История почты и почтовых марок Аргентины

Аргентинская Республика
исп. República Argentina
Первая почтовая марка Аргентинской конфедерации (1858)[^]
История почты
Почта существует	c 22 июля 1859
Член ВПС	с 1 апреля 1878
Этапы истории	см. ниже
Почтовые администрации
Вице-королевство Перу (1542—1776) Рио-де-ла-Плата (1776—1814) Соединённые провинции Южной Америки (1810—1830) Аргентинская конфедерация (1831—1861) Аргентинская Республика (1861—)	_____________________________ 1813–1881: 1 песо = 8 реалов (= 5 сентаво конфедерации)
Денежная система
1881—1970	1 песо = 100 сентаво
1970—1985	деноминация: 1 новое песо = 100 сентаво (= 100 старых песо)
1985—1991	деноминация: 1 аустраль = 100 сентаво (= 1000 старых песо)
с 1992	деноминация: 1 песо = 100 сентаво (= 10 000 аустралей)
Correo Argentino
Офис почты	Av Paseo Colón 746, Ciudad de Buenos Aires, Buenos Aires, Argentina
Сайт почты	[www.correoargentino.com.ar/ www.correoargentino.com.ar]
Первые почтовые марки
Стандартная	1856 (Корриентес); 1 мая 1858 (конфедерация); 11 января 1862 (республика)
Коммеморативная	1892
Авиапочтовая	1928
Филателия
Количество марок в год	60—65 (с 2002)
Участник WNS	с 2002
Член ФИП от страны	Федерация филателистических организаций Аргентины
Офис общества	Federación Argentina de Entidades Filatélicas, Casilla de Correo 3888, C1000WABM Buenos Aires, Argentina
Сайт общества	[www.faef.org.ar/ www.faef.org.ar]
Карта Аргентины

История почты и почтовых марок Аргентины включает развитие почтовой связи на территории Аргентины, государства в юго-восточной части Южной Америки. Собственные общенациональные почтовые марки эмитируются с 1858 года. Аргентина входит в число стран — участниц Всемирного почтового союза (ВПС; с 1878), а её национальным почтовым оператором является государственная корпорация Correo Argentino.

Развитие почты

История почты Аргентины восходит ко временам колониальной зависимости от Испании в составе вице-королевства Перу. Так, по имеющимся сведениям, в XVIII веке королевские пакетботы из Ла-Коруньи (Испания) один раз в три месяца доставляли заморскую почту в Аргентину, продлевая маршрут через Гавану в Монтевидео. В начале XVIII века наблюдается налаживание почтовой связи между вице-королевствами Рио-де-ла-Плата и Перу, но самые первые почтовые отметки зафиксированы в Буэнос-Айресе около 1771 года. Первым официальным почтальоном был Бруно Рамирес, вступивший в должность 14 сентября в 1771 году, и с тех пор в Аргентине отмечают День почтальона.

Специальным указом в 1814 году была учреждена первая самостоятельная почтовая служба. После обретения независимости почтовая связь оставалась практически такой же, что и при правлении испанцев. После заключения Пиларского договора в 1821 году новое правительство передало почтовую связь в ведение комиссии, назначило Мануэля Хоакина де Альбаррасина (Manuel Joaquín de Albarracín) председателем комиссии, наняло Маркоса Пруданта (Marcos Prudant) на должность генерального почтмейстера и предоставило ему помощника. Первым же новым указом вводилась форма почтальона в виде мундира с жёлтыми пуговицами и крахмальным воротником. Обувь должна была быть чёрного цвета, при этом почтовый работник должен был носить металлическую кокарду на головном уборе с гербом нового государства. Также указом предписывалось каждому конному гонцу иметь при себе рожок, в который он должен был дудеть примерно за километр (десять квадров) до центра города и повторно непосредственно перед отъездом.

