История почты

Исто́рия по́чты — исследование развития почтовой связи, важный раздел филателии. Потребность в получении известий из других местностей и стран восходит к глубокой древности и первоначально удовлетворялась посредством гонцов, которые приносили сообщения, как устные, так и письменные или облечённые в символическую форму. С развитием человеческой цивилизации происходили изменение и развитие способов, средств и форм почтовой связи.

Первобытные люди

Доисторические люди использовали для передачи важной информации голос, что способствовало появлению членораздельной речи. Однако устная передача вестей была несовершенна, так как человеческий голос слышен лишь на близком расстоянии. Для усиления передаваемого звука тысячелетия назад стали использовать полые стволы деревьев и позднее барабаны (ок. 6 тыс. лет до н. э.). С помощью условных ударных сигналов новости передавались от одного поселения к другому. Кроме того, человек использовал для передачи вестей огонь и дым. Барабаны тамтамы до сих пор используются для связи на большие расстояния африканскими племенами, а дым от костров ещё в XX веке употреблялся для этих же целей индейцами Канады.

Античность

Следующим видом связи в истории человечества стали гонцы — вначале пешие, позднее конные. В древних государствах Месопотамии, Египта, Греции, Персии, Китая, Римской империи существовала хорошо налаженная государственная почтовая связь: письменные сообщения пересылались с пешими и конными гонцами по принципу эстафеты.

Древний Восток

История почты тесно связана с историей письменности. С зарождением последней информация стала передаваться в письменном виде, что положило начало почтовой связи. Вначале такая связь была эпизодической. С возникновением рабовладельческих государств на Древнем Востоке, правители которых нуждались в постоянной информации о положении в собственной стране и на подвластных им территориях, почтовая связь стала приобретать упорядоченный характер.

Первые учреждения упорядоченной службы сообщений возникли достаточно рано в античные времена. Впервые почтовое сообщение появилось около 5000 лет назад в Месопотамии для передачи информации, запечатлённой в виде глиняного письма. Не менее древней является почтовая связь в Египте.

Первоначально подобные службы использовались в основном в военных целях и не предназначались для связи между гражданскими лицами. Таковыми были службы сообщений в Древнем Египте, Ассирии, Вавилоне и Персии. Особенно развитыми они были в Египте и могут рассматриваться предшественниками современной почты. Во времена IV династии фараонов (2900—2700 до н. э.) действовала служба особых пеших (скороходов), а также конных гонцов, обеспечивая связь по военным дорогам с Ливией, Эфиопией и Аравией.

Древнеегипетская почта была основана преимущественно на использовании многочисленных пеших гонцов, благодаря которым фараоны могли без особых затруднений осуществлять контакты с удалёнными провинциями. В Бени-Хасане на стенной росписи одной из пещер-гробниц, относящихся к эпохе Среднего царства, изображён гонец, передающий чиновнику сообщение о вторжении вражеского племени. Известно о профессиональных гонцах, существовавших в Египте в эпоху XII династии (1985—1785 до н. э.), которые развозили царские приказы вплоть до Азии. Гонцы должны были преодолевать длинные расстояния как можно скорее. Для транспортировки писем также применяли почтовых голубей.

Представление о почтовом деле в Древнем Египте можно получить из документа на папирусе, датированного примерно 255 годом до н. э. и содержащего учётные записи доставки почтовых отправлений одним посыльным. Подобная высокоразвитая почтовая система вскоре стала распространяться в других странах.

Ассирийская легенда повествует о гонцах, которые разносили повеления Семирамиды по всем краям её царства.

Почтовое дело в Персидской монархии — в виде чёткой системы почтовой связи, известной под названием «ангарейон», — было введено в VI веке до н. э., во времена царя Кира II (550—529 до н. э.). Передача сообщений осуществлялась главным образом через конных гонцов (ангаров). Однако имеются указания на то, что подобная почтовая система существовала в Персии намного раньше. Из описаний Геродота и Ксенофонта известно, что при Кире II на важнейших дорогах были установлены почтовые станции, удалённые друг от друга на равномерном расстоянии, которое составляло приблизительно дневной пробег лошади. Эти станции служили курьерам для отдыха.

Древняя Греция

В Греции почтовая система была достаточно хорошо налажена в виде сухопутной и морской почтовой связи, но она не могла значительно развиться из-за множества воюющих между собой городов-государств. Правительства для передачи сообщений имели в своем распоряжении, как правило, пеших посланцев. Они назывались гемеродромами (греч. ημερόδρομος). Гонцы-бегуны преодолевали за час расстояние в 55 стадий (около 10 км) и за один рейс — 400—500 стадий.

