История комиксов в России
Поделись знанием:
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.
В отношении благотворительности, лучшей доблести венценосцев, Наполеон делал тоже все, что от него зависело. На богоугодных заведениях он велел надписать Maison de ma mere [Дом моей матери], соединяя этим актом нежное сыновнее чувство с величием добродетели монарха. Он посетил Воспитательный дом и, дав облобызать свои белые руки спасенным им сиротам, милостиво беседовал с Тутолминым. Потом, по красноречивому изложению Тьера, он велел раздать жалованье своим войскам русскими, сделанными им, фальшивыми деньгами. Relevant l'emploi de ces moyens par un acte digue de lui et de l'armee Francaise, il fit distribuer des secours aux incendies. Mais les vivres etant trop precieux pour etre donnes a des etrangers la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fournir de l'argent afin qu'ils se fournissent au dehors, et il leur fit distribuer des roubles papiers. [Возвышая употребление этих мер действием, достойным его и французской армии, он приказал раздать пособия погоревшим. Но, так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
В отношении дисциплины армии, беспрестанно выдавались приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.
Х
Но странное дело, все эти распоряжения, заботы и планы, бывшие вовсе не хуже других, издаваемых в подобных же случаях, не затрогивали сущности дела, а, как стрелки циферблата в часах, отделенного от механизма, вертелись произвольно и бесцельно, не захватывая колес.
В военном отношении, гениальный план кампании, про который Тьер говорит; que son genie n'avait jamais rien imagine de plus profond, de plus habile et de plus admirable [гений его никогда не изобретал ничего более глубокого, более искусного и более удивительного] и относительно которого Тьер, вступая в полемику с г м Феном, доказывает, что составление этого гениального плана должно быть отнесено не к 4 му, а к 15 му октября, план этот никогда не был и не мог быть исполнен, потому что ничего не имел близкого к действительности. Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquee [мечеть] (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным. Подведение мин под Кремлем только содействовало исполнению желания императора при выходе из Москвы, чтобы Кремль был взорван, то есть чтобы был побит тот пол, о который убился ребенок. Преследование русской армии, которое так озабочивало Наполеона, представило неслыханное явление. Французские военачальники потеряли шестидесятитысячную русскую армию, и только, по словам Тьера, искусству и, кажется, тоже гениальности Мюрата удалось найти, как булавку, эту шестидесятитысячную русскую армию.
В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.
6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
История комиксов в России — сведения о развитии искусства комикса в Российской империи, СССР и Российской Федерации, расположенные в хронологическом порядке[К. 1].
Содержание
Исторические предшественники комикса
Житийная икона
Предпосылки к развитию культуры комиксов в России появляются ещё в допетровские времена. Похожий на комикс тип изображения наблюдается в житийных иконах: центральное изображение (средник) содержит образ святого, а в маленьких изображениях по краям (клеймах) представлены по порядку эпизоды его жизни. Надписи с поясняющим текстом сопровождают каждое клеймо. Традиционно на житийных иконах чтение сюжетов, помещенных вокруг средника, начинается с левого верхнего клейма, продолжается по верхнему полю, затем попеременно слева направо на боковых полях и заканчивается в правом углу нижнего поля. Другие житийные иконы составлены из многих равных изображений, объединённых одним сюжетом, например историей земной жизни Христа. В них может быть иной порядок «чтения». Первые житийные иконы появляются в России ещё в XIII веке и создаются до сих пор [1].
Лубок
Другой предшественник комикса получает развитие в XVII—XIX веках — это русский лубок[2], рассказывающий последовательные истории в картинках в сопровождении текста. Уже тогда художники использовали «пузырь», в который вписывались реплики героев[3]. Текст лубка зачастую был трудночитаем, содержал ошибки. Текст в этом случае являлся не совсем текстом, а в некотором смысле его изображением, неотъемлемым атрибутом картинки, подобно клеймам на иконах[4].
Сюжетами для лубков становились жития святых, сказки, художественные произведения. В конце XIX века лубки издавались в России миллионными тиражами[5]. После революции 1917 года лубок исчезает как самостоятельный художественный объект, но сам жанр лубка, остающийся понятным большинству и обладающий сильнейшей агитационной выразительностью, успешно используется советскими художниками[6].
Исследователи однозначно считают, что лубок является прямым родоначальником жанра комикса[2][4][7].
Карикатура
Ещё одним предшественником комиксов является карикатура, а точнее, политические карикатурные истории, объединяющие несколько рисунков в одном. Одним из главных заимствований, которые комикс сделал из карикатуры, является филактер (пузырь, облако, бабл) — «пузырь», в который вынесена речь персонажей[8]. Печатавшиеся в советское время в газетах и журналах небольшие комиксы считались карикатурами.
Комиксы в дореволюционной России
Первые переводы зарубежных комиксов появляются в детских и юмористических журналах конца XIX века. Исследователь русских комиксов Хосе Аланиз датирует их появление в России 1895 годом, одновременно с появлением кинематографа[9]. Первые русские комиксы появляются немного позднее, в начале XX века. В русских комиксах того периода продолжается лубочная традиция.
- 1844 — Издается альбом гравюр «Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета» художника-любителя Андрея Сапожникова. Первоначально им было выполнено 50 юмористических и одновременно документально точных картин, к которым он предложил Владимиру Далю написать текст. В повести, рассказывающей о бездельнике, возомнившем себя музыкантом-виртуозом, даётся описание быта жителей Петербурга и губернского города[10]. Эта книга не является комиксом в чистом виде, но это, вероятно, первое русское литературное произведение, где текст и иллюстрации неразрывно связаны.
- 1876−1917 — В Санкт-Петербурге выходит детский журнал «Задушевное слово». Вероятно, именно в нём в конце XIX века начинают печататься первые истории в картинках на русском языке. Жанр пользовался популярностью, на рубеже XIX и XX вв. комикс для детей и подростков «Вокруг света без гроша в кармане» выходил в течение трёх лет[2]. Комиксы были переводными, как правило, французскими. Для каждого комикса обязательно указывалось общее количество составляющих его картинок[11].
- 1898 — Художественно-книгоиздательское товарищество Р. Голике и А. Вильборга небольшим тиражом издаёт серию открыток-комиксов.
- 1901−1917 — В «Будильнике» и «Шуте» публикуются комиксы и карикатуры художника Ивана Симакова, который после революции работал также в «Окнах сатиры РОСТА». См. также: 1919−1921: «Окна РОСТА».
- 1908−1914 — издаётся сатирический журнал «Сатирикон», где, помимо прочего, печатаются карикатуры и комиксы художника Алексея Радакова («Жизнь среднего человека», «История двух дегенератов», «Как я стал гением»)[3].
- 1914 — В Москве авангардисты Казимир Малевич, Аристарх Лентулов, Владимир Маяковский, Давид Бурлюк создают объединение «Сегодняшний лубок» с целью возродить традиции лубка XIX века. Эта группа выпустила, используя традицию лубочного примитива, серию из 22 листов на военные сюжеты[12].
Комиксы в Советской России
- 1919−1921 — издаётся серия агитационных плакатов «Окна сатиры РОСТА». К изображениям на плакатам прилагались надписи, нередко в стихотворной форме. Над плакатами работали такие известные личности, как поэт Владимир Маяковский, художники Д. Моор, Иван Малютин и многие другие. Плакаты «Окна сатиры РОСТА» были важным шагом в развитии отечественной рисованной истории. Именно тогда родились запоминающиеся образы красноармейца, рабочего, крестьянина, буржуя, разгильдяя, которые на годы вперёд определили стандарт их изображения в СССР.[13].
Комиксы в СССР
1922−1951: пропаганда и сатира
В начале XX века лубок трансформировался, с одной стороны, в плакатное искусство, с другой — в карикатуры для сатирических журналов. Лубочная традиция продолжалась в таких видах вплоть до 1940-х годов, но постепенно осталась только в виде политической карикатуры, которая выполняла строго идеологическую функцию[7].
Тем не менее, большое развитие получили другие виды совмещения картинок и текста, родственные комиксу: диафильмы и книжки-картинки.
- 1923 — Изданы «Политические рисунки» Франса Мазереля[14].
- 1924 — Выходит первый номер детского журнала «Мурзилка». В первые годы выхода журнал избегал публикации историй в картинках, предпочитая им полноценную прозу и фотографии, в то время герой журнала Мурзилка был белой собачкой. Знаменитый образ пушистого жёлтого человечка в красном берете создал в 1937 году художник Аминадав Каневский. Небольшие комиксы про Мурзилку выходят с 1937 по 1939 гг. почти в каждом номере. В 1940 году Мурзилка предстаёт в виде невидимки, а в 1941 году — румяного мальчика. Затем образ Мурзилки полностью пропадает на восемнадцать лет. В 1959 году Мурзилка возвращается в свой журнал в «пушистом» облике. В 60-е и начале 70-х гг. комиксы о нём выходят почти в каждом номере. В 1975−1983 гг. комиксы в журнале отсутствуют. В 1985−1995 гг. карикатурист Александр Семёнов создаёт цикл комиксов, в которых Мурзилка борется с проделками злой волшебницы Ябеды-Корябеды. В 90-е в комиксы начинает вставляться реклама коммерческих фирм.