В 1826 году правительством Ривадавии генеральным почтмейстером был назначен Хуан Мануэль де Лука (Juan Manuel de Luca), надзор за деятельностью которого осуществляла комиссия в увеличенном составе. Несмотря на падение этого правительства и гражданскую войну в период правления диктатора генерала Росаса почтовая связь пострадала незначительно, и де Лука оставался на этой должности до 1858 года, когда ушёл в отставку по возрасту и состоянию здоровья. При де Лука были выработаны подробные правила, налажены концессии, транспортные средства, маршруты и периодичность пересылки почты.

В 1853 году доставка почты в сельских районах провинции Буэнос-Айрес осуществлялась только один раз в месяц. Национальная почтовая служба была учреждена как федеральный орган в 1854 году, после создания конституционной федеральной республики вместо прежней, потерпевшей крах Аргентинской конфедерации.

Джервасио Посадас (Gervasio Posadas) руководил почтовой службой с 1858 года по 1874 год: он ввёл пересмотренные тарифы, почтовые ящики, учредил программу выпуска почтовых марок, а в 1860 году учредил первую телеграфную службу.

В 1824 году из Фалмута (Англия) в Буэнос-Айрес начал ежемесячно курсировать пакетбот, доставлявший корреспонденцию для британских консулов, только что назначенных в независимые южно-американские республики. В 1832 году этот маршрут стал ответвлением от маршрута пакетботов в Рио-де-Жанейро (Бразилия). После 1869 года маршруты были объединены в один с продлением рейса пакетбота до Буэнос-Айреса. В 1860—1873 годах в Буэнос-Айресе на почтовых отправлениях, пересылаемых британским пакетботом, использовались почтовые марки Великобритании, которые гасились номерным почтовым штемпелем «B32».

В 1860 году из Бордо (Франция) в Бразилию начали курсировать французские пакетботы с периодическим продлением маршрута до Буэнос-Айреса. В 1866—1869 году это продление стало именоваться линией «К» (фр. Ligne K). Начиная с 1869 года, этот маршрут был включён в состав линии «I» (Ligne I). Доставка почты по этому маршруту производилась в том или ином виде вплоть до того времени, когда на смену морскому транспорту пришёл воздушный (авиапочта). Ещё один морской почтовый маршрут с 1867 года начинался в Марселе. В период с 1860 по 1878 год в Буэнос-Айресе для оплаты пересылки почтовых отправлений французскими пакетботами использовались почтовые марки Франции.

1 апреля 1878 года Аргентина присоединилась к ВПС.

В 1946 году президент Хуан Перон национализировал принадлежавшую британцам почтово-телеграфную связь (многие из типично британских почтовых ящиков красного цвета всё ещё можно встретить сегодня в Буэнос-Айресе). Его Министерство публичных служб учредило ведомство, которое позднее стало Национальной почтово-телеграфной организацией (ENCoTel) и которое вплоть до своей ликвидации в 1997 году эмитировало все аргентинские почтовые марки.

Выпуски почтовых марок

Классический период

Первый, так называемый «классический», период в истории почтовых марок Аргентины длился с момента появления первых марок провинции Корриентеса (1856) до выхода первых памятных марок Аргентиской Республики (1892).

Почтовые марки провинций

Самые ранние аргентинские почтовые марки были в обращении в отдельных провинциях страны, включая Корриентес (1856—1880), Кордову (1859—1862) и Буэнос-Айрес (1858—1859).

Само существование марок провинций отражает сложность того исторического периода, когда Аргентина ещё мало походила на единое, хорошо организованное государство, представляя собой скорее неопределённую федерацию нескольких довольно самостоятельных провинций. Ряд провинций и территорий, особенно на далёких тогда крайнем севере (Гран-Чако) и юге (Патагония), ещё некоторое время даже после введения в обращение марок Аргентинской Республики продолжали эмиссию собственных почтовых знаков (почтовых марок); некоторые их этих выпусков с тех пор стали объектом коллекционирования.