Самый известный из этих курьеров был Филиппид, который по преданию Плутарха в 490 году до н. э. донёс в Афины известие о победе в битве при Марафоне и умер от истощения. Этот бег был первым Марафоном в истории. Филипид передал только устное послание.

Для передачи особо спешных сообщений уже в древности посылали верховых гонцов. Как пишет Диодор Сицилийский, один из военачальников Александра Македонского держал при своём штабе гонцов — всадников на верблюдах.

Древний Рим

См. также: Римские дороги

В Римской республике постановка почтового дела была, вероятно, заимствована у персов. Вначале только богатые патриции, владевшие многочисленными рабами, имели собственных гонцов. Для правительственных и частных целей существовали гонцы (cursores, statores, позднее viatores и tabellarii, от tabella — дощечка для письма), а также частные предприниматели, отдававшие в наймы повозки и вьючный скот (cisiarii и jumentarii); их коллегии объединялись в одну корпорацию. Гай Юлий Цезарь заложил основы для создания собственно государственной почты, которая возникла и получила значительное развитие при императоре Августе. В те времена почта называлась cursus publicus («курсус публикус» — государственная почта), была подчинена непосредственно императору и не разрешалась для частных посланий. Благодаря единой почтовой сети существовала связь между отдельными частями Римской империи. Это была огромная, разветвлённая система почтовой связи, которая работала по чёткому регламенту.

Почтовые перевозки осуществлялись на суше с помощью лошадей, по морю — на кораблях. В более крупных центрах были учреждены станции летучек почты (mansiones, позднее stationes), которые служили для отдыха и ночёвки путешествующих всадников и возниц и обыкновенно отстояли одна от другой на день пути. Здесь стояли наготове верховые и вьючные животные и, на случай нужды, повозки. Между каждыми двумя mansiones (на расстоянии 7—14 км) были устроены 6—8 более мелких станций (mutationes) для перемены лошадей. В те времена могли говорить: «Statio posita in…», что означало «станция, расположенная в таком-то месте». От латинского слова posita вероятнее всего произошло слово post — «почта».

Спешные пакеты пересылались через конных курьеров (veredarii), путешествующие перевозились в легких повозках (rheda), разного рода кладь — в телегах (clabularia). Пользование государственной почтой разрешалось лишь в государственных целях и определенным должностным лицам. В спешных случаях целые военные отряды перевозились средствами cursus publicus. В виде исключения и на основании особых разрешений (diplomata, evectiones, tractoriae) государственной почтой могли пользоваться и другие лица, путешествующие чиновники, особенно ветераны, а впоследствии — церковнослужители, что подавало повод к различным злоупотреблениям.

Главное заведование государственной почты было сосредоточено в руках одного из высших государственных чинов: сначала префекта претория, а со времени Константина — магистра оффиций. Управление почтой в провинциях принадлежало наместникам, при которых для заведования технической частью почты состояли специальные префекты (prefecti vehiculorum), позднее — procuratores cursus publici. Поставка лошадей, других средств передвижения и всадников составляла натуральную повинность окрестного населения и жителей покорённых стран, на которых содержание почты ложилось крайне тяжким бременем.

Хотя деятельность римской государственной почты и ограничивалась правительственными надобностями, но она имела крупное значение. Благодаря превосходной сети дорог, безопасности и порядку сообщений, а также обширной переписке гражданских и военных властей, на станциях государственной почты развилось необычайно оживлённое движение. Расстояния от Британии до Балкан, Кавказа, нынешней Турции, Сирии, Палестины и Иордании и от устья Рейна до Ливийской пустыни и Александрии можно было преодолевать сравнительно быстро. Если Цезарь, пользуясь переменными частными лошадьми, мог делать 100 миль в день, то Тиберий с помощью cursus publicus проезжал в день расстояние вдвое большее. Из важнейших провинций известия получались в Риме ежедневно. На станциях вдоль более оживленных дорог содержалось по 20—40 упряжных лошадей и мулов. Организация эта продержалась до падения Западной Римской империи, с её падением исчезла и cursus publicus. В Восточной Римской империи государственная почта просуществовала приблизительно до 520 года.

