Ковина
| Город
Ковина
Covina
|
Ковина (англ. Covina) — небольшой город в округе Лос-Анджелес, штат Калифорния, расположенный в 35 километрах к востоку от Лос-Анджелеса. Лозунг Ковины — «Одна квадратная миля, и все здесь» (англ. One Mile Square and All There) — был принят еще в то время, когда включенная территория города занимала одну квадратную милю. Ковину часто путают с городом Уэст-Ковина, который больше по территории и населению и расположен чуть южнее и западнее.
Содержание
История
Город был основан в 1882 году Джозефом Свифтом Филлипсом на участке территории размером 2 000 акров, выкупленной у Джона Эдварда Холленбека. Своим названием город обязан молодому инженеру Фредерику Итону, которого Филлипс нанял для обследования местности. Под впечатлением от того, как долины соседних гор Сан-Габриэль образуют естественную бухту вокруг виноградников, Итон объединил слова «бухта» (англ. cove) и «виноград» (англ. vine) и в 1885 году местности было дано имя Ковина[1].
Статус города был получен 14 августа 1901 года[2]. Известность город получил благодаря растущим здесь апельсиновым и грейпфрутовым деревьям. К 1909 году Ковина была третьим по объемам производства апельсинов городом в мире[1].
Лозунг города — «Одна квадратная миля, и все здесь» (англ. One Mile Square and All There)[1] — был придуман миссис Ф. Е. Волфарт и победил в 1922 году на конкурсе лозунгов, устроенном торгово-промышленной палатой в Ковине в то время, когда зона включенной территории города была не более (по заявлениям некоторых даже менее) одной квадратной мили.
География
Общая площадь города составляет 18,06 км², из которых 18,04 км² (99,91%) составляет суша и 0,02 км² (0,9%) — вода. Высота центра населенного пункта равняется 170 метрам над уровнем моря.
Ковина граничит с Ирвиндейлом, Болдуин-Парком и Винсентом на западе, с Азусой и Глендорой на севере, с Чартер-Оаком на северо-востоке, с Сан-Димасом на востоке, с Вал-Верде и Помоной на юго-востоке.
Демография
По данным[3] переписи 2000 года, население Ковины составляет 46 837 человек, 15 971 домохозяйство и 11 754 семей, проживающих в городе. Плотность населения равняется 2 594,5 чел/км². В городе 16 364 единицы жилья со средней плотностью 906,5 ед/км². Расовый состав города включает 62,10% белых, 5,03% чёрных или афроамериканцев, 0,90% коренных американцев, 9,82% азиатов, 0,21% выходцев с тихоокеанских островов, 17,18% представителей других рас и 4,78% представителей двух и более рас. 40,29% из всех рас — латиноамериканцы.
Из 15 971 домохозяйства 38,4% имеют детей в возрасте до 18 лет, 51,6% являются супружескими парами, проживающими вместе, 16,3% являются женщинами, проживающими без мужей, а 26,4% не имеют семьи. 20,8% всех домохозяйств состоят из отдельных лиц, в 7,7% домохозяйств проживают одинокие люди в возрасте 65 лет и старше. Средний размер домохозяйства составил 2,89, а средний размер семьи — 3,36[3].
В городе проживает 28,1% населения в возрасте до 18 лет, 9,5% от 18 до 24 лет, 31,1% от 25 до 44 лет, 20,4% от 45 до 64 лет, и 10,9% в возрасте 65 лет и старше. Средний возраст населения — 34 года. На каждые 100 женщин приходится 92,0 мужчин. На каждые 100 женщин в возрасте 18 лет и старше приходится 87,0 мужчин[3].
Средний доход на домашнее хозяйство составил $48 474, а средний доход на семью $55 111. Мужчины имеют средний доход в $40 687 против $32 329 у женщин. Доход на душу населения равен $20 231. Около 8,9% семей и 11,6% всего населения имеют доход ниже прожиточного уровня, в том числе 15,4% из них моложе 18 лет и 6,9% от 65 лет и старше[3].
Бывшие и нынешние знаменитые жители
- Винс Нил — американский музыкант.
- Кори Фултон Лайдл — американский праворукий питчер.
- Джоан Джетт — известная американская рок-музыкантка, гитаристка, вокалистка, продюсер и автор песен, актриса.
- Элис Рэмси — автомобилистка-долгожительница, известная тем, что стала первой женщиной в мире, пересекшей США от океана до океана, управляя автомобилем, и первая женщина, чьё имя увековечено в Автомобильном зале славы[en]. Скончалась в городе на 97-м году жизни.
Города-побратимы
См. также
Напишите отзыв о статье "Ковина"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.covina.com/about.htm ABOUT THE CITY OF COVINA]
- ↑ [www.cacities.org/resource_files/20457.IncorpDateLO.doc Даты включения городов Калифорнии]
- ↑ 1 2 3 4 [factfinder.census.gov/servlet/SAFFFacts?_event=&geo_id=16000US0616742&_geoContext=01000US%7C04000US06%7C16000US0616742&_street=&_county=Covina&_cityTown=Covina&_state=&_zip=&_lang=en&_sse=on&ActiveGeoDiv=&_useEV=&pctxt=fph&pgsl=160&_submenuId=factsheet_1&ds_name=ACS_2009_5YR_SAFF&_ci_nbr=null&qr_name=null®=null%3Anull&_keyword=&_industry= Результаты переписи населения 2000 года]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ковина
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