Корриентес

Почтовые марки Корриентеса, провинции на северо-востоке Аргентины, издавались с 1856 по 1878 год. Они печатались типографским способом и были примитивными копиями первого выпуска почтовых марок Франции с изображением в профиль головы Цереры, древнеримской богини плодородия. Их вручную гравировали по-отдельности, поэтому каждое клише заметно отличается, и печатали небольшими листами. Все марки отпечатаны на ярко окрашенной бумаге. На первой марке, вышедшей в 1856 году, номинал в один реал указан на нижней плакетке.

• Corrientes 1856.jpg

  Марка Корриентеса «Церера»
  номиналом в 1 реал (1856)

• Ceres 20c noir 01.jpg

  Марка Франции «Церера» (1849) —
  для сравнения с маркой Корриентеса

В 1860 году номинал был вычеркнут ручкой, и марка была переоценена в 3 сентаво. Начиная с 1860 года, плакетка с номиналом исчезла, и были эмитированы ещё шесть марок номиналом 2, 3 и (на короткое время) 5 сентаво. При этом жёлто-зелёная марка номиналом в 5 сентаво была в обращении с 1 января 1864 года по 24 февраля 1864 года, после чего её номинал изменили на 2 сентаво, отличающиеся только цветом использованной бумаги. Будучи местными «примитивными» выпусками, первые почтовые марки Корриентеса давно высоко ценятся коллекционерами. После 1880 года в обращении находились почтовые марки Аргентины.

Луис Стич (Louis Stich), эксперт по почтовым маркам провинции Корриентес, объяснял их происхождение следующим образом. В 1856 году возникла сильная нехватка банкнот и монет достоинством ниже 8 реалов. В то же время Ассамблея Корриентеса разрешила выпуск почтовых марок для предоплаты почтовых сборов. Государственная типография решила отпечатать марки для использования в почтовых целях и в качестве разменной монеты. Директор Государственной типографии, Пауль Эмиль Кони (Paul Emile Coni), предположительно не смог найти никого, кто смог бы выгравировать клише для марок. Тогда вызвался рассыльный при булочной, некий Матиас Пипе, который до приезда в Корриентес был учеником гравёра в Италии. Кони по неизвестным причинам выбрал французскую почтовую марку с изображением Цереры в качестве образца рисунка, и Матиас изготовил клише для марок. Эти клише были «настолько крайне грубыми», что Кони опасался их использовать, но постепенно пришёл к мнению, что у него нет иного выбора, поскольку потребность в марках была очень срочной. Стич отметил, что «с каждым пересказом» этой истории, «похоже, что выдумка всё больше и больше подменяет первоначальные факты».

Кордова

Республика Кордова, ставшая с 1860 года провинцией Аргентины, в 1858 году эмитировала собственные почтовые марки двух номиналов с изображением герба республики и с надписью исп. «Cordoba» («Кордова»). В 1860 году им на смену пришли почтовые марки Аргентины.

Буэнос-Айрес

Республика Буэнос-Айрес, ставшая с ноября 1859 года провинцией Аргентины, подготовила к выпуску в 1857 году серию почтовых марок с изображением гаучо, но она так и не была выпущена. Первые почтовые марки республики с надписью исп. «Buenos Aires» («Буэнос-Айрес») появились в обращении в 1858 году. Выпуск почтовых марок Буэнос-Айреса продолжался до 1862 года. В 1864 году все они были выведены из обращения и заменены почтовыми марками Аргентины.

Известны новоделы и фальсификаты почтовых марок Буэнос-Айреса. В частности, первые почтовые марки Буэнос-Айреса подделывал Освальд Шрёдер; в «Лондонском филателисте» была опубликована на эту тему статья Эдварда Денни Бэкона.

Первые марки Аргентины

Появившиеся в 1858 году первые почтовые марки Аргентины как государства (Скотт #1—4) представляли собой довольно примитивные, изготовленные литографировским способом миниатюры, на которых была изображена печать Аргентинской конфедерации^[≡]. Надпись на марках гласила исп. «CONFE^on Argentina» («Конфедерация Аргентины»). В 1860 году марку в 5 сентаво переиздали.