Для частной почты обычно пользовались услугами путешествующих друзей, что обуславливало длительное время доставки. Так, известен случай, когда некто Аугустин получил письмо через девять лет. Если же расстояние до адресата было не очень большое, римлянин посылал своего раба, который в день преодолевал пешком до 75 км.

Другие высокоразвитые культуры

В Китае почтовая служба пеших и конных гонцов возникла довольно рано; её основали ещё при династии Чжоу (1123—249 до н. э.). В те времена почтовое сообщение поддерживалось с помощью 80 гонцов и восьми главных курьеров, для которых на расстоянии 5 км были устроены постои для питания и на большем удалении — пункты для ночлега. Эта почтовая система была значительно расширена при династии Цинь (221—206 до н. э.) и особенно при династии Хань (206 до н. э.—220).

Во времена расцвета культуры майя также имелась развитая служба гонцов, но о ней известно очень мало.

Средневековье

Развитие в Европе

Раннее Средневековье

С падением Западной Римской империи в Европе вряд ли существовала какая-либо функционирующая система передачи вестей. Лишь Хлодвиг (король Франции с 482 по 511 год) пробовал — без особого успеха — воссоздать почтовую связь из остатков римской государственной почты. Ко времени Карла Великого (768—814) сообщения доставлялись с большими затруднениями. Карл Великий и его преемники не сделали серьёзных попыток к восстановлению римской государственной почты. Учреждение гонцов, существовавшее при Каролингах, примыкало к народному делению на марки и при быстром распадении монархии не получило широкого развития. Князья-феодалы осуществляли пересылку писем и вещей посредством гонцов и возниц, предоставлявшихся их подданными.

Монастырская и университетская почты

В феодальной средневековой Европе XI—XV веков, при раздробленности государственной власти, пересылку известий принимали на себя главным образом отдельные духовные и светские корпорации. В обмене мыслей всего более нуждалась тогда церковь, как потому, что её устройство покоилось на начале централизации, так и потому, что в течение долгого времени она являлась единственной носительницей умственной жизни народов. Архивы церковных учреждений и регесты римской курии свидетельствуют, что ещё в самом начале средних веков происходил оживлённый обмен посланий между главой католической иерархии и её членами; но на существование специального церковного института гонцов или курьеров нет указаний. Лишь между многочисленными разветвлениями духовных орденов поддерживались правильные сношения через посредство странствующих монахов, которые выполняли роль курьеров и брали с собой донесения. Монастыри таким образом имели собственную систему сообщений — монастырскую почту. Монастырские курьеры поддерживали связь между отдельными монастырями и главой церкви в Риме, между монашескими орденами и их братствами. В землях немецкого ордена для этой цели возникла специальная администрация и учреждены были станции для перемены лошадей.

При университетах, куда учащиеся стекались из самых различных стран, также образовались корпорации профессиональных гонцов, пользовавшиеся разными привилегиями. В XII—XIII веках славились гонцы университетов в Болонье, Салерно, Неаполе, Монпелье, Тулузе, позднее — гонцы парижского университета Сорбонны. Гонцы университетской почты поддерживали связь между учащимися и их семьями; некоторые из университетских почт за определённую плату доставляли сообщения частным лицам.

Купеческая почта и почта мясников

Дальнейшее развитие общества, прежде всего торговли и ремёсел, а также науки и культуры, способствовало повышению интереса к передаче сообщений и привело к появлению многочисленных и разнообразных служб посыльных и почт городов, обслуживавших купцов и ремесленников. Постепенно право пользования этими почтами стало предоставляться и другим слоям населения.

Купеческая почта была заведена при крупных торговых домах, которые содержали собственных курьеров. Вскоре отдельные купцы стали заимствовать эту идею и объединялись с тем, чтобы собранная почта могла перевозиться по назначению. Начало купеческой почты можно обнаружить в Республике Венеция. В то же время единой государственной почты всё ещё не было.

Несколько позднее возникла так называемая «почта мясников». Цех мясников, совершавших для своих закупок обширные путешествия, принимал на себя, по соглашению с городами и купеческими гильдиями, перевозку писем и посылок. В некоторых городах южной Германии это вменено было цеху мясников в обязанность, взамен чего он освобождался от общинных повинностей. Таким образом образовалась почта мясников, просуществовавшая до конца XVII века и местами получившая значение государственного установления (в Вюртемберге).