- 1924−1928 — Выходит один из конкурентов «Крокодила» сатирический журнал «Смехач» (1924-1928), основанный Кольцовым и Маяковским. В журнале работает карикатурист и иллюстратор Николай Радлов, пришедший сюда из журнала «Сатирикон». По традиции, темы для его комиксов и карикатур берутся из советской периодики.
- 1924−1928 — Сатирические комиксы появляются в еженедельном журнале «Бегемот». Здесь ленинградский график Борис Антоновский придумывает образ Евлампия Карловича Надькина, — простофилю, то и дело попадавшего в дурацкие ситуации, но всегда остававшегося при своей выгоде; «идеал поэта эпохи люмпенизации», по мнению поэта Александра Введенского[15]. Часть комиксов вошла в издание «Избранных рисунков» Антоновского 1961 года[14].
- 1929 — Популярные газетные комикс-истории об искореняющем буржуазные пережитки рабкоре Бузилке становятся основой анимационно-игровых фильмов «Бузилка против брака» и «Неуловимый рабкор»[15] (до настоящего времени они не сохранились).
- 1928−1935 — Издаётся детский журнал «Ёж», на страницах которого печатаются комиксы, которые называются «кусковыми рисунками». Николай Радлов рисует комикс по мотивам романа Лидии Гинзбург «Агентство Пинкертона». Поэт из круга ОБЭРИУ Николай Олейников, вместе с Борисом Антоновским придумывает комиксы про удалого красноармейца Макара Свирепого[15].
- 1930−1941 — В Ленинграде издаётся ежемесячный журнал «Чиж» (Чрезвычайно интересный журнал), приложение к журналу «Ёж», где регулярно печатались комиксы, такие как цикл «Умная Маша» (1934−1937)[К. 2], который придумали писатель Даннил Хармс и художник Бронислав Малаховский. В 1965−1974 гг. вышло три отдельных издания комиксов о Маше, тогда же они были переведены на английский язык. В 2009 году «Детгиз» выпустил книгу «Умная Маша» с рассказом о том периоде истории журнала[16]. Ещё одним нарисованным героем «Чижа» был мальчик Ваня Мохов.
- 1930 — В Москве создана фабрика «Диафильм». Диафильмы будут в какой-то мере заменять в СССР комиксы на протяжении десятилетий.
- 1931 — Художник Лев Канторович делает серию «кусковых рисунков» для книги Н. Радищева «Будет война»[15].
- 1937 — Издаются «Рассказы в картинках» с избранными карикатурами и комиксами Николая Радлова[17]. Подписи к картинкам придумали Даннил Хармс, Нина Гернет и Н. Дилакторская. Книга переиздавалась в 1940-м, 1955-м и 1970-м годах[18][19].
- 1941−1945 — В годы войны язык комикса используется в плакатах и листовках в целях пропаганды. Например, одна из листовок представляла из себя подобие комикса из шести частей: «Немецкому солдату хорошо… Гитлер думает за него. Геринг ест за него. Геббельс говорит за него. Гиммлер заботится, чтобы его жена не осталась бездетной. Ему самому ничего не остаётся, как погибнуть на фронте»[20]. Многие плакаты «Боевого карандаша» используют приёмы и формат комикса. Активно принцип комикса используется и в «Окнах ТАСС»[3]. Обычно это были рисованные истории о немцах, которые хотели поработить советский народ, но получили отпор. Художники работали так, чтобы даже без подписей и реплик нарисованная история становилось понятной самому неискушённому читателю. Плакаты «Окон ТАСС» в комиксовом стиле рисовали Борис Ефимов, Николай Радлов, Михаил Черемных, Алексей Радаков, Георгий Савицкий и другие[13].
- 1946−1947 — в «Пионерской правде» печатаются комиксы А. Зубова о школьниках: Феде Печкине и, чуть реже, — о Нате Кнопкиной. Эти небольшие рассказы в картинках повествуют о случаях из их повседневной жизни или описывают их фантазии.
- 1948 — В «Литературной газете» выходит критическая статья Корнея Чуковского «Растление детских душ», критикующая американские комиксы за привлекательное изображение насилия и героизацию преступников[21][22]. В 1949 году там же появляется статья Чуковского «Растление американских детей» с критикой Супермена[23]. Стоит заметить, что такая же критика звучала в то время и в самих США[24]. Комиксы с натуралистичными сценами насилия и эротики продавались без возрастных ограничений. В результате в 1954 году в США был принят Кодекс издателей комиксов (англ.), жёстко регламентирующий, что и как можно изображать в комиксах[25].
1952−1986: юмор и приключения
В послевоенные годы тематика советских комиксов и карикатур постепенно меняется — трансформируется их формат и частично идейное наполнение. «Западное» искусство комикса по-прежнему остаётся под неформальным запретом[3], в это время его развитие тесно связано с карикатурой: работы Ефимова, Кукрыниксов и других карикатуристов нередко используют принципы комикса[13]. В 1956 году, с появлением журнала «Весёлые картинки», комикс становится допустимой формой искусства для детей. Комиксы появляются в «Мурзилке», «Юном технике» и других детских изданиях. В 1970-е годы даже «Наука и жизнь» начинает перепечатывать короткие истории про профессора Назера из журнала «Франк жё», собачку Пифа и кота Геркулеса, а также детектива Людовика — героев журнала «Пиф». Журнал «Крокодил», потративший в своё время много сил на критику комикса как искусства, между тем печатает на своих страницах истории в картинках («Жёлтая муза» Юрия Фёдорова (1964), «Поражение Шерлока Холмса» Владимира Жаринова и Юрия Фёдорова (1968))[3].
- 1952 — Выходит первая книга сказок Владимира Сутеева. Иллюстрации Сутеева неразрывно связаны с текстом, кроме того, среди них есть истории в картинках, вовсе не содержащих текста, что ещё больше сближает творчество автора с жанром комикса[26].
- 1956 — Выходит первый номер журнала «Весёлые картинки»[14]. Идея его возникновения принадлежала Ивану Семёнову — популярному карикатуристу «Крокодила» и первому редактору «Весёлых картинок». Он взял за основу американские комиксы[27], наполнив их новым содержанием, и привлёк для их создания лучших московских художников (в том числе из «Крокодила»). Первому художественному редактору «Весёлых картинок» Виталию Стацинскому принадлежала идея создания постоянной рубрики «Заседания Клуба Весёлых человечков» — скрытой пародии на заседания и съезды, которые следовали в стране один за другим[28]. В команду весёлых человечков вошли: Карандаш, Самоделкин, Петрушка, Незнайка, Буратино, Чиполлино, Дюймовочка и Гурвинек. Другим продолжающимся комиксом были «Необыкновенные приключения Пети Рыжика и его верных друзей Мика и Мука» Ивана Семёнова и Юрия Постникова (Дружкова)[29]. Отдельным изданием комиксы о Пете Рыжике выходят в 1964 году[30]. Впоследствии Петю Рыжика даже называли «советским Тинтином»[31].
- 1956 — Начинается издание журнала «Юный техник». С первого номера в нём публикуются комиксы о мальчиках Васе Дотошкине и Пете Верхоглядкине и их друзьях. Первый и второй комиксы были нарисованы Константином Ротовым, в дальнейшем над ними работали другие художники[К. 3]. В 1956−1969 гг. было напечатано 20 комиксов, еще по одному было опубликовано в 1960-м и 1962-м. В период 1956−1962 гг. в «Юном технике» также изредка публикуются французские комиксы: «Приключения Пласида и Мюзо», «Пиф», «Месье Туду и его обезьяна Тулур». См. также: 1966−1967: комиксы про Ролика.
- 1958 — Издаётся первый альбом рисунков и карикатур датского художника Херлуфа Бидструпа. Этот и последующие сборники его работ стали необыкновенно популярны в СССР (особенно четырёхтомник 1968−1970 гг.). Каждый скетч Бидструпа имел чёткий сюжет с завязкой, развитием и ударным финалом. Его мини-комиксы посвящены сатире на современные ему нравы либо события. Особенно едко художник высмеивал мещанство и узколобость обывателей[13].
- 1959 — В Государственном издательстве политической литературы выходит сборник юмористических рисунков Жана Эффеля «Сотворение мира и человека». Эта и последующие серии карикатур и одностраничных комиксов приобретают большую популярность в Советском Союзе[13].
- 1960 — В газете «Неделя» печатаются комиксы-стрипы известных иллюстраторов Михаила Скобелева и Анатолия Елисеева по текстам Сергея Михалкова.