Последующие выпуски

Аргентинскую конфедерацию в 1861 году преобразовали в республику, и в 1862 году последовали первые республиканские выпуски марок с изображением печати Аргентинской Республики (Скотт #5—7). С тех пор и до настоящего времени название государства на марках указывается как «República Argentina» («Республика Аргентина»).

На марках, поступавших в почтовое обращение в 1888—1890 годах, присутствовала надпись «Correos argentinos» «Аргентинская почта». В 1892 году были изданы первые памятные марки.

Всего за период с 1864 года до выхода в свет первой памятной марки в 1892 году были эмитированы 24 марки различных рисунков. Большинство этих рисунков представляло собой небольшие портреты известных людей, в основном периода независимости. Имена этих героев периода независимости на марках не указаны, поэтому они мало что говорили человеку, не знакомому с аргентинской историей. Д. Бушнелл проанализировал «próceres» («героев»), изображённых на этих марках, и пришёл к выводу, что они относятся в основном к «либеральному» направлению в политической истории Аргентины, отражая главную тенденцию после падения диктатора Хуана Мануэля де Росас в 1852 году. Доминирующей фигурой был один из крупных деятелей аргентинского либерализма Бернардино Ривадавия (Скотт #61).

Марки Аргентины после 1900 года

Изображая исторических политических и военных деятелей, таких как Хосе де Сан Мартин, Гильермо Браун и (в начале 1950-х годов) покойная первая леди Эва Перон, почтовые выпуски Аргентины претерпели мало изменений в своём консервативном, в основном ар-нуво, стиле в течение большей части XX века.

Первый почтовый блок был эмитирован аргентинской почтой в 1935 году.

В период с октября 1935 года по середину 1950-х годов Аргентина издавала почтовые марки, получившие известность как выпуск «Патриоты и природные ресурсы». На марках низких номиналов изображены известные аргентинские патриоты, такие как бывший президент Бернардино Ривадавия, а на марках высоких номиналов — ряд природных ресурсов страны, имевших огромное значение для аргентинской экономики в этот период. Серия печаталась на нескольких сортах бумаги: на бумаге с водяными знаками указаны буквы «RA» (сокращённо от «República Argentina») в круге, обрамлённом лучами, а бумага без водяных знаков различается по цвету и толщине.

• Примеры некоторых почтовых марок Аргентины
• 060101-03-cents-10c1E-I-175.jpg

  1935: бывший президент Аргентины Бернардино Ривадавия

• Cents-01-15cSC1E1-350001.jpg

  1935: вклад в экономику пастбищного животноводства

Знаки почтовой оплаты Аргентины печатались национальным монетным двором с момента открытия в 1881 году. Будучи одним из крупнейших в мире, он также печатает почтовые марки и банкноты для ряда менее крупных латиноамериканских государств, таких как Боливия, а также другие финансовые инструменты.

Восстановление демократии

Ликвидация последней военной хунты Аргентины в 1983 году, среди прочего, привела к значительным переменам в дизайне и банкнот, и почтовых марок. С тех пор аргентинские марки стали более разнообразными как по стилю, так и по тематике, изображая флору и фауну, различные направления в искусстве, фотографические изображения повседневной жизни страны и более необычные предметы.

По окончании правления военных и после инаугурации президента Рауля Альфонсина (в должности с 10 декабря 1983 по 9 июля 1989) был эмитирован ряд почтовых марок в ознаменование возврата к демократии. Будучи близким к Аргентине в культурном плане, Уругвай отметил почтовой маркой государственный визит Альфонсина в это соседнее государство в ноябре 1986 года.

Другие виды почтовых марок

Авиапочтовые

Первые марки, служившие для оплаты дополнительного авиатарифа, появились в 1928 году.

Служебные

С 1884 года стали издаваться служебные марки. В 1913—1931 на этих марках производились надпечатки двух типов, которые обозначалаисокращенные названия министерств.