Городская и королевская почты

С развитием городских вольностей одним из важнейших средств сообщения в Средние века явился институт городских гонцов, который с XIV века существовал почти повсеместно, но особое развитие получил в крупных торговых центрах Германии и Италии. Из многочисленных дошедших до нас регламентов городским гонцам в Кёльне, Майнце, Нордгаузене (XIV век), Страсбурге (1443), Аугсбурге (1552), Бреславле (1573) и т. д. видно, что они состояли в ведении городского совета, которому под присягой обязывались подчиняться. Они не получали жалованья ни от общины, ни от отдельных корпораций или купеческих гильдий. Выступая из города в определённые дни, они верхом или пешком в установленные сроки доставляли по назначению корреспонденцию городского управления, равно как и письма и посылки горожан, с которых взимали плату по таксе.

Прочное и широкое развитие институт городских гонцов получил благодаря союзам городов на Рейне и в Нижней Германии. Гонцы рейнского городского союза поддерживали правильные сообщения от Кёльна и Майнца через Франкфурт в Нюрнберг. Своей точностью в соблюдении сроков славились гонцы ганзейских городов, поддерживавшие сообщения между Гамбургом, Бременом, Амстердамом и Антверпеном, а также на восток через Штеттин, Данциг и Кенигсберг вплоть до Риги. В южной Германии первое место занимали гонцы Аугсбурга. Помимо линий на Нюрнберг (трижды в неделю), Линдау и Регенсбург, они поддерживали сообщения с Италией; в Венецию они прибывали через Бреннер в восемь дней.

Современная централизованная почта зародилась с усилением государственной власти. Во Франции Людовик XI эдиктом 19 июня 1464 года учредил королевских курьеров (фр. maîtres coureurs royaux). По всем его владениям раскинута была сеть станций для перемены лошадей; во главе всей организации стоял grand maître. Эта почта предназначалась исключительно для надобностей правительства; королевским курьерам под страхом смертной казни воспрещено было исполнять поручения частных лиц. В патенте Карла VIII от 27 января 1487 года королевские курьеры названы chevaucheurs en postes. Вскоре после того не только во Франции, но и в Германии и Италии названием почты стали означать всю совокупность установлений, которые учреждались государством или под контролем государства для пересылки как правительственной, так и частной корреспонденции и для перевозки пассажиров.

Почта Турн-и-Таксис

Первый опыт организации почты — в самом настоящем смысле этого слова и на широких международных началах — был сделан членами рода Тассо (позднее Тассис или Таксис; в 1650 году к фамилии была добавлена приставка Турн) из Бергамо, принявшими на себя поддержку сообщений между габсбургскими владениями. Почта Турн-и-Таксис просуществовала со второй половины XV века до 1867 года и внесла огромнейший вклад в развитие почтовой связи в Европе.

Развитие вне Европы

После падения Западной Римской империи на её территории от Испании до Персии установилось господство арабов. В VII веке в мусульманском халифате возникла хорошо организованная регулярная почтовая служба, услугами которой в ограниченных размерах могли пользоваться и частные лица. Существовавшие к тому времени почтовые связи стали ещё более развиты. Почтовые курьеры имели особые знаки отличия, чтобы их можно было распознать издалека. Им выдавались специальные таблички, своеобразные удостоверения, которые вешались вокруг шеи и через плечо с помощью жёлтых лент.

Имеются данные о почте инков в Перу и ацтеков в Мексике. Здесь уже до начала XVI века существовали почтовые гонцы, которые, помимо государственных сообщений, доставляли к столу царя свежую рыбу, фрукты и другие продукты.

Гонцы ацтеков передавали почти все сообщения устно. Они вплетали в волосы красные ленты или размахивали кинжалом при радостном известии (например, о победе); дурные вести передавались царю, стоя на коленях.

В России

Люди на Руси были прекрасно осведомлены о событиях, которые происходили за тысячи километров, но, однако, прямых свидетельств с описанием регулярной почтовой службы в X—XIV веках нет.

Наверное, первое сообщение о системе почтовой связи на Руси относится к началу XVI века и принадлежит Сигизмунду Герберштейну:

Государь имеет ездовых во всех частях своей державы, в разных местах и с надлежащим количеством лошадей, так чтобы, когда куда-нибудь посылается царский гонец, у него без промедления наготове была лошадь. При этом гонцу предоставляется право выбрать лошадь, какую пожелает.