«[В 1960-м году] затеян был […] еженедельник „Неделя“, в котором всё должно было быть, как „у них“ [в капиталистических странах]. В детском разделе — непременно комикс... Мы с А. Елисеевым принесли в редакцию приключения в картинках о мальчике, попавшем в переулки, где каждый делал, что хотел, этакий микрорайон хулиганства и непослушания... Всё делалось по первому разряду, печаталось внизу детской страницы. Но скоро всё свернулось. Пошли письма, что „уже надоело, похоже одно на другое“. Сказалось, видимо, отсутствие привычки к этому. „Там“, „у них“ комиксы с одними и тем и же героями идут в газете годами. Маленькую книжечку с этими картинками выпустило издательство „Малыш“»[К. 4]. Михаил Скобелев[32].
- 1966 — В журнале «Костёр» выходит первый советский комикс Юрия Лобачёва «Ураган приходит на помощь»[К. 5][33]. Опубликовать его полностью не удаётся. Комиксы в «Костре» больше не появляются ещё более тридцати лет[34].
«Я приготовил два приключенческих рассказа так, чтобы в каждом номере печатать по страничке. Первый назывался „Ураган приходит на помощь“ — детский шпионский детектив, с которого и начался мой с „Костром“ опыт по введению комикса в Советском Союзе. Но [вскоре] меня вызвали в ленинградский обком и приказали прекратить безобразие. Я пытался убедить, что нельзя же всё бросать на середине, и мне разрешили напечататься ещё в одном номере, чтобы хоть как-то закруглить повествование. Вместо предполагавшихся двенадцати глав пришлось всё скомкать и нарисовать „Конец“ в седьмой. Остался в столе второй комикс „Случай в горах“. Он про мальчика и девочку, которые отправляются к отцу-геологу в горы — рассказ в духе конандойловского „Затерянного мира“, только осовремененного». Юрий Лобачёв[34]
- 1966−1967 — В «Юном технике» печатаются небольшие комиксы про мальчика Ролика, который изготавливает предложенные читателями изобретения и проверяет их работу на практике. Всего вышло восемь комиксов, и с тех пор комиксы в этом журнале больше не публиковались.
- 1967 — В течение года в журнале «Пионер» публикуется комикс «Смехотрон и Полиглот попадают в переплёт» Евгения Ведерникова и Юрия Постникова (Дружкова)[К. 6]. Это история о двух друзьях: роботе Смехотроне (который умеет наводить «смеховые волны», заставляя других смеяться) и докторе Полиглоте (который знает все языки на свете). Они изобрели машину времени и перемещаются по разным эпохам, везде попадая в забавные переделки. В 1968 году выходит короткое продолжение этого комикса «Удивительные приключения Тимы Петухова на морях Вест-Индии, Клязьминском водохранилище и в других местах» о пионере, укравшем машину времени Смехотрона и Полиглота и попавшего в плен к пиратам[К. 7]. В 1969 году художник Анатолий Борисов создаёт гораздо менее удачное продолжение «Новые приключения Смехотрона и Полиглота»[К. 8]. См. также: 1971: Удивительное автопутешествие....
- 1968 — Выходит книга «Жизнь и сказки Уолта Диснея», в которой, помимо текста, опубликованы небольшие комиксы с диснеевскими персонажами. Интересно, что именно эти комиксы будут спустя несколько десятилетий печататься на вкладышах жевательной резинки Donald[35].
- 1971 — В сборник рассказов о правилах дорожного движения «Светофор» включается комикс Евгения Ведерникова и Юрия Дружкова «Удивительное автопутешествие Вени Петушкова на земле, на воде, на крокодилах, бегемотах и т. д.»[36].
- 1974 — Издан сборник детективных комиксов, куда вошли три истории: «Повесть о шляпной картонке» Марка Лисогорского, «Человек в проулке» Левона Хачатряна и «Шведская спичка» Николая Смирнова[14].
- 1974 — Для фильма «Дорогой мальчик» карикатурист Виталий Песков делает титры и вставные картинки в комиксовой стилистике[37].
- 1975−1979 — В Варшаве издаются комиксы польских авторов на русском языке, такие как «О Вавельском драконе и принцессе Ванде», «О короле Попеле и мышах», «Пасте Колеснике: комиксы по истории Польши». Комиксы социалистических стран (например, польский журнал Relax и венгерские комиксы) ограниченно продаются в СССР[38].
- 1978 — Издан сборник комиксов «Недолго думая, или Дела и заботы Жалейкина» Николая Сладкова[14].
- 1980 — Издана юмористическая история П. Пярна «Шиворот-навыворот»[3].
- 1980 — Премьера первого в СССР фильма о супергерое — на экраны выходит «Супермен» Ричарда Доннера[14].
- 1986 — В издательстве «Детская литература» выходит книга комиксов «Где растут пирожки с маком?» Валерия Горбачёва. Ранее (в конце 70-х и начале 80-х) эти комиксы публиковались в «Весёлых картинках» и впервые были изданы в 1982 году на украинском языке в киевском издательстве «Веселка».
- 1986−1990 — Художник Борис Цыганков и писатель Олег Орлов создают серию комиксов о матросе Кошкине[39]. По ходу истории читателям задаются загадки, ответы на которые даны в самом конце книги. Всего вышло три издания: «Приключения матроса Кошкина на шхуне „Удача”» (1986), «Новые приключения матроса Кошкина на шхуне „Удача”» (1988) и «„Необитаемый остров” и другие приключения матроса Кошкина» (1990).
1987−1991: перестроечный бум комиксов
Конец 80-х ознаменовался небывалым всплеском интереса советских людей к западной массовой культуре. В СССР появляются западные приключенческие комиксы, а отечественные авторы получают возможность издавать свои комиксы. Практически для всех советских комиксов тех лет основой служили американские и европейские комиксы. Однако советским читателям комиксы были еще «в диковинку», и большинство комикс-изданий этого периода «прожили» всего несколько лет[13].
Значительными тиражами издаются познавательные комиксы для детей («Мир компьютеров в вопросах и ответах»[К. 9] (1988), «Весёлая механика» (1991) и другие[3].
Во время перестройки в стране возрастает интерес к религии, в начале 90-х появляются первые переводные и отечественные христианские комиксы[40].
У детей пользуются популярностью вкладыши от жевательной резинки с комиксами.
- 1987 — Издана книга для чтения со словарём на английском, испанском, немецком, французском языках «Похищение чародея». В книгу включены две комикс-адаптации повестей Кира Булычёва «Похищение чародея» и «Выбор».
- 1988 — При газете «Вечерняя Москва» организовывается комикс-студия «КОМ» (художественный руководитель — Сергей Капранов)[41]. Каждый четверг в газете публикуются работы студийцев, а на встречах обсуждаются комиксы, изучаются раритетные издания, планируются новые проекты. Участники студии — как профессиональные авторы, так и увлекающиеся комиксами художники: Аскольд Акишин, Михаил Заславский, Алексей Иорш и другие. Студия инициировала издание нескольких комикс-сборников, активно участвовала в создании комиксов на историко-патриотические темы.
- 1988 — К фестивалю мультфильмов Диснея издательство «Физкультура и спорт» выпустило буклет с комиксами о Микки Маусе[41].
- 1989 — В московском издательстве «Гамаюн» выходят сборник комиксов из журнала «Пиф» и комикс «Фан-Фан Тюльпан: маленькая прогулка в тюрьму».
- 1989 — В «Весёлых картинках» напечатаны переводы двух сербских комиксов Юрия Лобачёва «Золушка» и «Сказка о попе и о работнике его Балде».
- 1989 — В Ташкенте выходит комикс «Космический детектив» Сурена Тер-Авакяна и Владимира Кима[41].
- 1989−1993 — В Екатеринбурге выходит и пользуется большой популярностью издание «ПИФ» («Приключения и фантастика»), приложение к журналу «Уральский следопыт», в котором печатаются чёрно-белые фантастические комиксы: как оригинальные истории, так и адаптации произведений зарубежных фантастов. Художники: Игорь Кожевников, Станислав Ашмарин и другие. Всего вышло 24 выпуска.
- 1990−1995 — Издаётся детский журнал «Трамвай», в котором печатаются комикс-загадки «Инспектор БерТРАМ ВАЙс и его верный друг Компостер» и другие комиксы.
- 1990 — Изданы рисованная книга «1825 год: заговор» Е. Добровольской и Г. В. Алексеева; «Зайди ко мне, маркиз...» С. Батта, О. Левина и Г. Шарова; «Приключения капитана Донки» Владимира Сакова; комикс-адаптация романа Эдгара Берроуза «Тарзан» А. Коршакевича; комикс-адаптация романа братьев Стругацких «Трудно быть богом»[42]; шесть сборников комиксов студии «КОМ»[41].
- 1990 — Стрип «Асса» Евгения Жилинского по мотивам одноимённого фильма выставлен в Ленинграде на первой Биеналле современного искусства[41].
- 1990 — Издательство «Семиф» начинает выпуск комикс-журналов: «Бобо» (1990−1996), «Голиаф» (1991-1994), «Тумак» (1992), «Фантом» (1993), «Муми-тролль» (1994), «Розовая пантера» (1995).