Местные марки Поппера

На территории Огненной Земли в обращении был известен ещё один местный почтовый выпуск периода до 1900 года, который заслуживает упоминания. Его появление также демонстрирует недостаточность государственной консолидации Аргентины в XIX веке, особенно заметную в удалённых уголках на самом юге страны. Марки Огненной Земли были эмитированы неким румынским горным инженером по имени Джулиус Поппер, который в 1891 году разработал собственные почтовые знаки для оплаты стоимости пересылки корреспонденции от рассеянных в тамошних краях рабочих посёлков горняков до ближайших отделений почты Аргентины или Чили — в Сэнди-Пойнт (англ. Sandy Point, «песчаный мыс», ныне Пунта-Аренас), в Магеллановом проливе или Ушуая в проливе Бигля. Местный выпуск Поппера не признавался центральными правительствами ни Аргентины, ни Чили, которые требовали дополнительно наклеивать их собственные почтовые марки при поступлении писем из шахтёрских посёлков Поппера в почтовые отделения этих стран. Рисунок самой марки Поппера хорошо выполнен; на марке изображены орудия труда шахтёров, сделана надпись исп. «Tierra del Fuego» («Огненная Земля»), а также присутствует частично замаскированная латинская буква «P» («П» — сокращение от фамилии Popper).

Цельные вещи

Первыми аргентинскими цельными вещами стали маркированные конверты, выпущенные в 1876 году, за которыми в 1878 году последовали бандероли и почтовые карточки. В 1888 году вышли секретки, а в 1963 году в Аргентине появились первые аэрограммы.

Фискальные марки

В Аргентине выпускалось множество фискальных марок как национальным, так и местными правительствами.

См. также

• История Аргентины
• История почты и почтовых марок Фолклендских островов
• Мелло Теггиа (каталог марок)
• Список людей на почтовых марках Аргентины
• Фискальные марки Аргентины
• Fonopost
• Категория:Изображения:Аргентинские марки