Другой иностранец (Станислав Немоевский) во времена при Ивана IV Грозном отмечал:

Гонцы обязаны, с часа на час, делать в день по 20 миль (около 100 км), и они столь невозможное дело выполняют в короткое время, хотя за это для них нет никакой признательности, но — кара: кнут и тюрьма.

Согласно сообщению того же автора, в начале XVII века ямы (почтовые станции) располагались друг от друга на расстоянии от 6 до 20 миль (30-100 км). При этом, путешественники разных сословий, исполняющие волю Великого князя, могли менять на ямах разное количество лошадей: «простой человек мог взять лишь одного коня; сын боярского сына — три; а которому на подорожной от Великого князя напишут с „вич“, например — Борис Васильевич, тому шесть. Сыну с отчеством, то есть какого-нибудь большого думного — 15, думному князю — 30».

В начале XVII века Великий князь (царь Василий Шуйский) каждые восемь дней получал известия о том, что творится на границе и в других местах страны.

Из сообщения Патрика Гордона в конце XVII века почта из Москвы, например, в Ригу отправлялась каждые две недели; генерал получил в Москве письмо, направленное из Смоленска, через 10 дней с даты отправки, а, находясь в Лондоне, — письмо от жены, которое проделало путь из России за 43 дня; письмо от отца (из Шотландии) шло до Лондона 33 дня.

Новое время

В XVI—XVII веках во Франции, Швеции, Англии и других странах возникла централизованная королевская почта. Идея почтовой регалии, то есть исключительного права правительства содержать в пределах государственной территории почтовые учреждения, впервые выдвинута была в конце XVI века, а в XVII веке стала проводиться в жизни. Первым из германских государей, учредившим правительственную почту и признавшим за ней характер монополии, был великий курфюрст Фридрих Вильгельм (1646). Его примеру последовали другие значительные имперские чины. Тогда же содержание почты стали рассматривать не только как право, но и как обязанность правительств.

С развитием производственных отношений и зарождением капитализма возникла необходимость организации регулярной и быстрой почтовой связи как внутри стран, так и между странами. Уже в начале XVIII века были государственные деятели (например, Фридрих-Вильгельм I в Пруссии), которые отрешились от фискальных воззрений на почту и видели её задачу в удешевлении почтовых тарифов и возможно большей доступности почтовых сообщений для населения. В отличие от Франции, где пересылка писем (poste aux lettres) была объявлена казённой монополией, но наряду с правительственной почтой имелись частные предприятия по перевозке пассажиров (messageries), в более крупных германских государствах деятельность правительственной почты включала как пересылку писем и товаров, так и перевозку пассажиров.

Трара-ра-ра! Скорей, скорей,
Летит карета сред полей!
Клубится пыль со всех сторон,
Трубит весёлый почтальон!
Рожок сверкает как огонь —
Труби погромче почтальон.
Трара-ра-ра! Скорей, скорей,
Летит карета сред полей!
Не торопитесь! Всё раздам —
Несите письма по домам,
И письма и пакеты
Посылки и газеты.

Немецкая народная песня (пер. Б. Кисина)

В те времена прибытие почтовой кареты в маленький населённый пункт было целым событием. О своём приближении почтальон громко трубил в почтовый рожок. Новости доставлялись со скоростью 70 км в сутки — столько проезжал почтовый дилижанс.

Целесообразной организацией славилась правительственная почта Саксонии, Брауншвейг—Ганновера, Гессена, особенно же Бранденбург—Пруссии. По главной прусской линии Клеве — Мемель почта с 1655 года отходила дважды в неделю; из Кенигсберга в Берлин она прибывала в 4 дня, из Кенигсберга в Клеве — в 10 дней. Это была быстрота для того времени необыкновенная. Помимо ветвей на Гамбург, Штеттин, Лейпциг и Бреславль, почтовые сообщения поддерживались на западе с Голландией, на востоке — с Варшавой и шведской почтой в Риге. В деле перевозки пассажиров Пруссия, однако, уже в конце XVIII века была превзойдена странами с более благоустроенными дорогами. Тем более поразил современников успех, достигнутый Пруссией в 1821 году, когда были учреждены так называемые нем. Nagler’sche Schuellposten, с удобными для путешествующих экипажами.

В XIX веке коренной переворот в почтовом деле был вызван распространением железных дорог и пароходства. Появление в начале XIX века паровоза и парохода, а в начале XX века самолёта значительно увеличило скорость пересылки почтовых отправлений. Почтовая связь стала общегосударственной и начала обслуживать всё население.