- 1991 — В Новосибирске издаётся учебное пособие Стэна Ли и Джона Бускемы «Как рисовать комиксы», повлиявшее на многих авторов комиксов в 90-е годы.
- 1991 — В журнале «Семья» начинается публикация цикла комиксов «Кешка» Андрея Снегирёва[41]. В 1993 году комиксы выходят отдельным изданием (переиздано в 2012[43]).
- 1991−1995 — В Уфе выходит первый в России журнал комиксов «Муха» одноимённой комикс-студии. В 1991−1995 гг. было выпущено 20 номеров (включая внеочередной, подготовленный совместно с немецкой студией Kromix в 1993 году), ещё по одному вышло в 2000-м и 2009-м[44].
- 1991−1996 — В журнале «Пульс» печатаются детективные комиксы Игоря Махмудова.
- 1992−1995 — Объединение ветеранов афганской войны «Велес-ВА» из Екатеринбурга издаёт журнал «Велес» с патриотическими комиксами на темы афганской войны, славянской мифологии, истории России. Всего вышло семь номеров[14].
Комиксы в современной России
1992−2000: комиксы для детей
В 1990-е годы комиксы начинают публиковаться во многих солидных газетах и журналах (например, комиксы Валентина Розанцева в «Огоньке» и «Известиях»)[3].
Однако читатели по-прежнему не воспринимают комиксы всерьёз. Издание комиксов для широкой аудитории сопряжено с риском убытков, поэтому наибольшее распространение комиксы получают в детских журналах. Изданий зарубежных комиксов становится намного больше, чем отечественных: во-первых, потому что их персонажи узнаваемы и популярны, во-вторых, перекупать старую западную продукцию гораздо выгоднее, чем заказывать рисунки отечественным мастерам. Эта ситуация сохраняется и по сей день[45][46]
Комиксы на русском языке, выпущенные в странах бывшего Советского Союза в данной хронологии не учитываются.
- 1992 — Выходит «Война со снеговиками» Игоря Колгарёва[41][47]. АО «Международная книга» выпускает несколько серий комиксов о Пифе в том виде, как они выходили во Франции[3][41].
- 1992 — Издательство «Физкультура и спорт» выпускает «Самоварские истории», комикс про олимпийского Мишку, который стал жить в старинном русском городе Самоварске и завёл там друзей: кабана Егора, кошку Марфу и зайца Ивана. Спустя два года истории об этих героях выходят в первом русском журнале комиксов «Мишка» (издательство «Махаон»). Всего за 1994−1995 гг. вышло шесть номеров.
- 1992 — Возникает «Эгмонт Россия», крупнейший издатель детских комиксов в России. Среди изданных «Эгмонтом» журналов такие хиты как: «Микки Маус» (1989[К. 10]−2009), «Утиные истории» (1991−1995), «Бамси» (1992−1996), «Парк юрского периода» (1994), «Индиана Джонс» (1994), «Микки-детектив» (1994−1998), «Русалочка» (1995−1998), «Аладдин» (1996−1997), «Дисней для малышей» (с 1996), «Супергерои» (2002−2004), «Ведьма» (2003−2009) «Смешарики» (с 2005), «Мой маленький пони» (с 2008), «Винни и его друзья» (с 2012), «Лунтик» (с 2012), Angry Birds (с 2014), «Пчёлка Майя» (с 2014) и многие другие.
- 1993 — Изданы «Затерянный мир» комикс-студии «Муха»[41], сборник шведских авангардных комиксов «Galago на русском языке: лучшие комиксы художников издательства „Галаго“»[41], «Андрей Брюс — агент космофлота» Петра Северцова по повести Кира Булычёва, «Хоббит» Дэвида Вензелла по повести Дж. Р. Р. Толкина[41]. Кроме того, член Союза художников СССР Сергей Айнутдинов выпускает книгу «Рисуем комикс. Книжка-раскраска»[41].
- 1993 — Художник Евгений Жилинский создаёт оформление нового альбома группы «Браво» «Московский бит» в стиле комиксов 50-х годов[41].
- 1994 — В издательстве «Семиф» начинает выходить журнал «Том и Джерри»; в 1996−2002 году его издаёт «Махаон», а с 2004 года — «Эгмонт Россия»[48]. В Ульяновске выходит первый номер детского журнала комиксов «Серёжка». В году он поменял название на «Арбуз» и выходил до 1999-го. В Санкт-Петербурге выходит нелицензионный комикс «Звёздные войны» по мотивам первого фильма киносаги.
- 1994−1995 — «Махаон» выпускает пять переводных выпусков американского комикс-сериала «Сага о лесных всадниках»[41] и пять выпусков «Арчи».
- 1994−1999 — Издательство «Махаон» издаёт журнал комиксов «Черепашки-ниндзя».
- 1995 — Выходят книга комиксов «Астерикс и его друзья»[41] и первый том манги «Босоногий Гэн» Кэйдзи Накадзавы[49] (с сокращениями; полное переиздание серии началось в 2013 году[50]).
- 1995 — Выходит первый и единственный номер журнала комиксов Blaster с комиксом Петра Северцова по повести Кира Булычёва «Перевал». Издательство «Эгмонт-Россия» планировало начать выпуск периодического журнала с российскими авторами, но, по неизвестным причинам, отказалось от этой идеи[41].
- 1997 — В издательстве «Терра» выходит комикс-адаптация романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» с иллюстрациями Родиона Танаева. За несколько лет до этого свою комикс-версию этого романа сделали Аскольд Акишин и Михаил Заславский, но опубликовать её получилось лишь в 2005 году во Франции[51].
- 1997−1998 — В издательстве «Махаон» выходит пять лицензионных выпусков комикс-сериала «Звёздные войны».
- 1998 — В Санкт-Петербурге проходит выставка «Комикс в России», по итогам которой издаётся сборник исследовательских статей «Русский комикс»[52], первый в своём роде.
- 1999−2003 — Издаётся журнал комиксов «Великолепные приключения», основанный детским психологом Дмитрием Смирновым. Комиксы в журнале рассказывали о приключениях группы молодых людей, живущих полноценной интересной жизнью. Журнал пропагандировал здоровый образ жизни, стремление к творчеству и изобретательству, в его создании участвовали многие ведущие российские авторы комиксов. За четыре года было выпущено 22 выпуска.
- 1998 — Издаются два тома «Классических комиксов» с историями о Флинтстоунах, Джетсонах, Йоги, Скуби-Ду и Друпи.
- 1998 — Издательство «Дрофа» выпускает несколько выпусков комиксов о супергероях DC.
- 1999 — Начинает выходить «Классный журнал», в котором публикуются лицензированные комикс-сериалы о Снупи, Гарфилде, Кельвине и Хоббсе, позже — о Флинтстоунах. Также в журнале печатается первый[49] отечественный манга-сериал «Ника» автора Богдана (1999-2002). В 2002-м и 2008-м годах было выпущено два отдельных тома «Ники» с переработанным материалом[53].
- 2000 — Выходит комикс Кати Метелицы «Анна Каренина by Leo Tolstoy» (художники: Валерий Качаев, Игорь Сапожков), пародия на роман Льва Толстого. Спустя два года те же авторы выпускают аналогичный комикс «Пиковая дама by Alex Pushkin».
- 2000 — В Воронеже проводится первый Всероссийский фестиваль японской анимации, где также уделяется внимание манге.
2001−2008: комиксы для детей и взрослых
В начале 2000-х появляются новые художественные объединения, такие как «Люди мёртвой рыбы», они издают (как правило, на свои средства) фэнзины — любительские журналы.
Отношение к жанру комиксов стало меняться с появлением более качественных «взрослых» комиксов от отечественного производителя, где обыгрывались бытовые, социальные и политические темы. Например, «Акимыч и Владимир Владимирович» Константина Яворского, «Тимыч и Димыч» Андрея Ткаленко или «История жизни Усамы бен Ладена» Хихуса[45].
Комиксы всё чаще используются для рекламного продвижения товаров и услуг[54].
Фотокомиксы регулярно печатаются в подростковых журналах Cool, Bravo и др.
Важным феноменом становится деятельность сканлейтеров — энтузиастов, которые собственными силами переводят зарубежные комиксы на русский язык и выкладывают их в Сети. Такая деятельность в общем случае нарушает авторские права, но часто эти любительские переводы являются единственным способом прочесть редкие или старые комиксы. Некоторые издательства (например, «Фабрика комиксов») привлекают бывших сканлейтеров к работе над официальными русскими изданиями иностранных комиксов[55].
С расширением доступа к Интернету становятся популярны веб-комиксы и визуальные интернет-мемы.
