Соколлу Мехмед-паша

Соколлу Мехмед-паша серб. Мехмед Соколовић, осман. سوکلو محمد پاشا‎, тур. Sokollu Mehmet Paşa
Великий визирь Османской империи
28 июня 1565 — 12 октября 1579
Предшественник:	Семиз Али-паша
Преемник:	Шемси Ахмед-паша

Мехмед-паша Соколлу (серб. Мехмед-паша Соколовић; осман. سوکلو محمد پاشا‎; тур. Sokollu Mehmet Paşa; 1505, Соколовичи, Эялет Босния — 11 октября 1579, Стамбул), — государственный деятель Османской империи, серб из Боснии.

Занимал высочайшие посты в государственном управлении Сиятельной Порты, постепенно продвигаясь по служебной лестнице: начальник придворной стражи (1543-1546), Капудан-паша (адмирал флота) (1546-1551), бейлербей Румелии (1551-1555), Третий Визирь (1555-1561), Второй Визирь (1561-1565), Великий Визирь (1565-1579, 14 лет, 3 месяца, 17 дней) при трёх султанах: Сулеймане I, Селиме II и Мураде III. В 1579 году неизвестный дервиш совершил на него покушение, в результате чего Мехмед-паша скончался, завершив де-факто своё управление Османской империей.

Происхождение

Он родился под именем Бајица — Байо Ненадич, в 1505 г. рядом с городом Рудо в одной сербской деревне недалеко от Герцеговины — Соколовичи. В связи с этим получил прозвище «Соколлу». Его отец — Димитрий — был приверженцем сербской православной церкви. В детстве будущий визирь получил образование в монастыре Милешева.

В детстве он в качестве девширме попал в Эдирне, султанское поместье недалеко от Стамбула, где впоследствии был обращён в ислам, получил имя «Мехмед» и на протяжении многих лет служил в корпусе янычар. Затем попал в имперскую канцелярию, где находился до 1535 года, пока в Багдаде во время персидского похода султана Сулеймана в результате обвинений в коррупции и взяточничестве (не без помощи Паргалы Ибрагима-паши) не был казнён Искандер Челеби — главный казначей империи.

Начало карьеры

Как воин он отличился в битве при Мохаче в 1526 году, затем участвовал в осаде Вены (1529 г.), которая, однако, не оказалась успешной.

В 1541 году Мехмед Соколлу стал начальником придворной стражи самого султана Сулеймана Великолепного, впоследствии сблизившись с ним. В 1546 году от болезни скончался предводитель пиратов Алжира, Капудан-паша Хайр-ад-Дин Барбаросса. Его преемником был назначен Соколлу, хотя рассматривалась также кандитатура Тургута-реиса. За пять лет, что он провёл на этой должности, был организован ряд военных морских экспедиций, в том числе к морским крепостям современного Триполи; также был значительно увеличен арсенал корабельного вооружения.

В 1551 году был назначен бейлербеем (наместником) Румелии, одной из двух главных административных провинций (наряду с Анатолией). Эта должность открывала Мехмеду-паше дорогу в Совет Дивана на должность Визиря.

На посту бейлербея он довольно успешно вёл военные действия против Фердинанда I, императора Священной Римской империи и эрцгерцога Австрии. В 1540 году после смерти венгерского короля Яноша I Запольяи, Фердинанд аннексировал его владения (Восточно-Венгерское королевство). По срочному приказу султана вместе со 100-тысячной армией Соколлу Мехмед-паша вторгся в мятежную Трансильванию и захватил 16 крупнейших городов, в том числе Бечей, Зренянин, Липова и другие. Вернувшись в Белград, Соколлу начал переговоры с наместниками австрийского эрцгерцога на территориях Венгрии и Румынии, подконтрольных Габсбургам, однако после того как регент малолетнего князя Трансильвании и короля Венгрии Яноша II Сигизмунда Запольяи — Георг Мартинуцци был убит в результате покушения, Мехмед-паша в 1552 году снова двинулся с войском, захватив Тимишоару, Холлокё, Ретшаг, Балашшадьярмат, а также весь Сольнок и Банат.