Путём сочетания железнодорожных и пароходных линий открылась возможность установления правильных почтовых сообщений между самыми отдалёнными странами. Первый опыт в этом направлении был сделан в 1835 году состоявшим на английской службе лейтенантом Вэгхорном, организовавшим англо-индийскую почту, которая на пароходах перевозилась из Марселя в Александрию, оттуда сначала по каналу Махмудиэ, а впоследствии по железной дороге в Суэц, затем снова пароходами доставлялась в Бомбей и Калькутту. В начале XX века эта почта доставлялась через туннель Мон-Сени в Бриндизи, откуда почтовыми пароходами прямо перевозилась через Суэцкий канал в Индию и страны Дальнего Востока.

В 1820 году торговцем бумаги Бревером в Брайтоне изобретён конверт. Важной вехой в истории почтовой связи стал выпуск почтовой марки в 1840 году в Великобритании. Позднее в Англии и её колониях стали употребляться заказные конверты.

Штемпельные бандероли появились в 1857 году в Соединённых Штатах Америки, в 1864 году — в Новом Южном Валлисе, в 1868 году — в Северогерманском союзе; всего такие бандероли были введены позднее в 66 странах. Бланки для закрытых писем были введены в 55 странах, первоначально в 1879 году в Париже; в Аргентине и во Франции существуют бланки с уплаченным ответом. Бланки для почтовых переводов появились в Брауншвейге в 1865 году и затем были введены в 14 странах; лишь в трёх странах существовали штемпельные конверты для почтовых переводов.

Идея изобретения открытого письма (пост-карты, или почтовой карточки) принадлежит бывшему германскому генерал-почт-директору Генриху фон Стефану. На 5-й конференции немецкого Почтового союза в Карлсруэ в 1865 году Стефан в памятной записке указал на неудобства существующей формы письма, которая не имела простоты и краткости и была сопряжена с потерей времени при выборе бумаги, её складывании, вложении в конверт, его заклейке, наклейке марки и т. д. Кроме того, в обыкновенном письме не принято было ограничиваться краткими фразами, а при таких условиях не достигалась быстрота письма. Инициатива введения открытого письма принадлежит Австрии, где в 1869 году появились первые почтовые карточки. Открытые письма с уплаченным ответом появились в 1872 году в Германской империи. В дальнейшем открытые письма были введены в 171 стране, с уплаченным ответом — в 140.

Благодаря согласованию времени прихода атлантических пароходов с поездами Тихоокеанской железной дороги в Северной Америке, а этих последних — с исходящими из Ванкувера и Сан-Франциско пароходными линиями, стало возможным переслать письмо из Европы в Японию в 30—35 дней. Будучи немедленно отправлено из Японии дальше (на Индию), такое письмо могло совершить кругосветное путешествие в 85 дней. С завершением Великой Сибирской железной дороги в начале XX века путешествие из Европы в Японию сократилось дней на шесть, и письмо могло обойти земной шар менее чем в 80 дней.

По мере того как сеть железных дорог расширялась и разветвлялась, а число ежедневных поездов увеличивалось, возрастало и число почт, ежедневно приходивших и отходивших в данной местности. К этому присоединялись улучшения, введённые в организацию самого почтового дела устройством, например, сельской почты, установлением дешёвой и единообразной почтовой таксы, введением целого ряда новых почтовых операций.

С изобретением телеграфа (1832), телефона (1876) и радио (1895) почтовая связь не утратила своей важной роли средства общения миллионов людей. В телеграфе почта нашла могущественное содействие и завершение, вследствие чего почти все государства по примеру Германии объединили почтовое дело с телеграфным к большой выгоде для обоих ведомств.

Наконец, международные почтовые сношения получили прочную почву и гарантию в организации Всемирного почтового союза, охватившего все культурные страны. Одним из основателей Всемирного почтового союза был Генрих фон Стефан, внёсший в XIX веке значительный вклад в развитие немецкой и международной почт.

В 1874 году на I Всемирном почтовом конгрессе 22 страны, в том числе Россия, подписали Всеобщий единый почтовый договор и образовали Всеобщий почтовый союз (с 1878 года — Всемирный почтовый союз). В 1878 году была заключена Всемирная почтовая конвенция, регулирующая обмен корреспонденцией, которая содержит письменные сообщения.

О современном этапе развития почты см. статью Почта.