- 2001 — Издательский дом «Комикс ЛТД» представляет на отечественном рынке продукцию американского издательства Marvel. С успехом стартовали культовые серии «Люди Икс» (2001−2010), «Фантастическая четвёрка» (2001−2011), «Человек-паук» (2002−2011), «Marvel: команда» (2004−2009) и другие. В 2010−2011 году выпускаются серии «Великие супергерои» и «Золотая коллекция комиксов»[56], а в 2014 году запускается серия «Marvel. Официальная коллекция комиксов»: один сюжет целиком в одном издании в твёрдом переплёте.
- 2002 — В Москве впервые проводится фестиваль комиксов «КомМиссия»[57]. Его организовали художник Хихус (Павел Сухих) и Наталья Монастырева. Фестиваль понадобился, чтобы русские комиксисты наконец-то перезнакомились друг с другом, осознали себя профессиональным сообществом и начали делать первые шаги в карьере[58].
- 2001−2003 — Московская студия Bigant Comics выпускает несколько выпусков юмористического фантастического сериала «Z_Index».
- 2001−2003 — Издательство «Комикс» выпускает пятнадцать выпусков журнала комиксов «Баффи — победительница вампиров» по мотивам популярного телесериала.
- 2001 — Издательский дом «Ровесник» запускает линейку комикс-журналов. В сотрудничестве с DC Comics они выводят на отечественный рынок такие сериалы, как GEN-13 (2002−2007), «Багз Банни и его друзья» (2001−2005), «Приключения Скуби-Ду» (2002−2009) и «Лига справедливости» (2003−2004).
- 2002 — Издательство «Комикс» в сотрудничестве с «Бонго Интертейнмент» запускает серию комиксов «Симпсоны» по мотивам популярного мультсериала.
- 2002−2003 — Издатель Нитусов выпускает ряд переводов французских изданий: «Золотой город» Даниеля Пекера, «Торгал» и «Питер Пэн» Режи Луазеля[59], а также осуществляет три отечественных проекта: «Сайт-о-Полис» К. Комардина и А. Аносовой, «Тайна белой волчицы» Е. Щербинской и С. Гавриш[60], «Лешики» С. Курченко и О. Козловской.
- 2003−2005 — Петербургское издательство «Прайм-Еврознак» выпускает такие популярные комикс-серии, как «Терминатор», «Чужие», «Шрек», «Хеллбой», «Женщина-кошка», «Маска», «Чудо-женщина», «Бэтмен», «Уоллес и Громит» и другие.
- 2003−2007 — Издательство «Экстрим-пресс» издаёт журнал «К9» с комиксами российских и зарубежных авторов.
- 2004 — В «АСТ» выпускаются четыре комикса «Магазинчик Бо» Олега Куваева. Годом позже выходят четыре выпуска его же «Масяни». Издательство «Академический проект» выпускает несколько интеллектуальных комиксов английского издательства Icon Books. Во Франции выходит автобиографический комикс Николая Маслова «Сибирь» — «портрет бессмысленной банальности, жестокости и безысходности обыденной советской жизни в эпоху застоя 1970-х», как описывает его исследователь комиксов Хосе Аланиз[61].
- 2004−2008 — Издательство «Эдванс-Пресс» выпускает журналы комиксов «Ну, погоди!» и «Юла» — первый российский манга-журнал для девочек 8−12 лет, построенный полностью не отечественном материале[62].
- 2005 — В издательстве «Амфора» выходит «Город грехов» Фрэнка Миллера. Это первый комикс, изданный в России, к которому применяется определение «графический роман». Другие книги серии, со второй по восьмую издаются в 2013−2014 годах.
- 2005 — Писательница Линор Горалик создаёт экзистенциальный[63] веб-комикс о зайце ПЦ[64]. В 2007, 2008 и 2011 годах выходят три сборника этих комиксов.
- 2005 — При «АСТ» создаётся издательство «Сакура-Пресс», специализирующееся на выпуске манги. Одним из первых проектов становится издание 38-томной серии «Ранма ½» Румико Такахаси. Выпуск останавливается в 2010 году на пятнадцатом томе. Остальные манга-серии («Крестовый поход Хроно», «Школа убийц» и другие) тоже остаются незаконченными. В 2012 году деятельность издательства прекращается.
- 2006 — В Екатеринбурге возникает издательство «Фабрика комиксов», вошедшее позже в группу компаний «АСТ». В основном «Фабрика» издаёт популярную мангу, манхву и маньхуа, но выпускает и книги для более узкой аудитории (вроде кафкианских работ мангаки Хидеши Хино)[55]. Первой изданной мангой стала десятитомная «готическая» серия «Магазинчик ужасов» Акино Мацури.
- 2007 — Изданы графический роман «V значит вендетта» Алана Мура и Дэвида Ллойда (в 2014 году выходит переиздание), «Дед Мороз. Глубокая заморозка» Эльдара Салаватова, «Нерождество» Йоши Зауера, первый номер журнала комиксов WinX Club по мотивам одноимённого мультсериала.
- 2007 — В Санкт-Петербурге проходит первый фестиваль рисованных историй «Бумфест». На следующий год под эгидой фестиваля образуется издательство «Бумкнига». В числе наиболее его заметных проектов — антология финского комикса «Сарьякува» (2009).
- 2008 — В Санкт-Петербурге начинает работу издательство комиксов «Комикс-Арт», а в Москве — «Истари Комикс» и «Палма Пресс».
- 2008 — Журнал «Афиша» составляет список 50-ти главных персонажей комиксов[65].
- 2008 — Художница Виктория Ломаско начинает возрождение жанра графического репортажа. Наиболее известными становятся работы о протестном движении 2011−2013 гг. и ходе судебного процесса над участницами Pussy Riot.
- 2008 — В издательстве «АСТ» выходит графический роман «Особо опасен» Марка Миллара.
с 2009: появление индустрии
В 2009 году издательство «Амфора» выпустило графический роман «Хранители», приурочив его к выходу одноимённого фильма. Несмотря на немалую цену, тираж был раскуплен за несколько месяцев. Был напечатан дополнительный тираж, и он продался так же быстро[66]. Успех этого издания позволил издателям поверить в то, что в России сформировалась платёжеспособная аудитория комиксов. В следующие пять лет было издано множество знаменитых графических романов XX века; открыто несколько издательств, выпускающих комиксы; начат выпуск комикс-серий об отечественных супергероях издательства Bubble. В ситуации падения спроса на бумажные книги, графические романы продолжают иметь успех на рынке[66][67].
- 2009 — В издательстве «Амфора» издан классический графический роман «Хранители» Алана Мура (переиздан в 2014).
- 2009 — Изданы: первый том фантастического комикса «Хакер» Александра Ерёмина; нуар «Азарт» Алексея Пантелеева, Алексея Мамедова и Романа Сурженко, «Полный пока» и «Чёрное и белое, а также немного голубого и зелёного» Александры Голубевой.
- 2009−2011 — «Росмэн» издаёт журнал «руМанга» с работами отечественных мангак. Всего вышло 14 выпусков.
- 2009−2012 — «Комикс-Арт» и «Эксмо» издают 12 из 13-ти томов манги «Тетрадь смерти» Цугуми Оба и Такэси Обата.
- 2010 — В структуре Российской государственной библиотеки для молодёжи в Москве организован Центр комиксов и визуальной культуры, первая официальная организация, занимающаяся изучением комиксов[68].
- 2010 — В Москве начинает работу издательство «Зангавар». Одно из первых изданий — классика раннего американского комикса: «Малыш Немо в Сонной стране» Винзора Маккея (2010). Этот комикс публиковался в газете The New York Herald в 1900-х. Ещё более успешным оказалось полное собрание комиксов о муми-троллях финского автора Туве Янссон.
- 2010 — В Москве начинает работу первый в стране магазин комиксов «Чук и Гик»[69].
- 2010 — Изданы: «Стерва» Андрея Ткаленко и Елены Воронович; «Скунс и Оцелот» Алекса Хатчетта и Богдана, «Сунсний Мур» Олеси Холодчук, первый том истории о Песочном человеке и «1602» Нила Геймана, «Чёрная дыра» Чарльза Бёрнса, «Первый отряд. Момент истины» Энки Сугихары по сценарию российских авторов Алексея Климова и Михаила Шприца, первый том манги «Чобиты».
- 2010−2012 — «Эгмонт» выпускает журнал «Сумерки», в котором печатаются популярные комиксы о девушке-готе Неми Монтойя норвежской художницы Лисе Мюре.
- 2011 — изданы «Священная болезнь» Давида Б., «Необыкновенная история острова Панорама» Эдогавы Рампо и Суэхиро Маруо, «Преступление и наказание» Осаму Тэдзуки, иронический комикс «Приключения какашки» Анны Сучковой[70], первые комиксы о Скотте Пилигриме, первый выпуск альманаха русской манги MNG (к 2015 году выпущено десять выпусков). В АСТ появляется серия комикс-адаптаций классических романов «Игра в классику»[71].
- 2011 — на телеканале «Культура» выходит документальный фильм «Юрий Лобачёв. Отец русского комикса»[33].