Литература

• Alaimo S. Catálogo de matasellos antárticos argentinos / Argentine Antarctic date stamps catalogue. — Buenos Aires: 2009. (исп.) (англ.)
• Alaimo S. El Correo argentino en las Orcadas del Sur / The Argentine post office in South Orkney Islands. — Buenos Aires: Federación Argentina de Entidades Filatélicas (FAEF), 2008. (исп.) (англ.)
• Alaimo S. Historia postal del rompehielos A. R. A. Almirante Irizar. — Buenos Aires: Federación Argentina de Entidades Filatélicas (FAEF), 2008. (исп.)
• Bardi D. A. Próceres y Riquezas II. Catálogo especializado de sellos postales. — Buenos Aires: Cefini, Biblioteca de Investigación, 2011. (исп.)
• Bardi D. A. Próceres y Riquezas I. Catálogo especializado de sellos postales. — Buenos Aires: Cefini, Biblioteca de Investigación, 2009. (исп.)
• Barr J. H. History of the Tierra del Fuego stamp // Philatelic Congress Book. — Washington: PAU, 1943. — P. 89—101. (англ.)
• Bousquet A. V. La Aeroposta Argentina y el Correo Aéreo. — Buenos Aires: Sociedad Argentina de Aerofilatelia, 1992. (исп.)
• Bousquet A. V., Ketchian A. La Comisión Central Recolectoa de Fondos Pro Flotilla Aero-Militar Argentina (1912/1913). — Buenos Aires: Sociedad Argentina de Aerofilatelia, 2007. (исп.)
• Bousquet A. V., Ketchian A. Subteniente de la Guardia Nacional de la Aviación Pablo Teodoro Fels y el Primer Correo Aéreo Oficial Internacional Argentino (1917). — Buenos Aires: Sociedad Argentina de Aerofilatelia, 2005. (исп.)
• Bousquet A. V., Ketchian A. Vicealmirante Marcos A. Zary el Primer Correo Aeronaval Argentino (1919). — Buenos Aires: Sociedad Argentina de Aerofilatelia, 2005. (исп.)
• Bousquet A. V., Ketchian A., Rodríguez O. L. Coronel Pedro Zanni y el Primer Correo Aéreo oficial dentro del Territorio Argentino (1919). — Buenos Aires: Sociedad Argentina de Aerofilatelia, 2004. (исп.)
• Child J. The politics and semiotics of the smallest icons of popular culture: Latin American postage stamps // Latin American Research Review. — 2005. — Vol. 40. — No. 1 (February). (англ.)
• Engraved by a Baker’s Roundsman // Philatelic Magazine. — 1958. — 31 October. — P. 731—732. (англ.)
• Fernández H. M. Historia de la Federación Argentina de Entidades Filatélicas — FAEF Bodas de Oro 1952—2002. — Buenos Aires: Federación Argentina de Entidades Filatélicas (FAEF), 2002. (исп.)
• Fernández H. M.' Un Siglo de Investigación Filatélica en la Argentina. — 1997. (исп.) [Книга удостоена в 1997 году медалью имени Альваро Бонилла Лары, которая является наградой Межамериканской федерации филателии (ФИАП).]
• Hornung O. The man from Tierra del Fuego // Stamp Collecting. — 1982. — July . — P. 598—605. (англ.)
• Kurchan M. D. Historia Postal Marítima Argentina. — 1994. Awarded the Álvaro Bonilla Lara Medal in 1994 by the FIAF.
• Lowey L. El Sello de Corrientes. — 1991. (исп.) [Книга награждена в 1991 году медалью имени Альваро Бонилла Лары.]
• Otero E. R. Anuario Filatélico Argentino 2006. — Buenos Aires: 2006. (исп.)
• Otero E. R. Reglamento general de la FIP para exposiciones, su interpretación. — Buenos Aires: Federación Argentina de Entidades Filatélicas (FAEF), 1998. (исп.)
• Peplow F. J. The Postage Stamps of Buenos Aires. — L.: F. J. Peplow, 1925. — (Privately printed — 100 copies). (англ.)
• Peplow F. J. Proofs of the Rivadavia Stamps of the Argentine Republic, 5 centavos plate C, 10 centavos plate B, 15 centavos plate B. — L.: Perkins, Bacon & Co., 1925. — (Limited to 50 copies). (англ.)
• Pettigiani G. A. Manual para el coleccionista de la serie «Próceres y riquezas I» (1935—1958). — Buenos Aires: 2010. (исп.)
• Ravignani M. E., Aerts R. A. Las Tarifas Postales en Época de Inflacion 1970—1992. — Buenos Aires: La Federación Argentina de Entidades Filatélicas (FAEF), 2011. (исп.)
• Rodríguez O. L. Saint-Exupéry. Aviador—escritor: Vivencias en Argentina. Aerofilatelia. — Buenos Aires: Sociedad Argentina de Aerofilatelia, 2000. (исп.)
• Scott 2007 Classic Specialized Catalogue. — 13th edn. — Sidney, OH, USA: Scott Publishing Co., 2006. — ISBN 0-89487-382-2. (англ.)
• Stich L. Corrientes: The Issues from 1856—80. — New York, NY, USA: The Collectors Club, 1957. (англ.)

</div>

Ссылки

• [www.correoargentino.com.ar/filatelia/his.php Historia del Sello Postal Argentino] (исп.). Filatelia. Buenos Aires, Argentina: Correo Oficial de la República Argentina S. A. (19 de mayo de 2011). — История почтовых марок Аргентины на сайте аргентинской почтовой службы. Проверено 29 июля 2008. [web.archive.org/web/20110520023917/www.correoargentino.com.ar/filatelia/his.php Архивировано из первоисточника 20 мая 2011].
• [www.stampsofargentina.com/Stamps%20of%20Argentina/Corrientes%20Intro.html Corrientes Intro] (англ.). Stamps of Argentina. — Исследование марок Корриентеса (с изображениями). Проверено 10 января 2016. [web.archive.org/web/20080516023120/www.stampsofargentina.com/Stamps%20of%20Argentina/Corrientes%20Intro.html Архивировано из первоисточника 16 мая 2008].

Портал «Филателия»   Портал «Аргентина»   Портал «История»

Отрывок, характеризующий История почты и почтовых марок Аргентины

– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.