История почты как раздел филателии

В рамках филателистических исследований существует специальный раздел истории почты, в основе которой лежит деятельность почтового ведомства, выпускающего почтовые марки и контролирующего средства сбора, сортировки и доставки почты. В предмет истории почты с точки зрения филателии входит изучение почтовых тарифов, маршрутов перевозки почты, методов и способов обработки почтовой корреспонденции. Особое внимание уделяется периодам нарушения почтового сообщения или переходным периодам, такие как войны и военная оккупация, а также доставке почты в отдаленные районы. Термином «история почты» обозначают также коллекции почтовых конвертов и других материалов, иллюстрирующих эпизоды из истории почты.

Таким образом, история почты прошлого и настоящего выросла из филателии. По мере развития этой дисциплины филателисты-исследователи обнаружили, что знание того, почему почтовое ведомство выпустило конкретные марки, где они использовались и каким образом, облегчает понимание и идентификацию почтовых марок. К примеру, можно доказать, что марка, которая будто бы прошла почту раньше другой марки этого типа, на самом деле подделка, если она погашена почтовым штемпелем населённого пункта, в который такие марки поступили только через три недели после этой даты.

История почты представляет самостоятельный интерес как таковая. В работе почтовой связи ещё остается много неизвестного, сохранились миллионы старых конвертов, представляющих собой обширное поле для исследования «артефактов».

Интересные факты

• Известен не один случай в истории почтовых служб, когда письма доставлялись на дальние расстояния в очень короткие сроки, невозможные и при современных средствах сортировки и транспортировки почты. Так, письмо, отправленное 6 августа 1849 года из Лондона, было доставлено в Швейцарию, в Невшатель на второй день. Письмо, посланное в 1905 году из Оксфорда, достигло Франкфурта-на-Майне за три дня, хотя и ныне такой путь может занимать четыре—пять дней.

См. также

• Виселица (почта)
• Всемирная почтовая конвенция
• Всемирный почтовый союз
• Домарочные знаки почтовой оплаты
• История почты России
• Почта Турн-и-Таксис
• Стефан, Генрих фон
• Проект:Филателия и почта/Литература по истории почты

Литература

• Арлазоров М. С.  Вам письмо!. — М.: Советская Россия, 1966. — 230 с.
• Вигилев Д. [www.stampsportal.ru/commarticles/posthist/1758-kley-1974-8 Как изобрели полоску клея] // Филателия СССР. — 1974. — № 8. — С. 26—27.
• Кацараки В. Н. [www.stampsportal.ru/commarticles/posthist/668-post Почта] // Советский коллекционер. — 1929. — № 4—6. — С. 1—13.
• [www.stampsportal.ru/commarticles/posthist/2198-stamps-1975-10 Когда и почему появилась первая почтовая марка] // Филателия СССР. — 1975. — № 10. — С. 62.
• Почтовая связь // [www.fmus.ru/article02/FS/P.html Филателистический словарь] / Сост. О. Я. Басин. — М.: Связь, 1968. — 164 с.
• Соркин Е. Б. [fmus.ru/article02/Sorkin.html Почта спешит к людям.] — М.: Знание, 1977. — 128 с. (Проверено 14 июля 2011)
• Холодняк И. Телеграф, в древности // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. (Проверено 15 мая 2010)

Ссылки

• [mirmarok.ru/book/gl01.htm «Немного истории»] — глава из электронной книги [mirmarok.ru/book/ «Мир филателии»] [filatelist.narod.ru/ В. А. Новосёлова (Смоленск)] на сайте Союза филателистов России [mirmarok.ru/ «Мир м@рок»]
• [www.belpost.by/stamps/dictionary/letter-i/ История почты]. Русско-английский толковый словарь филателистических терминов — И. Юный филателист. Белпочта. Проверено 20 октября 2009. [www.webcitation.org/65RPhc4pU Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
• [www.rusfs.narod.ru/ Сайт] Союза филателистов России:
  • [www.rusfs.narod.ru/int02/history_post/hist01.htm «История почты в иллюстрациях»] — электронная книга Андрея Гужновского
  • [www.rusfs.narod.ru/int02/gurov_hist/HP_p0.htm «История Смоленской почты»] — электронная книга Виктора Гурова
• Официальный сайт [www.upu.int/ Всемирного почтового союза] (англ.) (фр.)
• Сайт [postalmuseum.si.edu/ Американского музея почты] (англ.)

Портал «Филателия»   Портал «История»

Отрывок, характеризующий История почты

– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.