Визирь Порты

Третий визирь

Оценив навыки и умения Мехмеда-паши, Сулейман назначил его на должность Третьего Визиря и дал ему место в Совете Дивана. Бейлербеем Румелии стал босниец Пертев-паша, давний друг и единомышленник Мехмеда-паши. После казни старшего сына султана, шехзаде Мустафы, в Салониках вспыхнуло восстание лже-Мустафы, на подавление которого был первоначально отправлен шехзаде Баязид. Соколлу Мехмед с десятитысячной армией, в числе которых было 3 тысячи янычар, жестоко расправился с восставшими; лже-Мустафа был казнён.

Когда Кара Ахмед-паша, в то время великий визирь, был обвинён во взяточничестве и затем казнён, на его место во второй раз был назначен Рустем-паша, имевший множество врагов среди пашей и беев. Одним из них был престарелый Лала Мустафа-паша, воспитатель третьего сына Сулеймана I - шехзаде Баязида. После смерти Хюррем Султан — жены султана — началась междоусобная война за власть между её сыновьями. В 1559 году Баязид, собравший огромное войско, выступил в поход против своего старшего брата, наследника престола — Селима (позже Селим II). Мехмед-паша вместе с султанским войском двинулся в Конью, где объединился с армией Лала Мустафы-паши. Шехзаде Баязид был разбит численно превосходящими силами старшего брата, и бежал в Персию. Соколлу Мехмед остался в Анатолии для переговоров с шахом Ирана Тахмаспом об экстрадиции шехзаде-бунтовщика. Спустя два года, в 1561 году, Баязид всё же был выдан за огромный выкуп и казнён в Казвине; пятеро сыновей шехзаде также были казнены.

Второй визирь

В 1561 году умер визир-и-азам Рустем-паша. На его место, в соответствии с иерархией визирей, был назначен Семиз Али-паша. Соколлу Мехмед, продвинувшись по служебной лестнице, стал вторым визирем; Пертев-паша, соответственно, третьим. Эти годы прошли для визиря мирно: он довольно успешно занимался государственными делами, не вступая в конфликты с Семизом Али-пашой.

В 1562 году состоялся брак между Мехмедом-пашой и внучкой Сулеймана Великолепного, дочерью султана Селима — Эсмехан Султан.

Великий визирь

В июне 1565 года скончался Семиз Али-паша. На освободившуюся должность полномочного представителя султана был назначен имевший огромное доверие Сулеймана Соколлу Мехмед-паша.

В ходе очередной войны с Австрией, султан Сулейман, находившийся у трона 46 год, вышел в свой 13-й военный поход. Командование османскими войсками было передано Мехмеду-паше. Войска вышли из Стамбула 1 мая 1566 года. Султан был не в состоянии лично управлять лошадью и был вывезен из Стамбула в крытой конной повозке. Османская армия достигла венгерской крепости Сигетвар 6 августа 1566 года. Большой султанский шатёр был поставлен на холме Симильхоф. Сулейман находился в своей палатке во время всей осады, где получал отчёты лично от своего визиря. Султан скончался на 72-м году жизни от сердечного приступа до того, как турки достигли победы: на следующий день после смерти падишаха османские войска предприняли заключительную попытку штурма и Сигетвар всё-таки пал.

Боясь переворота в стане янычар, Соколлу скрыл смерть султана, казнив всех свидетелей. Лишь спустя 48 дней, на четвёртой остановке по дороге в Белград, во время традиционного чтения Корана, было официально объявлено о смерти десятого султана. В Белграде Соколлу Мехмед-паша встретился с новым султаном Селимом II; первым делом он предупредил нового падишаха о волнениях в стане янычар, интригах пашей, беев, санджакбеев во всех османских владениях в Европе, посоветовав отправить им золото и иные подарки, однако советники султана отговорили его от этого.

17 февраля 1568 года, спустя два года после установления султаната Селима, визир-и-азам в Эдирне заключил мир с новым эрцгерцогом Австрии и Священной Римской империи Максимилианом II. Австрийцы были вынуждены выплатить дань в размере 30 000 дукатов.