- 2012 — издательство Bubble Comics начинает издание четырёх российских комикс-серий: «Майор Гром», «Бесобой», «Красная фурия» и «Инок». Поначалу холодно принятые комикс-сообществом, со временем они приобретают свою аудиторию[72].
- 2012 — начинает работу издательство «42». Оно выпускает комиксы «Хеллбой», «Ходячие мертвецы», «Неуязвимый», «Круто сваренный» и другие[73].
- 2012 — издана «Иллюстрированная Конституция России».
- 2013 — Изданы «Персеполис» Маржан Сатрапи, «Кальвин и Хоббс. Все дни забиты до предела», «Смерть» Нила Геймана, «Синий — самый тёплый цвет» Жюли Маро, «Призрачный мир» Дэниела Клоуза, первые две книги Эрже о приключениях Тинтина, первые тома серий «Тёмная башня» (по Стивену Кингу), «Супермен. Земля-1», «Моя комикс-биография» Аскольда Акишина, «Арт-активизм в комиксах» Алексея Иорша и другие.
- 2013 — В издательстве Corpus выходит всемирно известный графический роман «Маус» Арта Шпигельмана о Холокосте. В 2015 году он оказывается в центре скандала, когда из-за свастики на обложке неустановленные чиновники требуют от магазинов убрать его с витрин и из торговых залов[74]. Весь остававшийся тираж немедленно раскупается[75].
- 2014 — Издательство Bubble Comics представило две новые комикс-серии: «Экслибриум» и «Метеора».
- 2014 — В Москве проходит фестиваль Comic Con Russia. За четыре дня работы его посетило более 157 тысяч посетителей[76].
- 2014 — В Екатеринбурге начинает работу издательство «Тиен», работающее над переизданием комиксов издательства «Велес» и выпуском их продолжений[77].
- 2014 — Издаются «Голубые таблетки» Фредерика Питерса, «Фотограф» Эммануэля Гибера и Дидье Лефевра, «Мария и я» Мигеля Гайардо, «300» Фрэнка Миллера, «Удивительный Голова-Винт и другие любопытные объекты» Майка Миньолы, «Отсрочка» Жан-Пьера Жибра, «Мой секс» Алёны Камышевской[78], «Стигматы» Лоренцо Маттотти и Клаудио Пьерсанти, «Принц Вэлиант» Хэла Фостера, «Потерянная в море» Брайана Ли О'Мэлли, первые тома «Саги» и «Времени приключений».
- 2014 — Появляются первые выпуски отечественных комикс-серий «DreadCore: Анамнез», «Доктор Люцид», «Боровицкий».
- 2015 — Издаются «Лес» Аскольда Акишина, «Книги магии» Нила Геймана, «Супермен: красный сын» Марка Миллара, «Ночь была тёмная и ненастная, Снупи», «Блэксад», «Закон каменных джунглей» и другие. Издательство «Колибри» запускает серию «Графический non-fiction», где основы научных дисциплин (химия, физика, экономика) объясняются в формате комиксов.
См. также
Напишите отзыв о статье "История комиксов в России"
Примечания
Комментарии
- ↑ Указаны даты изданий наиболее значимых отечественных и зарубежных комиксов, а также книг по истории и теории комиксов. Все виды комиксов (графический роман, стрип, BD, манга, манхва и т. д.) в данной статье в общем случае называются просто комиксами. Несмотря на то, что существует много российских комиксов, опубликованных в Интернете, в настоящую хронологию вошли только официально изданные комиксы. В статье не даётся анализ особенностей российских комиксов и отечественной комикс-культуры. Полужирным начертанием выделены названия отечественных комиксов, либо главных героев цикла комиксов без общего названия.
- ↑ Первый комикс про Умную Машу опубликован в «Чиже» №2 / 1934
- ↑ Комиксы о Дотошкине и Верхоглядкине опубликованы в №№ 1, 2, 4 / 1956; 1−3, 5−8, 11, 12 / 1957; 1, 3, 4, 6, 12 / 1958; 6, 7, 11 / 1959; 9 / 1960; 12 / 1962
- ↑ Книга «Милый мальчик» была выпущена в 1960-м году издательством «Детский мир» (оно сменило название на «Малыш» в 1963-м)
- ↑ Комикс «Ураган приходит на помощь» опубликован в №№ 1−4, 6, 7 / 1966
- ↑ Комикс «Смехотрон и Полиглот попадают в переплёт» опубликован в №№ 2−7, 9, 11 и 12 за 1967 год
- ↑ Комикс «Удивительные приключения Тимы Петухова...» опубликован в №№ 2, 6 / 1968
- ↑ Комикс «Новые приключения Смехотрона и Полиглота» опубликован в №№ 3, 4, 6, 7 / 1969
- ↑ Эта книга считается первой мангой, изданной в СССР
- ↑ До 1992 года журнал «Микки Маус» издавался советско-датским предприятиием «Эгмонт-ФиС»
Источники
- ↑ [www.pravenc.ru/text/182315.html Саенкова Е. М. Житийная икона // Православная энциклопедия. Том XIX. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2009. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-034-9]
- ↑ 1 2 3 [www.aif.ru/dontknows/actual/1440615 Почему в России не прижились комиксы? — отвечает кандидат исторических наук Александр Байрамов // «Аргументы и факты». — 2015. — №6]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Москин Д. Н. Краткая энциклопедия карикатуры. — Петрозаводск: Издательский Дом «ПетроПресс». 2000. — 208 с.: илл.
- ↑ 1 2 [cyberleninka.ru/article/n/obraznaya-sfera-russkih-lubochnyh-kartinok Рыльская Т. П., Рыльский Г. В. Образная сфера русских лубочных картинок // Общество: философия, история, культура. — 2011. —№ 1−2]
- ↑ Народная литература // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [cyberleninka.ru/article/n/obraschenie-k-primitivu-i-sudba-poteshnoy-kartinki-v-xxi-veke Громов, Фёдор. Обращение к «примитиву» и судьба «потешной картинки» в XXI веке // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств. — Т. 192. — 2012. — с. 47]
- ↑ 1 2 [www.ogoniok.com/archive/2003/4825/46-46-49/ Архангельский, Андрей. Атака комиксов (интервью с Ильёй Фальковским) // Огонёк. — 2003. — №46. — С. 46-48]
- ↑ [articult.rsuh.ru/section.html?id=10206 Цыркун, Нина. Комикс и кинематограф: общий генетический код // Артикульт. — 2013. - № 9.]
- ↑ [www.questia.com/library/journal/1P3-2532411041/komiks-comic-art-in-russia Holquist, Michael. Komics: Comic Art in Russia]
- ↑ [www.vnikitskom.ru/antique/auction/43/17111/ Даль, В. Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета]
- ↑ [arch.rgdb.ru/xmlui/handle/123456789/20009#page/15/mode/2up Задушевное слово: еженедельный иллюстрированный журнал для детей старшего возраста: Ч. 1, 1912. − №№ 1−26]
- ↑ [blog.trud.ru/users/rodich2007/post88950294/ Русский лубок времён Первой мировой войны]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.mirf.ru/Articles/art4680.htm Шишикин, Виталий. Весёлые картинки: комиксы в СССР и России // Мир фантастики. — 2011. — № 6.]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Кунин А. И. Комикс в России // Библиография. — 2013 — № 4. — С. 45
- ↑ 1 2 3 4 [magazines.russ.ru/nlo/2011/111/ss18-pr.html Савицкий, Станислав. Труд, халтура и первая пятилетка (о романе Л.Я. Гинзбург «Агентство Пинкертона») // Новое литературное обозрение. — 2011. — №111]
- ↑ [magazines.russ.ru/novyi_mi/2010/10/ka18.html Канунникова, Ольга. Как кричит ёж (О книге «Умная Маша») // Новый мир. — 2010. — №10]
- ↑ Радлов Николай Эрнестович. Рассказы в картинках [сост. Н. Гернет и Р. Жуковская]. — Л.: Лендетиздат ЦК ВЛКСМ, 1937. — 42 с. На обл. и тит. л художник указ. как автор книги.
