История Французской Полинезии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Время, когда началось заселение островов Французской Полинезии народом, который впоследствии стал называться полинезийцами, точно неизвестно.





Заселение островов

Предполагают, что заселение происходило где-то между Х и V веками до н. э. отважными мореплавателями племён Юго-Восточной Азии, которые в поисках новых земель двинулись на восток бороздить океанские просторы. Есть предположение, что эти территории могли заселять и племена Южной Америки. И хотя этому предположению существует мало доказательств, его все равно не опровергают полностью. Сперва были заселены Маркизские острова, на которых находится колыбель цивилизации маои. Потом стали осваивать и соседние архипелаги: Туамоту, Тубуаи, Острова Общества и острова Гамбье (точная дата освоения архипелагов тоже неизвестна).

Ранняя история

Коренное население — полинезийцы, мигрируя с острова на остров в далёком прошлом, стали прекрасными мореплавателями, так как этому способствовала сама природа. До появления европейцев здесь занимались рыболовством и земледелием, им были неизвестны лук и стрелы, письменность и керамика. Общество иерархированное — верхнюю ступень социальной иерархии занимала племенная верхушка, нижнюю — невольники. Полинезийцы на разных островах поклонялись разным божествам, исповедовали различные религиозные культы. Общие для всех элементы — это вера в высшую силу «мина» и система запретов «табу». В каждом жилище горел светильник, отпугивающий души умерших «тупапау». Яркими примерами религиозной культуры маои и её древними следами, которые сохранились на многих островах, являются также святилища — marae — представляющие собой стоящие вертикально камни, вытянутые в линию, или сложенные в пирамиду, tiki — резные камни. Очень распространены татуировки, имеющие эстетическое значение и указывающие на социальный статус их обладателя, большое значение имеют старинные танцы, песни.

Европейские исследования островов

Изучение и исследование островов нынешней Французской Полинезии европейцами началось во времена Нового времени. Считается, что первым европейцем, увидевшим Полинезию был Фернан Магеллан, совершавший своё кругосветное путешествие. Он в 1521 году достиг одного из островов архипелага Туамоту и назвал его Сан-Пабло, затем этот атолл стал называться Пука-Пука. В 1595 году Менданья открыл Маркизские острова. Остров Таити был открыт в 1606 Педро Фернандес де Киросом (но официально о существовании этого острова узнал в 1767 (капитан Семюэль Уоллес), Тубуаи — в 1777 г. Дж. Куком, Гамбье — в 1797 году Уилсоном. Значительный вклад в открытии островов был был русскими и французскими мореплавателями.

В ходе первой французской кругосветной экспедиции 1766-1768 годов Луи Антуана де Бугенвиля на фрегатах «Ворчунья» (la Boudeuse) и «Звезда» (l'Étoile) французские мореплаватели посетили Таити, затем острова Самоа, Новые Гебриды, Новую Бретань (ныне архипелаг Бисмарка), Новую Гвинею.

В 1787-1788 годах экспедиция французского мореплавателя Жана-Франсуа Лаперуза на фрегатах «Буссоль» и «Астролябия», посетив Самоа и залив Ботани-Бей на побережье Австралии, исследовала Новую Каледонию и архипелаг Санта-Крус, близ одного из островов которого Ваникоро суда потерпели крушение, а большая часть экипажа во главе с самим Лаперузом погибли.

В ходе неудачной экспедиции контр-адмирала Ж.-А. д’Антркасто на фрегатах «Надежда» и «Поиск», направленной в 1791-1793 годах Национальным Учредительным Собранием Франции для поисков Лаперуза и его спутников, французы посетили восточное побережье Австралии, Тасманию, Новую Каледонию и архипелаг Тонга.

Начало изучению Маркизских островов положено было в апреле 1791 года американцем Джозефом Ингрэмом, высадившимся в апреле 1791 года на острове Нуку-Хива. В июле 1791 года на острове высадился первый европеец — француз Этьенн Маршан — пополнивший там свои корабельные запасы. Наконец, в 1804 году на Нуку-Хиве побывал русский мореплаватель Иван Фёдорович Крузенштерн. В 1826 году при высадке на Нуку-Хиву с русского экспедиционного шлюпа «Кроткий» местным населением были убиты и съедены мичман А. Л. фон Дейбнер и два матроса.

Острова Туамоту имеют неофициальное название Острова Россиян, так как много островов этого архипелага открыли русские. Европейцы искали тут Южную Землю, существование которой, якобы могло уравновесить континенты, но находя эти богатые прекрасные острова с мягким климатом после долгого и изнурительного плавания, называли их «райским садом».

Миссионерская деятельность во Французской Полинезии

Во Французской Полинезии действовали с 1797 года христианские миссионеры из Лондонского миссионерского общества. Это было христианство в протестантском виде, характерное для Великой Британии. Их деятельность сперва была не очень успешна, так как языческое общество не очень хотело принимать новую религию. Английских миссионеров к тому же винили в том, что они принесли на острова невиданные ранее болезни, завезенные из Европы, но все же их деятельность на острове не была запрещена. Влияние миссионеров на острове было велико, потому что они и другие европейцы (судно «Баунти») помогли правящей династии Помаре укрепить свою власть на острове. Немного позже (от 1812 года) христианство стало основной религией, запретив былое язычество.

