как считалось, не утруждает женщин работой».

Раньше талыши, живущие в горных районах, жили в домах с плоскими крышами, построенных из камня. Талыши прибрежных районов жили в глинобитных домах с крышами из тростника и осоки. Наиболее распространённый традиционный тип жилища — срубный дом без фундамента (анджинака), стены которого внутри и снаружи обмазаны глиной. Отапливалось открытым очагом без дымохода (гара бухары) или камином (бухары); в XX веке распространилась железная печь. Во дворе устраивали сезонное жилище, высоко поднятое на кирпичных или деревянных столбах (лям), — место отдыха и ночлега семьи с мая по октябрь. В традиционном талышском доме двери очень высокие, до потолка, чтобы через них мог выходить дым от очага. Во времена СССР распространение получили двухэтажные дома, с низкими потолками на первом этаже (в Советском Союзе двухэтажные дома считались роскошью, поэтому талыши выдавали первый этаж за подвал).

Традиционный костюм (как мужской, так и женский) сходен с азербайджанским. Мужчины носили рубаху, штаны, архалыг, папаху или войлочную шапку; женщины — рубаху, широкие длинные штаны, широкие сборчатые юбки, архалыг, головные платки. На ногах носили шерстяные носки, кожаную обувь. В пищу вместо хлеба употребляли круто сваренный рис. Для традиционного быта характерны патриархальные институты (взаимопомощь, кровная месть, гостеприимство). Фольклор в основном азербайджанский, сохраняются талышские свадебные и трудовые песни.

В начале 1930-х годов делались попытки ввести талышский язык в начальных школах, в Баку были изданы книги на талышском языке, а в газете «Красный Талыш» помимо азербайджанского языка, публиковались статьи и на талышском, но затем, как указывает Б. В. Миллер, «выяснилась малая практическая полезность для самих же талышей этого начинания».

В ноябре 1990 года при Азербайджанском фонде культуры был создан Республиканский центр талышской культуры, который призван способствовать исследования, развитию и возрождению истории, самобытной культуры, традиций и обычаев талышей. Существует фольклорный ансамбль Бабушки из селения Сепаради Ленкоранского района, исполняющие народные песни и баяты на азербайджанском и талышском языках.

В 2003 году приказом Министерства образования Азербайджана были утверждены учебные программы для 1—4-го классов средней школы по нескольким языкам народов Азербайджана, в том числе и по талышскому. В Азербайджане издаётся газета «Талыш седо» (Голос Талыша), ведётся трансляция радиопередач на талышском языке. В Иране единственным печатным органом на талышском языке является журнал «Mahnameye Talesh».

Идентичность талышей в 21 веке

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Вопрос идентичности талышей, вероятнее всего, является на сегодняшний день самым дискуссионным и вместе с тем малоизученным. В изучении талышской самоидентификации с самого начала упоминания талышей в древнейших источниках, упор делался в первую очередь на труды местных и зарубежных регионоведов, историков и специалистов в области этногенеза, коих на сегодняшний день критически мало. Тем не менее, из того узкого круга работ, которые существует сегодня, складывается более или менее стойкое представление о вопросе в рамках исторического прошлого талышского народа. В 21 веке объект исследования нуждается в изучении в первую очередь со стороны социологов и политологов. Сегодняшнее положение — куда более противоречиво с точки зрения современного взгляда на народы-миллионники.

Первое, что нужно отметить, то что талышский народ, разделенный на две части границами, сегодня разделён и самоидентификацией. У данной части талышей не существует четко выраженного самоощущения в части национальной принадлежности в силу ключевой роли родного языка в самоопределении. Как отмечает в своей работе Джон Клифтон, районы, где по официальной статистике доля талышей не превышает 1 процента, на самом деле имеют 15-20 % талышского населения. Тем не менее большинство представляют себя азербайджанцами, но при этом талышские корни практически никто не скрывает. В той же работе Джон Клифтон связывает это в первую очередь с выходом талышского языка из обихода в местах компактного проживания талышей и азербайджанцев и постепенным переходом на азербайджанский язык в деревнях, с практически 100 % талышским населением. Таким образом процесс сужения ареала талышского языка проходит одновременно с уменьшением использования родного языка и в центральных районах региона, где позиции талышского не подвергались сомнению ещё 20 лет назад. Талышский язык не имеет официального статуса ни в Иране, ни в Азербайджане.

Определённая часть талышей стала проявлять озабоченность в отношении положения своего народа. В этом контексте роль современных СМИ и в частности социальных медиа чрезвычайно высока.

Как отмечал в своих работах Б.Миллер во время своей поездки в Талыш, определенная часть талышей идентифицировала себя тюрками, хотя, как выяснялось потом, на самом деле являлись талышами и носителями родного языка.

Попытка Аликрам Гумматова провозгласить в начале 1990-х гг. Талыш-Муганскую Автономную Республику, воспользовавшись борьбой за власть в Азербайджане, не была поддержана ни большинством местного населения, ни какой-либо политической силой в Азербайджане. Начало 21 века ознаменовало растущую популярность идей талышской обособленности в таких традиционно этнически смешанных городах как Ленкорань и Масаллы.

Символика

Известны несколько флагов, связанных с талышским этническим движением:

• флаг непризнанной Талыш-Муганской республики А. Гумматова, представляющий собой гибрид флагов Азербайджана и Таджикистана; после поражения сепаратистской «республики» не используется.
• флаг Талышского национального движения, созданный сторонниками А. Гумматова: с тремя вертикальными полосами (красная, белая и зелёная), с изображёнными в центре голубыми волнистыми линиями и поднимающимся над ними солнцем (количество линий и дизайн солнца могут варьироваться); данный флаг используется в талышской диаспоре, оппозиционной президенту Алиеву, в том числе и на армянских сайтах, в связи с чем запрещён в Азербайджане;
• красный, с золотым солнцем посредине и горизонтальными белыми полосами вдоль верхней и нижней кромки, с зелёными просветами посреди каждой из двух белых полос; учреждён для Талышской национально-культурной автономии в Москве, лояльной президенту Алиеву.

Ссылки

• Талыши — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.bakililar.az/ca/photos/izmailova.html#_edn10 Измайлова А. А. Кандидат исторических наук, Зав. отделом этнографии Музея Истории Азербайджана АН Азербайджана. Талыши (Этнокультурные процессы)]
• [толыш.рф/ Сайт талышской истории и культуры]
• [www.talish.info/ Талышинфо]
• [www.talish-media.narod.ru/ Талыш-медиа]
• [tolishpress.org/ Толышпресс]
• [www.sil.org/silesr/2005/silesr2005-009.pdf John Clifton, Calvin Tiessen, Gabriela Deckinga, Laura Lucht. Sociolinguistic Situation of the Talysh in Azerbaijan. SIL International, 2005]

Отрывок, характеризующий Талыши

– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.