- ↑ [black-falls.livejournal.com/198784.html Николай Радлов. Рассказы в картинках. Часть 1]
- ↑ [black-falls.livejournal.com/199094.html Николай Радлов. Рассказы в картинках. Часть 2]
- ↑ [www.cartoonia.ru/biblioteka-library/stati-articles/politicheskii-plakat-i-karikatura-mishchenko-ie Мищенко И. Е. Политический плакат и карикатура — Cartoonia: большая энциклопедия карикатуры]
- ↑ [www.comicsnews.org/articles/chronology/1948-kornej-chukovskij-o-supermene-betmene-i-drugix-geroyax-di-si 1948. Корней Чуковский о Супермене, Бэтмене и других героях Ди-Си]
- ↑ Корней Чуковский. Растление детских душ // Литературная газета. — 1948. — [нэб.рф/catalog/000200_000018_RU_NLR_DIGIT_107064/viewer/ № 76 (2459)] (22 сентября). — С. 4.</span>
- ↑ Корней Чуковский. Растление американских детей // Литературная газета. — 1949. — [нэб.рф/catalog/000200_000018_RU_NLR_DIGIT_107175/viewer/ № 83 (2570)] (15 октября). — С. 4.</span>
- ↑ [chedrik.ru/2012/komiksy-zhertva-kompromatov США против СССР: комиксы — жертва компроматов]
- ↑ [chedrik.ru/2012/standarty Стандарты Организации по контролю за соблюдением Кодекса издателей комиксов (США)]
- ↑ [prodamtext.ru/show.php?portfolio=2716&cat=70 В. Г. Сутеев –«первооткрыватель» комикса в советской стране]
- ↑ [www.cartoonia.ru/periodika-periodicals/sovremennye-zhurnaly-i-gazety/veselye-kartinki «Весёлые картинки» — Cartoonia: большая энциклопедия карикатуры]
- ↑ [www.tretyakovgallery.ru/ru/calendar/exhibitions/exhibitions2410/ «Весёлые картинки» — первый русский комикс — Государственная Третьяковская галерея]
- ↑ [old-crocodile.livejournal.com/35255.html Иван Семёнов. Необыкновенные приключения Пети Рыжика и его верных друзей Мика и Мука]
- ↑ [kidpix.livejournal.com/845769.html Иван Семёнов — Юрий Постников. Легендарный тандем. — Детская книга — Livejournal]
- ↑ [ekb-room.ru/vzroslyj-vzglyad-na-detskuyu-sekciyu-ekaterinburgskogo-knizhnogo-festivalya-17339/ Взрослый взгляд на детскую секцию Екатеринбургского книжного фестиваля — The Ekb-Room]
- ↑ Скобелев, М. «Так начинают жить стихом...» Текст./ М. Скобелев // Детская литература. 1998. — № 1. — С. 25−29
- ↑ 1 2 [tvkultura.ru/brand/show/brand_id/28921 «Юрий Лобачёв. Отец русского комикса» — документальный фильм телеканала «Культура»]
- ↑ 1 2 [www.comicsnews.org/articles/chronology/lobachev Заславский, Михаил. У истоков российского комикса. Юрий Павлович Лобачёв]
- ↑ [vk.com/wall-51926901_139 Жизнь и Сказки Уолта Диснея]
- ↑ [old-crocodile.livejournal.com/219031.html Светофор / сост. Г. Юрмин; авт. предисл. Н. Мымриков. - М.: Детская литература, 1971]
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=0RUdEoPhdHc Фильм «Дорогой мальчик» на YouTube]
- ↑ [www.the-ebook.org/forum/viewtopic.php?p=312362&sid=9cbe502c310c8f4d0ac56cf7f33b0ab3#312362 Фантастика кончилась? — The Electronic Book]
- ↑ [www.cartoonia.ru/entsiklopediya-karikatury/ts/tsygankov-boris-cygankov-boris Цыганков, Борис — Cartoonia: большая энциклопедия карикатуры]
- ↑ [amencomics.stunda.org/book.htm Список христианских комиксов в России]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 [www.comicsnews.org/articles/chronology/xronologiya-otechestvennogo-komiksa Хронология отечественного комикса — Комиксолёт]
- ↑ [www.oldgazette.ru/lib/bog/index.html Трудно быть богом — Старые газеты]
- ↑ [spidermedia.ru/comics/a-long-time-ago Миктум, Владислав. Преданья старины глубокой — SpiderMedia.ru]
- ↑ [studiomyxa.com/?page_id=43 Официальный сайт студии «Муха»: комиксы]
- ↑ 1 2 [www.newizv.ru/culture/2004-07-23/8453-risovannye-chelovechki.html Татьяна Подойницына. Рисованные человечки // Новые известия. — 2004. — 23 июля]
- ↑ [magazines.russ.ru/october/2014/3/8b.html Бондарева, Алёна. Комикс. Вторжение // Октябрь. — 2014. — №3]
- ↑ [k13.moy.su/photo/14-0-165 Война со снеговиками — Карикатуры Игоря Колгарёва]
- ↑ [www.egmont.ru/magazines/tom-i-djerri/new/ Журнал «Том и Джерри» — Эгмонт Россия]
- ↑ 1 2 [mangalectory.ru/articles/ml68 Михайлова, Юлия. Анимэ и манга в современной России / Под ред. Михайлова Ю.Д., Стил М.У. // Япония и Россия: Три столетия взаимных образов. — Фолкстон: Global Oriental, 2008 — пер. «Мангалекторий»]
- ↑ [alt-graph.ru/catalog/catalog.php?subid=4 Босоногий Гэн — каталог издательства Alt Graph]
- ↑ [chedrik.ru/2012/akishin/ Кунин, Александр. Аскольд Акишин: отец русского хоррора — Хроники Чедрика]
- ↑ [nlobooks.mags.ru/vcd-30-1-616/goodsinfo.html Русский комикс: сборник статей / сост. Ю.Александров, А. Барзах. — М.: Новое литературное обозрение, 2010]
- ↑ [www.danbogdan.ru/comics/nika Ника — Богдан]
- ↑ [www.adme.ru/tvorchestvo-reklama/reklama-v-kartinkah-kak-komiksy-ispolzuyut-dlya-prodvizheniya-tovarov-i-uslug-17163 Дина Юсупова. Реклама в картинках. Как комиксы используют для продвижения товаров и услуг — Adme.ru]
- ↑ 1 2 Григорий Пророков. [www.afisha.ru/article/9841/page2/ Комиксы и графические романы. Восемь важнейших издательств и главные произведения, которые вышли по-русски]. afisha.ru (3 августа 2011 года). Проверено 28 февраля 2012 года. [www.webcitation.org/6AeuwoqAv Архивировано из первоисточника 14 сентября 2012].
- ↑ [fantlab.ru/publisher1458#e Издательство Комикс ЛТД — Лаборатория фантастики]
- ↑ [kommissia.ru/o-festivale/ КомМиссия: о фестивале]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/2724359 Сабова, Анна. Бэтмен в гостях у Ивана // Огонёк. — 2015. — №19. — стр. 39]
- ↑ [www.knigoboz.ru/?section=catalog&catalog_category_id=&catalog_id=740 Луазель Р. Питер Пэн: Лондон Розински, Ван Амм. Торгал: Лучники. Пекёр Д., Мальфен Н., Шель П, Роза С. Золотой Город: Морские грабители. М.: Нитусов, 2003. – 48 с. – (Артмиксы от 7 до 77) 10000 экз. (п) ISBN 2-8696-7577-1, ISBN 5-98087-002-4]
- ↑ [www.knigoboz.ru/?section=catalog&catalog_category_id=&catalog_id=667 Щербиновская Е., Гавриш С. Тайна белой волчицы. М.: Нитусов, 2003. – 48 с. (Артмиксы от 7 до 77) 6000 экз. (п) ISBN 5-98087-005-9]
- ↑ [chedrik.ru/2012/xose-alaniz-avtobiografiya-v-komiksax-postsovetskoj-rossii-sluchaj-nikolaya-maslova/ Аланиз, Хосе. Автобиография в комиксах постсоветской России: случай Николая Маслова]
- ↑ [www.media-atlas.ru/holding/?a=view&id=44 ИД «Эдванс-Прес» — Атлас медиакомпаний]
- ↑ [www.chaskor.ru/article/transtsendentalnyj_komiks_5138 Бандуровский, Константин. Трансцендентальный комикс // «Частный корреспондент». — 2009. — 7 апреля]
- ↑ [linorgoralik.com/pts Заяц ПЦ на сайте Линор Горалик]
- ↑ 50 героев комиксов от Снупи до Пылающей Моркови // Афиша — 2008. — 6−19 октября (№18). — С. 34−49
- ↑ 1 2 [www.kommersant.ru/doc/2747830 Биргер, Лиза. Купить и засмотреться: как графические романы спасают бумажную книгу // Коммерсантъ-Власть. — 2015. — № 26. — С. 38.]
- ↑ [www.mirf.ru/Articles/art6657.htm Серебрянский, Сергей, Злотницкий, Дмитрий. Бум комиксов в России: мнение издателей // Мир фантастики. — 2014. — № 4]
- ↑ [blog.rgub.ru/izotext/ Центр комиксов и визуальной культуры при РГБМ]
- ↑ [www.chookandgeek.ru/page/about Магазин «Чук и Гик»: о нас]
- ↑ [lumb.ru/?page_id=1329 «Приключения какашки» — Lumbricus]
- ↑ [www.ast.ru/catalog/?q=%D0%98%D0%B3%D1%80%D0%B0%20%D0%B2%20%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%BA%D1%83&submit=%D0%9F%D0%BE%D0%B8%D1%81%D0%BA&search=1&where=seria&sort=date Серия комикс-адаптаций «Игра в классику» издательства АСТ]
- ↑ [www.gq.ru/taste/74723_gabrelyanovy_i_rossiyskaya_imperiya_komiksov.php?sphrase_id=1409205 Мартемьянов, Максим. Габреляновы и российская империя комиксов // GQ. — 2014. — № 5. — С. 132.]