Но ситуация стала меняться. В 1836 году на Островах Общества высадились католические миссионеры-французы. Но они не были приняты и через некоторое время их изгнали с Королевства Таити. Это вызвало недовольство французов, которые отправили к островам фрегат и потребовали от королевы Таити Помаре IV компенсации и официальных извинений. Королева крайне удивилась, сумму запрашиваемую выплатила, но послала петицию к правительству Великобритании о том, чтобы последняя установила над Таити протекторат, но Великобритания отказалась. С этих пор начался постепенный захват власти на островах Францией, и соответственно, деятельность здесь французских католических миссионеров, но миссионерская деятельность английских протестантов не была прекращена, потому что Англия и Франция по этому поводу заключили между собой соглашение.

Династия Помаре (1797—1880)

Протекторат Франции (1842—1880)

Франция начала устанавливать здесь свою власть в мае 1842 году с захвата Маркизских островов французским кораблем под командованием главы французского флота в Океании капитана Абеля Дюпти-Туара, видя что Англию не очень интересуют здешние территории. Позже корабль направился к Таити. Помаре ІV, боясь оккупации страны, согласилась на все условия французов. В том же году капитан Дюпти-Туар установил протекторат над Маркизскими островами и островом Таити. Так Французская Полинезия стала протекторатом Франции, законодательно это было подтверждено парламентом Франции в 1843 году. Захват территории шел постепенно. Власть правящей династии оставалась, но ограниченная. В 1844 г. протекторат был провозглашен над о-вами Гамбье, в 1888 г. — над островами Общества, а в 1901 г. — над островами Тубуаи. Некоторое время было обострение между английчанами и французами, что вызвало ответную реакцию здесь — войну между таитянами-англофилами и французами (1844—1846 гг.). В 1847 наступил мир между английчанами и французами и французский протекторат был подтвержден франко-английским соглашением. По договору в протекторат были включены Наветренные острова, Туамоту, а также острова Тубуаи и Раиваваэ, входящие в состав архипелага Острал (Тубуаи). Взамен Подветренные Острова были выключены из протектората. Острова Гамбье были формально независимы. Франция имела над территорией внешнюю власть, контролировала вопросы обороны, армии, полиции, финансы, внешнюю политику, Помаре же была ответственна за внутренние дела, однако её решения должен принимать управляющий. Были назначены также и ответственные лица за этот заморский сектор, в состав которого входила и Новая Каледония в 1853—1860 годах. Таитянская администрация включала королевский двор, mutoi (агентов полиции) и toohitu (судей земельных дел). Руководители округов теперь избирались не по наследству, а выборами, учреждение советов округов. В 1863 году протестантские миссии были заменены Миссионерским обществом евангелистов Парижа.

Колония Франции (1880—1946)

В 1885—1903 годах после захвата и объединения всех островов Французской Полинезии и еще некоторых (Уоллис и Футуна) территория получила название «Французские владения в Океании».

Напишите отзыв о статье "История Французской Полинезии"

Литература

  • Беллвуд П. Покорение человеком Тихого океана. Юго-Восточная Азия и Океания в доисторическую эпоху. — М.: Наука, Гл. редакция восточной литературы, 1986. — 524 с. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
  • Блон Жорж. Великий час океанов: Тихий. — М.: Мысль, 1980. — 205 с.
  • Бугенвиль Л. А. Кругосветное путешествие на фрегате «Будез» и транспорте «Этуаль» в 1766, 1767, 1768 и 1769 годах/Отв. ред. Е.Е. Шведе. — М.: Географгиз, 1961. — 360 с.
  • Вернер Ланге Пауль. Горизонты Южного моря: История морских открытий в Океании. — М.: Прогресс, 1987. — 288 с.
  • Влэдуциу Ион. Полинезийцы/Пер. с румын. — Бухарест: Издательство молодежи, 1967. — 174 с.
  • Вольневич Я. Красочный пассат, или Странствия по островам Южных морей/Пер. с польск. — М.: Наука, Гл. ред. восточной лит-ры, 1980. — 232 с. — Серия «Рассказы о странах Востока».
  • Дамм Ганс. Канака — люди южных морей. — М.: Наука, 1964. — 364 с. — Серия «Путешествия по странам Востока».
  • Коцебу О. Е. Путешествия вокруг света/Пер. с нем., вступ. ст. и комм. Д. Д. Тумаркина. — М.: Дрофа, 2011. — 966 с. — Серия «Библиотека путешествий».
  • Пучков П. И. Этническая ситуация в Океании. — М.: Наука, Гл. редакция восточной литературы, 1983. — 250 с.
  • Равва Н. П. Полинезия. Очерки истории французских колоний. Конец XVIII-XIX вв. — М.: Наука, Гл. редакция восточной литературы, 1972. — 176 с.
  • Рубцов Б. Б. Океания. — М.: Наука, 1991. — 176 с. — Серия «Страны и народы».
  • Стингл М. Приключения в Океании. — М.: Правда, 1986. — 592 с.
  • Стингл М. Таинственная Полинезия. — М.: Наука, Гл. ред. восточной лит-ры, 1991. — 224 с.
  • Те Ранги Хироа (Питер Бак). Мореплаватели солнечного восхода. — М.: Географгиз, 1959. — 253 с.
  • Фальк-Рённе А. Слева по борту — рай. Путешествие по следам «Баунти». — М.: Наука, Гл. ред. восточной лит-ры, 1982. — 224 с. — Серия «Рассказы о странах Востока».
  • Хейердал Тур. В поисках рая / Пер. Л. Жданова. — М.: Мысль, 1964. — 160 с.: ил. — Серия «Путешествия и приключения».
  • Хейердал Тур. Фату- Хива. Возврат к природе / Пер. Л. Жданова. — М.: Мысль, 1978. — 304 с.

Примечания

  • www.otpusk.com/ref/pf/info-history.html
  • www.dreamfrance.ru/polinezia.html

Отрывок, характеризующий История Французской Полинезии

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.