В 1571-1572 по приказу жены визиря Эсмехан Султан знаменитый архитектор Синан-ага спроектировал и построил Мечеть Соколлу Мехмеда-паши в европейской части Стамбула. Предполагалось, что она станет «прекраснейшей из малых мечетей».

Пока Мехмед-паша находился в должности великого визиря, в 1571 году османская армия и флот захватили Кипр у Венеции. Губернатором острова Соколлу назначил своего старого друга, араба Ахмеда-пашу. Потеря Кипра привела к образованию так называемой Священной лиги в составе Папской области, Испанской империи, Венецианской республики, Генуэзской республики, Мальтийского ордена, герцогств Тосканы, Пармы и Савойи. 7 октября флот коалиции разбил турецкий флот в битве при Лепанто, ставшей крупнейшим морским сражением XVI века. Но несмотря на блестящую тактическую победу Священной лиги, битва почти не оказала влияния на общий ход войны. Воспользовавшись отсутствием единства среди союзников, Турция быстро построила новый флот и успешно закончила войну. По мирному договору 1573 года Венеция окончательно уступила Османской империи остров Кипр и обязалась выплатить солидную контрибуцию.

Помимо этого, соглашение предусматривало восьмилетнее перемирие, что способствовало улучшению отношений с Францией и Речью Посполитой. В то же время Блистательной Портой готовились новые завоевательные походы против ослабленной и изнурённой войной Венеции, однако внезапная кончина султана Селима 12 декабря 1574 года свела все приготовления на нет.

Последние годы

Мехмед-пашу заботили вопросы безопасности и развития северных границ империи; ещё летом 1569 году было решено соединить бассейны рек Волги и Дона каналом. Для этих целей, в том числе строительства канала и захвата крепости Астрахани, был направлен большой гарнизон янычар и сипахи, в то время как османский флот усиленно контролировал Азов и прилегающие территории. По стечению обстоятельств осуществить планы в полной степени не удалось: тому причиной было отчаянное сопротивление русских войск и татар (на защиту южных степей Иван Грозный отправил 15 000 солдат и заручился поддержкой местного населения), благодаря чему гарнизон Астрахани ценой больших потерь сумел сдержать турков-османов. Другой причиной неудач стали ужасные погодные условия: усиленная засуха, нехватка продовольствия и фуража. Как следствие, янычары открыто выражали недовольство положением дел.

Неудачами на северных границах визири Совета Дивна навлекли на себя гнев султана. Поэтому в мае 1571 года при поддержке Османской империи крымский хан Девлет I Гирей совершил набег на русские земли. Крымско-татарская конница, обойдя цепочку укреплений на южных окраинах Русского государства и избегая крупных столкновений с русскими войсками, дошла до пригородов Москвы и подпалила их, после чего построенный главным образом из дерева город в значительной степени выгорел. Количество жертв и уведённых в плен, по оценкам различных историков, исчислялось многими тысячами. Однако, предпринятый на следующий год поход 120-тысячного крымско-турецкого войска на Москву завершился неудачей. В битве при Молодях, проходившей с 29 июля по 2 августа 1572 года в 50 вёрстах южнее Москвы, оно было полностью разгромлено.

Смерть султана Селима II визирь держал в строжайшем секрете, как и кончину его предшественника, до тех пор пока старший сын Селима Мурад не прибыл в столицу из Манисы. При новом султане Соколлу Мехмед-паша всё также оставался великим визирем, однако теперь окружение султана стало обладать всё большим политическим влиянием.

Киновоплощения

• В сериале «Великолепный век» роль Соколлу Мехмеда-паши исполнил известный актёр Йылдырым Фикрет Ураг.

Литература

• [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/16438/ Соколлу] // Советская историческая энциклопедия : в 16 т. / под ред. Е. М. Жукова. — М. : Советская энциклопедия, 1961—1976.</span>
• [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/170408/ Соколлу Мехмед-паша] — статья из Большой советской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Соколлу Мехмед-паша

– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.