- ↑ [42comics.com/komiksi/ Издательство «42»: комиксы]
- ↑ [vozduh.afisha.ru/news/7669/ Из книжных убрали «Мауса» Арта Шпигельмана из-за свастики на обложке — «Афиша»]
- ↑ [www.facebook.com/photo.php?fbid=10205585155724776&set=a.2116283783218.119175.1129437864 Фейсбук Веры Горностаевой: «Маус»]
- ↑ [comicconrussia.ru/ Comic Con Russia]
- ↑ [tien-print.ru/ Издательство «Тиен»]
- ↑ [paperpaper.ru/my-sex/ Чтение на «Бумаге»: комикс «Мой секс» — Интернет-газета «Бумага»]
</ol>
Литература
Книги о русских комиксах
- Alaniz Jose. Komiks: Comic Art in Russia. — University Press of Mississippi, 2010. — X, 269p. ([books.google.ru/books?id=t9oq_c5M_gQC&hl=ru&source=gbs_navlinks_s ограниченный предпросмотр в Google Books]; [magazines.russ.ru/nlo/2012/115/kn43.html рецензия в журнале «Новое литературное обозрение»])
- Манга в Японии и России: Субкультура отаку, история и анатомия японского комикса / ред.-сост. Ю.А. Магера. — М., Екатеринбург: Фабрика комиксов, 2015. — 352 с.— ISBN 978-5-7525-3051-7.
- Русский комикс: сборник статей / сост. Ю. Александров, А. Барзах. — М.: Новое литературное обозрение, 2010. — 352 с.: ил. — ISBN 978-5-86793-788-1
Книги о зарубежных комиксах
Этот список содержит наименования только тех книг, что были изданы на русском языке.
- Дмитриева, Дарья. Век супергероев. Истоки, история, идеология американского комикса. — М.: Изотека, 2015. — 320 c. — 500 экз. (о) — ISBN 978-5-9906086-0-3
- Иванов, Борис. Введение в японскую анимацию. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Фонд развития кинематографии; РОФ «Эйзенштейновский центр исследований кинокультуры», 2002. — 336 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-901631-01-0
- Коломиец, А. С. Манга: сборник рисунков Хокусая. — М.: Наука, 1967
- Маккарти, Том. Тинтин и тайна литературы. — М.: Ад Маргинем Пресс, Гараж, 2013. — 176 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-91103-144-2
- Манга в Японии и России: Субкультура отаку, история и анатомия японского комикса / ред.-сост. Ю.А. Магера. — М., Екатеринбург: Фабрика комиксов, 2015. — 352 с. — 200 экз. — ISBN 978-5-7525-3051-7.
- Полякова, Ксения. Словарь комикса и манга. — 2-е изд. — СПб.: Проект «Сборка», 2007. — 120 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-8140-4549-3 (первое издание вышло в 2003 г. за авторством Ксении Козловой).
- Туровская, М. И. Герои «безгеройного времени». Заметки о неканонических жанрах. — М.: Искусство, 1971. — 239 с.
- Манга и философия: сборник статей. — М.: Эксмо, 2011. — 448 c. — 3000 экз. — ISBN 978-5-699-48276-4
- Энциклопедия Marvel Heroes. — М.: Эксмо, 2015. — 440 c. — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-72093-4
- Харитонов, Евгений. Девятое искусство: Зарубежный фантастический комикс. — М.: Academia-F, 2004. — 95 c.
Переиздания
- Архив Мурзилки. Том 1. История страны глазами детского журнала. 1924−1954. — М.: ТриМаг, 2014. - 312 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-901666-90-6
- Архив Мурзилки. Том 2. В 2-х книгах. Книга 1. Золотой век «Мурзилки». 1955−1965. — М.: ТриМаг, 2014. - 312 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-901666-92-0
- Архив Мурзилки. Том 2. В 2-х книгах. Книга 2. Золотой век «Мурзилки». 1966−1974. — М.: ТриМаг, 2014. - 312 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-901666-94-4
- Архив Мурзилки. Том 3. В 2-х книгах. Книга 1. Друг на все времена. 1975−1984. — М.: ТриМаг, 2015. - 312 с. — 7000 экз. — ISBN 978-5-901666-96-8
Ключевые работы в области исследований комикса Скотта Макклауда «Понимание комикса» (1993), «Вновь изобретаем комикс» и «Создание комикса» официально в России не издавались, однако их любительский перевод [comicstheory.ru/scott.php находится в открытом доступе в Интернете].
Кроме того, в России издано немало книг, не представленных в данном списке, о том, как рисовать комиксы, в том числе от таких авторов как Стэн Ли и [christopherhartbooks.com/about/ Кристофер Харт].
Ссылки
|
Портал «Комиксы» |
|---|---|
|
Комикс в Викисловаре? |
|
Проект «Комиксы» |
- [www.fandom.ru/about_fan/comics/ Е. В. Харитонов. Графическая проза. Путеводитель по миру комикса (2003)]
- [mangalectory.ru/library/ml16 Список литературы о манге — Мангалекторий]
Издательства комиксов в России:
- [www.42comics.com/ «42»]
- [alt-graph.ru Alt Graph]
- [bubble.ru/ Bubble]
- [spbcomics.ru/ SPb Comics]
- [www.zangavar.ru/ Zangavar]
- [whiteunik.com/ «Белый единорог»]
- [boomkniga.ru/ «Бумкнига»]
- [istaricomics.com/ «Истари комикс»]
- [www.comicsoid.ru/ «Комикс»]
- [www.komilfobook.ru/ «Комильфо»]
- [tien-print.ru/ «Тиен»]
- [comics-factory.ru/ «Фабрика комиксов»]
- [www.egmont.ru/ «Эгмонт»]
Библиотеки и центры комиксов:
- [blog.rgub.ru/izotext/ Центр комиксов и визуальной культуры при Российской государственной библиотеке для молодёжи (Москва)]
- [hibari.rgub.ru/ Клуб любителей восточной культуры и комиксов при Российской государственной библиотеке для молодёжи (Москва)]
- [vk.com/comics_library Библиотека комиксов в Санкт-Петербурге]
- [vk.com/uralcomicscenter Уральский комикс-центр (Екатеринбург)]
- [vk.com/urarumanga Клуб Uraru Manga («Уральская манга») (Екатеринбург)]
- [vk.com/vrnclub Воронежский комикс-клуб]
- [vk.com/orel_komiks Орловский комикс-клуб]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий История комиксов в России
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.
В отношении благотворительности, лучшей доблести венценосцев, Наполеон делал тоже все, что от него зависело. На богоугодных заведениях он велел надписать Maison de ma mere [Дом моей матери], соединяя этим актом нежное сыновнее чувство с величием добродетели монарха. Он посетил Воспитательный дом и, дав облобызать свои белые руки спасенным им сиротам, милостиво беседовал с Тутолминым. Потом, по красноречивому изложению Тьера, он велел раздать жалованье своим войскам русскими, сделанными им, фальшивыми деньгами. Relevant l'emploi de ces moyens par un acte digue de lui et de l'armee Francaise, il fit distribuer des secours aux incendies. Mais les vivres etant trop precieux pour etre donnes a des etrangers la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fournir de l'argent afin qu'ils se fournissent au dehors, et il leur fit distribuer des roubles papiers. [Возвышая употребление этих мер действием, достойным его и французской армии, он приказал раздать пособия погоревшим. Но, так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
В отношении дисциплины армии, беспрестанно выдавались приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.
Х
Но странное дело, все эти распоряжения, заботы и планы, бывшие вовсе не хуже других, издаваемых в подобных же случаях, не затрогивали сущности дела, а, как стрелки циферблата в часах, отделенного от механизма, вертелись произвольно и бесцельно, не захватывая колес.
В военном отношении, гениальный план кампании, про который Тьер говорит; que son genie n'avait jamais rien imagine de plus profond, de plus habile et de plus admirable [гений его никогда не изобретал ничего более глубокого, более искусного и более удивительного] и относительно которого Тьер, вступая в полемику с г м Феном, доказывает, что составление этого гениального плана должно быть отнесено не к 4 му, а к 15 му октября, план этот никогда не был и не мог быть исполнен, потому что ничего не имел близкого к действительности. Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquee [мечеть] (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным. Подведение мин под Кремлем только содействовало исполнению желания императора при выходе из Москвы, чтобы Кремль был взорван, то есть чтобы был побит тот пол, о который убился ребенок. Преследование русской армии, которое так озабочивало Наполеона, представило неслыханное явление. Французские военачальники потеряли шестидесятитысячную русскую армию, и только, по словам Тьера, искусству и, кажется, тоже гениальности Мюрата удалось найти, как булавку, эту шестидесятитысячную русскую армию.
В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.
6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
